Гоген

Ловкий биржевик и коллекционер приятелей-импрессионистов: Поль Гоген.
Хорошо отглаженный сюртук. Мрачноватое, точное лицо. Скудость движений, блёклость манер.
Всего лишь застенчивый буржуа, собирающий картины новомодных Писсаро и Дега.
С хорошим, чуть рискованным вкусом.
Но что-то до поры таилось в этом отлаженном джентльмене: нормандская сила, неистребимое непокорство, непокорённость?!
Комфортная жена Метте, милые дети, «Биржевые ведомости», чуть богемная квартира с просторной мастерской. Там, на досуге, можно заняться и рисованием.
Но всё это рухнуло однажды – сначала цветущая биржа, потом датская усреднённая семья.
Бог вёл Гогена незримыми тропами. И там, где пресеклась дорога человеческих радостей, возник путь всегдашних озарений и маетного непокоя.
Вот она – цена искусства.
Цепь сплошных, как тропический ливень, неудач.
Отверженность. Нелюдимость. Оголённая неутолённость.
Но уже затвержены тёмные речи.
Вот те, совсем выцветшие лиловые чернила – (я с трудом разбираю эти слова) – письмо Гогена переломного 1885-го года: «...сейчас я совсем без денег... и, в общем, на грани отчаяния... никто не придет никогда и не протянет твёрдую руку поддержки... зная это, – жить невыносимо, невозможно. Единственное, что удерживает меня в этом темнеющем мире – живопись. И даже не она, а те смутные, спутанные тайны, таящиеся в ней...».
Это письмо – дорого мне особенно. Там о том, что и вправду хоть немного примеряет нас с этой вкусной, опостылевшей действительностью.
Он рвался к тайнам бытия, размётывая всё на своём пути: континенты, женщин, авторитеты, биржу, любимых детей, традиции.
Гогену казалось, что за той эфемерной воображаемой перегородкой он и обнаружит... нечто... восхитительное... непредсказуемое... может быть, ужасное.
Как жаждал он этих метафизических тайн! Как гордился званием «дикаря»!
Однажды, уже на Таити, он изваял странную керамическую скульптуру – «Овири». Большая терракотовая глиняная женщина с безумным лицом, нечесаными песчаными космами. А между ног у неё зажата пасть окровавленного то ли волка, то ли крокодила.
В письме 1894-го года к нашему общему приятелю Малларме Поль сообщает, что хочет поставить её в своём манговом саду. До поры – до времени. А потом пусть водрузят эту «ужасную загадку» на его могилу.
Многочисленные портреты и автопортреты Гогена. Крупные, острые черты лица, темные волосы, волевой, смуглые подбородок, тяжелые веки.
Могучий характер малообаятельного лидера.
Таким видели Гогена молодые художники нового поколения: Боннар, Дени. Замкнутым, суровым, уверенным в себе. Обладающим гипнотическим даром внушения. Иногда его почти... боялись.
Только я знал, что он был другим. И за этим внешним каменным всегда пряталась восторженная детская душа романтика с мистической подкладкой.
Он не смог объяснить свой мир современникам: умер непонятым, в горькой нужде, слегка под хмельком, но среди тёплых дружественных своих холстов.
Только потомки слегка подступились к нему.
Слава молодого Пикассо, кстати, началась с «Авиньонских девиц».
Приглядитесь повнимательнее: «Овири» стала одной из фигур этой сверхуспешной картины.

22 августа 2006,
Олонецкая губерния