Я и мир объектов

Существование единого, предшествующего появлению
многого, удостоверяется той тоской, которая похожа на запах
цветов и которая особенно сильно ощущается в младенчестве,
а с возрастом угасает, как и наша способность различать
ароматы, звуки, краски и очертания.
Под действием непостижимой причины, а может быть и без
причины, единое разделилось на «то» и «это». Так возникли
время, пространство и бесконечность, субъект и объект.
Понять разумом это невозможно. Сколько бы мы ни
размышляли над тем, что существовало до разделения, это
что-то всегда будет для нас только объектом, одним из
многих, и наше «я» всегда будет для нас субъектом, тоже
одним из многих, и этот субъект будет отделен от единого
как объекта на расстояние, которое невозможно себе
представить.
Что же в таком случае можно сказать о самочувствии ребенка,
лежащего в колыбели и сознающего, что он в доме один,
потому что родители его ушли в театр, кино или в гости и
вряд ли вернутся раньше полуночи? Такой ребенок безусловно
сознает свое «я». Он сознает также течение времени. Он
сознает отсутствие тех, чье присутствие сдерживало колебание
пустоты, и это отсутствие причиняет ему немало страданий.
Такой ребенок немедленно устремится душой к единому, но
сможет познать его только как объект наряду с другими
объектами – темнотой, пустотой, колыбелью и всем прочим, о
чем здесь можно не упоминать. Таким образом, его порыв не
достигнет цели, и он останется маленьким плачущим
субъектом, окруженным чуждыми ему объектами, среди
которых нет ни одного близкого ему, утешающего, не
исключая и единого, которое, в силу того, что оно
представляется ему как объект, производит на него действие,
подобное действию всех других объектов.
Он будет бродить по квартире, натыкаясь на холодные и
молчаливые объекты, он будет ощупывать их, стараясь понять
их происхождение, назначение, степень их дружелюбия и
враждебности, и каждый раз его мысль будет останавливаться
на границе понимания и непонимания, не в силах ее
преодолеть. Он обойдет все комнаты, поднимется на чердак,
спустится в подвал, пройдет по дорожкам сада, и всюду ему
будут попадаться только объекты, холодные, молчаливые,
неподвижные, а если и движущиеся, то без цели и смысла,
механически, и от этого еще более угрожающие, отрицающие
его «я», не дающие утешения, заслоняющие собой то, к чему
можно было бы обратиться с речью, задать вопрос и потом,
прислушиваясь, ожидать ответа.
Расширяя постепенно круг своих поисков, ребенок выйдет
за ограду. Там, на улицах и площадях, он встретится с другими
субъектами и попытается завести с ними доверительную беседу.
Он будет рассказывать им о темноте в углах детской и странном
свечении за окном, о бесшумно тикающих часах и шевелящихся
стульях, об ужасных существах, склоняющихся над его кроваткой.
Он будет выспрашивать их о назначении вещей и смысле событий.
Его усилия будут направлены на установление глубокого контакта,
дружеского взаимопонимания. Но все эти попытки завязать
отношения с другими окажутся тщетными. Те, к кому он обратится,
будут выдавать себя за объекты; их лица, глаза будут отражать его
слова так же, как отражают звук и свет стены зданий, затемненные
стекла машин, зеркала.
И тогда, убедившись в бесполезности своих усилий, он откажется
от вопросов и постарается стать таким же холодным и молчаливым,
как и окружающие его объекты. Он научится не бояться темноты и
выучит названия всех цветов и созвездий. Он убедит себя, что запахи
и звездный свет это волны в электромагнитном поле или поток
корпускул. Он перестанет интересоваться смутным, неопределенным.
Он получит диплом, даже два диплома. Он станет достойным членом
цивилизованного сообщества. И в его памяти сохранится лишь слабый
след того непонятного чувства, которое охватывало его по ночам,
когда он, лежа в кроватке, глядел на звездное небо, или днем, когда
он плакал, потерявшись среди цветов.