Не загоняйте нас в угол...

Не загоняйте нас в угол...



...Этот тип меня начинает доставать. Я понимаю, разные бывают соседи. Я все понимаю, потому что долго живу. А может, я долго живу, потому что понимаю? Интересная мысль, надо будет как-нибудь на досуге подумать над этим. Сейчас, конечно же, не время. Этот маньяк одолел! Что я ему сделала? Вроде ничего, по-крайней мере ничего такого на память не приходит. И вообще, с каких это пор стало модным убивать соседей, едва успев разобрать свои вещи?
 Ну, насчет вещей, я может, и загнула, но в остальном-то все правда. Сколько он уже здесь? Ну, луна уже раз шесть обернулась, а скольких моих товарок убил за это время? Маньку из своего огромного ружья застрелил. Два дня выслеживал бедную. Говорила я ей, не ходи сегодня, не стоит. Сердцем я беду чую, такое оно у меня, чувствительное. Она же, дура, нет, пойду, ничего он со мной не сделает. И пошла. На свою беду. Он застрелил ее, и куда-то унес. Закопал, наверное, чтобы мы не могли найти бедняжку, поплакать над ней.
 Хотя чего плакать? Я вот никогда ни над кем не плакала. Зачем? Разве слезы могут вернуть кого-нибудь оттуда? Нет, я достаточно пожила, и знаю – оттуда не возвращаются. Наши детки, вот наше будущее. Тоже интересная мысль. Как странно, оказывается чувство опасности очищает мозг. Я прямо даже почувствовала себя молодой. Давненько не попадала в ловушки, а тут чуть не влетела, хорошо сердце у меня такое, оно и подсказало. И ведь все время другим советовала, не ходите через кухню, не любит он этого. А тут сама, чего-то, задумалась, и пошла неспешно так, поперек кухни.
 Иду себе, запахи такие приятные, так и хочется посмотреть, что этот дикарь себе готовит. Но нельзя, если застанет у своей кастрюли, все – убьет, и не задумается, что у меня детки на попечении, что мамку их сам же и убил. Догонит и пристрелит, без жалости. Это я сразу поняла. Ну, вот, иду значит себе, вдруг слышу, дверь в его комнату открывается. Я быстро так пошла, и тут что-то жгучее прямо над самой головой пронеслось. И гром! Да такой, что я сначала подпрыгнула от неожиданности (ну, кто же мог подумать, что он от дверей начнет палить?!), а потом оглохла.
 Хвала богам, ноги не подвели меня. Через мгновенье я уже была на нашей территории, куда он пока не решается заходить. Может, побаивается, а может, решил так нас выбить? Кто его знает? Но факт остается фактом, здесь мы в относительной безопасности.
 Вот такой был со мной случай. Мне еще повезло, а скольким не повезло? Или Крис, такая пригожая девка, молодая, а уже родила, молодец. Так глупо попасться на краже?! Ума не приложу, как она могла решить, что этот скупердяй просто так оставит на кухонном столе хлеб? И ведь, не пожадничала, деткам сказала куда идет, но велела молчать, пока не вернется. Боялась, что отговорим. Тоже не вернулась. А мне сейчас с ее детьми нянчиться. Правда, они уже подросли, большие такие стали, так и носятся друг за другом целыми днями. На чужую территорию не ходят – Крис успела кое-чему научить, да и я, сердобольная, рассказываю им на сон как опасно в этом мире и как трудно в нем выжить. Они вроде понятливые, но смерти еще не видевшие, а оттого можно сказать, что глупые. Только пережив чужую смерть, и убедившись, что умерший больше никогда не вернется, они начнут кое-что понимать. И если им повезет ..., эх, судьбинушка моя, сколько еще так будет?
 Плохие времена настали. С едой и раньше было не густо, но что-то находили, что-то крали, и вроде как не бедствовали. Теперь же прямо беда. Лара однажды приволокла целую гору мяса. Запах был, конечно, не очень, но мы-то привыкшие, а что делать, и не такое ели.
 Притащила, бедная, вся уставшая, но радостная такая, глазки прямо горят. Я спросила у нее, откуда, мол, такое счастье? А она, как опьяненная, там говорит больше нет, где я его взяла. Оторвала себе кусок, и пошла к своим детям. Ну, как самая старшая (а я и есть Старшая), после добытчицы я должна попробовать. С одной стороны, вроде как уважение мне, а с другой стороны, я то все понимаю. Ну, умрет старая, не так жалко. А добытчица, ну, так это закон – принес – пробуй.
 Подошла я к этой горе мяса, принюхалась. Вроде бы ничего такого, душок не слабый, конечно, а так... Хотела я уже оторвать кусочек, как что-то у меня сердце прихватило. Забилось, быстро так, я и присела. Ну, дыхание перевести. Внучка моя, Ася, подбегает, говорит, что с тобой, бабушка? Я ей про сердце пока объяснила, смотрю, шалопай этот (забыла, как же его звали?), уже жует что-то. Прожевал, да вдруг, как упадет, как начнет биться! Я и про сердце забыла – подбегаю к нему, а у него пена такая, коричневая выделяется. Ну, думаю, все. Асе кричу, беги к Ларе, скажи про мясо-то.
 Ася пока сообразила, пока добежала... Вся семья Ларкина умерла. И она, и детки ее, все. Горе было. Я то Ларку чуть не детства знала, в одном дворе выросли. В смысле, с ее детства. Это потом она, когда подросла, да обожглась в жизни, стала мне подругой. И оставалась до конца. Не повезло ей, отрава была без запаха. Даже я не смогла учуять, а ведь до сих пор мне еще не приходилось жаловаться.
 Да, что теперь – не учуяла, а должна была. Мы, после этого, долго голодали, все боялись с территории выйти. Кто мы против него – так, ничего. И нет у нас никакого оружия, и живем, хуже не придумать. Терпели, пока я не вспомнила, где можно разжиться продовольствием. Далековато, конечно, но голод не тетка. Собрала самых шустрых, проинструктировала несколько раз, и как только луна скрылась, мы и пошли. Я – первая, а за мной еще Ася и Тая, след в след...
 Как мы пировали! Чего только не принесли – и мяса, и сыров, и хлеба! Вот что значит опыт! Когда знаешь, куда идти и зачем. Еды хватило на пару ночей, потом снова пошли. Тем же составом. Я впереди, девочки за мной. Тая, поскользнувшись, измазалась в каком-то масле, дурочка, а так ничего, других приключений не было. Когда мы пришли назад, детки подняли такой шум, что пришлось пригрозить оставить их без еды, если они не угомонятся. Вроде, подействовало. Притихли, смотрели, как пробуют добытчицы, потом как по очереди подходили другие. Мне стало жалко их, по бабьи жалко, и я разрешила им получить свои доли.
 Я старая и мудрая, поэтому еда была поделена, и еще какое-то время мы жили, наслаждаясь, пусть уже и не совсем свежей, зато абсолютно безвредной пищей. А потом у меня заныли кости. Так бывает, когда холод сменяет тепло, а ясные дни превращаются в бесконечные дождливые сумерки. Вода, как же я не люблю холодную воду! У меня так начинают болеть конечности, что если бы не присутствие детей, давно бы завыла. Но перед молодежью нельзя расслабляться. Ни в коем случае.
 Терпела, никому ничего не показывала, даже ходить старалась не меньше, чем обычно, но все это через ужасную боль. Только Ася, кажется, что-то поняла, подошла ко мне, сказала, что в следующий раз они с Таей возьмут кого-нибудь, а мне лучше отдохнуть. Хорошая она, ласковая. Я себе места не находила, пока они не вернулись обратно. А как увидела их, так и про боль забыла, и на радостях чуть не запрыгала как девочка.
 А вскоре пропал Райкин малыш. Вроде играл с другими детьми, а как все разбежались, я смотрю, Райка мечется. Ты чего, говорю? А она, малыш куда-то подевался. Нехорошее почувствовала я, будто шепнул кто. Искала, искала, потом подошла, говорит, пойду туда, к нему, больше негде малышу быть.
 Я-то, хоть и опытная, и сердце нет-нет, да подпрыгивало, а чего-то язык не повернулся отговаривать ее. Мать же, что ж я не понимаю? Я бы и сама пошла. Ну и ушла Рая. А потом все слышали гром, еще гром. И Райка не пришла, и малыш ее сгинул. А остальных я к себе перевела, какая разница, сколько их? Крисовы детки, да Райкины. Куда их, не на улицу же?! А мне старой, иногда даже приятно, когда они заводят свои игры. Веселые они, дети-то!...
 К первому снегу почти вся молодежь подросла, окрепла. У Аси неплохо получалось, да и Тайка за ней старалась во всем подражать, так что с едой проблем не возникало. Но снега выпало много, и морозы наступили такие, что от холода хотелось все время спать, и ни о каких вылазках не могло быть и речи. К тому времени и подзабыли про соседа-то нашего, думали, угомонился он, настрелялся.
 Оказалось, что нет, не настрелялся. Меня чуть не убил, отвела судьба. А Тайка попалась. И ведь что изверг придумал?! Разлил какой-то гадости, липкой – не оторваться. И пахнет так интересно, необычно.
 Я спала, когда начался переполох. Вскочив, спросонья не сразу разобрала, кто кричит, откуда! Все носятся, как обезумевшие, и чей-то тонкий голосок. Когда увидела ее, так чуть не разревелась. Лежит, бедная, на боку, ни оторваться, ни даже приподняться над полом не может. До сих пор не могу забыть ее крика, даже снится иногда. Мы ничем не могли помочь ей. Просто стояли и молча смотрели, как она бедняжка пытаясь выбраться, все сильнее прилипает к чему-то, с интересным запахом. Проклятый сосед придумал новую пакость, о которой даже я ничего не знала. Даже я...
 Он пытался еще подловить нас на этом, но Тайкины мучения, а затем и смерть оказались страшным, запоминающимся уроком для всех. Даже молодежь, которая невзирая на мои запреты (а может, именно наперекор им!), ночами пробиралась на его территорию, и та на время присмирела. И правильно. Этот убийца, видимо порадовавшись первому успеху, стал расставлять подобные ловушки всюду, рискуя самому угодить в одну из них. Но это был его единственный успех. Мы научились отличать этот запах, даже сквозь безумные ароматы, периодически доносившиеся с кухни. Может, он просто любил вкусно покушать, а может, рассчитывал на нашу глупость? Да как он мог так подумать?! Его неуважение, презрение, ненависть к нам, все это казалось таким необычным, что я в какой-то момент задумалась – а почему?
 Не скрою, у многих к нам такое отношение, но мало кто преследовал нас с таким упорством. Да, если честно сказать, то я за всю свою жизнь видела только двоих таких типов. Правда, тот случай я запомнила на всю жизнь. Мне было совсем немного, молодая, глупая была. Эх, как быстро время-то летит! О чем это я? А, ну да! Нас тогда было много, так много, что иной раз и поиграть негде было. И что удивительно, я не помню, чтобы в тот год мы испытывали недостаток в еде. Ее везде было навалом. И свежей, вкусной, и на любителя, с душком.
 Помню, все началось со странного запаха. Сладкий такой, он показался многим, в том числе и мне, таким зовущим, что я даже не помню, как оказалась в толпе, которая волновалась, мечась в разные стороны. Кто-то кричал, что надо уходить, что это опасно, но их почти никто не слышал. Все были словно околдованы этим запахом. К моему счастью, я услышала. Наверное, потому что один из кричавших был мой отец. Он толкал меня, заставляя идти против толпы, валившей навстречу волнам упоительного запаха, хватал, когда, выбившуюся из сил, толпа начинала нести меня в обратную сторону... Этот кошмар остался в моей памяти отрывочными фрагментами, где каждое следующее воспоминание страшнее предыдущего. Вот все веселятся, выкрикивая что-то совершенно непонятное..., а вот мы с отцом, и несколькими наиболее благоразумными возвращаемся назад, когда запах почти растворился, и я вижу трупы, десятки, сотни трупов моих друзей, родных... Те, с кем я еще утром играла в догонялки, сейчас они лежали холодными, бесчувственными телами, от которых уже веяло смертью.
 А потом я увидела убийц. Их было двое, и они скатывали длинную, гибкую кишку, и о чем-то громко, и как мне показалось, весело разговаривали. Они собирали тела погибших, просто сгребая их в кучу, как мусор, как нечистоты...
 Этих двоих я больше не видела, отец вскоре пропал, и я так и не узнала, что с ним произошло. Может, он нашел другую семью, а может... Но об этом не хочется думать, пусть уж лучше другая семья. Почему я вспомнила тот случай? Да потому, что сосед точно так же смеялся, и даже что-то напевал, когда добивал Тайку. Она уже и так умирала, а он стоял над ней, и что-то напевал, а потом взмахнул рукой и отрубил Тайке голову! А после этого расхохотался. Все, кто видел это, долго еще не могли придти в себя. Даже самые озорные, и те стали тише воды.
 Я приняла соответствующие меры, и смерти прекратились. Возня, шум, топот, крики – все было строжайше запрещено. Самые малые были практически изолированы от всех, но с ними остались несколько мамаш, и я распорядилась, чтобы их кормили в первую очередь. Остальные принялись за работу. Кто-то был распределен на продовольственные вопросы, а остальные, включая меня, занялись рытьем подземного прохода. Я уже давно хотела осуществить этот проект, но все время откладывала. Теперь настала необходимость. Ход получался нешироким и невысоким, но достаточно просторным, чтобы в нем кто-либо умудрился застрять. Честно говоря, он был не очень-то нужен, этот подземный ход, но я преследовала другую цель. Мне казалось, что скоро наступят времена, когда мы сможем выжить лишь вместе. И такой проект совместной работы должен был сплотить нас.
 Девочки таскали еду, делая иногда за ночь и по три вылазки, а то и по четыре раза мотаясь туда-сюда. Половину луны рыли. Постоянно встречались какие-то поперечные ходы, заваленные с обеих сторон, пустоты, в одну из которых умудрился провалиться один из мальчиков. Прорыли. Я сама прошла по всему ходу, выбралась наружу. Кругом одни дома. Нет, конечно и деревья какие-то есть, и снег кругом, но холодно, долго не простоишь.
 В эту ночь все ели до отвала. Это был пир, который смог состояться лишь благодаря моей внучке и ее товаркам. Спасибо им от всего сердца.
 А на следующий день случилась беда. Дейка попалась в ту же ловушку, что и Тая. Она была просто распластана на чем-то очень блестящем и почти не пахнувшем. Она была еще жива, но мы вновь не могли ничего поделать. А вскоре пришел враг. Остановился над Дейкой, и не спеша стал резать ее по частям!
 Потом, когда все взрослые собрались у меня, мы пытались найти какое-то решение, но в голову ничего, кроме бегства не приходило. Кто-то предлагал напасть на него ночью, и попробовать числом одолеть убийцу, но я отрезвила безрассудных. Прежде чем мы смогли бы нанести ему хоть какой-нибудь значительный урон, половина наших уже была бы мертва.
 Были и такие, что настаивали на немедленном уходе, благо ход прорыли, можно уйти далеко отсюда. Для этих я нашла другие слова. Напомнив про традиции, про взаимовыручку, я сумела внушить им немного если не смелости то, по меньшей мере, бодрости.
 Поорав вволю, народ потихоньку угомонился. Я давала высказаться всем, кто хотел что-то сказать, слушала их, соглашалась, или опровергала, но сама ничего не предлагала. А все потому что, у меня хоть и зрело в голове, но то ли я стала медленно соображать, то ли чего-то не хватало, но я никак не могла додумать свою мысль до конца. Так и разошлись, ничего толком не решив.
 На следующий день снова собрались. Снова споры, выкрики, обвинения, но ничего конкретного. Сердце с самого утра было неспокойно и, как оказалось, я не зря опасалась нашего врага-соседа. Он, что называется, не дремал, и нанес нам еще один удар. Хотя ударом, в прямом смысле, это назвать, конечно, тяжело. Но лучше все по порядку.
 Сквозь крики товарок, уже начавших обвинять друг друга во всех грехах, как продолжение вчерашнего диспута, на тему: "Как выжить?!", до меня донесся странный, ни на что не похожий звук. Вначале я подумала, что кто-то из малышей попал в беду, и оттого тоненький голосок стал еще тоньше. Беспокойство проникло в меня. Я хотела уже послать кого-нибудь выяснить, в чем дело, когда обнаружила, что обеспокоены все без исключения. Народ волновался, и кажется еще сильней, чем вчера. Звук не затихал ни на мгновенье, просто вгрызаясь в уши, в голову! Еле уловимый, на самом пределе слуха, он, тем не менее, был таким четким и ... страшным, что мне захотелось все бросить, и бежать отсюда куда глаза глядят. Бежать, бежать не оглядываясь, от этого ставшего проклятым местом.
 Товарки заметались, пытаясь по головам прорваться к выходу, а я стояла, почти не понимая, что происходит, и лишь тупо наблюдала за паникой, воцарившейся почти мгновенно. Бороться было бесполезно. Единственное, что можно было сделать, это оставаться на месте, в надежде, что звук пропадет. Не мог же тот, кто издавал его, продолжать это дело бесконечно?!
 Я заметила в толпе мечущуюся Асю, и не знаю уж, каким образом, но мне удалось выхватить ее, с безумно вращающимися глазами и открытым в беззвучном крике ртом, и придержать возле себя, пока последние, еле живые от страха товарки, не покинули мою каморку. Звук продолжал виться в голове, но я сделала одно очень важное открытие – если не прислушиваться к нему, а представить, что он был всегда, тогда становилось значительно легче переносить этот однообразный, давящий на мозг фон. Асю приходилось сдерживать постоянно, и это тоже отнимало мои силы, и без того подорванные лишениями и болезнями.
 Но когда мы остались одни, она перестала вырываться, и улеглась на пол, горько плача, и инстинктивно пытаясь прикрыть свои уши. Что ж, это тоже был результат, и я в который раз с гордостью отметила, что она не такая как все, и что она, чем-то напоминает мне саму себя в молодые годы. Убедившись, что Аська не делает попыток сбежать, я отпустила ее, и выглянула наружу, пытаясь понять, что это за звук, и куда все убежали. У меня было такое ощущение, что мы с внучкой остались одни во всем свете, потому что кроме проклятого звука, я не слышала больше ничего. Ни привычных выкриков и топота молодежи, ни ворчания старых товарок, ни угрожающего клацанья. Словно вымерли все в один миг, не оставив после себя ничего.
 Я прошла по пустым коридорам, заглядывая в каждый темный уголок, но никого не нашла. Звук не переставал буравить мне голову, и я вдруг поняла, что здесь он сильней. Догадка, поразившая меня, заставила подойти к опасной зоне – к территории врага, но это насилие над собой принесло свои плоды. Здесь звук был еще сильнее, и моя догадка, что это очередная атака врага, получила полное подтверждение. Недалеко от границы, условно разделившей наши территории, стоял небольшой ящик, от которого тянулась длинная тонкая кишка, заканчивающаяся где-то в стене. На ящике помаргивали огоньки, в любое другое время заинтересовавшие бы меня. Но не сейчас. Потому что в данный момент меня интересовал не сам ящик, а звук, который исходил от него, в чем я ни секунды не сомневалась!
 Рядом с ящиком звук был просто чудовищен! Мои колени подгибались как у старой, э-э, у больной... Словом, подгибались. А глаза не то, чтобы не хотели видеть – просто, они не могли этого делать. Даже не притрагиваясь, я знала, как у меня набрякли веки, удержать которые мне было не под силу, так что, делая последние шаги, я ориентировалась только на звук.
 На ощупь он оказался теплым и твердым. Слишком твердым для меня. Вспомнив о кишке, которая тянулась из ящика куда-то к стене, я с трудом смогла открыть глаза. Пролетела целая жизнь, прежде чем я стала различать предметы. Звук был беспощаден. Он давил во мне те крохи сил, что еще оставались. Разум сдался уже давно. Все, на что его теперь хватало, так это наблюдать за происходящим. И лишь древний, могучий инстинкт двигал мной, руководил моими поступками, неосознанными, спонтанными.
 Кишка была жесткой, но тонкой. Сомневаясь, что мои зубы выдержат такую нагрузку, и в то же время понимая, что в следующий раз я могу и не добраться до ящика, я откинула прочь сомнения, и зубами вонзилась в тонкую...
...Я всегда знала, что нельзя грызть длинное и тонкое – вряд ли это может быть вкусным. Меня тряхнуло. Да так, что от удивления в глазах замелькало что-то очень быстрое и ...красивое. Какая-то неведомая сила подбросила меня вверх и вбок. Уже в воздухе я успела немного собраться, но все равно упала очень неудачно. В правом боку что-то основательно хрустнуло, и сразу же заныло, постепенно заполняя все тело болью. Я лежала и жалела себя, что старая, что не владею телом так же как в молодости, что никто даже не узнает, как я погибла. Все сбежали, а Аська вряд ли высунется пока этот звук... Мне только сейчас пришло в голову, что звука больше нет. Я прислушалась к себе и поняла, что его нет уже довольно долго. Тихий шорох где-то за моей спиной, и через секунду я увидела Асю...
... Потом я отлеживалась, а она бегала в поисках наших, сообщить, что звука больше нет, и что его в принципе не надо бояться. Видимо, я забылась, потому что только что еще никого не было рядом, а сейчас вон какая толпа собралась. Все смотрят, улыбаются. Как-то виновато улыбаются, что ли?
 Я спросила, все ли на месте. Мне ответили, что не все, но народ подтягивался, так что я надеялась на счастливое возвращение остальных. Все бормотали что-то благодарное, кто-то обещал – я слушала, и мое старое сердце радовалось - моя семья была со мной. Действительно, хвала богам, обошлось без жертв. Если не считать мой искалеченный бок, все отделались лишь легким испугом. (Хорошая фраза, надо будет запомнить. Интересно, это я ее придумала?!)
 Я была слишком слаба, чтобы радоваться, но невесть откуда взявшаяся злость помогла мне подняться на ноги. Речь моя была короткой, и свелась в конце к простому выбору: или он нас, или мы его. Третьего не дано, а поскольку мало кто высказался бы за первое, я вновь спросила у собравшихся, готовы ли они сделать то, что я укажу, чтобы навсегда избавиться от врага. Нестройное молчание вначале сменилось такими же нестройными выкриками.
 Одни кричали, что да, если нельзя использовать, надо уничтожить. Другие предлагали, громко так предлагали, покинуть территорию. Нашу территорию!! Я молчала, давая им возможность высказаться, а заодно определить тех, на кого я смогу положиться. Нашлись и такие. Ася не в счет, она и так со мной. Две ее товарки, Кая и Нея, внук, (постоянно имена мальчишек забываю. Ну да чего их помнить – вырастут, и уйдут.) ах, да, вспомнила! Рейк его звали, маму-то Рейкой прозывали, покойную. Несколько племянников и племянниц, Ойя, старая подруга, ее внуки, правда, не все. И собралась внушительная компания. Впрочем, у противников решительных действий кампания была если и меньше, то ненамного. Они стояли в стороне, от тех, кто примкнул ко мне, но я находилась почти в середине, между теми и этими. И мне стало больно. Не в боку, ту боль можно терпеть, даже не показывая, как тебе больно - сердце ойкнуло так, и в груди заломило.
 Кто знает, как мне это удалось, не девочка уже, но я не упала, не схватилась за сердце, ничего такого. Я отступила назад, чуть приподнялась над всеми, и тихо сообщила, что выбор сделан...
...Только когда остались лишь те, которые, я надеялась, пойдут со мной до конца, я поняла, как мало нас осталось. А работа предстояла недетская, и требовались все, кто мог двигаться. И я предложила свой план, который родился только сегодня. Если кого-то это заинтересует, могу добавить, что родился он в тот момент, когда я всем телом шмякнулась на пол.
 Сначала меня чуть не подняли на смех, но видимо мой возраст, и определенный авторитет все-таки заставили остальных прислушаться ко мне. Аська, та молодец, она сразу сказала, бабушка, ты гений. Остальным пришлось втолковывать. И каждый (вот, ведь глупцы!), пытался найти какое-то опровержение, но куда им! Заткнув самых непонятливых, я еще раз, терпеливо объяснила, что я предлагаю сделать. Я чуть не охрипла, в десятый раз повторяя одно и то же, прежде чем заметила в глазах у некоторых (не у всех!) понимание.
 План был хорош. Не тем, что его придумала я, конечно же, нет. То, что я предложила, было совершенно новым в нашей вечной войне, а точнее в конфликте, в котором жертвы бывают лишь с нашей стороны. И именно новизна давала нам какие-то шансы на успех. Про то, что они невелики, я не стала объяснять, незачем. Хотя, Ася, мне кажется, догадалась, что не все так просто, как я это расписала. Но промолчала, и то ладно. Сразу видно, с головой девка, далеко пойдет.
 Ворчание улеглось, после того, как я предложила всем разойтись чтобы, встретившись утром, еще раз обсудить мое предложение. От волнений, от всего пережитого, я долго не могла уснуть. Раненый бок давал о себе знать резкими покалываниями, что тоже не способствовало спокойному сну. Проворочалась я, одним словом, до рассвета, а потом решила, что хватит лежать понапрасну. Другие пусть спят, а мне надо еще додумать кое-что, осмотреть.
 Вернувшись через какое-то время, я увидела чем-то взволнованную толпу. Еще не понимая, что произошло, я втиснулась, бесцеремонно отодвигая задних, и пробившись в центр, громко спросила, что случилось.
 Сначала гомон не стихал, и мне пришлось спросить еще раз, прежде чем на меня обратили внимание. И снова, недоуменные, виноватые взгляды... Причина выяснилась сразу – кто-то подкинул, а кто-то подхватил идею, что пока все спали, я тихо слиняла, прихватив с собой свою любимицу, которой тоже почему-то не оказалось на месте. Аська появилась почти следом за мной, и у многих товарок рты так и остались открытыми – недоговорили. Я не стала выпытывать у внучки, куда она бегала, но по ее глазам поняла, что она просто ходила за мной. И как я ее не заметила?
...Обсуждение плана прошло на удивление быстро. Все были согласны, что тоже было удивительно. Но этому я быстро нашла объяснение. Нас осталось мало, и мнение каждого приобрело вес, так что теперь этот каждый старался не выглядеть глупцом, а потому прежде чем выкрикнуть, немного думал перед этим. Может, еще сыграл свою роль какой-нибудь другой фактор, но мне не хотелось забивать голову ненужными проблемами. В процессе обсуждения, я нашла для каждого задачу, которую нужно было выполнить качественно, потому что от этого зависело выполнение всего плана целиком. А, следовательно, и наши жизни. Потихоньку каждый, кто получил задание, тихо покинул совет, и вскоре остались только мы втроем – Ойя, Аська и я.
 Убедившись, что мы остались одни, Ойя, оглянувшись еще раз для надежности, тихо спросила, уверена ли я, что у нас все получится. Я посмотрела на нее и, стараясь быть предельно откровенной, ответила, что если у нас не получится, то, скорее всего мы этого так и не узнаем.
 Ойя немного подумала над моими словами, потом странно тряхнула головой, и когда я уже не ждала ее ответа, вдруг сказала, что она со мной и в огонь и в воду. Мне даже стало смешно, и я постаралась бодро ответить, что и того и другого будет предостаточно. Товарка скривила свой и без того кривой рот. Это у нее означало улыбку. Скривила и пошла. У нее тоже был ответственный участок.
 Мы остались вдвоем с Асей. Я долго думала, прежде чем произнести первое слово, но время поджимало и, собравшись, я произнесла несколько слов, от которых маленькие Асины глазки, стали похожими на круглые, черные камушки. Ей, видите ли, не понравилось, что я предложила ей запасаться провиантом, в то время как другие будут отдавать все свои силы и если надо, то и жизни в борьбе со смертельным врагом! Я видела, что обидела ее, но пусть уж лучше она обидится, чем погибнет вместе с нами. Мой план был реален, но в нем присутствовал риск быть убитым, а ее смерти я никак не могла допустить. И дело даже не в том, что она моя внучка. Или не только в том. Просто Ася, она необыкновенная, не такая как все. Из нее со временем могла получиться хорошая, правильная Старшая, и с головой у девочки тоже было все в порядке.
 Мы поспорили с ней, пришлось напомнить девчонке кто здесь Старшая. Она замолчала, но я видела – обиделась девочка смертельно. Мелькнувшую было мысль, что другие тоже могут заметить ее отсутствие, едва не заставила меня изменить решение, но ценность жизни моей внучки все же перевесила все остальное. Сегодня погибнут многие, а оставшиеся будут рады еде, которую принесет Ася.
 Она ушла, не произнеся больше ни слова. Бедная девочка, если бы ты только могла представить, что я сейчас чувствую! Ну, да ладно, кому какое дело до старческих переживаний?!
 Я оглядела каморку, в которой прожила ... сколько же я здесь живу? Много, ох, много! Столько не живут. (Надо же, меня в последнее время посещают такие интересные мысли! Жаль, не оценит никто!) И вздохнув, пошла навстречу неизвестности. (Еще одна!!)
... Работа кипела. Это было не так заметно, но зато слышно. У меня хороший слух, и годы нисколько не повлияли на его остроту. Я четко различала звуки. Вот легкое поскрипывание, это Рейк с парой друзей растачивает боковые, толстые трубы. А этот неприятный звук сейчас кажется мне сладкой музыкой – это Ойя с товарками разбираются с жесткими и невкусными кишками. Обычно мы стараемся их просто обходить, ни поесть, ни зубы заточить. Но сейчас никто не думает ни о еде, ни о сохранности зубов. Да и что о них переживать, если можно лишиться самого ценного?
 Я осторожно вышла на середину кухни и посмотрела вверх. Еще одна кишка, которую надо было перерезать, находилась очень высоко. Путь предстоял трудный. Подойдя к стене, к которой крепилась нужная мне кишка, я вздохнула, и вцепившись в бумагу, которая покрывала стену, начала подъем. Я взбиралась, вонзая когти в плотную бумагу, которая, хвала богам, выдерживала мой вес. Было тяжело, бок болел, да и силы уже не те, что тут говорить. Но я ползла, подталкиваемая мыслями, что все это в любом случае в последний раз. Получится или нет, но для меня будущее рисовалось одинаковым. Печальным, но неизбежным, так что периоды отчаяния сменялись злостью.
 В конце концов, я добралась до нужной мне кишки и, принюхавшись, уловила тонкий, но вполне ощутимый запах, знакомый чуть не с детства. То, что нужно.
 В животе пробурчало, и я лишь теперь вспомнила, что сегодня ничего не ела. Но не спускаться же из-за этого, да и где гарантия, что я вновь смогу взобраться, да еще и с набитым животом? То-то. Вздохнув, я постаралась устроиться поудобнее, чтобы случайно не загреметь с такой высоты, и попробовала еще раз представить себе, как все должно произойти.
 Врага не было. Но он не мог долго отсутствовать, а значит, рано или поздно он все же придет. И тогда начнется. Рейк с друзьями уже должны были вскрыть мягкую толстую кишку, и грязная вода скоро начнет заливать пол, постепенно поднимаясь все выше. Ойя тоже должна успеть, иначе воды может оказаться меньше чем надо. Наконец, Кая и Нея должны были уже перегрызть все тонкие кишки, которые есть и на кухне и в других комнатах. А эту мягкую, пахнущую чем-то неестественным кишку я перережу в самый последний момент. И тогда все будет кончено. И для меня, и для него. Всем были даны четкие указания – как только задание будет выполнено, немедленно уходить подальше. Ненадолго. Когда можно будет вернуться, они поймут сами. Я надеялась, что поймут.
 Я долго вынашивала этот план. Можно даже сказать, что задолго до того, как здесь поселился враг. В какой-то момент своей жизни я стала обращать внимание на то, чего больше всего боялись враги. Почему боялись? Да потому, что если любишь, не прячешь это в твердые, толстые, мягкие, железные (а вы думаете, я не знаю что такое железо?), кожаные, гибкие, тонкие кишки! Нет. Оттуда трудно достать, хоть и удобнее пользоваться. Я часто наблюдала, как враги мочили свои руки под падающей из железной кишки воду. И много думала об этом. И придумала. Для них много воды – это неудобство. Наблюдение за простыми действиями подкинуло мне первую идею.
 Однажды, тоже очень давно, еще до того, как пришли на эту территорию, я стала участницей Большого Огня. Да я чуть не сгорела вместе с другими товарками, кто не решился спрыгнуть из окна. Я сломала ногу, но осталась жива. А в Большом Огне погиб вражеский детеныш. Вместе со своей, устроившей Большой Огонь, мамашей. Я случайно оказалась рядом, когда она оторвала гибкую кишку и поднесла к ней маленький огонь. Большой Огонь убивает. Это было второе, очень важное наблюдение. Запах, который течет в гибкой кишке, горит! Эх, почему я не ушла в науку? И сколько ж я открытий дивных не совершила? Ну, да, что теперь причитать, не время.
 И последнее, самое важное открытие, случилось вчера. Я поняла, что течет в тонких и гибких кишках. Там – Огонь! Это то, что нужно. Мы уничтожим врага, чего бы это ни стоило. А когда он умрет и отправится в страну, откуда не возвращаются, здесь еще долго никто не сможет жить. Из людей, конечно.
 Ася сможет спокойно дорасти до зрелости, стать Старшей. Ее признают, я знаю это. Она у меня умница, недаром про себя я называю ее альбиносочкой. Она создаст большую семью, и наш род, мой род не пропадет, не сгинет под напором и мощью людей. Мы выживем, и, может, когда-нибудь придет наша очередь...
 Вроде бы все готово. Я увидела, как вода медленно разливается по полу, и как, шлепая босыми лапками, бегут мои товарки. Вот показались славные девочки – они не ушли бы, не порвав все тонкие кишки, которые можно было здесь найти. Я заметила, что Нея немного прихрамывает, да и Кая движется медленно, неуверенно. Значит, им досталось, так же как и мне вчера. Ничего, ничего, благодаря вам и ... мне скоро все закончится, и все будут жить, не боясь высунуть свой носик, не получив при этом по нему.
 План должен осуществиться. Потому что когда я перегрызу гибкую кишку, возле которой сижу, я дождусь, когда враг подойдет поближе, и прыгну на него...
 Может, кто и назовет мой план дурным, слишком фантастичным, неосуществимым, или чего доброго, бредом свихнувшейся старой крысы, так я на это отвечу так:
- Не загоняйте нас в угол, оттуда некуда отступать!


 22 августа 2006 г.