Рылеев Кондратий
Стихи
К.Ф.РЫЛЕЕВ
Кондратий Федорович Рылеев родился 18 сентября 1795 года. Отец его был офицер, подполковник. Вскоре после рождения сына он оставил семью и, так как был беден, не давал никаких средств на его воспитание. Мать с Кондратием жили в деревне, подаренной ей "на бедность" дальним родственником, деревня эта приносила очень мало дохода, мать не имела средств напять сыну учителей и поэтому, когда мальчику исполнилось всего пять с половиной лет, отдала его в казенное учебное заведение - Первый кадетский корпус.
В корпусе Рылеев начал писать стихи. Вокруг него сложился кружок любителей поэзии, они издавали рукописный журнал. Память об этом кружке и о Рылееве сохранялась в корпусе многие десятилетия. Один из кадетов, учившихся уже в царствование Николая I, вспоминал: "Кадеты... очень любили запрещенные стихи и, несмотря на беспощадную строгость, имели их в большом изобилии... Преимущественно мы дорожили стихами своего однокашника К. Ф. Рылеева, с музой которого ничья муза в корпусе состязаться не смела". После разгрома восстания декабристов корпусное начальство преследовало любые литературные занятия: "За это велено было подвергать строгому телесному наказанию розгами. Причем в определении меры этого наказания была установлена оригинальная постепенность: если кадет изобличался в прозаическом авторстве (конечно, смирного содержания), то ему давали двадцать пять ударов, а если он согрешил стихом, то вдвое. Это было за то, что Рылеев, который писал стихи, вышел из нашего корпуса"
В феврале 1814 года в чине прапорщика Рылеев был выпущен из корпуса и направлен в действующую армию, находившуюся тогда уже далеко за пределами России. На вопрос следственной комиссии "С какого времени и откуда заимствовали вы свободный образ мыслей" Рылеев отвечал: "Свободомыслием первоначально заразился во время походов во Францию в 1814 и 1815 годах". Рылеев сопоставлял крепостническую самодержавную Россию с западноевропейскими государствами, где не было крепостного права, где существовали конституционные учреждения, ограничивавшие в какой-то степени произвол властителей, и это сравнение было не в пользу отечества, которое он любил и которому хотел служить. Со свойственной ему прямотой и честностью Рылеев высказывает свои мысли товарищам по полку. Один из них, вспоминая Рылеева тех лет, пишет: "Зародилась в нем мысль, что в России все дурно, для чего необходимо изменить все законы".
По окончании войны в 1818 году Рылеев выходит в отставку. "Я служил отечеству, пока оно нуждалось в службе своих граждан, - объяснял впоследствии свой поступок Рылеев, - и не хотел продолжать ее, когда увидел, что буду служить только для прихотей самовластного деспота; я желал лучше служить человечеству... В наше время свет уже утомился от военных подвигов и славы героев, приобретаемой не за благородное дело помощи страждущему человечеству, но для его угнетения... Ныне наступил век гражданского мужества..." Так Рылеев выбрал свой путь в жизни, с которого уже никогда не сошел. Его служба (он поступил служить в суд) и поэзия получили одно направление. "Мысль быть орудием или жертвою начатков свободы наполняла все его существование, составляла единственную цель его жизни,- говорит о нем Н. А. Бестужев. - Освобождение отечества или мученичество за свободу для примера будущих поколений были ежеминутным его помышлением; это самоотвержение не было вдохновением одной минуты, ...но постоянно возрастало вместе с любовью к отечеству, которая, наконец, перешла в страсть - в высокое восторженное чувствование..."
В 1820 году Рылеев написал сатиру "К временщику", в которой был изображен Аракчеев - всесильный любимец императора. Впечатление, произведенное публикацией сатиры "К временщику", было огромно. "Нельзя представить изумления, ужаса, даже можно сказать оцепенения, каким поражены были жители столицы при сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с великаном,- вспоминал впоследствии Н. А. Бестужев.- Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта, и тех, которые внимали ему; но изображение было слишком верно, очень близко, чтобы обиженному вельможе осмелиться узнать себя в сатире. Он постыдился признаться явно, туча пронеслась мимо; оковы оцепенения пали, мало-помалу расторглись, и глухой шепот одобрения был наградою юного правдивого стихотворца. Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластью. Многие не видят нравственных последствий его сатиры, но она научила и показала, что можно говорить истину, не опасаясь; можно судить о действиях власти и вызывать сильных на суд народный". Затем Рылеев пишет цикл стихотворений на исторические темы. В них он создает образы героев прошлого: Дмитрия Донского, Ивана Сусанина, князя Курбского и других. В этих произведениях, которые он назвал "думами", Рылеев ставил своей задачей воспитывать в читателях патриотизм и гражданственность.
В 1823 году Рылеев стал членом тайного общества декабристов. В тайное общество его принял И. И. Пущин - "бесценный" друг Пушкина. Рылеев вскоре стал центральной фигурой тайного общества - он принимает новых членов, побуждает товарищей к более активным действиям. Впоследствии Следственным комитетом над декабристами ему было поставлено в вину, что "он воспламенял всех своим воображением". И сам он, ожидая решения суда, писал в письме к царю, обрисовывая свою роль в тайном обществе и восстании 14 декабря: "Дерзаю просить тебя, государь, будь милосерд к товарищам моего преступления. Я виновнее их всех; я, с самого вступления моего в Думу Северного общества, упрекал их в недсятельности; я преступною ревностью своею был для них самым гибельным примером, словом, я погубил их; через меня пролилась невинная кровь. Они, по дружбе своей ко мне и по благородству, не скажут сего, но собственная совесть меня в том уверяет. Прошу тебя, государь, прости их..." Если Пестель в движении декабристов олицетворял собой ум и волю, то Рылеев был его душой и совестью. Поэзию Рылеева одушевляли те же идеи, что и деятельность в тайном обществе. Он создает вместе со своим другом, тоже членом тайного общества, А. А. Бестужевым агитационные песни для распространения в народе, полную высоким пафосом гражданственную лирику. Его стихи, такие, как "Я ль буду в роковое время / Позорить гражданина сан..." и "Исповедь Наливайки" с ее пророческими строками:
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа,
Судьба меня уж обрекла,
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,
Я это чувствую, я знаю...
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!
вдохновляли на подвиг и последующие поколения революционеров. Рылеев с А. А. Бестужевым предпринимают издание альманаха "Полярная звезда". "Полярная звезда" собрала на своих страницах произведения крупнейших литераторов того времени: А. С. Пушкина, Е. А. Баратынского, П. А. Вяземского, В. А. Жуковского, Д. В. Давыдова, И. А. Крылова, К. Н. Батюшкова и многих других. Одиы перечень имен дает отчетливое представление о литературной значимости книжек "Полярной звезды", выходивших в 1823, 1824 и 1825 годах, в истории русской литературы. Альманах имел большой успех у читателей.
В 1823-1821 годах Рылеев создал поэму "Войнаровский", в последующие годы он работал над поэмами "Наливайко" и "Палей", в которых описывал национально-освободительную борьбу украинского народа в XVII-XVIII веках. Рылеев обладал ярким и самобытным поэтическим талантом, который креп и развивался с каждым новым произведением. С Пушкиным Рылеева связывали сложные отношения, в которых были одинаково сильны как взаимное тяготение, так и взаимное отталкивание. Фактически они не были знакомы лично, но их переписка очень содержательна, она выявляет и личные отношения, и оценки творчества друг друга. Рылеев преклоняется перед гением Пушкина. Пушкин в своих отзывах о Рылееве oтметил его самобытность и быстрый рост. Он критиковал думы. "Что сказать тебе о думах,- писал он Рылееву,- во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы Петра в Острогожске чрезвычайно оригинальны. Но вообще все они слабы изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из общих мест (Loci topici): описание места действия, речь героя и - нравоучение. Национального, русского пет в них ничего, кроме имен..." Правда, при этом он добавляет: "Исключаю Пеана Сусанина, первую думу, по коей начал я подозревать в тебе талант".
В 1824 году, прочитав отрывки из поэмы "Войнаровский", Пушкин пишет А. А. Бестужеву: "Рылеева Войнаровский несравненно лучше его Дум, слог его возмужал и становится истинно повествовательным, чего у нас почти еще нет". Через несколько месяцев, в марте 1825 года, в письме к А. А. Бестужеву он снова возвращается к этой же теме: "Откуда ты взял, что я льщу Рылееву? Мнение свое о его Думах я сказал вслух и ясно; о поэмах его также. Очень знаю, что я его учитель в стихотворном языке, но он идет своею дорогою. Он в душе поэт... Ради Христа! чтоб он писал - да более, более!" В письме к брату, написанном в то же самое время, содержится, пожалуй, самая определенная оценка Пушкиным места Рылеева среди поэтов пушкинской поры: "По журналам вижу необыкновенное брожение мыслей; это предвещает перемену министерства на Парнасе... Если "Палей" пойдет, как начал, Рылеев будет министром". Но этим надеждам не суждено было сбыться. 13 июля 1826 года Рылеев был казнен. В письме Пушкину в конце ноября 1825 года, которому суждено было стать последним, Рылеев писал: "Справедливость должна быть основанием и действий и самих желаний наших... На тебя устремлены глаза России; тебя любят, тебе верят, тебе подражают. Будь Поэт и Гражданин". Таков был завет Рылеева Пушкину и всей русской поэзии.
К ВРЕМЕНЩИКУ
(Подражание Персиевой сатире "К Рубеллию")
Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула - достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?
Что власть ужасная и сан твой величавый?
Ах! Лучше скрыть себя в безвестности простой,
Чем с низкими страстьми и подлою душой
Себя, для строгого своих сограждан взора,
На суд их выставлять, как будто для позора!
Когда во мне, когда пет доблестей прямых,
Что пользы в сане мне и в почестях моих?
Не сан, не род - одни достоинства почтенны,
Сеян! И самые цари без них ~ презренны;
И в Цицероне мной не консул - сам он чтим
За то, что им спасен от Катилины Рим...
О муж, достойный муж! Почто не можешь, снова
Родившись, сограждан спасти от рока злого?
Тиран, вострепещи! Родиться может он,
Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!
О, как на лире я потщусь того прославить,
Отечество мое кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
От взора общего причины зла укрыть...
Не зная о своем ужасном положенье,
Ты заблуждаешься в несчастном ослепленье,
Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
Но свойства злобные души не утаишь:
Твои дела тебя изобличат народу;
Познает он, что ты стеснил его свободу,
Налогом тягостным довел до нищеты,
Селения лишил их прежней красоты...
Тогда вострепещи, о временщик надменный!
Народ тиранствами ужасен разъяренный!
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесет потомство!
1820
ШАРАДА
Часть первая моя, от зноя укрывая,
Усталых путников под сень свою манит
И, их прохладой освежая,
С зефиром шепчет и шумит.
Вторая часть моя приводит в восхищенье,
Ноль был творцом ее Державин иль Петров;
Когда ж скропал Свистов
Все погружает в усыпленье!
А целое, заметь, читатель дорогой,
В себе волшебника всю заключало силу,
Посредством коей он прекрасную Людмилу
Похитил дерзостно в час полночи глухой
Из брачной храмины в волшебный замок свой.
1820
"СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ"
Они под звуком труб повиты,
Концом копья воскормлены,
Луки натянуты, колчаны их открыты,
Путь сведем ко врагам, мечи наточены.
Как волки серые, они по полю рыщут
И - чести для себя, для князя славы ищут.
Ничто им ужасы войны!
В душе пылая жаждой славы,
Князь Игорь из далеких стран
К коварным половцам спешит на пир кровавый
С дружиной малою отважных северян.
Но, презирая смерть и пламенея боем,
Последний ратник в ней является героем,,.
1821-1822
ИВАН СУСАНИН
"Куда ты ведешь вас? Не видно ни зги! -
Сусанину с сердцем вскричали враги
- Мы вязнем и тонем в сугробинах снега
Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;
Но тем Михаила тебе не спасти!
Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует:
Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..
Веди ж нас,- так будет тебе за труды;
Иль бойся: недолго у нас до беды!
Заставил всю ночь нас пробиться с метелью...
Но что там чернеет в долине за елью?"
"Деревня! - сарматам в ответ мужичок:
Вот гумна, заборы, а вот и мосток.
За мною, в ворота! - избушечка эта
Во всякое время для гостя нагрета.
Войдите - не бойтесь!" - "Ну, то-то, москаль!.
Какая же, братцы, чертовская даль!
Такой я проклятой не видывал ночи,
Слепились от снегу соколии очи...
Жупан мой - хоть выжми, нет нитки сухой!" -
Вошед, проворчал так сармат молодой. -
"Вина нам, хозяин, мы смокли, иззябли!
Скорей, не заставь нас приняться за сабли!"
Вот скатерь простая на стол постлана;
Поставлено пиво и кружка вина,
И русская каша и щи пред гостями,
И хлеб перед каждым большими ломтями.
В окончины ветер, бушуя, стучит;
Уныло и с треском лучина горит.
Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,
Лежат беззаботно по лавкам сарматы.
Все в дымной избушке вкушают покой;
Один, настороже, Сусанин седой
Вполголоса молит в углу у иконы
Царю молодому святой обороны!..
Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.
Сусанин поднялся и в двери тайком...
"Ты ль это, родимый!.. А я за тобою!
Куда ты уходишь ненастной порою?
За полночь... а ветер еще не затих;
Наводишь тоску лишь на сердце родных!"
"Приводит сам бог тебя к этому дому,
Мой сын, поспешай же к царю молодому;
Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей;
Что гордые ляхи, по злобе своей,
Его потаенно убить замышляют
И новой бедою Москве угрожают!
Скажи, что Сусанин спасает царя,
Любовью к отчизне и вере горя.
Скажи, что спасенье в одном лишь побеге
И что уж убийцы со мной на ночлеге".
"Но что ты затеял? Подумай, родной!
Убьют тебя ляхи... Что будет со мной?
И с юной сестрою и с матерью хилой?"
"Творец защитит вас святой своей силой.
Не даст он погибнуть, родимые, вам:
Покров и помощник он всем сиротам.
Прощай же, о сын мой, нам дорого время;
И помни: я гибну за русское племя!"
Рыдая, на лошадь Сусанин младой
Вскочил и помчался свистящей стрелой.
Луна между тем совершила полкруга;
Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.
На небе восточном зарделась заря...
Проснулись сарматы - злодеи царя.
"Сусанин! -вскричали,- что молишься богу?
Теперь уж не время - пора нам в дорогу!"
Оставив деревню шумящей толпой,
В лес темный вступают окольной тропой,
Сусанин ведет их... Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло:
То скроется быстро, то ярко блеснет,
То тускло засветит, то вновь пропадет.
Стоят не шелохнясь и дуб и береза;
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.
Друг за другом идут в молчанье сарматы;
Всё дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес;
Все глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними;
И сосны и ели, ветвями густыми
Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели.
Вотще настороже тревожное ухо:
Всё в том захолустье и мертво и глухо...
"Куда ты завел нас?" - лях старый вскричал.
"Туда, куда нужно! - Сусанин сказал. -
Убейте! замучьте! - моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит".
"Злодей! - закричали враги, закипев -
Умрешь под мечами!" - "Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!"
"Умри же!" - сарматы герою вскричали,
И сабли над старцем, свистя, засверкали!
"Погибни, предатель! Конец твой настал!"
И твердый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!
1822
Я ЛЬ БУДУ В РОКОВОЕ ВРЕМЯ...
Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.
1824
ИСПОВЕДЬ НАЛИВАЙКИ
"Не говори, отец святой,
Что это грех! Слова напрасны:
Пусть грех жестокий, грех ужасный...
Чтоб Малороссии родной,
Чтоб только русскому народу
Вновь возвратить его свободу,
Грехи татар, грехи жидов,
Отступничество униатов,
Все преступления сарматов
Я на душу принять готов.
Итак, уж не старайся боле
Меня страшить. Не убеждай!
Мне ад - Украину зреть в неволе,
Ее свободной видеть - рай!..
Еще от самой колыбели
К свободе страсть зажглась во мне;
Мне мать и сестры песни пели
О незабвенной старине.
Тогда, объятый низким страхом,
Никто не рабствовал пред ляхом;
Никто дней жалких не влачил
Под игом тяжким и бесславным:
Козак в союзе с ляхом был
Как вольный с вольным, равный с равным.
Но все исчезло, как призрак.
Уже давно узнал козак
В своих союзниках тиранов.
Жид, униат, литвин, поляк
Как стаи кровожадных вранов,
Терзают беспощадно нас.
Давно закон в Варшаве дремлет,
Вотще народный слышен глас:
Ему никто, никто не внемлет.
К полякам ненависть с тех пор
Во мне кипит и кровь бунтует.
Угрюм, суров и дик мой взор,
Душа без вольности тоскует.
Одна мечта и ночь и день
Меня преследует, как тень;
Она мне не дает покоя
Ни в тишине степей родных,
Ни в таборе, ни в вихре боя,
Ни в час мольбы в церквах святых.
"Пора! - мне шепчет голос тайный,
Пора губить врагов Украйны!"
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа,
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной,
Я это чувствую, я знаю...
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!"
1824-1825
ПАЛЕЙ
Не тучи солнце обступали,
Не ветры в поле бушевали:
Палея с горстью Козаков
Толпы несметные врагов
В пустынном поле окружали.
Куда укрыться молодцу?
Как избежать неравной драки?
И там и здесь - везде поляки...
По смуглому его лицу
Давно уж градом пот катится;
От меткого свинца валится
С коня козак за козаком...
Уже обхвачен он кругом...
Уж плен ему грозит позорной...
Но вдруг, один, с копьем в руке,
Сквозь густоту толпы упорной
Несется он, как ветр нагорной.
Вот вправо, влево, - и к реке.
Коню проворною рукою
Набросил на глаза башлык,
Сам головой к луке приник,
Ударил плетью - и стрелою
Слетел с брегов, отваги полн;
И вот - средь брызгов и средь волн
Исчез в клубящейся пучине...
Бушует ветр, река ревет...
Уж он спокойно на средине
Днепра шумящего плывет.
Враги напрасно мещут стрелы,
Свинец напрасно тратят свой;
Разит лишь воздух он пустой
А невредимо витязь смелый
Выходит на берег крутой.
Конь оцененный встрепенулся,
Прочхнулся, радостно заржал;
Палей с насмешкой оглянулся,
Врагам проклятие послал
И в степь глухую ускакал...
1825
К. Ф. Рылеев
Стихотворения
К. Ф. Рылеев. Полное собрание стихотворений
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
М.-Л., "Советский писатель", 1971
Вступительная статья В. Г. Базанова и А. В. Архиповой
Подготовка текста А. В. Архиповой, В. Г. Базанова, А. Е. Ходорова
Примечания А. В. Архиповой и А. Е. Ходорова
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
СОДЕРЖАНИЕ
1. К временщику (Подражание Персиевой сатире "К Рубеллит")
2. Надпись к портрету одного старого воина, умершего от кровопускания
3. К другу
4. К Делии ("Опять, о Делия, завистливой судьбою...")
5. Счастливая перемена
6. Заблуждение
7. К Делии. Подражание Тибуллу ("Почто, о Делия! с
коленопреклоненьем...")
8. "Безделок несколько наш Бавий накропав..."
9. Шарада
10. Жестокой
11. Нечаянное счастие (Подражание грекам)
12. Переводчику Андромахи (На случай пятого издания перевода сей
прекрасной Расиновой трагедии)
13. Путь к счастию. Сатира
14. А. П. Ермолову
15. "Давно мне сердце говорило..."
16. <На рождение Я. Н. Бедраги>
17-18. <Из письма к Ф. В. Булгарину>
1. "Когда от русского меча..."
2. "Кто не слыхал из нас о хищных печенегах..."
19. К К<осовско>му. В ответ на стихи, в которых он советовал мне
навсегда остаться на Украине
20. Надгробная надпись. Пр<асковье> Тих<оновне> Чир - ной
21. М. Г. Бедраге
22. Пустыня (К М. Г. Бедраге)
23. К С. ("Наш хлебосол-мудрец...")
24. Послание к Н. И. Гнедичу (Подражание VII посланию Депрео)
25. "Поверь, я знаю уж, Дорида..."
26. <А. А. Бестужеву> ("Ты разленился уж некстати...")
27. <Эпиграмма на австрийского императора>
28. Надгробная Рыжку
29. На болезнь Крылова
30. Видение. Ода на день тезоименитства его императорского высочества
великого князя Александра Николаевича, 30 августа 1823 года
31. Гражданское мужество. Ода
32. Воспоминания. Элегия
33. <На смерть сына> ("Земли минутный поселенец...")
34. На смерть Бейрона
35. "Я ль буду в роковое время..."
36. Стансы (К А. Б<естуже>ву)
37. В альбом Т. С. К.
38. К N. N. ("У вас в гостях бывать накладно...")
39-40. Элегии
1. "Исполнились мои желанья..."
2. "Покинь меня, мой юный друг..."
41. К N. N. ("Когда душа изнемогала...")
42. К N. N. ("Ты посетить, мой друг, желала...")
43. Вере Николаевне Столыпиной
44. Бестужеву ("Хоть Пушкин суд мне строгий произнес...")
45-47. <Князю Е. П. Оболенскому>
1. "Прими, прими, святый Евгений..."
2. "Мне тошно здесь, как на чужбине..."
3. "О милый друг, как внятен голос твой
75. Гайдамак <Отрывок из поэмы>
РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
91. Любовь к отчизне. Ода
92. Князю Смоленскому. Ода
93. Бой
94. Луна. Вольный перевод с франц<узского>
95. Путешествие на Парнас
96. Друзьям (В Ротово)
97. К Лачинову (В Москву)
98. "Минуты счастия промчались..."
99. Весна
100. Мотылек
101. Наталье Михайловне Тевяшовой (В день Ангела ее)
102. К надежде
103. В альбом девице N.
104. К Фролову
105. К портрету N
106. Песня ("Нет, неправда, что мужчины...")
107. Посол
108. Сон (Из Анакреона)
109. Песня ("Кто сколько ни хлопочет...")
110. Эпиграмма ("Надутов для Прелесты...")
111. В альбом ее превосходительству К. И. М<алюти>ной
112. Эпиграмма ("Пегас Надутова весьма, весьма упрям...")
113. Песня ("Прости, за славою летящий...")
114. Песня ("Тише, тише, ветерочек...")
115. Утес
116. Четыре степени любви
117. Песня ("Je vous assure, что вы мне милы...")
118. Звезда-путеводитель
119. Мечта
120. Дорида, Амур и я
121. Триолет Наташе
122. Извинение перед Н. М. Т<евяшо>вой
123. К ней
124. Н. М. Т<евяшо>вой. На предложение ее, дабы я написал стихи на
Надежду
125. Резвой Наташе
126. Людмила. Баллада
127. Акростих
128. <Отрывок из письма к А. М. Тевяшовой>
129. Приятелю. На брак Н. М. Т<евяшо>вой
130. Экспромт. Н. М. Р<ылеев>ой
131. Тоска
132. Вольный перевод из Сафо
133. К И. А - ву (В ответ на письмо)
134. Богатство (Из Анакреона)
135-137. Эпиграммы
1. "Вчера комедию мою играли..."
2. "Ты знаешь Фирса чудака..."
3. "Узрев, что Слабоум, сын сельского попа..."
138. Романс ("Как счастлив я, когда сижу с тобою...")
139. "В сей долине вечных слез..."
140. "Желать чинов, кто славой волен..."
ОТРЫВКИ, НАБРОСКИ, ПЛАНЫ
141. "Надежда! Наконец..."
142. "Коль пред тобой стою..."
143. К Цинтии (Элегия из Проперция)
144. "Как солнце ни блестит и как оно ни светит..."
145. "Приветствую тебя, отечество Вадима..."
146. "Вотще в различные рядим его одежды..."
147. (Набросок переложения "Слова о полку Игореве")
148. Софьевка. Описательная поэма Ст. Трембецкого
149. "Вечернею порою..."
150. <Ольбровн и Русла>. <Отрывок>
152. "Любимец и любитель муз..."
153. <План и наброски трагедии "Мазепа">
154. "Ты, Глинка, прав..."
155. <Наброски альбомного мадригала>
156. "Долго ль, други, рабствовать нам..."
157. "Повсюду вопли, стоны, крики..."
158. "Была уж ночь, когда я подходил..."
166. "Вы снисходительны, я знаю..."
167. "Я помню вас, мои друзья
168-169. <Наброски переводов из Мицкевича>
1. <Свитезянка>
2. <Лилии>
170. <Партизаны>
171. "Заплатимте тому презрением холодным..."
172. <План поэмы из кавказского военного быта>
173. "Седой Кавказ, краса природы..."
174. "Язык любви тебе невнятен..."
175. "Меня пленяли наши деды..."
176. "Любя свободу., правду, честь..."
177. "Что не могла свершить судьбина..."
178. "Так за мечтою легкокрылой..."
179. Сердце человеческое
180. "Благий Отец! Се час приходит мой!.."
181. "Когда вечерние лучи златого Феба..."
182. "Сей надменный царь царей..."
183. "В чем убедить не мог Руссо красноречивый..."
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ РЫЛЕЕВУ
184. Гусь и Змия. Баснь
185. Послание к Ф.
186. На погибель врагов
187. "Не вчера ли в хороводе?.."
188. "Известно всем давно, что стиходей Арист..."
189. "Не диво, что Вралев так много пишет вздору..."
190. Завет богов
191. Эпиграмма ("Наш медик Клит...")
192. Александру I
193. "Тюрьма мне в честь, не в укоризну..."
Другие редакции и варианты
Примечания
1. К ВРЕМЕНЩИКУ
(Подражание Персиевой сатире "К Рубеллию")
Надменный временщик, и подлый и коварный,
Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный,
Неистовый тиран родной страны своей,
Взнесенный в важный сан пронырствами злодей!
Ты на меня взирать с презрением дерзаешь
И в грозном взоре мне свой ярый гнев являешь!
Твоим вниманием не дорожу, подлец;
Из уст твоих хула - достойных хвал венец!
Смеюсь мне сделанным тобой уничиженьем!
Могу ль унизиться твоим пренебреженьем,
Коль сам с презрением я на тебя гляжу
И горд, что чувств твоих в себе не нахожу?
Что сей кимвальный звук твоей мгновенной славы?
Что власть ужасная и сан твой величавый?
Ах! лучше скрыть себя в безвестности простой,
Чем с низкими страстьми и подлою душой
Себя, для строгого своих сограждан взора,
На суд их выставлять, как будто для позора!
Когда во мне, когда нет доблестей прямых,
Что пользы в сане мне и в почестях моих?
Не сан, не род - одни достоинства почтенны;
Сеян! и самые цари без них - презренны,
И в Цицероне мной не консул - сам он чтим
За то, что им спасен от Каталины Рим...
О муж, достойный муж! почто не можешь, снова
Родившись, сограждан спасти от рока злого?
Тиран, вострепещи! родиться может он.
Иль Кассий, или Брут, иль враг царей Катон!
О, как на лире я потщусь того прославить,
Отечество мое кто от тебя избавит!
Под лицемерием ты мыслишь, может быть,
От взора общего причины зла укрыть...
Не зная о своем ужасном положеньи,
Ты заблуждаешься в несчастном ослепленьи,
Как ни притворствуешь и как ты ни хитришь,
Но свойства злобные души не утаишь.
Твои дела тебя изобличат народу;
Познает он - что ты стеснил его свободу,
Налогом тягостным довел до нищеты,
Селения лишил их прежней красоты...
Тогда вострепещи, о временщик надменный!
Народ тиранствами ужасен разъяренный!
Но если злобный рок, злодея полюбя,
От справедливой мзды и сохранит тебя,
Всё трепещи, тиран! За зло и вероломство
Тебе свой приговор произнесет потомство!
<1820>
2. НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ ОДНОГО СТАРОГО ВОИНА,
УМЕРШЕГО ОТ КРОВОПУСКАНИЯ
Вот верное изображенье
Того, которого щадили сорок лет
Трехгранные штыки и пули на сраженье,-
Непощадил его лишь докторский ланцет!
<1820>
3. К ДРУГУ
Не нам, мой друг, с тобой чуждаться
Утех и радостей земных,
Красою милых не прельщаться
И сердцем дорожить для них.
Пусть мудрецы все за химеру
Считают блага жизни сей,-
Не нам их следовать примеру
В цветущей юности своей.
Теперь еще в нас свежи силы
И сердце бьется для любви;
Придут дни старости унылы -
Угаснет прежний огнь в крови,
К утехам чувства онемеют,
Кровь медленней польется в нас,
Все нервы наши ослабеют...
И всё напомнит смерти час!
Тогда, тогда уже не время
О милых будет вспоминать
И сей угрюмой жизни бремя
В объятьях нежных облегчать...
Итак, доколе не промчалась
Быстротекущих дней весна,
Доколь еще не показалась
На наших кудрях седина,
Доколь любовью полны очи
Прелестниц юных нас манят
И под покровом мрачной ночи
Восторг и радости сулят -
Мой друг, в свой домик безопасный,
Когда сну предан Петроград,
Спеши с Доридою прекрасной
На лоно пламенных отрад.
<1820>
4. К ДЕЛИИ
Опять, о Делия, завистливой судьбою
Надолго, может быть, я разлучен с тобою!
Опять, опять один с унылою душой
В Пальмире Севера прекрасной
Брожу как сирота несчастный,
Питая мрачный дух тоской!
Ничтожной славой ослепленный,
Жилище скромное и неги и отрад,
Жилище радостей - твой дом уединенный,
Безумец, променять дерзнул на Петроград,
Где всё тоску мою питает,
Где сердце юное страдает!
Почто молениям твоим я не внимал?
Почто, о Делия! с тобою я расстался?
Ах! я б теперь с тоскою не скитался,
Но в хижине б твоей с любовью обитал,
В сей хижине, где я узнал тебя впервые!
Где в жизни первый раз, с потоком сладких слез,
В часы для сердца дорогие,
Несмелым голосом _люблю_ я произнес!
Где ты мне на любовь любовью отвечала,
Где сладострастие и негу я вкушал...
Где ты в объятиях счастливца трепетала,
Где я мгновения восторгами считал!..
Ах! скоро ли опять из шумной и огромной
Столицы Севера, о мой бесценный друг!
Нечаянно в твой домик скромный
Предстанет нежный твой супруг?..
<1820>
5. СЧАСТЛИВАЯ ПЕРЕМЕНА
Свершилось наконец! Я Лидой обладаю
И за протекшие страдания мои
В награду пламенной любви
Теперь в восторгах утопаю!
Вчера, еще вчера, суровый бросив взгляд,
Надежды Лидинька навек меня лишила
И в сердце юном породила
Любви пренебреженной ад!
В отчаяньи, в тоске, печальный и угрюмый,
В уединение свое я прибежал;
В уме рождались мрачны думы,
Я то немел, то трепетал...
Вдруг слышу милый глас... и зрю перед собою
Младую Лидиньку вечернею порою,
В слезах раскаянья, с любовию в очах,
С улыбкой горестной на розовых устах!
"Прости, что я не доверяла,
Мой милый друг! любви твоей;
Но ныне я тебя узнала,
И предаюсь взаимно ей".
И с сими нежными словами
Вдруг бросилась в мои объятия она
И, страсти пламенной полна,
К моим устам касалася устами;
Огонь любви в очах ее пылал!
В восторгах страстных я и млел, и трепетал,
И Лиду прижимал
К трепещущей груди дрожащими руками!..
<1820>
6. ЗАБЛУЖДЕНИЕ
Завеса наконец с очей моих упала,
И я коварную Дориду разгадал!
Ах! если б прежде я изменницу узнал,
Тогда бы менее душа моя страдала,
Тогда б я слез не проливал!
Но мог ли я иметь сомненье!
Ее пленительный и непорочный вид,
Стыдливости с любовию боренье,
И взгляды нежные, и жар ее ланит,
И страстный поцелуй, и персей трепетанье,
И пламень молодой крови,
И робкое в часы отрад признанье,
Всё, всё казалось в ней свидетельством любви
И нежной страсти пылким чувством!
Но было всё коварств плодом
И записных гетер искусством,
Корысти низкия трудом!
А я, безумец, в ослепленьи
Дориду хитрую в душе боготворил,
И, страсти пламенной в отрадном упоеньи,
Богов лишь равными себе в блаженстве мнил!..
<1820>
7. К ДЕЛИИ
Подражание Тибуллу
Почто, о Делия! с коленопреклоненьем
К бессмертным прибегал с напрасным я моленьем?
Почто на алтарях им фимиам курил,
Коль рок тебя ко мне еще не возвратил?
Дерзал ли у богов в своих моленьях скромных
Тибулл испрашивать себе палат огромных,
Иль Крезовых богатств, иль славы и честей,
Иль тучных пажитьми Церериных полей,
Иль стад бесчисленных с обширными лугами? -
Об скромной бедности лишь им скучал мольбами,
Которую б делил всегда с тобою я;
Молил, чтоб при тебе застала смерть меня...
На что сокровища, на что стада мне тучны?
Иль будем боле мы с тобой благополучны
В чертогах мраморных, для коих привезли
Огромны глыбы гор из разных стран земли?
Ах! нет, ни золото, ни ткани драгоценны,
Ни храмины, рукой искусства иссеченны,
Ни в злате блещуща толпа наемных слуг
Нам счастья даровать не в силах, милый друг!
С тобой мне, Делия, и домик мой убогий
Олимпом кажется, где обитают боги;
Скудельностью своей и скромной простотой
Он гонит от себя сует крылатых рой;
И я за миг один, с тобой в нем проведенный,
Не соглашуся взять сокровищ всей вселенной.
О боги! Пусть Тибулл, всех благ земных лишась,
Но только с Делией своей соединясь,
В дому родительском с ней вместе обитает
И вместе с нею же в нем дни свои скончает.
О дщерь Сатурнова! И ты, любови мать!
Дерзаю к вам мольбы усердны воссылать;
Вы с благосклонностью, вам сродной, им внемлите
И Делию навек Тибуллу возвратите.
Но если Парки мне сего не прорекли,
Коль Делии не зреть мне боле на земли,
То пусть сей час сойду в подземные пещеры,
Где сестры лютые безжалостной Мегеры,
В жилище мрачном их тень новую узря,
Улыбкой адскою приветствуют себя.
Острогожск
1820
8
Безделок несколько наш Бавий накропав, -
Твердит, что может он с Державиным равняться.
В жару мечтать так Бавий прав!
Но вправе же за то и мы над ним смеяться.
Острогожск.
1820
9. ШАРАДА
Часть _первая_ моя, от зноя укрывая,
Усталых путников под тень свою манит
И, их прохладой освежая,
С зефиром шепчет и шумит.
_Вторая _часть моя приводит в восхищенье,
Коль был творцом ее Державин иль Петров;
Когда ж скропал Свистов -
Всех погружает в усыпленье!
А _целое_, заметь, читатель дорогой,
В себе волшебника всю заключало силу,
Посредством коей он прекрасную Людмилу
Похитил дерзостно, в час полночи глухой,
Из брачной храмины в волшебный замок свой.
1820
10. ЖЕСТОКОЙ
Смотри, о Делия, как вянет сей цветочек;
С какой свирепостью со стебелька
Вслед за листочком рвет листочек
Суровой осени рука!
Ах! скоро, скоро он красы своей лишится,
Не станет более благоухать;
Последний скоро лист свалится,
Зефир не будет с ним играть.
Угрюмый Аквилон нагонит тучи мрачны,
В уныние природу приведет,
Оденет снегом долы злачны, -
Твой взор и стебля не найдет...
Так точно, Делия, дни жизни скоротечной
Умчит Сатурн завистливый и злой
И блага юности беспечной
Ссечет губительной косой...
Всё изменяется под дланью Крона хладной
Остынет младости кипящей кровь;
Но скука жизни безотрадной
Под старость к злу родит любовь!
Тогда, жестокая, познаешь, как ужасно
Любовью тщетною в душе пылать
И на очах не пламень страстный,
Но хлад презрения встречать.
<1821>
11. НЕЧАЯННОЕ СЧАСТИЕ
(Подражание грекам)
О радость, о восторг!.. Я Лилу молодую
Вчера нечаянно узрел полунагую!
Какое зрелище отрадное очам!
Власы волнистые небрежно распущенны
По алебастровым плечам,
И перси девственны, и ноги обнаженны,
И стройный, тонкий стан под дымкою одной,
И полные огня пленительные очи,
И всё, и всё - в часы глубокой ночи,
При ясном свете ламп, в обители немой!
Дыханья перевесть не смея в изумленья,
На прелести ее в безмолвии взирал -
И сердце юное пылало в восхищеньи;
В восторгах таял я, и млел, и трепетал,
И взоры жадные сквозь дымку устремлял!
Но что я чувствовал, когда младая Лила,
Увидев в храмине меня между столпов,
Вдруг в страхе вскрикнула и руки опустила -
И с тайных прелестей последний спал покров.
1820 или 1821 (?)
12. ПЕРЕВОДЧИКУ "АНДРОМАХИ"
(На случай пятого издания перевода
сей прекрасной Расиновой трагедии)
Пусть современники красот не постигают,
Которыми везде твои стихи блестят;
Пускай от _зависти_ их даже не читают
И им забвением грозят!
Не верь зоилам сим: они шипят из праха,
Ни дарования, ни вкус им не даны,
Коль Гермиона, Пирр, Орест твой, Андромаха
Им кажутся смешны...
Хвостов! будь тверд и не страшись забвенья
Твой славный перевод Расина, Буало,
В награду за труды и дивное терпенье,
Врагам, _завистникам_ назло,
Венцом бессмертия венчал твое чело.
Так, так; твои стихотворенья
В потомстве будут все читать
И слезы сожаленья
На мавзолей твой проливать.
1821
13. ПУТЬ К СЧАСТИЮ
Сатира {*}
{* Сочиненная на польском языке Ф. В. Булгариным.}
(РАЗГОВОР ПОЭТА С БОГАЧОМ - СТАРИННЫМ ЕГО ЗНАКОМЦЕМ)
Поэт
Придумать не могу, какой достиг дорогой
В храм изобилия, приятель мой убогой?
Давно ли ты бродил пешком по мостовой,
Едва не в рубище, с поникшей головой?
Тогда ты не имел нередко даже пищи,
Был худ, как труженик или последний нищий!
Теперь защеголял в одеждах дорогих;
В карете щегольской, на четверне гнедых
Летишь, как вихрь, и, пыль взвивая за собою,
10 Знакомым с важностью киваешь головою!
Сияя роскошью владетельных князей,
Твой дом есть сборище отличнейших людей.
С тобою в дружестве министры, генералы,
Ты часто им даешь и завтраки и балы;
Что прихоть с поваром лишь изобресть могла,
Всё в дань со всех сторон для твоего стола...
Меж тем товарищ твой, служитель верный Феба,
И в прозе, и в стихах бесплодно просит хлеба.
Всю жизнь в учении с дней юных проведя,
20 Жить с счастием в ладу не научился я...
Как ты достиг сего, скажи мне, ради бога?
Богач
Уметь на свете жить - одна к тому дорога!
И тот, любезный друг, бывал уже на ней,
Кто пользу извлекал из глупости людей;
Чьи главны свойства - лесть, уклончивость, терпенье
И к добродетели холодное презренье...
Сам скажешь ты со мной, узнав короче свет, -
Для смертных к счастию пути другого нет.
Поэт
Хотя с младенчества внимая гласу чести,
30 Душ мелких ремесло я видел в низкой лести,
Но, угнетаемый жестокою судьбой,
И я к ней прибегал с растерзанной душой;
И я в стихах своих назвал того Катоном,
Кто пресмыкается, как низкий раб, пред троном.
И я Невеждину, за то, что он богат,
Сказал, не покраснев: "Ты русский Меценат!"
И если трепетать душа твоя привыкла
В восторге пламенном при имени Перикла,
То подивись! я так забылся наконец,
40 Что просвещенья враг, невежда и глупец
И, словом, жалкий Клит, равно повсюду славный,
Воспет был, как Перикл, на лире своенравной!
И всяк, кто только был богат иль знаменит,
У бедного певца был Цесарь, Брут иль Тит!
И что ж? достиг ли я чрез то желанной цели?
Увы! я и теперь, как видишь, без шинели;
И столь хвалимое тобою ремесло
Одно презрение и стыд мне принесло!
Что ж до терпения... его, скажу неложно,
50 Так много у меня, что поделиться можно.
Ко благу нашему, любезный друг, оно
В удел писателям от неба суждено.
Ах, кто бы мог без сей всевышнего помоги
Снести цензуры суд привязчивый и строгий,
Холодность публики, и колкость эпиграмм,
Злость критик, что дают превратный толк словам,
И дерзких крикунов не дельное сужденье,
И сплетни мелких душ, и зависти шипенье,
И площадную брань помесячных вралей,
60 И грозный приговор в кругу невежд-судей,
И, наконец, гнев тех, которые готовы
На разум наложить протекших лет оковы!
И, словом, всюду я, куда ни посмотрю,
Лишь неприятности и беспокойства зрю;
С терпеньем всё сношу, узреть плоды в надежде,
Но остаюсь без них, как и теперь и прежде.
Богач
По правилам твоим давая ход делам,
Нельзя успеха ждать и зреть плоды трудам.
Искусно должно льстить, чтоб быть льстецом приятным;
70 К чему приписывал ты добродетель знатным,
Коль ни ее в них нет, ни побужденья к ней!
Как в зеркале себя мы зрим в душе своей,
И мнимых свойств хвала вельмож не восхищает,
Но чаще их краснеть к досаде заставляет;
Не в дружбе жить с тобой ты сам принудишь их,
Но бегать от тебя и от похвал твоих.
Когда же вздумаешь, опять за лиру взяться,
То помни, что всегда долг первый твой - стараться
Не добродетели в вельможах выхвалять,
80 Но слабостям уметь искусно потакать.
Грабителю тверди, что наживаться в моде,
Скажи, что всё живет добычею в природе;
Красы увядшей вид унынием зови;
Кокетку старую - царицею любви.
Кто ж сластолюбия почти погиб в пучине,
Тому изобрази в прелестнейшей картине
Все ласки нежные прелестниц записных,
И их объятия, и поцелуи их,
И чувства пылкие, и негу сладострастья,
90 Прибавь, что только в нем искать нам должно счастья.
Невеждам повторяй, что просвещенье вред,
Что завсегда оно причиной было бед,
Что наши праотцы, хоть книг и не любили,
Но чуть не во сто крат счастливей внуков жили;
Творца галиматьи зови красой певцов,
Дивись высокому в бессмыслице стихов...
Но чтоб без бед пройти по скользкой сей дороге,
Подчас будь глух и нем и забывай о боге;
У знатных бар шути и забавляй собой,
100 В день другом будь для них, а в сумерки слугой;
Скрыв самолюбие под маской униженья,
С терпением внимай глас гнева и презренья
И, если вытерпишь и боле что-нибудь,
Смолчи, припомнивши, что это к счастью путь!
Располагаясь так, ты будешь всем приятен,
И так богат, как я, и точно так же знатен...
Поэт
Нет, нет! не уступлю за блага жизни сей
Ни добродетели, ни совести моей!
Не заслужу того, чтобы писатель юный,
110 Бросающий в порок со струн своих перуны,
Живыми красками, в разительных чертах,
Меня изобразил и выставил в стихах...
Богач
Так думая, мой друг, ты в нищете, конечно,
При прозе и стихах останешься навечно!
Но било семь... прощай! Сенатор граф Глупон
Просил меня к себе приехать на бостон!
Зима или весна 1821
14. А. П. ЕРМОЛОВУ
Наперсник Марса и Паллады!
Надежда сограждан, России верный сын,
Ермолов! Поспеши спасать сынов Эллады,
Ты, гений северных дружин!
Узрев тебя, любимец славы,
По манию твоей руки,
С врагами лютыми, как вихрь, на бой кровавый
Помчатся грозные полки -
И, цепи сбросивши панического страха,
Как феникс молодой,
Воскреснет Греция из праха
Их древней доблестью ударит за тобой!..
Уже в отечестве потомков Фемистокла
Повсюду подняты свободы знамена,
Геройской кровию земля промокла
И трупами врагов удобрена!
Проснулися вздремавшие перуны,
Отвсюду храбрые текут!
Теки ж, теки и ты, о витязь юный,
Тебя все ратники, тебя победы ждут...
Весна 1821
15
Давно мне сердце говорило:
Пора, младый певец, пора,
Оставив шумный град Петра,
Лететь к своей подруге милой,
Чтоб оживить и дух унылый,
И смутный сон младой души
На лоне неги и свободы,
И расцветающей природы
Прогнать с заботами в тиши.
Настал желанный час - и с тройкой
Извозчик ухарской предстал,
Залился колокольчик звонкой -
И юный друг твой поскакал...
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как разлилась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада...
20 июня 1821
16. <НА РОЖДЕНИЕ Я. Н. БЕДРАГИ>
Да будешь, малютка, как папа, бесстрашен,
Пусть пламень гусара пылает в крови;
Как маменька - доброй душою украшен
И общей достоин любви.
Но что я желаю - любезность, отвага
И пылкость души молодой
Уже в колыбели, малютка, с тобой,
Без них - не родится Бедрага.
13 июля 1821
17-18. <ИЗ ПИСЬМА К Ф. В. БУЛГАРИНУ>
1
Когда от русского меча
Легли моголы в прах, стеная,
Россию бог карать не преставая,
Столь многочисленный, как саранча,
Приказных род в странах ее обширных
Повсюду расселил,
Чтобы сердца сограждан мирных
Он завсегда, как червь, точил...
2
Кто не слыхал из нас о хищных печенегах,
О лютых половцах иль о татарах злых,
О их неистовых набегах
И о хищеньях их?
Давно ль сей край, где Дон и Сосна протекают
Средь тучных пажитей и бархатных лугов
И их холодными струями напояют,
Был достояньем сих врагов?
Давно ли крымские наездники толпами
Из отческой земли
И старцев, и детей, и жен, тягча цепями,
В Тавриду дальнюю влекли?
Благодаря творцу, Россия покорила
Врагов надменных всех
И лет за несколько со славой отразила
Разбойника славнейшего набег...
Теперь лишь только _при наездах_
Свирепствуют одни исправники в уездах.
Начало августа 1821
19. К К<ОСОВСКО>МУ
В ОТВЕТ НА СТИХИ,
В КОТОРЫХ ОН СОВЕТОВАЛ МНЕ
НАВСЕГДА ОСТАТЬСЯ НА УКРАИНЕ
Чтоб я младые годы
Ленивым сном убил!
Чтоб я не поспешил
Под знамена свободы!
Нет, нет! тому вовек
Со мною не случиться;
Тот жалкий человек,
Кто славой не пленится!
Кумир младой души -
Она меня, трубою
Будя в немой глуши,
Вслед кличет за собою
На берега Невы!
Итак простите вы:
Краса благой природы,
Цветущие сады,
И пышные плоды,
И Дона тихи воды,
И мир души моей,
И кров уединенный,
И тишина полей
Страны благословенной, -
Где, горя, и сует,
И обольщений чуждый,
Прожить бы мог поэт
Без прихотливой нужды;
Где б дни его текли
Под сенью безмятежной
В объятьях дружбы нежной
И родственной любви!
Всё это оставляя,
Пылающий поэт
Направит свой полет,
Советам не внимая,
За чародейкой вслед!
В тревожном шуме света,
Средь горя и забот,
В мои младые лета,
Быть может, для поэта
Она венок совьет.
Он мне в уединенья,
Когда я буду сед,
Послужит в утешенье
Средь дружеских бесед.
Лето 1821
20. НАДГРОБНАЯ НАДПИСЬ
Пр<асковье> Тих<оновне> Чир - ной
Под тенью миртов и акаций
В могиле скромной сей
Лежит прелестная подруга юных граций:
Ни плачущий Эрот, ни скорбный Гименей,
Ни прелесть майской розы,
Ни друга юного, ни двух младенцев слезы
Спасти Полину не могли!
Судьбы во цвете лет навеки обрекли
Ее из пламенных объятий
Супруга нежного, детей, сестер и братии
В объятья хладные земли...
Лето 1821
21. М. Г. БЕДРАГЕ
На смерть Полины молодой,
Твое желанье исполняя,
В смущеньи, трепетной рукой,
Я написал стихи, вздыхая.
Коль не понравятся они,
Чего и ожидать нетрудно,
Тогда не леность ты вини,
А дар от Аполлона скудной,
Который дан мне с юных лет;
Желал бы я - пачкун бумаги -
Писать как истинный поэт,
А особливо для Бедраги;
Но что же делать?.. силы нет.
Лето 1821
22. ПУСТЫНЯ
(К М. Г. Бедраге)
Бежавший от сует
И от слепой богини,
Твой друг, младой поэт,
Вдруг стал анахорет
И жизнь ведет в пустыне...
В душе моей младой
Нет боле жажды славы,
И шумные забавы
Сменил я на покой.
10 Безумной молодежи
Покажется смешно,
Что я не пью вино,
Что мне вода дороже
И что я сплю давно
На одиноком ложе,
Но, несмотря на то,
На тихий звук свирели
В уютный домик мой
Вертлявою толпой
20 Утехи налетели
И весело обсели
В нем все углы, мой друг;
С печалию ж докучной
Сопутник неразлучный,
Томительный недуг
И, дочь мирского шума
Со свитою своей,
Души угрюмой дума
От хижины моей
30 Стремятся торопливо...
Лишь только боязливо
Задумчивость порой
Заглянет в угол мой,
Покойный и счастливый.
"Оставив шумный свет
И негу сладострастья,
Как мог во цвете лет
Найти дорогу счастья
Твой ветреный поэт?" -
40 Ты спросишь в изумленьи.
Мой друг! в уединеньи,
Как пышные цветы,
Кипят в воображеньи
Прелестные мечты...
Они волшебной силой
В тени моей немой,
С своей подругой милой -
Фантазией младой,
Меня увеселяют
50 Чудесною игрой
И сердцу возвращают
Утраченный покой,
Который мне в пустыне
Милее всех даров
Обманчивой богини:
И злата,и чинов,
И шумных пирований,
И ласковых речей,
И ветреных лобзаний
60 Предательниц-цирцей...
Но ты, мой друг бесценный,
Быть может, хочешь знать,
Как дни мои летят
В Украине отдаленной.
Изволь: твой друг младой,
Простясь с коварным миром,
С свободою златой,
Душ пламенных кумиром,
Живет в степи глухой,
70 Судьбу благословляя;
Он с ложа здесь встает,
Зарю предупреждая,
И в садик свой идет
Немного потрудиться,
Взяв заступ, на грядах.
Когда ж устанет рыться,
Он, с книгою в руках,
Под тень дерев садится
И в пламенных стихах
80 Иль в прозе, чистой, плавной-,
Чужд горя и забот,
Восторги сладки пьет.
То Пушкин своенравный,
Парнасский наш шалун,
С "Русланом и Людмилой",
То Батюшков, резвун,
Мечтатель легкокрылый,
То Баратынский милый,
Иль с громом звучных струн,
90 И честь и слава россов,
Как диво-исполин,
Парящий Ломоносов,
Иль Озеров, Княжнин,
Иль Тацит-Карамзин
С своим девятым томом;
Иль баловень Крылов
С гремушкою и Момом,
Иль Гнедич и Костров
Со стариком Гомером,
100 Или Жан-Жак Руссо
С проказником Вольтером,
Воейков-Буало,
Жуковский несравненный,
Иль Дмитриев почтенный,
Иль фаворит его
Милонов - бич пороков,
Иль ветхий Сумароков,
Иль "Душеньки" творец,
Любимец муз и граций,
110 Иль важный наш Гораций,
Поэтов образец,
Иль сладостный певец,
Нелединский унылый,
Или Панаев милый
С идиллией своей -
В тиши уединенной
Дарят попеременно
Мечты душе моей.
Но полдень! В дом укромный
120 Иду; давно уж там
Меня обед ждет скромный;
Приятный фимиам
От сочных яств курится;
Мгновенно возбудится
Завидный аппетит -
И труженик-пиит
За шаткий стол садится...
Потом на одр простой
Он на часок приляжет;
130 Бог сна, Морфей младой,
Ему гирлянду свяжет
Из маковых цветов,
И в легком сне покажет
Приятелей-певцов...
Они все в Петрополе;
В моей счастливой доле
Лишь их недостает!
Под вечер за работу
Иль в сад, иль в кабинет,
140 Иль грозно на охоту
С котомкой за спиной
Иду с ружьем - на бой
Иль с зайцами, иль с дичью!
И, возвратясь домой,
Обременен добычью,
Пью ароматный чай...
Вдруг входит невзначай
Ко мне герой Кавказа,
Которого в горах
150 Ни страшная зараза,
Ни абазех, ни бах,
Ни грозный кабардинец,
Ни яростный лезгин,
Ни хищный абазинец
Среди своих долин
Шесть лет не в силах были
Дух твердый сокрушить...
Непобедимым быть,
Казалося, судили
160 Герою небеса!
Но вдруг его пленили
_Прелестные глаза_...
Вздыхая и вздыхая,
Не умер чуть боец;
Но сжалясь наконец,
Красавица младая
И сердце и себя,
Героя полюбя,
С рукой ему вручила
170 Во храме под венцом;
Но скоро изменила
И молодым певцом
Бойца переменила...
Сей отставной майор,
Гроза Кавказских гор,
Привез с собой газеты.
Принявши грозный вид, -
"Почто, - входя, кричит, -
Мои младые леты
180 С такою быстротой,
О труженик младой!
Сокрылись в безднах Леты?
Война, война кипит!
В Морее пышет пламя!
Подняв свободы знамя,
Грек Оттоману мстит!
А я, а я не в силах
Лететь туда стрелой,
Куда стремлюсь душой!
190 Кровь тихо льется в жилах
И с каждым, с каждым днем
Всё более хладеет;
Рука владеть мечом
Как прежде - не умеет,
И бич Кавказских стран
Час от часу дряхлеет,
И грозный Оттоман
Пред ним не побледнеет!"
Со вздохом кончив речь,
200 Майор с себя снимает
Полузаржавый меч
И слезы отирает.
О прошлой старине,
О Сечи своевольной,
О мире, о войне
Поговорив довольно,
Мы к ужину идем;
Там снова в разговоры,
А изредка и в споры,
210 Разгорячась вином,
Майор со мной вступает,
И Порту и Кавказ
В покое оставляет,
Поэзию ругает
И приступом Парнас
Взять грозно обещает!..
Но вот уж первый час!
Морфей зовет к покою
И старому герою
220 На вежды веет сон,
Вакх также наступает,
А старость помогает,
И в спальну быстро он,
Качаясь, отступает,
В атаке с трех сторон...
Майора в ретираде
До ложа проводя,
Я освежить себя
Иду в прохладном саде:
230 Чуть слышный ветерок,
Цветов благоуханье,
Лепечущий поток,
Листочков трепетанье,
И мрак, и тень древес,
И тишина ночная,
Пучина голубая
Безоблачных небес,
И в ней, в дали безбрежной,
Уныла и бледна,
240 Средь ярких звезд одна,
Как лебедь белоснежный,
Плывущая луна;
И древ и неба своды,
И хижинка моя,
Смотрящиеся в воды
Шумящего ручья,
И лодки колыханье,
И Филомелы глас -
Всё, всё очарованье
250 В священный ночи час!
Природы красотами
Спокойно насладясь,
Я тихими шагами
В приют свой возвращусь,
Пенатам поклонюсь,
К ним верой пламенея,
И на одре простом
В объятиях Морфея
Забудусь сладким сном...
260 Так юного поэта,
Вдали от шуму света,
Проходят дни в глуши;
Ничто его души,
Мой друг, не беспокоит,
И он в немой тиши
Воздушны замки строит!
Заботы никогда
Его не посещают,
Напротив, завсегда
270 С ним вместе обитают
Свобода и покой
С веселостью беспечной...
Но здесь мне жить не вечно,
И час разлуки злой
С пустынею немой
Мчит время быстротечно!
Покину скоро я
Украинские степи,
И снова на себя
280 Столичной жизни цепи,
Суровый рок кляня,
Увы, надену я!
Опять подчас в прихожей
Надутого вельможи,
Тогда как он покой
На пурпуровом ложе
С прелестницей младой
Вкушает безмятежно,
Ее лобзая нежно,
290 С растерзанной душой,
С главою преклоненной
Меж _челядью златой_,
И чинно и смиренно
Я должен буду ждать
Судьбы своей решенья
От глупого сужденья,
Которое мне дать
Из милости рассудит
Ленивый полуцарь,
300 Когда его разбудит
В полудни секретарь...
. . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . .
Для пылкого поэта
Как больно, тяжело
В триумфе видеть зло
И в шумном вихре света
Встречать везде ханжей,
Корнетов-дуэлистов,
310 Поэтов-эгоистов
Или убийц-судей,
Досужих журналистов,
Которые тогда,
Как вспыхнула война
На Юге за свободу,
О срам!, о времена!
Поссорились за оду!..
Лето 1821
23. К С.
Наш хлебосол-мудрец,
В своем уединенье,
Прими благодаренье,
Которое певец
Тебе в стихах слагает
За ласковый прием
И в них же предлагает
Благой совет тишком:
В своей укромной сени
Живи, как жил всегда,
Страшися вредной Лени
И другом будь Труда.
Люби, как любишь ныне,
И угощай гостей
В немой своей пустыне
Бердяевкой своей. {1}
Она печали гонит,
Любовь к себе манит,
К чистосердечью клонит
И сердце веселит.
Что б ни было с тобою,
Ее не забывай,
_Разгорячись порою,
Но дома - не сжигай_!.. {2}
Лето 1821
1 Так прозвал он прекрасную свою наливку, сделанную им по наставлению
майора Бердяева, славного гастронома.
2 Один великий и беспокойный сутяга, лишив многих наследственного)
достояния, угрожал и С-ву отнять у него дом... "Если он это сделает, -
сказал мой гостеприимный сосед, - то поверь мне, что я сожгу дом свой; пусть
и ему не достанется..."
24. ПОСЛАНИЕ К Н. И. ГНЕДИЧУ
(Подражание VII посланию Депрео)
Питомец важных муз, служитель Аполлона,
Певец, который нам паденье Илиона
И битвы грозные ахеян и троян,
С Пелидом бедственну вражду Агамемнона,
Вторженье Гектора в враждебный греков стан,
И бой и смерть сего пергамского героя
Воспел пленительно на лире золотой,
На древний лад ее с отважностью настроя,
И путь открыл себе бессмертья в храм святой!
10 Не думай, чтоб и ты, пленя всех лирой звучной,
От всех хвалу обрел во мзду своих трудов;
Борение с толпой совместников, врагов,
И с предрассудками, и с завистью докучной -
Всегдашний был удел отличнейших певцов!
Ах! иногда они в друзьях врагов встречали,
И, им с беспечною вверяяся душой,
У сердца нежного змею отогревали
И целый век кляли несчастный жребий свой...
Судьи-завистники, убийцы дарований,
20 Везде преследуют несчастного певца;
И похвалы друзей, и шум рукоплесканий,
И лавры свежие прекрасного венца -
Всё души низкие завистников тревожит,
Всё дикую вражду к их бедной жертве множит!
Одна, одна лишь смерть гоненья прекратит,
И, успокоясь в мирной сени,
Дань должной похвалы возьмет с потомства гений
И, торжествующий, зоилов постыдит.
Таланта каждого сопутник неизменный,
30 Негодование толпы непросвещенной
И зависть злобная - его всегдашний враг -
Оспоривали здесь ко славе каждый шаг
Творца "Димитрия", "Фингала", "Поликсены";
Любимца первого российской Мельпомены
Яд низкой зависти спокойствия лишил
И, сердце отравив, дни жизни сократил.
Но весть печальная лишь всюду пролетела,
Почувствовали все, что без него у нас
Трагедия осиротела...
40 Тогда судей-невежд умолк презренный глас,
Венки посыпались, и зависть онемела...
Судьбу подобную ж Фонвизин претерпел,
И Змейкина, себя узнавши в Простаковой,
Сулила автору жизнь скучную в удел
В стране далекой и суровой.
На трудном поприще ты только мог один
В приятной звучности прелестного размера
Нам верно передать всю красоту картин
И всю гармонию Гомера.
50 Не удивляйся же, что зависть вкруг тебя
Шипит, как черная змея!
И здесь, как и везде, нас небо наставляет;
Мудрец во всем, во всем читает
Уроки для себя:
На лоне праздности дремавший долго гений,
Стрелами зависти быв пробужден от лени,
Ширяясь, как орел, на небеса парит
И с высоты на низ с презрением глядит,
Где клеветой его порочит пустомеля...
60 Так деспот-кардинал с ученою толпой
Уничижить хотел бессмертного Корнеля,
На "Сида" воружил зоилов дерзкий рой!
"Сид" бранью угнетен, но трагик оскорбленный
Явился с "Цинною" во храме Мельпомены -
И посрамленный кардинал
Смотрел с ничтожными льстецами,
Как гением своим Корнель торжествовал
Над Академией и жалкими судьями!
Так и Жуковский наш, любимый Феба сын,
70 Сокровищ языка счастливый властелин,
Возвышенного полн, Эдема пышны двери,
В ответ ругателям, открыл для юной пери.
И ты примеру следуй их,
И на суждения завистников твоих,
На площадн_у_ю брань и приговор суровый
С Гомером отвечай всегда беседой новой.
Орла ль, парящего среди эфирных стран,
В полете карканьем удержит наглый вран?
Иди бестрепетно проложенной стезею
80 И лавры свежие рви смелою рукою;
Пускай завистники вокруг тебя шипят!
О Гнедич! Вопли их, и дикие и громки,
Тобой заслужённой хвалы не заглушат:
Защитник твой - Гомер, твои судьи - потомки!
Зачем тревожиться, когда твоих трудов
Не вздумает читать какой-нибудь Вралёв,
Иль жалкий Азбукин, иль Клит-стихокропатель,
Иль в колпаке магистр, или Дамон-ругатель?
Нет, нет! читателей достоин ты других;
90 Желаю, Гнедич, я, чтобы в стихах твоих
Восторги сладкие поэты почерпали,
Чтобы царица-мать красе дивилась их,
Чтоб перевод прекрасный твой читали
С воспламененною душой
Изящного ценители прямые,
Хранящие любовь к стране своей родной
И посвященные муз в таинства святые.
Не много их! Зато внимание певцам
Средь вопля дикого должно быть драгоценно,
100 Как в Ливии, от солнца раскаленной,
Для странника ручей, журчащий по пескам...
Между июнем и декабрем 1821
25
Поверь, я знаю уж, Дорида,
Про то, что скрыть желаешь ты...
Твой тусклый взор и томность вида
Отцветшей рано красоты
Мне слишком много объяснили:
Тебя, прелестная, пленили
Любви неясные мечты.
Они, везде тебя тревожа,
В уединение манят
И среди девственного ложа
Отраду слабую дарят,
Лишь жажду наслаждений множа.
Как жертвуешь ты сим мечтам
При свете дня или во мраке ночи,
Почти закрывшиеся очи
Склоняешь с робостью к дверям,
И если юная подруга
Иль кто другой к тебе войдет,
В одно мгновенье от испуга
Румянец нежный пропадет.
Потупишь взор... Несвязность речи,
И твой смущенный робкий вид,
И неожиданность сей встречи
Тебя кой в чем изобличит...
Но ты краснеешь, друг бесценный,
Меня давно ты поняла,
Оставь же сей порок презренный,
Доколь совсем не отцвела...
Беги! беги сего порока,
В мечтах себя не погуби,
Не будь сама к себе жестока,
И хоть меня ты полюби.
1821 (?)
26. <А. А. БЕСТУЖЕВУ>
Ты разленился уж некстати,
Беглец Парнаса молодой!
Скажи, что сделалось с тобой?
В своем болотистом Кронштадте
Ты позабыл совсем о брате
И о поэте - что порой,
Сидя, как труженик, в Палате,
Чтоб свой исполнить долг святой,
Забыл и негу и покой...
Но тщетны все его порывы:
Укоренившееся зло
Свое презренное чело,
Как кедр Ливана горделивый,
Превыше правды вознесло.
Так... сделавшись жрецом Фемиды,
Я о Парнасе позабыл...
К тому ж боюсь, чтоб Аониды
За то, что я им изменил,
Певцу не сделали обиды.
Хоть я и некрасив собой,
Но музы исстари ревнивы.
А я - любовник боязливый...
И вот что, друг мой молодой,
В столице вкуса прихотливой
Молчанью моему виной.
Твое ж молчанье непонятно!..
Драгун ты хоть куда лихой,
Остришься ловко и приятно
И, приголубив нежных муз,
Их так пленить умел собою -
Что, в детстве соверша союз,
Они вертлявою толпою
Везде порхают за тобою
И не изменят никогда,
Пока ты всем им не изменишь;
Но кажется, что иногда
Ты ласковость их худо ценишь.
Так, например: прошел здесь слух,
Не знаю я, по чьей огласке,
Что будто Мейеровой глазки
Твой возмутили твердый дух,
И верность к девам песнопений
Поработил свободный гений,
Поколебал любви недуг...
А между тем как очарован
Ты юной прелестию глаз,
Пафосских шалостью проказ
К Кронштадту скучному прикован,
Забвенью предаешь Парнас,
Один пигмей литературный,
Из грязи выникнув главой,
Дерзнул взглянуть на свод лазурный
И вызывать тебя на бой.
26 апреля 1822
27. <ЭПИГРАММА
НА АВСТРИЙСКОГО ИМПЕРАТОРА>
Весь мир великостию духа
Сей император удивил:
Он неприятель мухам был,
А неприятелям был муха.
1822 (?)
28. НАДГРОБНАЯ РЫЖКУ
Когда ты одарен чувствительной душою,
Вздохни, прохожий, глубоко:
Под сею насыпью простою,
Увы! лежит Рыжко!
Его завидовали доле
Все лошади окрестных деревень!
И не дождаться им вовек подобной холи!
Бывало, кучеру нет воли
Рыжка кнутом стегнуть за лень;
Ему особенное стойло,
И сена вдоволь и овса,
И в Оредежи р_о_скошное пойло...
Работы ж в месяц - _три часа_.
Апрель 1823
29. НА БОЛЕЗНЬ КРЫЛОВА
Нет одобрения талантам никакого:
В России глушь и дичь.
О даровании Крылова
Едва напомнил паралич.
1823
30. ВИДЕНИЕ
Ода на день тезоименитства
Его императорского высочества
великого князя Александра Николаевича,
30 августа 1823 года
1
Какое дивное виденье
Очам представилось моим!
Я вижу в сладком упоеньи:
По сводам неба голубым
Над пробужденным Петроградом
Екатерины тень парит!
Кого-то ищет жадным взглядом,
Чело величием горит...
2
Но вот с устен царицы мудрой,
10 Как луч, улыбка сорвалась:
Пред нею отрок златокудрый.
Средь сонма воинов резвясь,
То в длани тяжкий меч приемлет,
То бранный шлем берет у них.
То, трепеща в восторге, внемлет
Рассказам воинов седых.
3
Румянцев, Миних и Суворов
Волнуют в нем и кровь и ум,
И искрится из юных взоров
20 Огонь славолюбивых дум.
Проникнут силою рассказа,
Он за Ермоловым вослед
Летит на снежный верх Кавказа
И жаждет славы и побед.
4
Царица тихо ниспускалась,
На легком облаке как дым,
И, улыбаясь, любовалась
Прелестным правнуком своим;
Но вдруг Минервы светлоокой
30 Чудесный лик прияв, она
Слетела, мудрости высокой
Огнем божественным полна.
5
К прекрасному коснувшись дланью,
Ему Великая рекла:
"Я зрю, твой дух пылает бранью,
Ты любишь громкие дела.
Но для полунощной державы
Довольно лавров и побед,
Довольно громозвучной славы
40 Протекших, незабвенных лет.
6
Военных подвигов година
Грозою шумной протекла;
Твой век иная ждет судьбина,
Иные ждут тебя дела.
Затмится свод небес лазурных
Непроницаемою мглой;
Настанет век борений бурных
Неправды с правдою святой.
7
Уже воспрянул дух свободы
50 Против насильственных властей;
Смотри - в волнении народы,
Смотри - в движеньи сонм царей.
Быть может, отрок мой, корона
Тебе назначена творцом;
Люби народ, чти власть закона,
Учись заране быть царем.
8
Твой долг благотворить народу,
Его любви в делах искать;
Не блеск пустой и не породу,
60 А дарованья возвышать.
Дай просвещенные уставы,
Свободу в мыслях и словах,
Науками очисти нравы
И веру утверди в сердцах.
9
Люби глас истины свободной,
Для пользы собственной люби,
И рабства дух неблагородный -
Неправосудье истреби.
Будь блага подданных ревнитель:
70 Оно есть первый долг царей;
Будь просвещенья покровитель:
Оно надежный друг властей.
10
Старайся дух постигнуть века,
Узнать потребность русских стран,
Будь человек для человека,
Будь гражданин для сограждан.
Будь Антониной на престоле,
В чертогах мудрость водвори -
И ты себя прославишь боле,
80 Чем все герои и цари".
1823
31. ГРАЖДАНСКОЕ МУЖЕСТВО
Ода
Кто этот дивный великан,
Одеян светлою бронею,
Чело покойно, стройный стан,
И весь сияет красотою?
Кто сей, украшенный венком,
С мечом, весами и щитом,
Презрев врагов и горделивость,
Стоит гранитною скалой
И давит сильною пятой
10 Коварную несправедливость?
Не ты ль, о мужество граждан,
Неколебимых, благородных,
Не ты ли гений древних стран,
Не ты ли сила душ свободных,
О доблесть, дар благих небес,
Героев мать, вина чудес,
Не ты ль прославила Катонов,
От Каталины Рим спасла
И в наши дни всегда была
20 Опорой твердою законов.
Одушевленные тобой,
Презрев врагов, презрев обиды,
От бед спасали край родной,
Сияя славой, Аристиды;
В изгнании, в чужих краях
Не погасали в их сердцах
Любовь к общественному благу,
Любовь к согражданам своим:
Они благотворили им
30 И там, на стыд ареопагу.
Ты, ты, которая везде
Была народных благ порукой;
Которой славны на суде
И Панин наш и Долгорукой:
Один, как твердый страж добра,
Дерзал оспоривать Петра;
Другой, презревши гнев судьбины
И вопль и клевету врагов,
Совет опровергал льстецов
40 И был столпом Екатерины.
Велик, кто честь в боях снискал
И, страхом став для чуждых воев,
К своим знаменам приковал
Победу, спутницу героев!
Отчизны щит, гроза врагов,
Он достояние веков;
Певцов возвышенные звуки
Прославят подвиги вождя,
И, юношам об них твердя,
50 В восторге затрепещут внуки.
Как полная луна порой,
Покрыта облаками ночи,
Пробьет внезапно мрак густой
И путникам заблещет в очи -
Так будет вождь, сквозь мрак времен,
Сиять для будущих племен;
Но подвиг воина гигантский
И стыд сраженных им врагов
В суде ума, в суде веков -
60 Ничто пред доблестью гражданской.
Где славных не было вождей,
К вреду законов и свободы?
От древних лет до наших дней
Гордились ими все народы;
Под их убийственным мечом
Везде лилася кровь ручьем.
Увы, Аттил, Наполеонов
Зрел каждый век своей чредой:
Они являлися толпой...
70 Но много ль было Цицеронов?..
Лишь Рим, вселенной властелин,
Сей край свободы и законов,
Возмог произвести один
И Брутов двух и двух Катонов.
Но нам ли унывать душой,
Когда еще в стране родной,
Один из дивных исполинов
Екатерины славных дней,
Средь сонма избранных мужей
80 В совете бодрствует Мордвинов?
О, так, сограждане, не нам
В наш век роптать на провиденье -
Благодаренье небесам
За их святое снисхожденье!
От них, для блага русских стран,
Муж добродетельный нам дан;
Уже полвека он Россию
Гражданским мужеством дивит;
Вотще коварство вкруг шипит -
90 Он наступил ему на выю.
Вотще неправый глас страстей
И с злобой зависть, козни строя,
В безумной дерзости своей
Чернят деяния героя.
Он тверд, покоен, невредим,
С презрением внимая им,
Души возвышенной свободу
Хранит в советах и суде
И гордым мужеством везде
100 Подпорой власти и народу.
Так в грозной красоте стоит
Седой Эльбрус в тумане мглистом:
Вкруг буря, град, и гром гремит,
И ветр в ущельях воет с свистом,
Внизу несутся облака,
Шумят ручьи, ревет река;
Но тщетны дерзкие порывы:
Эльбрус, кавказских гор краса,
Невозмутим, под небеса
110 Возносит верх свой горделивый.
1823
32. ВОСПОМИНАНИЯ
Элегия
Посвящается Н. М. Р<ылеев>ой
Еще ли в памяти рисуется твоей
С такою быстротой промчавшаяся младость, -
Когда, Дорида, мы, забыв иных людей,
Вкушали с жаждою любви и жизни сладость?..
Еще ли мил тебе излучистый ручей
И струй его невнятный лепет,
Зеленый лес, и шум младых ветвей,
И листьев говорящий трепет, -
Где мы одни с любовию своей
Под ивою ветвистою сидели:
Распростирала ночь туманный свой покров,
Терялся вдалеке чуть слышный звук свирели,
И рог луны глядел из облаков,
И струйки ручейка журчащие блестели...
Луны сребристые лучи
На нас, Дорида, упадали
И что-то прелестям твоим в ночи
Небесное земному придавали:
Перерывался разговор,
Сердца в восторгах пылких млели,
К устам уста, тонул во взоре взор,
И вздохи сладкие за вздохами летели.
Не знаю, милая, как ты,
Но я не позабуду про былое:
Мне утешительны, мне сладостны мечты,
Безумство юных дней, тоска и суеты;
И наслаждение сие немое
Так мило мне, как запах от левкоя,
Как первый поцелуй невинной красоты.
1823 (?)
33. <НА СМЕРТЬ СЫНА>
Земли минутный поселенец,
Земли минутная краса,
Зачем так рано, мой младенец,
Ты улетел на небеса?
Зачем в юдоли сей мятежной,
О ангел чистой красоты,
Среди печали безнадежной
Отца и мать покинул ты?
Сентябрь 1824
34. НА СМЕРТЬ БЕЙРОНА
О чем средь ужасов войны
Тоска и траур погребальный?
Куда бегут на звон печальный
Священной Греции сыны?
Давно от слез и крови взмокла
Эллада средь святой борьбы;
Какою ж вновь бедой судьбы
Грозят отчизне Фемистокла?
Чему на шатком троне рад
10 Тиран роскошного Востока,
За что благодарить пророка
Спешат в Стамбуле стар и млад?
Зрю: в Миссолонге гроб средь храма
Пред алтарем святым стоит,
Весь катафалк огнем блестит
В прозрачном дыме фимиама.
Рыдая, вкруг его кипит
Толпа шумящего народа, -
Как будто в гробе том свобода
20 Воскресшей Греции лежит,
Как будто цепи вековые
Готовы вновь тягчить ее,
Как будто идут на нее
Султан и грозная Россия...
Царица гордая морей!
Гордись не силою гигантской,
Но прочной славою гражданской
И доблестью своих детей.
Парящий ум, светило века,
30 Твой сын, твой друг и твой поэт,
Увянул Бейрон в цвете лет
В святой борьбе за вольность грека.
Из океана своего
Текут лета с чудесной силой:
Нет ничего уже, что было,
Что есть, не будет ничего.
Грядой возлягут на твердыни
Почить усталые века,
Их беспощадная рука
40 Преобратит поля в пустыни.
Исчезнут порты в тьме времен,
Падут и запустеют грады,
Погибнут страшные армады,
Возникнет новый Карфаген...
Но сердца подвиг благородный
Пребудет для души младой
К могиле Бейрона святой
Всегда звездою путеводной.
Британец дряхлый поздних лет
50 Придет, могильный холм укажет
И гордым внукам гордо скажет:
"Здесь спит возвышенный поэт!
Он жил для Англии и мира,
Был, к удивленью века, он
Умом Сократ, душой Катон
И победителем Шекспира.
Он всё под солнцем разгадал,
К гоненьям рока равнодушен,
Он гению лишь был послушен,
60 Властей других не признавал.
С коварным смехом обнажила
Судьба пред ним людей сердца,
Но пылкая душа певца
Презрительных не разлюбила.
Когда он кончил юный век
В стране, от родины далекой,
Убитый грустию жестокой,
О нем сказал Европе грек:
"Друзья свободы и Эллады
70 Везде в слезах в укор судьбы;
Одни тираны и рабы
Его внезапной смерти рады"".
1824
35
Я ль буду в роковое время
Позорить гражданина сан
И подражать тебе, изнеженное племя
Переродившихся славян?
Нет, неспособен я в объятьях сладострастья,
В постыдной праздности влачить свой век младой
И изнывать кипящею душой
Под тяжким игом самовластья.
Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги.
1824
36. СТАНСЫ
(К А. Б<естуже>ву)
Не сбылись, мой друг, пророчества
Пылкой юности моей:
Горький жребий одиночества
Мне сужден в кругу людей.
Слишком рано мрак таинственный
Опыт грозный разогнал,
Слишком рано, друг единственный,
Я сердца людей узнал.
Страшно дней не ведать радостных,
Быть чужим среди своих,
Но ужасней истин тягостных
Быть сосудом с дней младых.
С тяжкой грустью, с черной думою
Я с тех пор один брожу
И могилою угрюмою
Мир печальный нахожу.
Всюду встречи безотрадные!
Ищешь, суетный, людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей...
1824
37. В АЛЬБОМ Т. С. К.
Своей любезностью опасной,
Волшебной сладостью речей
Вы край далекий, край прекрасный
Душе напомнили моей.
Я вспомнил мрачные дубравы,
Я вспомнил добрых земляков,
Гостеприимные их нравы
И радость шумную пиров.
Я вспомнил пламенную младость,
Я вспомнил первую любовь,
Опять воскресла в сердце радость,
Певец для счастья ожил вновь.
Иной подруге обреченный,
Обетам верный навсегда,
Моей Матильды несравненной
Я не забуду никогда.
Она, как вы, была прекрасна,
Она, как вы, была мила,
И так же для сердец опасна
И точно так же весела.
1824 или 1825
38. К N. N.
У вас в гостях бывать накладно, -
Я то заметил уж не раз:
Проголодавшися изрядно,
Сижу в гостиной целый час
Я без обеда и без вас.
Порой над сердцем и рассудком
С такой жестокостью шутя,
Зачем, не понимаю я,
Еще шутить вам над желудком?..
1824 или 1825
39-40. ЭЛЕГИИ
1
Исполнились мои желанья,
Сбылись давнишние мечты:
Мои жестокие страданья,
Мою любовь узнала ты.
Напрасно я себя тревожил,
За страсть вполне я награжден:
Я вновь для счастья сердцем ожил,
Исчезла грусть, как смутный сон.
Так, окроплен росой отрадной,
В тот час, когда горит восток,
Вновь воскресает - ночью хладной
Полузавялый василек,
2
Покинь меня, мой юный друг, -
Твой взор, твой голос мне опасен:
Я испытал любви недуг,
И знаю я, как он ужасен...
Но что, безумный, я сказал?
К чему укоры и упреки?
Уж я твой узник, друг жестокий,
Твой взор меня очаровал.
Я увлечен своей судьбою,
Я сам к погибели бегу.
Боюся встретиться с тобою,
А не встречаться не могу.
1824 или 1825
41. К N. N.
Когда душа изнемогала
В борьбе с болезнью роковой,
Ты посетить, мой друг, желала
Уединенный угол мой.
Твой голос нежный, взор волшебный
Хотел страдальца оживить,
Хотела ты покой целебный
В взволнованную душу влить.
Сие отрадное участье,
Сие вниманье, милый друг,
Мне снова возвратили счастье
И исцелили мой недуг.
С одра недуга рокового
Я встал и бодр и весел вновь,
И в сердце запылала снова
К тебе давнишняя любовь.
Так мотылек, порхая в поле
И крылья опалив огнем,
Опять стремится поневоле
К костру, в безумии слепом.
1824 или 1825
42. К N. N.
Ты посетить, мой друг, желала
Уединенный угол мой,
Когда душа изнемогала
В борьбе с болезнью роковой.
Твой милый взор, твой взор волшебный
Хотел страдальца оживить,
Хотела ты покой целебный
В взволнованную душу влить.
Твое отрадное участье,
Твое вниманье, милый друг,
Мне снова возвращают счастье
И исцеляют мой недуг.
Я не хочу любви твоей,
Я не могу ее присвоить;
Я отвечать не в силах ей,
Моя душа твоей не стоит.
Полна душа твоя всегда
Одних прекрасных ощущений,
Ты бурных чувств моих чужда,
Чужда моих суровых мнений.
Прощаешь ты врагам своим -
Я не знаком с сим чувством нежным
И оскорбителям моим
Плачу отмщеньем неизбежным.
Лишь временно кажусь я слаб,
Движеньями души владею;
Не христианин и не раб,
Прощать обид я не умею.
Мне не любовь твоя нужна,
Занятья нужны мне иные:
Отрадна мне одна война,
Одни тревоги боевые.
Любовь никак нейдет на ум:
Увы! моя отчизна страждет, -
Душа в волненьи тяжких дум
Теперь одной свободы жаждет.
1824 или 1825
43. ВЕРЕ НИКОЛАЕВНЕ СТОЛЫПИНОЙ
Не отравляй души тоскою,
Не убивай себя: ты мать;
Священный долг перед тобою
Прекрасных чад образовать.
Пусть их сограждане увидят
Готовых пасть за край родной,
Пускай они возненавидят
Неправду пламенной душой,
Пусть в сонме юных исполинов
На ужас гордых их узрим
И смело скажем: знайте, им
Отец Столыпин, дед Мордвинов.
Май 1825
44. БЕСТУЖЕВУ
Хоть Пушкин суд мне строгий произнес
И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
Но от того, Бестужев, еще нос
Я недругам в угоду не повесил.
Моя душа до гроба сохранит
Высоких дум кипящую отвагу;
Мой друг! Недаром в юноше горит
Любовь к общественному благу!
В чью грудь _порой теснится целый свет_,
Кого с земли восторг души уносит,
Назло врагам тот завсегда поэт,
Тот славы требует, не просит.
Так и ко мне, храня со мной союз,
С улыбкою и с ласковым приветом
Слетит порой толпа вертлявых муз,
И я вдруг делаюсь поэтом.
1825
45-47. <КНЯЗЮ Е. И. ОБОЛЕНСКОМУ>
1
Прими, прими, святый Евгений,
Дань благодарную певца,
И слово пламенных хвалений,
И слезы, катящи с лица.
Отныне день твой до могилы
Пребудет свят душе моей:
В сей день твой соимянник милый
Освобожден был от цепей.
21 января 1826
2
Мне тошно здесь, как на чужбине.
Когда я сброшу жизнь мою?
Кто даст крыле мне голубине,
Да полечу и почию.
Весь мир как смрадная могила!
Душа из тела рвется вон.
Творец! Ты мне прибежище и сила,
Вонми мой вопль, услышь мой стон:
Приникни на мое моленье,
Вонми смирению души,
Пошли друзьям моим спасенье,
А мне даруй грехов прощенье
И дух от тела разреши.
Между январем и маем 1826
3
О милый друг, как внятен голос твой,
Как утешителен и сердцу сладок:
Он возвратил душе моей покой
И мысли смутные привел в порядок.
Ты прав: Христос спаситель нам один,
И мир, и истина, и благо наше;
Блажен, в ком дух над плотью властелин,
Кто твердо шествует к Христовой чаше.
Прямой мудрец: он жребий свой вознес,
Он предпочел небесное земному,
И, как Петра, ведет его Христос
По треволнению мирскому.
Душою чист и сердцем прав,
Перед кончиною подвижник постоянный,
Как Моисей с горы Навав,
Узрит он край обетованный.
-----
Для цели мы высокой созданы:
Спасителю, сей истине верховной,
Мы подчинять от всей души должны
И мир вещественный и мир духовный.
Для смертного ужасен подвиг сей,
Но он к бессмертию стезя прямая;
И благовествуя, мой друг, речет о ней
Сама нам истина святая:
"[И плоть и кровь преграды вам поставит,
Вас будут гнать и предавать,
Осмеивать и дерзостно бесславить,
Торжественно вас будут убивать,
Но тщетный страх не должен вас тревожить.]
И страшны ль те, кто властен жизнь отнять
И этим зла вам причинить не может. -
Счастлив, кого Отец мой изберет,
Кто истины здесь будет проповедник)
Тому венец, того блаженство ждет,
Тот царствия небесного наследник".
Как радостно, о друг любезный мой,
Внимаю я столь сладкому глаголу
И, как орел, на небо рвусь душой,
Но плотью увлекаюсь долу.
Май или июнь 1826
75. ГАЙДАМАК
(Отрывок из поэмы)
Осенней ночью, близ кургана,
В степи глухой у огонька,
Сидят одни во мгле тумана
Два запорожских козака.
Напрасно зоркие их очи
Сквозь черный мрак угрюмой ночи
Чего-то ищут в дальной мгле;
Вотще они к сырой земле
Свое прикладывают ухо, -
10 Кругом всё сумрачно и глухо;
Молчит река, безмолвен лес,
Ни звездочки среди небес.
Объята черной пеленою,
Как будто вся природа спит,
Лишь, налетая, ветр порою
Сухой ковылью шевелит,
Да кони борзые, на воле
Гуляя, травку щиплют в поле...
"Где запоздал он?.. Уж пора
20 Ему примчаться. От Днепра
Тут недалёко... Конь надежной:
С ним и в такую ночь никак
С дороги сбиться невозможно;
Удал отважный гайдамак!
Пусть ночь, удвоя черный мрак,
На степь унылую наляжет, -
Козак всегда козак: ему
На Запорожие сквозь тьму
Пустынный ветер путь укажет...
30 Не подстерег ли удальца
В глуши татарин кровожадный?
Ну что ж? Пусть так, - у молодца
Булат с пищалью семипядной.
И в ясный день и в час ночной
Он сам нередко с самопалом
Стрежет врагов в траве густой
Иль рыщет по степи шакалом...
Я хорошо тот помню день,
Когда пришел он в наш курень
40 И клятву дал быть гайдамаком,
За Сечь свободную стоять
И вечно ненависть питать
И к хищным крымцам и к полякам.
Непринужденный разговор,
Движенья, поступь, гордый взор,
Черты, жупан - всё род высокий
Изобличало в пришлеце;
Прекрасен гость был черноокий,
Всё нас пленяло в молодце;
50 Но зрелся след тоски глубокой
На молодом его лице...
Все, полюбя его, ласкали,
Шутили с ним средь шумных игр;
Но разогнать его печали
Не мог никто... Как юный тигр
На всех глядел, нахмуря брови,
Был дружбы чужд, был чужд любови.
Летал в пустынях на коне,
И, увядая в тишине,
60 Он рвался в бой, он жаждал крови...
Сбылось желанье: саранчой
Мы понеслися под Очаков;
И удальством пришлец младой
В грязь затоптал всех гайдамаков.
Суров, и дик, и одинок,
Чуждаясь всех, всегда угрюмый,
И ныне бродит, как порок,
В местах глухих он с тайной думой.
Печаль, как черной ночи мгла,
70 Ему на сердце налегла.
Она, жестокая, тревожит
Его повсюду и всегда;
Ничем, нигде и никогда
Ее рассеять он не может.
Ему несносна тишина;
Без крови вражеской, без боя,
Он будто чахнет средь покоя;
Его душе нужна война:
Опасность, кровь и шум военный
80 Одни его животворят
И в буре битв покой мгновенный
Душе встревоженной дарят.
Толпой и крымцы и поляки
Не раз гонимы были им;
Как божий гнев, ужасны с ним
В набегах бурных гайдамаки...
В нем не волнуют уже кровь -
Младых украинок любовь
И верной дружбы глас приветный;
90 Давно он ко всему приметно
Остыл бесчувственной душой,
В нем веет холод гробовой:
Она, как хладная могила,
Его все блага поглотила...
Всегда опущены к земле
Его сверкающие очи;
Темнеет на его челе
Какой-то грех, как сумрак ночи.
Еще никто не зрел того,
100 Чтобы хотя на миг единый
Улыбкой сгладились морщины
На бронзовом лице его.
Однажды только, уверяли,
В нем очи радостью сверкали:
То было в замке богача,
Убитого им на Волыни,
Где превратил он всё в пустыни,
Как, гнев небесный, саранча;
Где кровь ручьями лил он хладно,
110 Где всё погибло беспощадно
Иль от огня, иль от меча.
Вотще молила дочь младая,
Вотще у ног лежал магнат:
В грудь старца, воплям не внимая,
Вонзил он с хохотом булат..."
Так говорили меж собою
Про гайдамака-молодца
Два заднепровских удальца...
Меж тем уж начал за рекою
120 Мерцать на дальнем небе свет,
А запорожца нет как нет.
Несется ночь... и вот зарею
Занялся сумрачный восток,
Сильней зашевелил травою
Передрассветный ветерок;
Уж погасает огонек,
И вьется тонкою струею
Во мгле редеющей дымок...
Вдруг конский топот раздается,
130 Как шум глухой, издалека;
Вот громче, ближе... вот несется
Конь вороной без седока.
Вот за могилою степною
Своих товарищей узнал,
Помчался к ним, летит стрелою
И, подбежавши, вдруг заржал,
Запрял ушами и упал
Почти недвижный, бездыханный...
По шее кровь бежит из раны.
140 Расколот рыцарский сайдак,
И безобразными клоками,
Обрызган кровью, меж ногами
Висит разорванный чепрак...
Но где же грозный гайдамак,
Краса и слава вольной Сечи?
Погиб... но где, когда, и как,
И при какой враждебной встрече?
Быть может, дерзкою толпой
В глуши захваченный в неволю,
150 В темнице душной и сырой
Клянет в цепях свою он долю;
Иль, крымским хищником убит,
В степи пустынной он лежит,
И уже волк во мраке ночи
Терзает труп среди травы,
И из козацкой головы
Орел выклевывает очи...
Конец 1824 - начало 1825
РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
91. ЛЮБОВЬ К ОТЧИЗНЕ
Ода
Где алтарей не соружают
Святой к отечеству любви?
<нрзб> где не почитают
Питать святой сей жар в крови?
Друзья! меня вы уличите
И тот народ мне укажите,
Который бы ее не знал,
Оставивши страну родную
И удалясь во всем в чужую,
10 Тоски в себе не ощущал?
Нет, нет, везде равно пылает
В сердцах святой любви сей жар:
Ее хотя не понимает,
Но равно чувствует дикарь -
Необразованный индеец,
Как и ученый европеец.
Всегда и всюду ей был храм:
И в отдаленнейшие веки
От чиста сердца человеки
20 Несли ей жертву, как богам.
Хвалится Греция сынами,
Пылавшими любовью к ней,
А Рим такими же мужами
Встарь славен к чести был своей.
Нас уверяют: Термопиллы,
Осада Рима, - что любили
Отчизну всей тогда душой.
Там храбрый Леонид спартанин,
Здесь изгнанный Камилл римлянин -
30 Отчизне жертвуют собой.
Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарской,
Великий Петр и Задунайской
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
40 Каких производил сей свет.
Суворов чистою любовью
К своей отчизне век пылал,
И, жертвуя именьем, кровью,
Ее врагов он поражал:
Его поляки трепетали,
Французы с турками дрожали.
Повсюду завсегда с тобой
Любовь к Отчизне, россиянин!
А с не<ю>, с ней велик гражданин,
50 Ужасный для врагов герой.
Гордынею вновь полн, решился
Галл росса покорить себе, -
Но вдруг Кутузов появился -
И галлов замысел - не бе!
Так русские всегда любили
И так Отечество хранили
От всяких бед и от врага.
Тот здравого ума лишился,
Кто росса покорить решился, -
60 Он ломит гордому рога!..
Народ, отчизну обожающ,
К царю, к религии святой
Всем сердцем, всей душой пылающ,
Средь бурь всегда стоит горой,
Никем, ничем не раз(разимой)
Покойною и горделивой.
Тому являет днесь пример
Держава славная Россия, -
Ее врага попранна выя,
70 Погибнет, гибнет изувер.
Хвала, отечества спаситель!
Хвала, хвала, отчизны сын!
Злодейских замыслов рушитель,
России верный гражданин,
И бич и ужас всех французов! -
Скончался телом ты, Кутузов,
Но будешь вечно жив, герой,
И в будущие веки славен,
И не дерзнет уж враг злонравен
80 России нарушать покой!..
4 июня 1813
82. КНЯЗЮ СМОЛЕНСКОМУ
Ода
Герой, отечества спаситель!
Прими от сердца должну дань;
Бог наш защитник, покровитель,
Тебя нам ниспослал на брань!
Уже враги торжествовали,
Уж в злобной ярости мечтали
Здесь русский покорить народ!
Но ты лишь в стан успел явиться,
Как гордый стал тебя страшиться
10 И ощупью пошел вперед!
Пошел вперед - и гибель верну
Мечтал ли он найти себе?
Но казнь ужасну, беспримерну
Определил творец тебе
Свершить над сонмом кровопийцев,
Грабителей, эхидн, убийцев,
Грехами, гнусностью своей
Давно уж всех превосходивших
И тем достойно заслуживших
20 Ужасный гнев царя царей!
Врагов презрел ты все коварства,
На бога верой уповал,
И, мня лишь о спасеньи царства,
Ты оное всяк час спасал!
На страшном поле Бородинском,
В бою кровавом, исполинском,
Ты показал, что может росс!
На бога веру возлагая,
Врагов все силы презирая,
30 Он всюду, завсегда колосс.
С своими чувствами сражаясь,
Решился ты Москву отдать;
Но, духом паче укрепляясь,
Един лишь ты возмог сказать:
"Столицы царств не составляют!"
И се - уж россы низлагают
Наполеонов буйный рог!
Тарутин, Красный доказали,
Где россы галлов поражали,
40 Что правым есть защита - бог!
И что доколь славян потомки
Царя и веру будут чтить,
Дотоль дела их будут громки,
Дотоль их будет бог хранить!
Скажи, Кутузовым попранный,
О галл, грехами обуянный,
Что он есть ангел пред тобой,
Скажи, что он Алкид российский,
Что ты - дух злобный, лютый, низкий,
50 Исчадье ада, не герой!
Вселенная давно страдала
От честолюбия врага,
Уже одна ее стояла
У краю гибели нога;
Как вдруг, герой, ты появился,
И мир надеждой озарился,
Что ты спасешь его от бед,
Уже висевших над главою!
И се - уж мир спасен тобою,
60 Сразил врагов - и где их след?
Их след остался на равнинах,
Навек кичливому во срам!
А кости их в лесах, в долинах -
Во славу памятники нам!
Ты сих, Кутузов, дел творитель!
Где царств надменный покоритель,
Где сей ужасный бич людей,
Кого страшились земны боги?
Его умчали быстры ноги
70 С венчанных храбростью полей!
Ты шел за ним вослед - и слава
Летела быстро на крылах.
Кичлива, гордая Варшава
Упала пред тобой во прах!
Несчастна Пруссия стенала
От ига злобна, алчна галла,
Но ты, сразя ее врагов,
Сразя французов, злобных, ярых,
Друзей царю доставил старых,
80 Извел из тягостных оков.
Такою славой осиянный,
Среди великих дел, побед,
Стократ ты лаврами венчанный,
Пришел, Кутузов, в лучший свет!
Твои дела, защитник трона,
Священной веры и закона, -
Из века паче будут в век
Всё с новой силой преливаться
И гласно в мире отзываться,
90 Что ты великий человек!
Апрель - май 1814
93. ВОЙ
Краса с умом соединившись,
Пошли войною на меня;
Сраженье дать я им решившись,
Кругом в броню облек себя!
В такой, я размышлял, одежде
Их стрелы не опасны мне,
И, погруженный в сей надежде,
Победу представлял себе!..
Как вдруг Наташенька явилась,
Исчезла храбрость, задрожал!
В оковы броня превратилась!
И я любовью запылал.
7 мая 1814
Альткирх
94. ЛУНА
Вольный перевод с франц<узского>
Луна! любовников чувствительнейший друг!
Пролей свой бледный свет на сей зеленый луг!
Услыши голос мой, исполненный стенанья,
Узри потоки слез и томны воздыханья!
Приемля лиру я незвонкую, печальну,
Хочу воспета песнь унылу, погребальну!
Хочу, чтобы то всё, что дышит и живет,
Познало бы о том, что дух мой днесь гнетет!
Что сердце бедное страдать столь заставляет,
Что слезы из очей ручьями извлекает!
Близь берега сего, где видны кипарисы,
Почиет с миром прах любезныя Кларисы!
Здесь иволги поют печальны песни в день,
А в ночь сова кричит, на старый седши пень!
На камне, что сокрыл любви моей предмет,
С репейником, я зрю, крапива уж растет!
Дни кончила она в летах красы цветущей;
Лик с розой сходен был, на поле вновь растущей,
Улыбка нежная всех сердце заражала;
Она счастливила словами и пленяла!..
...И дружество ее, творя меня блаженным,
Любезным стало мне и самым драгоценным.
Но ах! тебя уж нет! и хладная могила
Навеки образ твой дражайший поглотила!..
Навеки?.. А я жив!.. Я жив! Я существую!
И в жизни мучуся, и плачу, и тоскую!
И только смерть одну отрадой вижу я!
Приди, желанная! С охотой жду тебя!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Мою любезную теперь я воспевая
И милую душу ее воспоминая,
Чувствительность из глаз слез токи исторгает,
И лира, орошась, нескладный звук пускает!
29 сентября 1814
Дрезден
95. ПУТЕШЕСТВИЕ НА ПАРНАС {*}
{* Подражание Крылову.}
Итак, предпринят путь к Парнасу;
Чего же медлить? Ну, смелей,
Начнемте бить челом Пегасу,
Чтоб он домчал нас поскорей!
Боярский! сядь со мной в карету!
Фролов! на козлы поскорей!
И докажи, пожалуй, свету,
Что ты мастак кричать: "Правей!"
Смотри ж! Не вдруг! Поудержися:
10 Четверка бойких разнесет!
А пуще в гору берегися:
Там скалы есть, там терн растет!
Там многих авторов творенья,
В пыли валяяся - гниют!
Там Лета есть, река забвенья,
В ней также много уж живут!
Я видел, в ней как Львов купался
И обмывал своих детей;
Я зрел, Шихматов в ней остался,
20 А с ним и тысяча дестей!
Я сам свидетель был в то время,
Как, несколько прочтя листов,
За нанесенное тем бремя,
Был столкнут с берега Хвостов!
Я был при том, когда Гераков,
Пузатый, лысый, небольшой,
Потомок вздорливый Ираклов,
Был Леты поглощен волной!
Я зрел, как наш пиит слезливый
30 Красу лужков, лазурь небес,
И сельску жизнь, и злачны нивы
Пел, пел, - и наконец - исчез!
Такая ж участь, может статься,
И нам, о други, суждена!
Так лучше вдаль нам не пускаться,
Чтоб не измерить Леты дна!
Иль едем хоть, да непроворно,
Где можно рысью, где шажком,
И уж тогда, друзья, бесспорно
40 Мы будем, где творцов содом!
"Ну, что же трусить?!" - вдруг воскликнул
Фролов, тут перервав мой глас,
На удалых лошадок крикнул,
И правил прямо на Парнас!..
И вот мелькнули перед нами
Рифей и Волга! Всё прости!..
И, мчаты бодрыми конями,
На половине уж пути!
Там зрели мы, как девы красны
50 Сбирали сочный виноград;
Там расцвели древа прекрасны,
А здесь пушистый снег и хлад!
Но вот! поднялися и в горы!..
Парнас! Парнас! Какая близь!..
Как вдруг толчок! - и где рессоры? -
Тю, тю! - и мы катимся внизь!
С сим вместе я как раз проснулся,
От страху мраз бродил по мне!
Я окрестился, оглянулся -
60 И рад, что было то во сне!
15 октября 1814
Дрезден
86. ДРУЗЬЯМ
(В Ротово)
Нельзя ль на новоселье,
О други, прикатить,
И в пунше, и в веселье
Всё горе потопить?
Друзья! Прошу, спешите,
Я ожидаю вас!
Мрак хаты осветите
Весельем в добрый час!
В сей хате вы при входе
10 Узрите, стол стоит,
За коим на свободе
Ваш бедный друг сидит
В своем светло-кофейном,
Для смеха сотворенном
И странном сертуке,
В мечтах, с пером в руке!
Там кипа книжек рядом
Любимейших лежит,
Их переплет не златом,
20 А внутрь добром блестит.
Заступа от неволи,
Любезные пистоли,
Шинелишка, сертук,
Уздечка и муштук;
Ружье - подарок друга,
Две сабли - как стекло,
Надежная подпруга
И Косовско седло -
Вот всё, что прикрывает
30 Стенную черноту;
Вот всё, что украшает
Сей хаты простоту.
Друзья! Коль посетите
Меня вы под часок,
Яств пышных не просите:
Под вечер - пунш, чаек,
На полдень - щи с сметанкой,
Хлеб черный, да баранки,
И мяса фунта с два,
40 А на десерт от брата,
Хозяина-солдата -
Приветные слова.
Когда такой потравы,
Друзья! хотя для славы
Желает кто из вас,
Тогда, тогда от службы
Ко мне в свободный час,
В Вежайцы, ради дружбы,
Прошу я завернуть,
50 И в скромный кров поэта,
Под сень анахорета
От скуки заглянуть.
<1816>
97. К ЛАЧИНОВУ
(В Москву)
Изящного любитель,
Питомец муз младой,
Прямой всего ценитель,
Певец мой дорогой!
К тебе я обращаю
Нестройной лиры глас;
С тобой, с тобой желаю
Беседовать в сей час.
С тобой, о обитатель
10 Столицы пышных стен,
Дев красных обожатель,
Не знающий бремен,
Епикурейцев чтитель!
Веселый посетитель
Театров и садов,
Собраний, булеваров,
Кофейниц, тротуаров
И радостей домов,
Где шумный рой лукавых
20 Прелестниц молодых
Сулят из глаз своих
Утехи и забавы;
Где ветреность и младость
Прелестных дев любви
И слов коварных сладость
Льют нежный огнь в крови;
Где ты подчас, пленившись
Одною из цирцей,
С ней взором согласившись,
30 Издалека за ней
Идешь с смиренным видом,
Как скромник иль монах;
Пришел - и одним мигом
Забыл всё на грудях!
В объятьях красоты
Забыл беды, напасти,
Забыл в восторгах страсти
И друга, может, ты!..
Меж тем как в отдаленной
40 Здесь Жмуди жизнь влачу,
И ах! душе стесненной
Отрады не сыщу!..
Здесь в дымной, чадной хате,
В пустынной стороне,
В безмолвной тишине,
Я мыслю об утрате
Прелестных, милых дней,
Дней юных, драгоценных,
Беспечно проведенных
50 В кругу своих друзей.
Ах! где Боярский милый,
Мечтатель наш драгой?
Увы! в стране чужой
И с лирою унылой!
Ах! там же и Фролов,
Наш друг замысловатый,
Сатирик тороватый
И острый баснослов!
Счастливцы! Они вместе!
60 Завиден жребий их!
А мне, а мне и вести
Давно уж нет от них!
Нет сердцу утешенья,
Нет радостей _без вас_!
Ах! скоро ль съединенья
Наступит сладкий час?
Ах! скоро ли в объятья
Друг друга заключим?
Прижмем, вздохнем, о братья!
70 И - души съединим!
<1816>
98
Минуты счастия промчались
И вечно, вечно не придут,
Печали, горести остались
И вечно, вечно не пройдут.
Недолго сердце биться станет,
Недолго буду я грустить,
В весенний день цветок увянет,
Его коль с веткой разлучить.
Я мнил счастливым быть тобою,
В тебе зря душу красоты,
Теперь прегорькою слезою
Плачу за лестные мечты.
Томлюсь, мучение ужасно!
Своей я жизни не прерву;
Ты, смерть, - отрада для несчастна,
А я - для горести живу.
Завеса с глаз моих сорвалась,
И ты, о Лила, не моя!
Не умирают, знать, с печали,
Когда живу на свете я.
Несносно жить всегда страдая,
С утра до вечера всегда,
И с просыпленьем ожидая,
Что вновь готовится беда.
1816 или 1817
99. ВЕСНА
Приветствую тебя, зеленый луг широкий!
И с гор резвящийся, гремящий ручеек,
И тень роскошная душистых лип высоких,
И первенца весны приветный голосок!
Холмы, покрытые муравкой молодою,
Юнеют красотой цветочков голубых;
И резвы мотыльки, собравшися толпою,
Порхают в воздухе на крыльях золотых.
Уж нежная свирель приятно раздается
В кустах бродящего со стадом пастушка;
Порою аромат с прохладою несется
От белых ландышей на крыльях ветерка,
Всё дышит негою, всё торжеством блистает,
Всё обновляется для жизни молодой,
И сердце как бы вновь для счастья расцветает,
Любуяся весны улыбкой золотой!
Душа волнуема восторгом удивленья!
Природа пышная младой красе твоей
Спешит восторженна!.. и ищет разделенья,
Спешит излить восторг в сердца своих друзей!
Как сладко с милыми от сердца поделяться
Улыбкой тихою и томною слезой,
И с ними вечерком природой любоваться,
Гуляя по лугам роскошною весной!!!
1816 или 1817
100. МОТЫЛЕК
Что ты вкруг огня порхаешь,
Мотылек мой дорогой?
Или, бедненький, не знаешь,
Что огонь губитель твой?
Иль тебе то неизвестно,
Сколь обманчив блеск огня,
И что свет его прелестный
Может погубить тебя?
Лети прочь! лети, несчастный!
Вкруг огня ты не порхай!
Бойся, бойся повсечасно,
Не сгореть чтоб невзначай!
Но не внемлет безрассудный!
Ближе, ближе всё летит!
Его блеск прелестный, чудный,
Несчастливец! тебе льстит.
Но напрасно, всё порхает!
И вот - прямо в огонек
Он влетел... и в нем сгорает!
Знать, судил ему так рок!
Так, увы! и я, плененный,
Предаюсь любви своей
И мечтаю, дерзновенный,
Найти счастье свое в ней!
Но быть может, заблуждаться
Мне судил жестокий рок,
И так точно, может статься,
Я сгорю - как мотылек!
<1817>
101. НАТАЛЬЕ МИХАЙЛОВНЕ ТЕВЯШОВОЙ
(В день Ангела ее)
В день Ангела всегда чего-нибудь желают;
Чего же мне тебе желать?
Желать ли, чтоб тебя все стали обожать?
Но уж тебя и так давно все обожают.
Желать ли, чтобы ты богатством обладала?
Но ах! богатство нам не щит!
Поверь, тому и Крезовых сокровищ мало,
Тому уж не до них, кого судьба тягчит!
Желать ли, чтобы ты умом своим затмила
И умниц всех, и мудрецов?
Но им тебя и так природа одарила,
И ты щадишь глупцов.
Желать ли, чтобы ты прельщала красотою,
И нежностью души своей,
И нрава кротостью, и сердца добротою,
И привлекательной невинностью твоей?
Но уж и так тебя которые лишь знают
(А в том числе - и я),
Плененные тобой, согласно утверждают,
Что есть красивее, но нет милей тебя.
Чего, чего же мне желать тебе? - Не знаю;
А старики ведь говорят,
Что по старинному в России обычаю
В день Ангела должно чего-нибудь желать.
Итак, итак, чистосердечно
Тебе желаю я,
Чтоб добродетель была вечно
Повсюду верная сопутница твоя.
Пусть, пусть она, как Ангел твой хранитель,
Как добрый Гений-утешитель,
Пребудет всюду твой
Вожатый неразлучный,
К утехам в свет большой
Стезей благополучной.
26 августа 1817
102. К НАДЕЖДЕ
О надежда! ты мой гений!
Ты вожатый в жизни мой!
От опасных треволнений
Я избавлен лишь тобой.
Ты одна не покидала
Меня в бурном море бед;
Ты, ты челн мой направляла,
Когда был потерян след.
Будь же ты и впредь со мною
И нигде не покидай;
И хоть призраком, мечтою
Несчастливца утешай!
Помогай мне заблуждаться,
Что любим Наташей я,
Что настанет наслаждаться
Скоро час и для меня!
1817
103. В АЛЬБОМ ДЕВИЦЕ N.
Когда б вы жили в древни веки,
То, верно б, греки
Курили фимиам
Вместо Венеры - вам.
Между 1816 и 1818
104. К ФРОЛОВУ
Печали врач, забав любитель,
Остряк, поэт и баснослов,
Поборник правды и ревнитель,
Товарищ юности, Фролов!
Прошу, прерви свое молчанье
И хоть одной своей строкой
Утишь душевное страданье
И сердце друга успокой.
Увы! кто знает, друг мой милый,
10 Что ожидает завтра нас!
Быть может, хлад и мрак могилы, -
Ничтожности ужасный час!
Быть может, ярою судьбою
Уж над моей теперь главой
Смерть хладною своей рукою
Махает острою косой!
Почто ж, мой друг, нам тратить время
И чуждыми для дружбы жить,
Почто печалей вьючить бремя
20 И чашу зол в днях юных пить!
Почто, - когда имеем средства
Свое мы горе услаждать
И из печали и из бедства
С уроком пользу извлекать?
Взгляну ль, мой друг, на мир сей бедный,
И что ж, коль стану примечать?
Меж тысячью едва приметно
Счастливцев двух, а много - пять!
Кто ж винен в сем? Увы! мы сами,
30 О, точно так, никто иной;
С закрытыми идя очами,
Не трудно в яму пасть ногой.
. . . . . . . . . . . . . . . .
И в самом деле, друг бесценный,
Всё в нашей воле состоит.
Пусть лютый рок и разъяренный
Мне скорой гибелью грозит...
Но я коль тверд, коль презираю
Ударов тяжесть всю его,
40 Коль в оборону поставляю
Терпение против всего,
Тогда меня и рок устанет
Всё с прежней ненавистью гнать,
И скоро час и мой настанет,
Мой друг! от горя отдыхать.
Пойдем, Фролов, мы сей стезею -
Вожатый дружба наш, - пойдем!
Но вместе чур! рука с рукою!
Авось до счастья добредем!
50 Авось, авось все съединимся -
Боярский, Норов, я и ты,
Авось отрадой насладимся,
Забыв все мира суеты.
Между 1816 и 1818
105. К ПОРТРЕТУ N.
Она невинностью блистает,
Как роза прелестью цветет,
Любезным нравом восхищает
И всех сердца к себе влечет.
Между 1816 и 1818
106. ПЕСНЯ
Ответ на известную арию из "Русалки":
"Вы к нам верность никогда..." и проч.
Нет, неправда, что мужчины
Верность к милым не хранят
И, дав клятву, без причины
Могут хладно забывать.
Разве только развращенный
Или ветреник какой
Недоволен, награжденный
Поцелуем дорогой.
Кто без чувств, с душой холодной,
Тот притворным может быть,
И тому лишь только сродно
Страстью нежною шутить.
Но в чьем сердце добродетель
С любовью пламенной горит,
Может ли тот, быв свидетель
Слезам милой, - слез не лить?
Между 1816 и 1818
107. ПОСОЛ
Раз в холодный вечер длинный,
С чашей пуншевой в руке,
В тулуп скутавшись овчинный,
Я сидел при камельке.
И тогда как раздраженный
Я на счастие пенял
И все блага жизни бренной
Суетою называл,
Слышу - кто-то отворяет
Двери в комнате моей,
И вдруг Машенька вбегает,
Как посол от жизни сей!
Вмиг со мной в переговоры...
И трактат уж заключен!
Всё решили нежны взоры,
И я в счастьи убежден!
Между 1816 и 1818
108. СОН
(Из Анакреона)
Недавно, Вакхом упоенный,
Заснул на тирских я коврах,
И зрел - что к девушкам, плененный,
Я крался тихо на перстах.
Вдруг слышу громкий смех за мною;
Я оглянулся - зрю собор
Красавиц юных надо мною,
Смеющихся наперекор.
Между 1816 и 1818
109. ПЕСНЯ
На голос: "Винят меня в народе..." и проч.
Кто сколько ни хлопочет,
Чтоб сердце защитить,
Хоть хочет иль не хочет,
Но должен полюбить.
Таков закон природы
Всегда и был, и есть,
И в юношески годы
Всяк должен цепи несть.
Всяк должен силу страсти
Любовной испытать,
Утехи и напасти
В свою чреду узнать.
Я сам не верил прежде
Могуществу любви
И долго был в надежде
Утишить жар в крови.
Я прежде надсмехался,
Любовь химерой звал,
И если кто влюблялся,
Я слабым называл.
Мечтал я - как возможно
Страстьми не обладать
И красотой ничтожной
Рассудок ослеплять!
Но ах! с тех пор уж много
Дон в море струй умчал,
И о любви так строго
Я думать перестал.
Узнал, что заблуждался,
Обманывал себя
И слишком полагался
На свой рассудок я.
Увы! За то жестоко
Мне Купидон отмстил:
Он сердце мне глубоко
Стрелой любви пронзил!
С тех пор, с тех пор страдаю,
День целый слезы лью,
Крушуся и вздыхаю,
Мучения терплю.
А та, кем сердце бьется,
Жестокая! с другим
И шутит, и смеется
Страданиям моим!..
Ах! знать, уж небесами
Мне суждено страдать
И горькими слезами
Свою судьбу смягчать.
Между 1816 и 1818
110. ЭПИГРАММА
Надутов для Прелесты
Недавно сочинил прекрасный мадригал,
В котором он сравнял
Свою красавицу с _невинной жрицей Весты_;
Но - как-то на сравненьи
Он заикнулся в чтеньи
И сделал через то на даму
Из _мадригала - эпиграмму_.
Между 1816 и 1818
111. В АЛЬБОМ ЕЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ
К. И. М<АЛЮТИ>НОЙ
Ты желаешь непременно,
Написал чтобы я стих?
Как могу я, дерзновенный,
Быть певцом доброт твоих?
Мне ль представить то достойно,
Что в себе вмещаешь ты?
Мне ль изобразить пристойно
Милой образ красоты?
Кудри волнами, небрежно,
Из глаз черных быстрый взор,
Колебанье груди снежной
И всех прелестей собор?
Сам Державин дивный, чудный,
Вряд бы то изобразил;
Мне же слишком, слишком трудно
И - превыше моих сил!
Между 1816 и 1818
112. ЭПИГРАММА
Пегас Надутова весьма, весьма упрям
И часто с барином несчастным своеволит:
Седлать никак не даст, коль не захочет сам,
И сверх того в езде всегда сшибать изволит!
Между 1816 и 1818
113. ПЕСНЯ
Прости, за славою летящий,
Прости, с тобой душа моя;
Стремись в бессмертья храм блестящий;
Но ах! не позабудь меня!
Любовь и долг имев в предмете,
Стремись, но береги себя,
И в сем за честию полете,
Мой друг! не позабудь меня.
Что делать в муках мне ужасных?
Страшусь войны и мира я;
Узришь ты множество прекрасных,
Но ах! не позабудь меня.
Ты их узришь, оне пленятся;
Пленится и душа твоя;
Успехом будешь наслаждаться,
Но ах! не позабудь меня.
Между 1816 и 1818
114. ПЕСНЯ
Тише, тише, ветерочек,
В сей зеленой роще вей:
Маша, милый мой дружочек,
Сладкий сон вкушает в ней.
Тише, резвый, своевольный,
Кудри так не раздувай;
Тише, дерзкий, недовольный,
Нежну грудь не обнажай!
Спи, - и всюду благодатный
Вкруг пусть льется аромат;
Птички песнями приятно
Пусть все чувства усладят.
Спи, о ангел мой прелестный,
На узорчатых коврах,
Спи под сению древесной,
В милых, сладостных мечтах.
Спи, о Маша, друг сердечный,
Спи с невинностью своей;
Но страшись быть столь беспечной -
Бойся хитрости людей!
Между 1816 и 1818
115. УТЕС
Свидетель мук моих безгласный,
Поросший мхом седым утес!
Услышь еще мой голос страстный,
Узри потоки горьких слез!
. . . . . . . . . . . . . . .
Давно ль с Емилией прелестной,
Предавшись сладостным мечтам,
С любовью пламенной, небесной
Сидели здесь по вечерам?
10 Давно ль в приятных разговорах,
При нежных, милых птичьих хорах,
Забывши грозную напасть,
Благословляли нашу часть?
Давно ль окрестности безмолвны,
Взирав на счастливу чету,
Любви обетов наших полны,
Благословляли красоту?
. . . . . . . . . . . . . . .
Давно ли ты, утес мой мшистый,
20 Цветами полн, благоухал?
Давно ль ручей кристальный, чистый
Внизу с приятностью журчал?
Давно ль, давно ль? - и нет недели,
Как я с Емилией своей
На мягкой мураве твоей,
Блаженства полные, сидели?..
Давно ли соловей над нами
То трелил звонко, то щелкал,
То перливался, то свистал,
30 И нас, сидящих меж кустами,
Своей гармонией пленял?
Давно ль я счастлив был?.. А ныне!
Давно ль, утес, меня ты зрел,
Как я блажен к тебе летел;
А днесь иду к тебе в кручине!
Иду к тебе в кручине злой,
Иду сказать, что мой покой
И счастье, коим наслаждался,
Надежда, коею питался, -
40 Навек похищены судьбой!..
Похищены - и невозвратно -
Блаженство юных, красных дней,
Блаженство всей души моей!
И я, утес, и невозвратно
Иду на родину обратно!
Иль нет, иль нет: я возвращуся
И буду вновь блаженство пить,
В объятья милой погружуся,
Чтоб слезы радостны пролить!...
50 . . . . . . . . . . . . . . .
Но рок велит, - утес зеленый,
Навеки простимся скорей;
И я, разлукою сраженный,
Увяну в цвете юных дней!..
Между 1816 и 1818
116. ЧЕТЫРЕ СТЕПЕНИ ЛЮБВИ
Любви Тирсиса в угожденье
Уж сжалясь, Лила наконец
За поцелуй _один_ с бедняжки в награжденье
Содрала _пять_ овец.
Назавтра, ставши понежнее,
Не так уже скупа была.
За поцелуй _один_, с Тирсисом быв вольнее,
_Одну_ овцу взяла.
Назавтра же в промене с Лилой
Тирсис еще счастливей был:
За поцелуй _один_ все _шесть_ овец он с милой
Обратно получил.
Назавтра же была бы рада
За поцелуй один отдать
_Собачку, посошок, свирель и даже стадо_,
Но тщетно! Тирсис стал _другую_ целовать!
Между 1816 и 1818
117. ПЕСНЯ
Je vous assure {1}, что вы мне милы,
Что вас люблю de tout mon Coeur {2},
Pourquoi {3} же вы теперь унылы?
Чрез то теряю mon bonheur {4}.
Quand vous {5} со мною - мне приятно;
Блаженствую, quand je vous baise {6},
Mais quand {7} целуете обратно...
Как от того je suis bien aise! {8}
Donnez la main {9}, мой друг сердечный!
Приди в мои embrassement! {10}
Le temps {11} в сем мире быстротечно;
Лови, лови l'heureux instant! {12}
Между 1816 и 1818
1 Уверяю вас. 2 От всего сердца. 3 Почему. 4 Мое счастье. 5 Когда вы. 6
Когда я вас целую. 7 Но когда. 8 Я испытываю удовольствие. 9 Дайте руку. 10
Объятия. "Время. 12 Счастливое мгновение (франц.). - Ред.
118. ЗВЕЗДА-ПУТЕВОДИТЕЛЬ
Пылкой юности с страстями
И надежды сладкой полн,
Я направил за мечтами
В море бурное свой челн.
Скоро там... за синей далью
Скрылся берег, как туман,
И я с трепетом, с печалью
Вдруг увидел - океан!
И вдруг свод небесный, мглою
10 Весь покрывшись... засверкал!
Дождь полил с небес рекою,
Поднялся за валом вал!
Каждый миг мой челн в пучину
Погрузиться был готов.
"Ах! пошлите мне кончину!" -
Умолял я так богов.
Но напрасно: не внимали
Небеса мольбам моим -
Смерти мне не посылали,
20 Ни конца страданьям злым!
Часто в бурю, в небе мрачном,
Зрел я - некий свет мерцал,
И с надеждой в сердце страстном
К нему челн свой направлял.
Но ах! тучи вновь скрывали
Свет отрадный от меня!
Смерть и ужас вновь зияли,
Вновь был без отрады я!
Долго, долго так ужасно
30 Свод небес скрывала мгла!..
Наконец звезда прекрасна,
Я увидел, там взошла!
"Вот звезда-путеводитель! -
Глас мой внутренний сказал, -
Вот твой гений-утешитель!
Бед твоих конец настал!
Смело, смело вслед за нею
Направляй свой утлый челн:
Только сей одной стезею
40 Ты спасешь себя от волн".
Я послушал, что так лестно
Глас мне внутренний твердил,
И вослед звезде прелестной
Я с отважностью поплыл!
Вот с тех пор - исчезло горе,
И надежда вновь со мной;
И хоть челн мой еще в море,
Но уж пристань предо мной!
О звезда-путеводитель!
50 В пристань, пристань поскорей!
К милой в тихую обитель
И в объятия друзей!
Там, там счастье ожидает
Бедных странников под кров;
Там с надеждой обитает
Вера, дружба и любовь!
Между 1816 и 1818
119. МЕЧТА
Ночною уж порою,
Как шум дневной умолк,
Амуров предо мною
Явился целый полк.
"Нам до тебя есть дело, -
С улыбкой мне рекли, -
Ступай за нами смело,
Куда б ни повели".
С божками спорить сими
И вздорить я не смел,
И потому за ними
Немедля я пошел.
"Постой, не торопися. -
Один из них сказал, -
Встань здесь и наклонися".
И очи завязал!
Потом все, подхвативши,
Куда-то понесли
И, наземь опустивши,
Повязку с глаз снял_и_...
Смотрю, - вожатых скрылся
Отважный шумный рой!
Смотрю... я очутился,
Наташа! пред тобой!
1817 или 1818
120. ДОРИДА, АМУР И Я
С Доридой я остался
Намнясь наедине.
Как вдруг Амур к нам вкрался
И ранил сердце мне.
Узрев сей язвы муку,
Пришла Дорида в страх.
"Жестокий! - Зевса внуку
Промолвила в слезах. -
Почто неосторожно
И злобно так шутить?
Почто, когда не можно
Сей язвы исцелить?"
- "Напрасно унываешь, -
Сказал плутишко ей, -
Ты действия не знаешь
Еще красы своей".
1817 или 1818
121. ТРИОЛЕТ НАТАШЕ
Ах! должно, должно быть бездушным,
Чтобы Наташу не любить!
Чтоб, зря ее, - быть равнодушным,
Ах! должно, должно быть бездушным!
Я сердцу вечно был послушным,
Так как же мне не говорить:
"Ах! должно, должно быть бездушным,
Чтобы Наташу не любить!"
1817 или 1818
122. ИЗВИНЕНИЕ ПЕРЕД Н. М. Т<ЕВЯШО>ВОЙ
Прости, что воин дерзновенный,
Желая чувствия свои к тебе излить,
Вожатого не взяв, на Геликон священный
Без дарования осмелился ступить.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ах! сколько надобно иметь тому искусства -
Оттенки нежные страстей изображать,
Когда желает кто свои сердечны чувства
Другому в сердце излиять!
Но ах! Сей дар мне не дан Аполлоном,
Я выражаться не могу;
Не лира мне дана в удел угрюмым Кроном,
А острый меч, чтобы ужасным быть врагу!
1817 или 1818
123. К НЕЙ
Ах! Когда то совершится,
То, чем льстит надежды глас?
Долго ль сердце будет биться
В ожиданьи каждый час?
Скоро ль, скоро ль перестанет
Оно рваться из меня?
Скоро ль время то настанет,
Когда будешь ты моя?
1817 или 1818
124. Н. М. Т<ЕВЯШО>ВОЙ
НА ПРЕДЛОЖЕНИЕ ЕЕ, ДАБЫ Я НАПИСАЛ
СТИХИ НА НАДЕЖДУ
Ты желаешь, друг прелестный,
Чтобы я Надежду пел;
Можно ль петь, что неизвестно,
Что мне не дано в удел?
Можно ль петь, что я лишь знаю
Понаслышке от людей,
Чего в мире не встречаю,
Чего нет в душе моей?..
Если ж хочешь непременно,
Чтоб Надежду славил я,
Так почто ж, о друг бесценный,
Не вольешь ее в меня?
1817 или 1818
125. РЕЗВОЙ НАТАШЕ
Наташа, Наташа! полно резвиться
И всюду бабочкой легкой порхать,
С роем любезных подружек кружиться
И беспрестанно прыгать, играть.
Всему есть, мой ангел, час сбой! кто хочет
С счастием в мире и дружестве жить,
Тот вовремя шутит, пляшет, хохочет,
Вовремя трудится, вовремя спит.
Если ты _разнообразить_ не будешь,
_Вечное тоже_ наскучит тебе;
Ах, тогда прыгать, резвиться забудешь
И позавидуешь многим в судьбе!
Если ж желаешь иметь ты веселье
Спутником вечным, - то вот мой совет:
_Искусно мешай между делом безделье_,
Но не порхай лишь на поле сует!
1817 или 1818
126. ЛЮДМИЛА
Баллада
"Нет, не мне владеть тобой,
Ангел сердца милый;
Ты должна вкушать покой,
А я век унылый,
Лия токи слез, влачить
И, страдая вечно,
Яд и горести испить
Муки злой, сердечной.
Тебе мил не я, иной;
Страсть - да истребится,
И в душе моей покой
Впредь - да водворится;
Пусть из памяти моей
Образ твой прелестный,
Красота души твоей,
Сердцу глас известный, -
Истребится навсегда
И изгладит время, -
Нет, не буду никогда
Я для милой бремя.
Там далёко, за Днепром,
В Литве, на чужбине,
Кончу в бое я с врагом
Дни свои в кручине".
Так несчастный Миловид
Молвил пред Людмилой;
Дева робкая дрожит
И, свой взор унылый
В землю потупив, речет
Юноше с слезами:
"Ах, останься, всё пройдет,
Будешь счастлив с нами.
Не могу тебя любить,
Чтоб иметь супругом,
Но клянуся вечно быть
Тебе верным другом".
- "Ах! что в дружбе - коль любовь
В сердце уж пылает
И, волнуя пылку кровь,
Страсти возмущает?
Нет, Людмила, нет, не мне
Счастьем наслаждаться;
Мой удел - в чужой стране
Мучиться, терзаться".
И еще унылый взгляд
Бросив на Людмилу,
Он покинул отчий град,
Чтоб обресть могилу.
1817 или 1818
127. АКРОСТИХ
_Н_ет тебя милей на свете,
_А_нгел несравненный мой!
_Т_ы милее в юном цвете
_А_лой розы веснской.
_Л_егче с жизнью разлучиться
_И_ всё в свете позабыть,
_Я_ клянусь в том, чем решиться
_Т_ебя, друг мой, не любить.
_Е_сть на свете милых много,
_В_ерь, что нет тебя милей;
_Я_ давно прошу у бога -
_Ш_утки в сторону, ей-ей! -
_О_дного лишь в утешенье:
_В_ечно, вечно быть с тобой!
_А_х, свершится ли моленье,
_С_коро ли я буду твой?
17 октября 1818
Подгорное
128. <ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА К А. М. ТЕВЯШОВОЙ>
Ах! нет ее со мной! Бесценная далёко!
И я в разлуке с ней стал точно сиротой!
Брожу в унынии, в печали одинокой,
И всё мне говорит: "Ах! нет ее со мной!"
Как сладко вместе быть!.. Как те часы отрадны,
Когда прелестной я могу сто раз твердить:
"Люблю, люблю тебя, мой ангел ненаглядный;
Как мило близ тебя! Как сладко вместе быть!"
1819
129. ПРИЯТЕЛЮ
НА БРАК И. М. Т<ЕВЯШО>ВОЙ
Наконец, мой друг любезный!
Купидонова стрела
К сердцу милой и прелестной,
К сердцу Насти путь нашла!
Тщетно Настя щитом крепким
Мнила к сердцу путь закрыть;
Злой божок всегда был метким -
Он успел его сразить.
Гименей свой факел ясный
Возжжет скоро для нее
И гирляндою прекрасной
С милым спутает ее.
1819
130. ЭКСПРОМТ
Н. М. Р<ылеев>ой
Как капли свежие росы
Весною, в утренни часы,
Животворительны бывают для левкоя,
Который блекнуть стал от солнечного зноя, -
Так точно взгляд твоих очей
Отраден для души моей,
В мучительные те и тягостны минуты,
Когда страдания претерпеваю люты.
Между 1818 и 1820
131. ТОСКА
К нам возвратился май веселый,
Природа оживилась вновь:
Зазеленели холмы, долы
И распестрились от цветов.
Всё сладкой всюду негой дышит,
Ручей с приятностью журчит,
Едва листы зефир колышет,
И Филомелы глас звучит.
В полях и рощах слышно пенье -
10 Все радостью оживлены;
И все как будто в восхищеньи
От возвращения весны!
Один лишь я брожу унылый,
Во мне одном веселья нет,
И ах! не будет до могилы,
Пока сей не покину свет...
Увы! всё то, в чем я, несчастный,
Свое блаженство находил, -
Всё то, всё то, что я столь страстно
20 И с восхищением любил,
Уже не существует боле!..
О Делия! тебя уж нет!
Навек увяла ты, как в поле
Безвременно вдруг вянет цвет!
В летах, когда лишь начинают
Всю цену жизни познавать;
Когда с весельем засыпают,
С весельем день встают встречать;
Когда беспечность отдаляет
30 Заботы мрачные с тоской,
Когда всё душу восхищает
И сердце веселит мечтой, -
Узнал я Делию впервые!
О, незабвенные лета!
О, дни, любовию святые,
И вы, прелестные места, -
Где я, любовью упоенный,
Взирал на Делию мою,
Где я, любовью восхищенный,
40 Промолвил в первый раз - _люблю_;
И где она взаимно то же
Сказала, очи потупив!
О, как, о, как тогда - о боже! -
Ничтожный смертный был счастлив!
Какое в сердце восхищенье,
Какой восторг я ощущал!
Клянусь! в то самое мгновенье
И в рай бы я не пожелал!
"Весной, мой друг, когда раздастся
50 Здесь Филомелы первый глас,
Пред алтарем тебе отдастся
Моя рука в тот самый час", -
Уже мне Делия сказала.
Весны я с нетерпеньем ждал,
Как вдруг она приметно стала
Всё вянуть, вянуть... час настал -
И наконец - "о друг сердечный!
Прости, - сказала мне она, -
Прости, но верь, что не навечно:
60 Другая есть еще страна, -
Где ни страданья нет, ни муки,
Где мы соединимся вновь
И где не будет уж разлуки,
Где вечно царствует любовь".
. . . . . . . . . . . . . . .
Уж возвратился май веселый,
И в роще раздается глас
Весну поющей Филомелы -
Увы, настал урочный час,
70 В котором Делия мечтала
Меня блаженством подарить,
Тот час, в который завещала
Себя со мной соединить!
О боги! милой прорицанье
Спешите совершить скорей!
Мне без нее сей мир - изгнанье,
Мне только жизнь мила при ней.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Всё восхищается весною,
80 Природа всё животворит!
Один, один лишь я с тоскою!
Один лишь я от всех забыт!..
Увы! когда ж я перестану
Крушиться так, как я крушусь?
Ах! скоро ль, скоро ль я увяну
И с Делией соединюсь?
Когда в тот край, о боги хладны!
Меня переселите к ней,
Где обретет приют отрадный
90 Усталый странник жизни сей?!
Между 1818 и 1820
132. ВОЛЬНЫЙ ПЕРЕВОД ИЗ САФО
Блажен, как бог, кто слух вперяет
В приятный, нежный голос твой,
Улыбку нежну замечает
И восхищается тобой.
По жилам смертный хлад струится,
Когда увижу я сие,
Уста немеют, взор мрачится,
И бьется сердце вдруг мое.
То мраз во мне, то пламенею,
Не помню вовсе сам себя,
В смятении горю, бледнею...
Дрожу... и замираю я.
Между 1818 и 1820
133. К И. А - ВУ
(В ОТВЕТ НА ПИСЬМО)
Напрасно думаешь, что там
Светильник дружбы угасает,
Где жертвенник любви пылает;
Напротив, друг мой! фимиам,
Тем сердцем дружбе приносимый,
В котором огнь неугасимый
Любви горит уж навсегда, -
Не перестанет никогда
С сугубой ревностью куриться;
10 Любовью всё животворится.
И из чего, скажи, ты взял,
Что твой сопутник с колыбели
Любить друзей уж перестал?
Иль в нем все чувства онемели
И он, как лед, холоден стал?
Мой друг! так думаешь напрасно;
Всё тот же я, как прежде был,
И ничему не изменил;
Люблю невольно, что прекрасно;
20 И если раз уж заключил
С кем дружества союз я вечный,
Кого люблю чистосердечно,
К тому, к тому уж сохраню
Любовь и дружество, конечно,
И никогда не изменю.
А потому и будь покоен,
Коль дорожишь ты мною так;
Тебя, мой друг, полюбит всяк,
Ты дружбы каждого достоин.
30 Что ж я молчал - тому виной
Не дружбы нежной охлажденье,
Как уличаем я тобой;
Но, так сказать, себя забвенье
Любви в счастливом упоенье.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
Так, друг мой, так, и я стал жрец
У алтаря Киприды милой;
И что бы ни было... счастливый
Или несчастный мне конец,
40 Я не престану неизменно
Отныне жертву приносить
Своей богине повседневно.
Ах! можно ль, друг, и не любить?
Любовь есть цель всего созданья!
Но пусть по-твоему - мечтанье,
Мгновенный призрак, легкий сон;
Пусть сон... я буду им доволен,
Я буду счастлив, хоть неволен,
Лишь только б продолжился он!
50 . . . . . . . . . . . . . . .
Да и когда же предаваться
Мечтам, мой друг, как не теперь, -
Лишь только в юности, поверь,
Мы ими можем наслаждаться;
А юность, друг, стрелы быстрей
За каждым вслед летит мгновеньем!
Летит - и мчатся вместе с ней
Мечты, утехи с наслажденьем.
За ними старость прибредет,
60 А вместе с нею и кручины,
Чело покроют всё морщины,
Унынье дряхлость наведет,
Настанут, друг мой, дни угрюмы,
Встревожат сердце мрачны думы,
Любовь и места не найдет.
Итак, доколь еще есть время,
Живи в веселье и люби;
Не почитай любовь за бремя
И даром время не губи.
Между 1818 и 1820
134. БОГАТСТВО
(Из Анакреона)
Если бы возможно было
Нам богатством жизнь продлить,
Я бы стал тогда всей силой
Злато и сребро копить;
И по общему закону,
Когда б смерть ко мне пришла,
Не жалея миллиону,
Чтоб еще пожить дала,
Я старался б откупиться;
Но когда сего нельзя,
Так почто ж и суетиться
И тревожить так себя?
К чему злато за замками,
Накопивши, сохранять?
Не приятнее ль с друзьями
В пирах время провождать?
Иль прелестницы прекрасной
Прильнув к розовым устам,
Тая в неге сладострастной,
В счастье равным быть богам?
Между 1818 и 1820
135-137. ЭПИГРАММЫ.
1
"Вчера комедию мою играли;
Что, какова она?"
- "Должна быть страх дурна!"
- "Того не может быть: ведь вовсе не свистали!"
- "Да потому, что все дремали".
2
"Ты знаешь Фирса чудака;
Зачем он головой кивает?"
- "От пустоты она уж так легка,
Что и зефир ее качает".
3
Узрев, что Слабоум, сын сельского попа,
Как будто дельный, вдруг столь важным стал лицом,
Кто будет столько прост, чтобы сказать потом,
Что своенравная фортуна не слепа!
Между 1818 и 1820
138. РОМАНС
Как счастлив я, когда сижу с тобою,
Когда любуюся я, глядя на тебя,
Твоею милою, любезной красотою...
Как счастлив я!
Как счастлив я, когда ты, друг мой милый,
Свой голос с звуками гитары съединя,
Поешь иль песенку, или романс унылый, -
Как счастлив я!
Как счастлив я, когда умильным взором,
Прелестный, милый друг, ты подаришь меня
Иль обратишься вдруг ко мне ты с разговором, -
Как счастлив я!
Как счастлив я, когда ты понимаешь
Из взора моего, сколь я люблю тебя,
Когда мне ласками на ласки отвечаешь,
Как счастлив я!
Как счастлив я, когда своей рукою
Ты тихо жмешь мою и, глядя на меня,
Твердишь вполголоса, что счастлива ты мною, -
Как счастлив я!
Как счастлив я, когда вдруг осторожно,
Украдкой ото всех целуешь ты меня.
Ах, смертному едва ль так счастливым быть можно
Как счастлив я!
1819 или 1820
139
В сей долине _вечных слез_
Незабудочки лазурны
И кусточки вешних роз
Вкруг печальной вьются урны.
И унылый кипарис
На сей памятник плачевный
Шумной ветвию навис...
С ранним утром ежедневно
Я сюда с тоской хожу
И в душе своей угрюмой
Счастье прежнее бужу
О прошедших благах думой;
Но оно уж не проснется -
Мертвый сон его сковал,
И друг сердца моего
На призыв не отзовется.
<1820>
140
Желать чинов, кто славой волен,
А я быть знатным не хочу,
Колечком буду я доволен,
Когда от милой получу.
Пусть воин в поле страх наносит,
Пускай и лавры <нрзб.> на него, -
Колечко миленькой кто носит,
Тот верно счастливей его.
Короны блеском ослепленны
Пускай завидуют царям,
А я за царство всей вселенной
Колечка милой не отдам.
Колечко дух мой утешает,
Колечко счастье мне дарит
И всё на свете заменяет,
Коль на руке моей блестит.
Коли фортуна наградила,
Пускай те в золоте блестят.
Колечко мила подарила -
Я с ним и в бедности богат.
ОТРЫВКИ, НАБРОСКИ, ПЛАНЫ
141
Надежда! Наконец
С тобой навек расстаться
Определил творец!
Прости ж, прости ж навечно,
И знай, о друг сердечный,
Звенит уж колокольчик!
Прости! всему конец.
Между 1816 и 1820 (?)
142
Коль пред тобой стою,
В восторге утопаю,
Твое дыханье пью;
В разлуке же вздыхаю,
Томлюсь, грущу, <то>скую
И в скорби утешенья
Нигде не нахожу.
Между 1816 и 1820 (?)
143. К ЦИНТИИ
(Элегия из Проперция)
К чему тебе убирать чело твое иноземными прикрасами
И прикрывать легкими складками флера цеосского?
Увлажнять власы твои благовониями восточными
И жертвовать, не стыдясь, роскоши стран полуденных,
И, выставляя украшения покупные,
Не ослеплять нас единственно твоими собственными красами!
Ах! не приноси постыдных жертв роскоши.
Поверь мне, любовь, любовь ненавидит искусство...
Взгляни, Цибелла украшает себя единствен<но>
собств<енным> своим блеском.
Как повязка небрежно наброшена на руке ее!
Древо на скале бесплодной произрастает в вящей красе,
И волна более прельщает нас в своем естественном стремлении.
Тишина не украшает лона своего, как единств, сокров. морей,
И не искусство наставляет концертам певцов пернатых.
Когда Кастор-Поллукс преисполнился нежного исступления.
Похитил Фебу и сестру ее Гелаиру,
Когда прекрасный Аполлон негде оспаривал сердце
Нимфы Марпессы у ее победителя,
Когда Пелопс достигал свою легкую любовницу,
Остановив стремление ее вверх <нрзб.> кругом,
То <нрзб.> его красота показывала соперникам его цвета,
В которые Апеллес омачивал свои кисти.
Ни злато, ни сафиры не составляли его оружий,
Одна чистая стыдливость составляла все его краски.
И ты, Цинтия, если хочешь всегда нравиться очам моим,
То украшай себя всей естественною прелестью любви.
[Смотри] когда твоя соединенная красота
Вздыхает нежно на лютне Аонии,
Пение, которое, будучи то высокое, то замысловатое,
Самой Палладе служит поучением и привлекает Венеру.
Ты, которая всегда будешь благословенна мной,
Беги роскоши, обижающей красу, которой глупая
гордость завидует.
<1821>
144
Как _солнце_ ни блестит и как оно ни светит,
Но _пятна_ Астроном
И в нем, -
Коль телескоп хорош, - приметит.
-----
Кто б ни был ты: служитель алтарей,
Иль раб во вретище, иль властелин в порфире,
Друг человечества, или злодей,
Герой, которого трепещут в мире, -
Ах! и тебя сей жребий не м<инует>.
1821 (?)
145
Приветствую тебя, отечество Вадима,
С младенчества певцу любезная страна,
Приветствую тебя, о славная страна!
Свободы колыбель, отечество Вадима.
1821 (?)
146
Вотще в различные рядим его одежды;
Пускай, пускай зовем его царем своим
И, полные в душе обманчивой надежды,
Мним счастья в храм войти, руководимы им!
Пусть будет в жизни он нам спутник неразлучный;
Всё так, всё хорошо, но только в книге скучной
Я уважаю ум, - но, истиной пленен,
Скажу: блаженней всех, кто мене всех умен.
1821 или 1822 (?)
147. <НАБРОСОК ПЕРЕЛОЖЕНИЯ
"СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ">
Они под звуком труб повиты,
Концом копья воскормлены, -
Луки натянуты, колчаны их открыты,
Путь сведом ко врагам, мечи наточены.
Как волки серые, они по полю рыщут
И - чести для себя, для князя славы ищут.
Ничто им ужасы войны!
В душе пылая жаждой славы,
Князь Игорь из далеких стран
К коварным половцам спешит на пир кровавый
С дружиной малою отважных северян.
Но, презирая смерть и пламенея боем,
Последний ратник в ней является героем.. .
1821 или 1822 (?)
148. СОФЬЕВКА
Описательная поэма Ст. Трембецкого
1. <ПРОЗАИЧЕСКИЙ ПЕРЕВОД>
Милая взорам и оживленная многочисленными {1}
дарами природы,
Приветствую тебя, страна, текущая млеком и медом.
На твоих лугах множество ветроногих прядает
со ржанием,
Твои пажити утучняют рослых волов,
Баран, которого твои травы откормили,
Тяжесть хвоста его должны двигать колеса.
Семена, вверенные сочным твоим недрам,
В приращении уподобляются жатвам вавилонским.
Чернеются плодородные твои бразды, но земля твоя
Промокла кровью, утучнена растерзанными телами.
Досель еще недра твои, раздертые сохой поселянина.
Указывают зубы слонов и остатки персов. {2}
В сих набегах, познанная иноземцами,
Страна сия шестнадцать раз переменила властелинов.
В ней жестокие битвы Азии с Европой.
В ней подданный боролся с властителем.
И так нивы превратились в степи и в травы, не знающей косьбе (?)
Умножились ужасною змеею, с <нрзб.> Пифону.
В последние времена, хоть не было явной войны,
Удручал Украину неспокойный мир:
То набеги Сечи, то татарских орд.
Всегда над главою висели изменнические стрелы, копья, мечи;
Дикие племена внутри, частые возмущения, враждующий сосед {3}
Принуждали больных жить вдалеке;
Правитель богател, а властит<ель> града
Как милость получал часть своего доходу.
Екатерина, бессмертная своими делами,
Уничтожив разбои Сечи и Крыма.
С тех пор только всякий обеспечен в своей власти,
Живет под защитою вооруженного Закона, свободный от напасти.
Изгнали варварство, дела приняли другой вид,
И плодородная земля есть тем, чем быть должна.
Ныне сии питающие (?) поля манят к себе.
Чрез гостеприимное море тысячью кораблей
Воскресла Одесса! меняет на злато
Плод земли, орошенный потом оратая.
Вследствие мудрого правления некогда пренебреженные селы
Перерождаются по примеру английских и италианских,
И граждане прилежно трудятся.
А как древо Юпитера в Додонских лесах,
Так Потоцкий возвышается пред другими:
Воспоминать предков его излишним было бы трудом, -
И кто с этим родом сравнится заслугами?
И что он сделал для отечества и для своих соотчичей -
На особенной хартии предам потомству.
Ныне занимает меня единственно описание,
Откуда взялось имя Софьевки и для чего оно славно?
Турок, наделяющий чумою.
Однажды дали знать, что народ собрался у с соболезнованием,
Жалуясь, что один зверь разоряет пасеки, пчельники,
Другой пойманных агнцев испил невинную кровь,
Тот класы Цереры пожрал и вытоптал.
Собрали псарню, готовы кони,
Юношество, жаждущее опасностей, подает знак к охоте,
Спешат в поле, едва сняли смычки.
Лай псов; звук рогов охотничьих вторят леса.
Сам хозяин спешит на глухую тропу между скал,
В сие время пущенная стрела пронзила ему грудь.
Когда хотел найти убийцу и оглядывается кругом, стоная,
Маленький охотник {3} плавал в воздухе с милою улыбкою.
Говорит: "Не жалуйся; это дружественная язвь;
Для довершения твоего счастия она нанесена тебе.
Ты имеешь почести, имеешь несметные сокровища,
Имей же и ту, которая приятностию равняется с моею матерью.
Где Сельница с Тульчинкой изливают чистые струи свои,
Гимен соединит участь твою с Софьей.
Ты назовешь сим именем место, где я показался тебе,
Чтобы по сей причине навеки его прославить.
А в дополнение должной мне жертвы
Перемени в великолепные сальг ужасные сии овраги.
Для сооружения я помогу тебе моими руками,
Проведу первые черты острием моей стрелы.
Здесь, где амфитеатром возвышаются горы,
Поставь жилище для нашей подруги Флоры,
Далее великолепный ряд коринфских колонн -
Пусть, поддержав храм любимицы Вертумна,
Несет она неблагодарного, ее благодарившего (?) даром,
Будут гнутые ветви осеннею тяжестию.
Там, где ты будешь забавляться с твоими детьми,
С сокровенною пышностью рассыпь сельские хаты;
Остальное отдал бы твоей воле, если поставишь напереди
Истукан Минервы - покровительницы твоего роду.
Высоким своим достоинством он обязан Палладе;
Она вам помогает в боях и советах.
А как сие условие делается между нами на охоте,
И как дщерь Латоны есть богиня ловитвы,
Сделаешь озеро, в которое излиянные воды Вильчи,
Может носить название зеркала Дианы.
Сделай или нет - сделай, что тебе угодно,
Боготворение упрямой девственницы для меня хладно";
Рек и, поостри стрелы на кровавом камне,
Устремился парить над херсонесскими, валами.
Эти условия добрая {4} вера повелевает исполнить,
И оттого дано Софьевке бытие и привлекательность.
Из раздробленных скал соорудив правильные склады,
Воззвали на них обитать заморские дрияды.
Ноздреватые плиты, дающие отпор стали,
Превратились в колоссы и в изображение богов.
Труды твои бесконечные, и всякую весну
Прибавятся какие-нибудь достопамятные украшения.
Слава сих мест, неизвестных в прежние лета,
Наполняет окрестные страны.
Но не довольно слышать о сем, и взоры, избалованные Тульчином,
Горят нетерпением осмотреть оные.
Здесь, находя предметы, знаменитые во всех отношениях,
Всё посредственное кажется противно вкусу.
Лечу, не слезая с утружденного коня,
И когда запах Софьевки окружит меня,
Взоры мои повсюду пленяются новым творением.
Это утешает меня, другое забавляет, иное восхищает.
Обиженные прежде горы осенились принесенными издалека лесами,
Где между отечественными деревьями помещены
Произрастания Ливана, Атласа и Антиподов.
1 _Незачеркнутый вариант над строкой_: богатыми. - Ред.
2 Война сына Дария.
3 _Над строкой_: Амур. - Ред.
4 _Незачеркнутый вариант над строкой_: теплая. - Ред.
2. <НАБРОСОК СТИХОТВОРНОГО ПЕРЕВОДА>
Дарами щедрыя природы оживленна,
Приветствую тебя, страна благословенна,
Точащая из недр млеко и чистый мед!
Ты для оратая даешь сторичный плод;
Луга цветущие, дыша благоуханьем,
Всегда оглашены коней ретивых ржаньем;
На тучных пажитях дебелый бродит вол,
И овцы, прядая, пестрят зеленый дол!
[Но кровью тучная земля твоя упилась]
Но плодородная земля Украйны милой
Промокла кровию, могилой
[Необозримые, златящиеся нивы
Волнует ветерок прохладный и игривый]
[Но плодородные бразды земли прекрасной
Напоминают нам про жребий твой несчастный]
О сколько раз тебя свирепая война
Но трупами сынов сраженных утучнилась
И кровью <нрзб.> душа твоя упилась
[Прелестный край!
Душа летит <к тебе?>
Земля прекрасная]
Досель раздертая [оратая] сохой поселянина
Ее земля
Земля свободных Козаков
Вдруг выкажет [останки]
Иль зубы белые слонов
1821 или 1822 (?)
149
[Вечернею порою,
Склоняясь над ружьем,
Стоял солдат с тоскою
На вале крепостном.]
По небу голубому
Плыл месяц молодой;
По валу крепостному
Вдоль ходит часовой.
[Мундир Преображенский
Стан стройный обхватил.]
Вокруг мгновенный трепет
И шелест парусов,
Невы невнятный лепет
И крики рыбаков...
[Томится чем-то дивным
Душа моя давно.]
Шумит река. Но войн
Не слышит плеску волн
И бродит, неспокоен.
Сердечной думы полн.
[Луч месяца трепещет
На шпице крепостном,
Огонь восторга блещет
На воине младом.]
Луч месяца играет
На трепетных струях,
Огонь души пылает
У воина в очах.
С волненьем обычайным,
Отрадою дыша,
Томится чем-то тайным
[Высокая] душа.
[Грудь юного в волненьи,
Роятся и кипят]
Безмолвие в природе,
Но в <нем> волнует кровь
И к правде и к свободе
Священная любовь.
Кипят в нем и роятся
Высокие мечты
И вылететь стремятся,
Как будто из тюрьмы.
Свое предназначенье
Узнав в тиши ночной,
"Не это ль вдохновенье?" -
Рек воин молодой.
Кто ж был сей <несравненный>
Сей дивный часовой?
Певец наш вдохновенный,
Державин молодой.
1821 или 1822 (?)
150. <ОЛЬВРОВН И РУСЛА>
(Отрывок)
На дальных берегах чужбины
Он девять месяцев разил
Иноплеменные дружины
И их зеленые равнины
Невинной кровию багрил.
Непостоянство бурной влаги,
Пучины грозные морей,
Ни блеск сверкающих мечей
Не охлаждали в нем отваги.
Владыки чуждые пиры
В нагорных замках нам давали,
Несли с покорностью дары,
Свои услуги предлагали
И, трепеща постыдных уз.
Постыдной данью покупали
И дружбу нашу и союз.
Успехами надменный сими
И славы жаждущий Иснель
С друзьями храбрыми своими,
Прибрежных к трепету земель,
Приготовлялся к битвам новым...
Однажды пред костром дубовым,
На почерневшем сидя пне,
Вечерних сумраков порою,
Задумчиво склонясь главою:
"О царь певцов! - сказал он мне, -
Почто столь долгое молчанье?
Почто, почто в очарованье
Ты не приводишь, скальд младой,
Души тоскующего друга
И в повести своей живой
Преданий древности седой
Нам не расскажешь в час досуга?
Отчизны милая страна
Ольбровна именем полна,
Но кто он был - Иснель не знает..."
- "Под камнем сим, - был мой ответ, -
Сей храбрый витязь почивает
С подругой нежной юных лет!
Дубравы Скании дремучи
Гремели дел его молвой:
Вскипев отважною душой,
Пятнадцать раз Ольбровн могучий
Медведей лютых низлагал
Своею сильною рукою
И их свирепство укрощал
Перед трепещущей толпою.
Пятнадцать раз его стрела
Паренье дерзкого орла
Внезапно с жизнью пресекала
И от туманных облаков
При кликах радостных стрелков
На дол зеленый повергала.
Но в те лета, когда любовь
Кипящую волнует кровь,
Когда всё дышит негой сладкой,
Как роза пышная весной,
И сердце юное украдкой
Подруги ищет молодой, -
Один Ольбровн не ведал страсти,
Лишь он был долго чужд цепей,
Не знал любви волшебной власти,
Не ведал прелести очей...
Однажды с Руслою прекрасной
Он встретился в лесной глуши;
Взглянул - и огнь любови страстной
Свободу заменил души...
С тех пор он каждый день с зарею
Из мрачной глубины лесов,
При громком лае серых псов,
Перед красавицей младою,
Чтоб приобресть ее любовь,
Являлся с дикою козою
Или со шкурами волков.
"Суров и горделив доныне, -
Так наконец он ей сказал, -
Дни одинокие в пустыне,
Как сирота, я провождал.
Любви томления приятны,
И нега чувств души младой
Ольбровну были непонятны...
О Русла, друг прекрасный мой,
Очей прелестных пылкий пламень
Ты в душу мне перелила,
Ты в сердце претворила камень,
Ты мне почувствовать дала,
Ты воскресила мою младость..."
<1822>
152
Любимец и любитель муз
Предназначенью не изменит.
1822
153. <ПЛАН И НАБРОСКИ ТРАГЕДИИ "МАЗЕПА">
<ПЕРЕЧЕНЬ ДЕЙСТВУЮЩИХ ЛИЦ>
Мазепа. Гетман Малороссии. Угрюмый семидесятилетний старец. Человек
властолюбивый и хитрый; великий лицемер, скрывающий свои злые намерения под
желанием блага к родине.
Галаган. Полковник. Человек обыкновенный.
Зеленский. Иезуит. Друг Мазепы.
Орлик. Генеральный писарь. Хитрый честолюбец.
Кочубей. Мстительный человек.
Любовь. Жена его. Твердая и благородная женщина.
Матрена. Дочь их. Любовница Мазепы. Пылкая девушка.
Искра. Полтавский полковник, свояк Кочубея.
Святайло. Духовник Кочубея |
Глуховец. Писарь Кочубея } Друзья
Яковлев. Перекрест Кочубея. }
Чуйкевич. Свояк Кочубея |
Чечель. Полковник, преданный Мазепе. Отчаянная голова.
Войнаровский. Племянник Мазепы. Пылкий, благородный молодой человек.
Скоропадский |
Апостол } Преданные Петру полковники.
Чарныш |
Полуботко. Молодой человек, пылающий любовью к родине и благу
соотечественников, решительный козак. Гордый и благородный человек.
Вельяминов-Зернов |
Ломиковский. Генер. обозный |
А. Гамалея. Генер.есаул } Судьи, друзья Мазепы.
Кенигсек. Есаул, |
начальник артиллерии |
Козаки. Сердюки. Русские солдаты.
ХАРАКТЕРИСТИКИ ПЕРСОНАЖЕЙ
Для Мазепы, кажется, ничего не было священным, кроме цели, к которой
стремился: [старость даже самое коварство] ни [дружество и] уважение
[близких], ни уважение, оказываемое ему Петром, ни самые благодеяния,
излитые на него сим великим монархом, ничто не могло отвратить его от
измены. Хитрость в высочайшей степени, даже самое коварство почитал он
средствами, дозволенными на пути к оной.
Орлик - хитрец, представляющий при случае Мазепу преданным Р<оссии>.
<ПЛАН ТРАГЕДИИ И СХЕМЫ ОТДЕЛЬНЫХ СЦЕН>
1
Пролог. Пиршество в Москве у Петра. Спор его с Мазепой. Мазепа получил
оплеуху.
I. Сцена. Мазепа ожидает Зеленского. Приход его, тайная их беседа.
II. Сцена. Пиршество у Мазепы. Он старается напоить полковников и
выведать их мысли; он намекает о своем намерении отложиться от москалей;
Кочубей не может скрыть своей радости. Мазепа примечает ее.
III. Сцена. Кочубей открывается Искре о намерении своем донести на
Мазепу и тем отомстить ему. Они наконец соглашаются.
IV. Сцена. Кочубей с женою ожидают кого-то. Стук у дверей. Входит поп
Святайло; сцена с ним. Проклятие дочери.
V. Сцена. Мазепа приводит в движение пружины свои. Беседа его с
Войнаровским.
VI. Сцена. Собрание у Кочубея врагов Мазепы; он отправляется в Москву.
Мазепа при конце своего намерения вдруг узнает от дочери Кочубея, что
существует против его заговор, что Кочубей донес на него через дочь
Кочубея. Известие подтверждается неизвестным. Смятение.
VII. Суд над Кочубеем и Искрою. Сцена дочери с отцом. Просьбы ее к
Мазепе пощадить отца. Казнь их.
VIII. Взятие Батурина. Лагерь под Полтавой.
IX. Мазепа в Бендерах. Смерть его. Разговор запорожцев и сердюков.
2
I. Матрена Кочубеева в темнице у отца, она пришла освободить его. Тот
проклинает ее. Казнь.
1. Разговор запорожцев.
2. Сцена ее с Мазепой. Она теряется рассудком.
3. Кочубеева при ешафоте или при могиле отца. Мазепа проходит. Она в
помешательстве ума принимает ешафот за алтарь; и просит Мазепу обвенчаться.
Смятение Мазепы. Она пляшет вокруг ешафота и поет. Ее схватывают. Лагерь
Мазепы. Разговор Мазепы и Войнаровского. Он получает известие, что Кочубеева
скрылась. Выступленье. Песни. Начинается буря; Днепр волнуется. Молния
сверкает часто, и гремит гром, на возвышении появляется Кочубеева. Монолог.
Она бросается в Днепр.
Слепец-бандурист поет песню Мазепы.
Злоумышленники у Мазепы. Привозят Кочубея; Мазепа один борется. Суд.
<НАБРОСКИ МОНОЛОГОВ И РЕПЛИК>
1
Царь Алексей был счастлив на министров
И им одним поистине обязан
Всей славою правленья своего.
Что б сделал он без мудрости бояр.
Морозов был царю небесный дар!..
Молчи! Ты лжешь... бессмысленной хулою
Великих дел мной чтимого отца
Ты не меня ль превознести желаешь... {*}
Не думал я найти в тебе льстеца...
Ты чаще всех со мною споришь, дядя,
И чаще всех ты досаждаешь мне,
Так иногда, что, гнев свой не скрывая,
Бранюсь с тобой, а после посмотрю,
И вижу я, что, правду обожая,
Лишь предан ты отчизне и царю.
За истину я дяде благодарен,
Скажи же мне с обычным беспристрастьем,
Что доброго в деяниях отца
И в собственных по правде ты находишь?
{* Вариант автографа: "Ты не Петра ль превознести желаешь..."}
2
Князь Меншиков прислал меня из Польши
С известием, что Карл идет на Русь
И хочет быть зимой еще в Москве.
3
Что ты задумал, хитрый Мазепа,
Что ты замыслил, гетман седой?
4
Враждою тайною себя я не унижу
Пусть тайный соверша союз
5
Оставь меня! Я здесь молю:
Да всеблагое провиденье
Отпустит деве преступленье,
Что я тебя еще люблю.
Молю: да ненависть заступит
Преступной страсти пламень злой, -
И честь, и стыд, и мой покой
Ценой достойною искупит.
6
С самопалом и булатом,
С пылкой храбростью в сердцах
Смело, други! Брат за братом
На лихих своих конях!
Смело грянем за свободу,
Оградив себя крестом;
Возвратим права народу,
Иль со славою умрем!
Пусть гремящей быстрой славой
Разнесет везде молва,
Что мечом в битвах кровавых
Приобрел козак права!
Смело, други! В бой свирепый!
Жаждет битвы верный конь.
Смело, дружно за Мазепой
На мечи и на огонь.
1822
154
Ты, Глинка, прав - и твой совет
На мудром опыте основан;
Но пусть чернит поэта свет:
Уж я давно разочарован,
И заблуждений прошлых лет
В душе увял минутный цвет...
Я славою не избалован,
Но, к благу общему дыша,
К нему от детства я прикован,
<К нему> <ле>тит моя душа
. . . . . на звучной лире.
1822 (?)
155. <НАБРОСКИ АЛЬБОМНОГО МАДРИГАЛА>
Меня с тобою познакомил
Неоцененный твой альбом.
[Дивлюся вкусу твоему]
Люблю любовь твою к искусствам
[Давно] завидую уму
И [благородным сердца] чувствам.
И пылкости прекрасных дум.
Дивлюсь души прекрасным чувствам.
Хвалю твой просвещенный ум.
1822 (?)
156
Долго ль, други, рабствовать нам.
Утомленная враждой,
Вся Украина ждет покою!
Жаждут мира все душой.
1822 (?)
157
Повсюду вопли, стоны, крики, {1}
Везде огонь иль дым густой.
Над белокаменной Москвой {2}
Лишь временем Иван Великий {3}
Сквозь огнь, сквозь дым и мрак ночной
Столпом огромным прорезался
И, в небесах блестя челом,
Во всем величии своем {4}
Великой жертвой любовался.
1822 или 1823
1 Далее было в автографе ПД: Везде над белою Москвой
2 Далее было в автографе ЦГАОР: Как туча ходит дым густой
3 Вариант автографа ПД: Из хаоса Иван Великий
4 Вариант автографа ЦГАОР: И в изумлении немом
158
Была уж ночь, когда я подходил
К Кирилловой обители пустынной;
Средь ясных звезд по небу месяц плыл
Там, где убийство тиран совершал
В Александров <нрзб.>
На Ирине свой брак Иоанн пировал
Там, где убийства тиран совершал
1822 или 1823 (?)
166
Вы снисходительны, я знаю:
Порука мне - ваш милый взор;
Я с вами от души болтаю,
Простите вы сердечный вздор...
1823
167
Я помню вас, мои друзья,
Я помню вас, друзья свободы,
И дикой родины суровые края,
Жилище бурь и непогоды.
1823
168-169. <НАБРОСКИ ПЕРЕВОДОВ ИЗ МИЦКЕВИЧА>
1
<СВИТЕЗЯНКА>
Что за девица прелесть красою,
Что за прекрасный юноша с ней?
Вместе из бору поздней порою
Идут при свете бледных лучей.
Парню - малины в дар из кошницы,
Парень - цветочки ей для венка.
Верно, любовник он той девицы,
Верно, подруга парню она.
Поздней порою в час полунощи,
Верно, свиданье там у ручья.
Парень - охотник соседственной рощи.
Кто ж эта дева - не ведаю я.
Спросим: откуда? - тщетно, напрасно;
Где пребыванье - бог весть о том;
Как на болоте пламень неясный
Вспыхнет - и быстро погаснет потом.
"Дело ль быть скрытной, дева младая,
Скоро ли будет тайне конец?
Другу откройся, прошу, умоляю,
Родом откуда, кто твой отец?
Минуло лето, листья поблекли,
Ветр их со свистом носит в полях,
Села и рощи от дождика взмокли,
Холод осенний дышит в лесах.
Робкою серной к бору сырому
Или как призрак бродит ночной.
Лучше, поверя другу младому,
Лучше останься, дева, со мной.
Там, на полянке, в роще дубовой,
Хата простая близ ручейка,
Всё в ней с избытком будет готово:
Овощей, дичи и молока".
"Стой, удержися, - дева вещает, -
Помню, твердил мне порою отец:
Голос мужчины - душу пленяет,
В сердце коварный кроется льстец.
Я от природы с робкой душою,
Что, если бросишь в чуждой стране?
Может, была бы дева твоею,
Если б ты верен вечно был мне".
Юноша клялся, клялся ужасно,
Горсть ухвативши хладной земли;
Месяц блеснул из тучи неясно,
Гром прокатился глухо вдали.
[Бойся нарушить, юноша милый,
Клятву ты эту дал навсегда,
Кто ей изменит, ее за могилой,
И здесь и повсюду]...
2
<ЛИЛИИ>
Жена грех тяжкий сотворила:
Молодка мужа умертвила
И погребла его в леску,
При ручеечке, на лужку.
Курган цветами засевала
И, засевая, припевала:
"Растите так вы высоко,
Как муж зарыт мой глубоко;
Цветите розы и растите,
10 Растите долго и цветите..."
Окровавленная потом
Преступница - бегом, бегом -
Чрез пни, суки и через кочки,
Чрез горы, долы, ручеечки!..
Порывный в поле ветр свистит,
Темно и хладно средь долины,
Кой-где ворона прокричит
Или раздастся крик совиный.
Окровавл_е_нная бежит
20 Со страхом вдоль лесной опушки;
Спустилась в дол, где старый бук;
Вот в лес, к пустынника избушке -
И в двери ветхие стук-стук!
"Скажи святыми мне устами,
Что делать бедная должна,
И чем спасусь пред небесами?
На муки все готова я,
На тяжкий пост, на бичеванья,
Лишь только б тайна злодеянья
30 Упала навсегда с меня!.."
- "Жена! - ей отвечает старый; -
Тебя убийство не страшит,
Но мучит страх достойной кары,
И сердце ужас бременит.
Иди ж себе и будь в покое,
Откинь напрасную боязнь:
Пребудет тайной дело злое
И не близка преступной казнь.
Так суждено творцом издавна:
40 Что жены сделают не явно -
Одним мужьям то знать дано,
А муж твой спит в земле давно".
Таким довольная ответом,
Бежит преступница домой;
Бежит чрез лес - и пред рассветом
Узрела пышный терем свой.
Ее детей кружок унылый
Перед воротами стоит:
"А где наш тятя, тятя милый?" -
50 Навстречу матери кричит.
"Кто? Тятя ваш?.." Но замер голос,
На голове стал дыбом волос,
Не знает, что сказать детям...
"Он едет, дети! едет к нам...
Беги скорее, все в тревоге,
Беги, Демьян, я слышу стук...
Там пыль клубится по дороге...
Там конский топот, крик и гук.
Беги за рощу в лес густой:
60 Не гости ль едут в терем мой?"
Вот пыли облака густые;
Всё ближе, ближе... Чрез лесок
Вот едут, скачут вороные,
Вот вправо, влево - на мосток...
Сребром и златом блещут платья,
Мечи булатные блестят
И в золотых ножнах гремят -
То в гости к брату скачут братья...
"Невестка, здравствуй!.. Где же брат?"
70 "Где брат? где брат? Где муж <мой> милый?..
Давно уже <он> взят могилой..."
- "Когда и где?" - "В чужой стране
Погиб несчастный на войне".
"Поверь, то вздор, невестка, явный;
Война окончена с врагом,
И невредимый с битвы славной
Брат возвратится в отчий дом".
Жена от страху побледнела,
Затрепетала и замлела...
80 И вот без чувств упала вдруг;
Тревожно, робко взоры водит:
"Где он? где труп? где мой супруг?.."
Но вот опять в себя приходит;
В восторге, будто вне себя:
"Скажите мне, скажите, братья,
Когда дождуся мужа я?
Когда, когда в свои объятья
Я заключу, мой друг, тебя?"
. . . . . . . . . . . . . . .
90 . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .
-----
Затрясся в основанье храм,
Ужасно стены затрещали,
И своды, рухнув пополам,
Загрохотавши, вдруг упали...
На той земле цвесть розы стали,
И цвесть так стали высоко,
Как муж зарыт был глубоко...
Между 1822 и 1824
170. <ПАРТИЗАНЫ>
В лесу дремучем на поляне
Отряд наездников сидит.
Окрестность вся в седом тумане;
Кругом осенний ветр шумит,
На тусклый месяц набегают
Порой густые облака;
Надулась черная река,
И молнии вдали сверкают.
Плащи навешаны шатром
10 На пиках, в глубь земли вонзенных;
Биваки в сумраке ночном
Вокруг костров воспламененных!
Средь них толпами удальцы:
Ахтырцы, бугцы и донцы.
Пируют всадники лихие,
Свершив отчаянный набег;
Заботы трудны боевые,
Но весел шумный их ночлег:
Живой беседой сокращают
20 Они друг другу час ночной,
Дела вождей страны родной
Воспоминаньем оживляют
И лес угрюмый и густой
Веселым пеньем пробуждают.
[На гибель, враг, пришел ты к нам...
Наточены ли сабли ваши,
Навострены ли пик концы
Приятен [шумный] радостный ночлег,
Но веселей с врагами встреча,
30 На них нечаянный набег
Иль неожиданная сеча
Как не любить друг друга нам,
Что веселее жизни нашей
Пируйте, други, праздный час
Вину и дружбе посвящайте,
Ждет снова завтра битва вас
Чрез лес, чрез дол и топкий мох
Летим к враждебному биваку
И, налетев как снег врасплох.]
40 "Вкушает враг беспечный сон;
Но мы не спим, мы надзираем -
И вдруг на стан со всех сторон,
Как снег внезапный, налетаем.
В одно мгновенье враг разбит,
Врасплох застигнут удальцами,
И вслед за ними страх летит
С неутомимыми донцами.
Свершив набег, мы в лес густой
С добычей вражеской уходим
50 И там за чашей круговой
Минуты отдыха проводим.
С зарей бросаем свой ночлег,
С зарей опять с врагами встреча,
На них нечаянный набег
Иль неожиданная сеча".
Так сонмы ратников простых
Досуг беспечный провождали.
1824 (?)
171
Заплатимте тому презрением холодным, {1}
Кто хладен может быть к страданиям народным,
Старайтесь разгадать цель жизни человека, {2}
Постичь дух времени и назначенье века.
1824 или 1825
1 Перед ст. 1 в автографе было:
Их души слабые всегда меня дивили
2 Вариант автографа:
Старайтесь разгадать предназначенье века
172. <ПЛАН ПОЭМЫ ИЗ КАВКАЗСКОГО ВОЕННОГО БЫТА>
1
Смерть лезгинца на груди козака.
Рассказ козака злодея: его скорбь (?), коварство, плен любовницы. Его
мучения, сон. Убийство. Ужас. Взятие Круглолеска. _Имена_. Асиат.
Нравы Козаков; храбрость награждается красотою, трусость наказывается.
Возвращение из похода.
Он влюбился в Асиат. Кто она; он возвращает ее ее брату. Обряды;
клятвы и речи его о Асиат; мужу ее угрозы. Смерть ее.
2
Он любит Асиату, но старается преодолеть в себе страсть; он
предназначил себе славное дело, в котором он должен погибнуть непременно, и
всё цели своей приносит в жертву; он радуется до восхищения чужою храбростью
и добродетелью и каждым великодушным поступком трогается до слез, а сам
совершает чудные дела, вовсе того не замечая. Мир для него пуст; друг убит,
он отомстил за его смерть, жизнь для него бремя, он алчет истребиться, и
живет только для цели своей; он ненавидит людей, любит все человечество,
обожает Россию и всем готов жертвовать ей; он презрел людей, но не разлюбил
их. Никто более его не имеет врагов и друзей в горах.
1824 или 1825 (?)
173
Седой Кавказ, краса природы,
Небес касаяся челом,
Блестит в хитоне снеговом.
1824 или 1825 (?)
174
[Язык любви тебе невнятен]
В своем я горе безотраден,
Ты равнодушна, как всегда:
Твой милый взор всё так же хладен, -
Как прежде, ты любви чужда.
[Как прежде я с надеждой тщетной
Хочу любовь тебе внушить,
Мои страданья непонятны]
Слова любви еще невнятны
Душе младенческой твоей.
Язык любви тебе невнятен,
Не умножай побед своих
Победой легкой надо мною...
[Я помню край, где <нрзб.>
Стремится в [лесистых] гористых берегах
Я помню край, где пол прекрасный]
1824 или 1825 (?)
175
[Меня пленяли наши деды;
Там, где Дон волной ленивой
Там, где горы меловые]
1825
176
1
[Любя свободу, правду, честь
И ими тайно вдохновленный,
Я не выменивал за лесть
Их благосклонности надменной]
2
Свободой, правдой вдохновенный,
От знатных сохранил я честь
И не выменивал за лесть
Их благодарности надменной.
1825
177
Что не могла свершить судьбина,
То сделала Екатерина.
1825 (?)
178
Так за мечтою легкокрылой
От шумных невских берегов
Перелетал певец унылый
В страну изгнанья и снегов.
[Суровый край! Краса природы]
1825 (?)
179. СЕРДЦЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
И убелися паче снега.
Как человек пред богом был прекрасен
Во дни невинности своей!
Как был умом и прост и ясен,
Душою чист, свободен от страстей.
1826
180
Благий Отец! Се час приходит мой!
Прославь меня, и Сын Тебя прославит:
Ему дана святая власть Тобой,
Да в плоти Он жизнь вечную восставит.
1826
181
Когда вечерние лучи златого Феба
Потухнут, догорев, и юная луна
В пучине голубой безоблачного неба
В ночи появится уныла и бледна, -
Люблю, уединясь, во мраке рощи дальной,
При шепоте дерев, в мечтаниях бродить
И чувства пылкие в душе своей печальной
Воспоминанием протекшего будить.
[Ах! некогда и я восторгам предавался,
И я блаженствовал, и я отраду пил,
И я, и я мечтам с беспечностью вверялся]
Здесь о превратности мне всё напоминает:
Ряды рассеянных могил в стене глухой...
182
[Сей надменный царь царей]
[Как стрела тот миг промчался]
Как пернатая стрела
[Рассекая воздух в поле]
Пора милых сновидений
И любви и наслаждений
С быстротою протекла
183
В чем убедить не мог Руссо красноречивый,
В том уверяет нас язык их горделивый.
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ РЫЛЕЕВУ
184. ГУСЬ И ЗМИЯ
Баснь
Гусь, х_о_дя с важностью по берегу пруда
Сюда, туда,
Не мог собой налюбоваться:
"Ну, кто из тварей всех дерзнет со мной сравняться? -
Возвыся глас, он говорил. -
И чем меня творен, не наделил?
Плыву, - коль плавать пожелаю!
Устану ль плавать, - я летаю.
Летать не хочется, - иду.
Коль вздумал есть, - я всё найду".
Услышав то, Змия
Ползет, во кольцы хвост вия;
Подползши к хвастуну, она шипела:
"Эх, полно, полно, кум! Хотя и нет мне дела,
Но я скажу тебе, - и, право не в укор, -
Ты мелешь вздор:
Коль быстроты в ногах оленьей не имеешь,
По рыбьи плыть, летать по-орли не умеешь".
Знать понемногу от всего -
Всё то ж, что мало знать, иль вовсе ничего.
<1814>
185. ПОСЛАНИЕ К Ф......
"Скажи, любезный друг, как думаешь о том,
Что ныне все сидят, трудятся за столом,
Стараются писать стихи все без разбору?
Скажи причину мне такого их задору.
Неужель в мысль пришло вскочить всем на Парнас?
Но то не может быть, - худой у них Пегас".
- "Худой Пегас! да им-то кажется он годен.
Иной же думает: ведь я собой дороден;
Из сил не выбьюсь, коль и побреду туды,
При том же Аполлон заплатит за труды".
- "Да чем?" - "Как чем? Что ты? своим благоволеньем:
Да взлезу на Парнас с преумным сочиненьем".
- "С преумным? вот же на!" - "А как же? Я трудился,
Сидел, потел, корпел, над ним недели бился;
Так, верно, в нем есть ум!" - "Ах жалкой человек!
Но что же делать с ним? такой уж ныне век:
К писателям иметь надлежит снисхожденье,
Творенья их читать, зевать, иметь терпенье".
1814
186. НА ПОГИБЕЛЬ ВРАГОВ
Да ведает о том вселенна,
Как бог преступников казнит,
И как он росса, сына верна,
От бед ужаснейших хранит.
Да ведают отныне царства,
Сколь мощь России велика,
Да знают люди, что коварства
Всевышний зрит издалека
И гибель злобным устрояет
10 Его десная завсегда;
Невинных в бедстве бог спасает,
Злодеев, лютых - никогда.
Кто впал в порок хотя однажды,
Того уж трудно поднимать;
Да зная то, страшится каждый
Неправо с ближним поступать.
Наполеон до царска сана
Взнесен всевышнего рукой;
Забыл его - и се попранна
20 Души кичливость гордой, злой!
Желая овладеть вселенной,
Он шел Россию покорить.
О враг кичливый, дерзновенный!
Булатный меч тебя смирит.
Пришел, и всюду разоряя,
Опустошения творя
И грады, веси попаляя,
Ты мнил тем устрашить царя:
Но, о исчадье злобно ада,
30 Российской царь велик душой;
А все его полнощны чада
Как бы взлелеяны войной.
Героев тени, низлетите!
Оставьте райский свой чертог
И на потомков днесь воззрите,
Ликуйте с нами: "Силен бог!"
Смотрите: нет врагов кичливых,
Пришедших россов покорить;
Подобно стаду зайц строптивых,
40 Наполеонов полк бежит!
Подобно бурному потоку,
Страну он нашу наводнил,
Подобно тигру он жестоку,
Невинну кровь россиян пил.
Здесь слезы льет девица красна,
Своей невинности лишась,
Там рвется, стонет мать злосчастна,
Навеки с сыном разлучась.
А там! - а там Москва пылает;
50 Вожженная рукой врага! -
Там пламя древность пожирает;
Москва там лепоты нага!
Уж слава росская мрачится
Уж гибель кажется близка!
Но се перун - Кутузов мчится!
Блестит герой издалека
И меч булатный изощряет!
Дрожит, немеет галлов вождь
И думы спасться напрягает.
60 Но сей герой как снег, как дождь,
Как вихрь, как молния паляща
Врагов отечества казнит!
И вот ужасно цепь звеняща
С Москвы раздробленна летит!
Еще перун героя грянул -
И враг бежит со срамом вспять,
За ним - и мраз, и глад воспрянул,
И уменьшают его рать!
Россиян силы удвоились,
70 Бог с правыми вступил в союз;
С лица земли враги истнились -
Европа спасена от уз.
Хвала тебе, монарх российский!
Хвала, муж дивный, Михаил!
Днесь вам не нужны обелиски,
Вас бог бессмертьем наградил.
Дела благие век сияют,
А не благие - никогда;
Наполеона проклинают,
80 Отнынь вам слава навсегда!
1813 или 1814
187
Не вчера ли в хороводе
Ты играл, дружок, со мной?
Не вчера ли при народе
Называл меня душой?
Не вчера ли восхищался
Речью девушки, лицом?
Не вчера ли поменялся
Ты со мной своим кольцом?
Не вчера ль в любви безмерной
Ты, жестокий, уверял?
Не вчера ль мне, легковерной,
Сердце, душу обещал?
А сегодня?.. О, коварство!
Ты меня уже забыл!
И другую за богатство,
Друг неверный, полюбил!
Я не так, дружок, богата,
Как прелестница твоя!
Нет ни жемчугов, ни злата,
Но ужель без сердца я?
Полюбив тебя сердечно,
Буду до смерти любить:
Кто полюбит, тот, конечно,
Уж не в силах разлюбить.
Веселись!.. а я страдаю!
Ах! таков ли клятв залог?
Веселись, дружок, я знаю:
За меня отплатит бог!
Между 1816 и 1820
188
Известно всем давно, что стиходей Арист
Грамматике еще не обучен, как должно;
Теперь же из его пиэсы видеть можно,
Что он и _на руку нечист_!
<1820>
189
Не диво, что Вралев так много пишет вздору,
Когда он хочет быть _Плутархом_ в нашу пору.
<1820>
190. ЗАВЕТ БОГОВ
Кого не победит Аглаи томный взор,
Младенческая слов небрежность,
Ее приятный разговор
И чувств нелицемерна нежность, -
Тому любви вовек не знать;
Тот будет в мире сиротою,
Как отчужденный, тосковать
С своей холодною душою.
<1820>
191. ЭПИГРАММА
Наш медик Клит
Совсем людей не любит:
Кого лекарствами не заморит,
Того он ябедой погубит.
<1821>
192. АЛЕКСАНДРУ I
Ужасен времени полет
И для самих любимцев славы!
Еще, о царь, в пучину лет
Умчался год твоей державы -
Но не прошла еще пора,
Наперекор судьбе и року,
Как прежде, быть творцом добра
И грозным одному пороку.
Обетом связанный святым
Идти вослед Екатерине,
Ты будешь подданным своим
Послом небес, как был доныне.
Ты понял долг святой царя,
Ты знаешь цену человека,
И, к благу общему горя,
Ты разгадал потребность века.
Благотворить - героев цель.
Для сердца твоего не чужды
Права народов и земель
И их существенные нужды.
О царь! Весь мир глядит на нас
И ждет иль рабства, иль свободы!
Лишь Александров может глас
От бурь и бед спасать народы...
Смотри - священная война!
Земля потомков Фемистокла
Костьми сынов удобрена
И кровью греческой промокла.
Быть может, яростью дыша,
Эллады жен не внемля стону,
Афины взяв, Куршид-паша
Крушит последнюю колонну.
Взгляни на Запад! - там в борьбе
Власть незаконная с законной,
И брошен собственной судьбе
С царем испанец непреклонный.
Везде брожение умов,
Везде иль жалобы, иль стоны,
Оружий гром, иль звук оков,
Иль упадающие троны.
Равно ужасны для людей
И мятежи и самовластье.
Гроза народов и царей -
Не им доставить миру счастье!
Опасны для венчанных глав
Не частных лиц вражды и страсти,
А дерзкое презренье прав,
Чрезмерность иль дремота власти.
Спеши ж, монарх, на подвиг свой,
Как витязь правды и свободы,
На подвиг славный и святой -
С царями примирять народы!
Не верь внушениям чужим,
Страшись коварных душ искусства:
Судьями подвигам твоим -
И мир и собственные чувства,
1821
193
Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за Отчизну.
1826 (?)
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ
Варианты приводятся в порядке номеров строк. После номера стихов
указывается источник варианта; если он не указан, это означает, что источник
тот же, что и для предыдущего варианта.
4
11-12 Где всё тоске моей [печальной пищей служит],
Автограф Где сердце юное, [кипя любовью, тужит!..]
ПД
27 В час полночи, в твой домик скромный
После 28 И ты в объятия к нему, полунагая,
С постели бросишься, вся радости в слезах,
И я забуду всё - на трепетных грудях
В восторгах пылких утопая!..
13
57 [Расчеты корысти, Заикина бесстыдство
Автограф
ПД
58 а) Шипенье зависти, и сплетни, и ехидство]
б) И сплетни [подлых] душ, и зависти кипенье
71 Коль ни ее в них нет, и ни охоты к ней
75 Принудишь не любить столь грубой лестью их,
94 Но чуть не во сто крат счастливей [предков] жили
Черн. [Мог заблуждаться]
автограф Судьбой [постыдною] враждующей невольно увлеченный
ПД {*} Мог уклониться я от истины священной
[Мог в заблуждении (нрзб.) свершить]
Но шествуя льстецов презренною стезей
Я мучеником был, гнушаясь сам собой;
[И скоро лишась последнего терпенья]
[В душе друг истины]
[В душе свободы друг]
С душою пылкою [враг рабства от <нрзб.>] младый
питомец Музы
Влачить позорные недолго может узы...
И я, по-прежнему став истины жрецом
[Дав клятву грозную свободы быть певцом
Отныне никогда не сделаюсь льстецом]
Дал клятву никогда не быть вперед льстецом
Когда путь к счастию столь низок в жизни сей,
Так пусть останусь я при бедности моей,
[Я лучше соглашусь} Пусть буду целый век скитаться
без шинели
В осенние дожди и в зимние метели;
Мне лютость непогод поможет перенесть
Мое сокровище единственное - честь!..
Автограф Ну, словом, льсти всегда, со всеми соглашайся,
ЦГАОР На утлой ладие пристать к земле старайся.
Я знаю, милый друг, со мной ты не согласен,
Но верь, иной здесь путь и труден и опасен!
Всегда должно ползти, у знати пресмыкаться,
Споткнешься если где, скорее подниматься.
Не думай, впрочем, ты, сему чтоб я учил,
Неправо, низко бы тогда я поступил;
Но я лишь говорю, чтоб быть счастливым в свете,
То правила сии должно иметь в предмете!
Но если аду рай, мой друг, предпочитаешь,
Когда душой к творцу вселенны воспаряешь,
То зло, неправду, лесть обязан ты презреть
И в помыслах добро единое иметь:
Коль близок ты к царю, лишь правду говори,
И сколько силы есть, людям добро твори!
Коль рок судил тебе в палате заседать,
То должен правильно весы свои держать.
Смотри, Неправдин сей, как знатен, как богат!
И сам уж государь ему как панибрат!
На бойкой четверне, в карете щегольской,
Летит и пыль клубом взвивает за собой!
А чернь, остановясь, разинув рот, дивится!
Но ах! проклятий тьма за ним вослед стремится!
Смотри же, Добров сей в палату поспешая,
В грязи и слякоти бедняжка утопая,
Точит с лица свой пот, здоровье умаляет;
Нет нужды до сего: он бедных защищает.
Не раз бессильного от сильного спасав
И имя доброе за то себе снискав,
Об деньгах вовсе он, хотя бедняк, не мыслит,
Зане богатство он, что счастие, не числит,
Не знав о прихотях, не думая о злате,
Доволен он живет в своей укромной хате,
Неправдин хоть богат, имеет стол открытый,
Коль кушает жоле, пастеты и бисквиты,
Хотя в дому его всегда гремит музыка,
Но ах! не заглушит у совести языка!
Она от истинных (?) веселий удаляет,
Она и в пиршествах несчастного смущает!
{*} С определенными местами основного текста эти варианты, как и
следующий за ними отрывок автографа ЦГАОР, не соотносятся.
14
20 Тебя все ратники нетерпеливо ждут
Автограф
ЦГАОР
22
вместо 65-69 [Изволь... Младой пиит,
Автограф ПД Простясь с коварным светом
И став анахоретом,
Дух юный веселит
Цевницей семиствольной
И с Музой своевольной
К друзьям в мечтах летит
Он из Украины дольной,
Где дни свои ведет]
71 [Где] он с [одра] встает
124-127 [И аппетит певца!
Мгновенно возбудится, -
Он ест, и пот с лица,
Как крупный град, катится...]
вместо 135 [Которых в Петрополе,
На берегах Невы,
Оставил он. [Увы!]
156 [Семь] лет не в силах были
172-173 [И юным молодцом]
[Его] переменила
289 Ее целуя нежно
292 вычеркнут в автографе
25
1 а) Поверь, [о Лиденька, я знаю]
Автограф ПД б) Поверь, [А мне известно, Лида]
после 2 [Любви неясные мечты]
5 а) [Сказали мне довольно ясно]
б) [Певцу довольно] объяснили
в) Мне много, [много] объяснили
после 7 а) [И вид твой юный изменили]
б) [Они вид юный изменили]
13 [В тот миг] как жертвуешь ты сим мечтам
после 14 [Ты с робкой томностью к дверям]
19 [Ты покраснеешь] от испуга
21 а) Потупишь взор... [и беспорядок]
б) Потупишь взор... [и без речей]
после 21 [Тебя кой в чем изобличит]
22 И твой смущенный [вид]
25 Но ты краснеешь, друг [прелестный]
после 26 [Тебе лишь только неизвестно
Сколь вред себе ты принесла]
И чувствую, мне то известно,
Что пощадить тебя должно.
а) [Два слова только: [ради] бога ради
Свою красу [побереги] ты не губи
б) Сих наслаждений ты беги];
Свою красу ты не губи
[И так я замолчу]
после 27 [С ним вред и зло сопряжено]
30
49-50 Дух необузданной свободы
"Лит. листки" Уже восстал против властей
62 В обширных северных странах
31
20 Надежною опорой тронов
ПЗ II
22 Презрев вражду, презрев обиды
27 отсутствует
40 И перлом был Екатерины
67 Аттил и Цесарей и Бреннов
ПЗ II,
автограф ЛБ
70 Но много ль было Демосфенов
Автограф ЛБ
78-79 Екатерининых времен
ПЗ II, Для блага северных племен
автограф ЛБ
83 Взнесем моленья к небесам
Автограф ЛБ
85 От них для счастья наших стран
87 Давно он нас, любя Россию
91-100 отсутствуют
Автограф ЛБ
101 Так в дикой красоте стоит
ПЗ II,
автограф ЛБ
105-106 Ревет сердитая река
Автограф ЛБ Шумя, несутся облака
109-110 Челом ушедши в небеса
На бурю смотрит горделиво
34
10 Султан роскошного Востока
"Альбом
сев. муз"
22-24 Влачить опять она должна,
И вновь ярмом отягчена
Возникнувшей Эллады выя
46-48 Не истребится никогда!
К могиле Байрона всегда
Звездой он будет путеводной.
60 И дара муз не унижал
64 Людей не вовсе разлюбила
69 Друзья, терзаемой Эллады
71 Лишь Магометовы рабы
36
между 8 и 9 Все они с душой бесчувственной
Автограф Лишь для выгоды своей
ЦГАОР Сохраняют жар искусственный
К благу общему людей
37
Черн. набросок [Своим весельем буду]
ПД [Своей веселостью беспечной]
[Своею резвостью живой]
[От вашей резвости беспечной
И от веселости живой
Опять певец простосердечный
Готов утратить свой покой.
Своей любезностью опасной]
(Вы напомнили тот край]
[Напоминаете мне вновь]
Я помню край, где пол прекрасный
[Так мил]
Своей веселостью живой
Своей любезностью опасной
Черн. набросок Прелестной живостью [очей] речей
ЦГАОР
2
5-8 отсутствуют
12 а) [Певец от смерти ожил вновь]
б) И я для счастья ожил вновь.
13 Судьбой заботам обреченный
14 а) И верен клятве навсегда
б) [И с нею связанный навек]
после 20 [О, наперсница Киприды]
[Нет, наперсница Киприды
Неизменный сердца друг
Страшны мне [любви] твои обиды
Мне влюбляться недосуг]
40 и 41
Черн. автограф Уж я невластен над собою
ЦГАОР Я сам к погибели бегу:
Боюся встретиться с тобою
А не встречаться не могу.
[Небрежность милая уборов
Всё мило в ней: и живость взоров]
[Всё мило, неприметно в ней:
И сладость ласковых речей,
Небрежность легкая уборов,
И нежность чувств, и томность взоров
Далее строфа сильно зачеркнута; читаются строки:
[А сердцем <нрзб.> изнывая,
Уже я стал твоим рабом]
[Так мотылек [огнем] блестит прельщенный
Крутится робко вкруг огня]
41
после 12 [Я вновь воскрес]
Черн.
автограф ПД
13 С одра [болезни] рокового
15 И в сердце [закипела] снова
17 Так опалив цветные крылья
18 а) Неосторожный мотылек
б) И крылья опалив [в огне]
19 а) [Летит блестящий] поневоле
б) Опять несется поневоле
20 [Летит] в безумия слепом
42
4 В борьбе с [враждующей судьбой]
Черн.
автограф ПД
6 [Отрадный звук твоих, речей]
9 [Чем заслужил твое вниманье]
17-18 [Душа прекрасная твоя
Лишь чувства тихие лелеет]
21 [Прощать ошибки]
26 [Своими чувствами] владею
после 28 С такими ль чувствами могу
после 29 Узреть врага перед собой
Лежащего в крови и прахе
31 Душе мила одна война
на полях [Душа прельстительной весной
Навек исполнена к тебе ]
Могу ль, мой друг простосердечный,
Неблагодарным быть тебе
на обороте Тогда как я в волненьи смутном
листа К одру прикованный лежу,
Тогда как в ваш приют отрадный
Мои сбираются друзья
43
вместо 1-6 Покорна будь судьбе всемощной;
Черн. Оставил мир сей твой супруг;
автограф ПД Но не умрет в стране полнощной
Как правды неизменный друг.
[В России он себя прославил;]
[Себя тоскою безрассудной]
[Тоской и грустию напрасной]
[Не изменяй] себе тоскою
Не убивай себя, ты мать,
Перед тобою долг священный
Прекрасных чад образовать.
Пусть юноши возненавидят
[Неправду пламенной душой]
[Пусть будут честь страны родной]
[И родину свою увидят]
Пускай сограждане их увидят
[Достойных родины святой]
Готовых пасть за край родной,
45
3-4 И жертвы пламенных хвалений
Б зап И слезы, каплющи с лица
46
3 Кто даст крыле ми голубине,
Б зап
5 Весь мир как хладная могила,
10 Узри смирение души
47
13 Душою [прост] и сердцем [чист]
Автограф ПД
14 [В час смерти он], подвижник
постоянный
16 [Увидит] край обетованный
после 20 Всё в жертву истине, и плоть и кровь
Мы умертвить должны в душе
21 [Плотским умам] ужасен подвиг сей
32 [Блажен], кого Отец мой изберет
37 [Я обращаюся к сему] глаголу
73. Войнаровский (Поэма)
4-5 И юрт [берестяные] стены
Автограф ПД Кругом высокий частокол
7 И с [высоты] на дикий дол
9 Вдали шумит сосновый бор
11 а) И тянутся высоких гор
Автограф б) И тянутся лесистых гор
ЦГАОР
16 Бушует с ветром непогода
Автограф ПД
26 Команда воинов придет
Автограф
ЦГАОР
37 а) Тунгус, коряк и с пикой длинной
Автограф
ПД,
Автограф б) И камчадал, и с пикой длинной
ЦГАОР
после 38 Везде товары дорогие -
- Лисицы, соболи, песцы,
И, к ним спеша, в толпы густые
Теснятся бойкие купцы
40 От мест печальных отлетит
СО
51 Чело тирана прояснит
Автограф
ЦГАОР
после 51 Во времена ж иные года
Всё мертво в сей стране глухой,
Как грозная ее природа
Мертва жестокою зимой.
Уныло всё в стране пустынной
И всё питает мрачность дум:
Дубров и Лены дикий шум,
Изгнанник гордый, но невинный,
Иль дерзкий и преступный ум.
Безлюдного, глухого края
Порой нарушат тихой мир,
Иль ветр, верхи дерев качая,
Иль полудикий юкагир,
Стремящийся на лыжах птицей,
С готовой на луку стрелой,
За чернобурою лисицей
Или за ланью молодой
59 В своем наряде щегольском
87 Молва стоустая вещает
95 Для человечества обидной
между 95 и 96 Рукою дерзкой и бесстыдной
96 В лице вклейменной палачом
100 Седой Байкал перед бураном
между Нередко в полночь любовался,
127 и 128 Священным ужасом объят,
Как свод небесный загорался
после 135 [Настала промыслов пора!
Но странно воет лес дремучий,
Пирамидальная гора
Оделась в [дождевые] громовые тучи]
161 [То ссыльный был. Тут Миллер с ним
Автограф ПД
после 161 В глуши под кедром вековым
Тогда увиделся впервые
Они познакомились. Неизвестный выводит Миллера из лесу; угощает его в
своей хижине. Вид, слова и благородство мыслей и чувств ссыльного возбуждает
в Миллере любопытство узнать его покороче - и ссыльный, убежденный им, по
некотором сопротивлении открывается, что он Войнаровский, друг и родственник
Мазепы, и продолжает......]
<далее следуют строки, соответствующие ст. 546-560
основного текста>
172 Гнав зверя, я [с стези] сбежал
176 Верст за [десять] пятнадцать иль поболе
181-183 [Невдалеке мой кров убогой]
[Иди за мной; в нем] до утра
Ты отдохнешь [хотя немного]
186 Сокрылось солнце золотое
188 На небо мрачно-голубое
194-195 [И тонкою струей на трут
Посыпалися искры живо]
199 То лезвие палемы длинной
между 206 Печурку молча затопил
и 207
после 213 [С ответом каждым становилась
Их речь живее и живей,
И вдруг нечаянно склонилась
а) [О трудной должности] царей]
б) [К судьбе народов и] царей]
219-226 [Простясь с родной своей страною
Два года Миллер сам с собою
Подчас беседовал в глуши
Но тут - в пустыне отдаленной
Впервые он тоску души
[Отвел] беседой просвещенной]
286 К чему напрасное моленье?
Соч. и П
308 За ними ласточкою младость
Автограф
ЦГАОР
310-311 Печаль, волнение и радость
И [легкокрылые мечты]
335 [Враги отважных трепетали]
между 335 От нас [как от грозы] бежали
и 336
338 [И дружбу нашу] и союз
после 354 [Враги ватагу нашу смяли]
[Уж многие из наших пали]
355 а) [И, быв продлить не в силах бой]
б) [И бросив безнадежный бой]
357 Поодиночке побежали
366 Уж в [хатах видел я] огонь
370 И близ границ [земли] родной
385 Средь ярких звезд плыла луна
392 И зрю, одеяна туманом
404 И полный нежностию взор
406 [Когда я братьями ея]
Автограф ЛБ
после 408 [Томим болезнию жестокой
Как цвет в степи я увядал
Уж встать с одра я не мечтал:
[Но] [бог] мне в казачке черноокой
Творец спасителя послал]
474 Он в свой шатер меня призвал
Автограф ПД
480 Что ты [жену, детей,] себя
Автограф
ЦГАОР
490 Он продолжал: ["Я рад весьма]
493 [И искры пылкого ума]
501-502 [Ты любишь родину свою]
[Готов на всё] - я это вижу
511 Ее спасая от [врагов]
518 От случая [судьбы] решенье
524 отсутствует
Изд. 1825
531 а) И [я] друг [пламенный] добра
Автограф б) И друг [всеобщего] добра
ЦГАОР
533 Противу [мудрого] Петра
вместо 542- Теперь, быть может, я достоин
545 Жестокой участи своей,
Но ах! не может быть покоен
Вдали отеческих степей
Судьбою позабытый воин
542 [Но року грозному] послушен
Отрывки I Уже Мазепа приступал
конца 1-й - К свершенью тайных помышлений,
начала Умы в Украине волновал,
2-й части И двух славянских поколений
Сердца враждою распалял.
Как буря, приближались шведы,
Неся из дальней стороны
Опустошения войны
И неизменные победы.
Устроив всё, мы со врагом
В сношенья тайные вступили,
Наружно мир храня с Петром,
Уж мы близ цели нашей были:
Мятеж носился за Днепром,
Москаль дремал - вдруг узнаем,
Что наши замыслы открыли.
И кто же был предатель сей?
Кто был врагом своей отчизны?
Быть может, лучший из людей,
Судья и вождь без укоризны -
Несчастный старец Кочубей.
К Мазепе мщенье в нем пылало
За обесславленную дочь;
Его душе ни день, ни ночь
Оно покоя не давало.
И на пирах, и в буре битв,
И в мирном храме в час молитв
Дух мести дикой, кровожадной
Кровь Кочубея волновал
И сердце старца наполнял
Тоской и злобой безотрадной
Он с каждым днем был всё мрачней,
Он всех чуждался, всех дичился,
Страдал и, наконец, решился
На склоне непорочных дней,
Поправ закон священной чести,
Принесть с Мазепой в жертву мести
Свободу родины своей.
Все на Украйне взволновались
И под шатром, и в слободах;
Недоумение и страх
У всех на лицах выражались.
Как [смелый кормчий] запорожец утлый челн
Средь разъяренных в бурю волн
От верной гибели спасает
[Мазепа гибель отвращает]
Всё вдруг приемлет вид иной,
[И Кочубей]
Враги [отчизны] добра трепещут в страхе
[Один Мазепа был покоен,
Предупредить грозу спеша.
Петра Великого душа
Была чиста от подозренья]
II Суровый Карл и на пирах
Задумчив был; в его чертах
а) Души тревога выражалась;
б) Души суровость выражалась
Лишь пред опасностью являлась
Улыбка на его устах.
Так зол предвестница для света,
Вдруг появляется комета
В глухую ночь на небесах.
[Его душа алкала славы]
[Томилась жаждою побед]
[Упорный в замыслах своих]
С таким вождем, с такою силой
Противу грозных сил Петра
Нам унывать не должно было.
III [И чужд веселья на пирах]
Угрюмый, мрачный на пирах
а) Он был [угрюм] суров. В его чертах
б) [Он смутен был.] В его чертах
Его беседа заражала
Как язва моровая, всех
[Слова, как язва моровая]
[Его порочная беседа
Как язва, заражала всех]
580 [Гость, любопытством пробужден]
после 585 [Давно пред очагом сидели
Хозяин с гостем молодым
Дрова трескучие горели
И ярким заревом <нрзб.>
Но странник [в думе тяжелой]
Сидел [в мечтах] пред очагом
Мыслию крылатой
[В минувших] [великих] чудных дел Петра
600 строка точек
Изд. 1825
601 На глас свободы и вожде?
Автограф
ЦГАОР
652 Увы! Настал конец борьбе
ПЗ
652 Уже настал конец борьбе
Изд. 1825
654 Одно мгновенье нас сгубило
655-656 строки точек
677 [Какое сделал впечатленье]
Автограф
ЦГАОР
678 [В Батурине Полтавский бой?]
714 Родство, и дружбу, и природу
Изд. 1825
716 Когда б он стал врагом народу
767 Митрополит, сверкая взором
ценз. копия
ЦГАДА
784 Мазепе под вечер трудней
Изд. 1825
812 О странник, странник! Все мечтали
814 Надежду родины своей.
843 Она нашла в судьбе своей
867 Сливалась пасмурность небес
ценз. копия
882 Пошла искать мое изгнанье
893 И милая моя жена
925 О падшем дяде, о детях
Изд. 1825
1003 Чтить славных с детства я привык
1008 Сограждан сам он погубил
1009 Он [деспотизм] врагов отчизны
Автограф
ЦГАОР
после 1014 Сей мир тогда б лишь от себя
Самоубийством я избавил
Когда бы, совесть погуби,
Себя, в порыве страсти, я
Бесчестным делом обесславил.
1017-1020 отсутствуют
Изд. 1825
1022 Склонил главу в тоске жестокой
Автограф
ЦГАОР
1023-1024 И вздох тяжелый, вздох глубокой
Грудь несчастливца взволновал
1045 Его на санках быстрых мчал
"Соревнова-
тель"
74. Наливайко <Отрывки из поэмы>
КИЕВ
между 2 и 3 [Ярмо татарское поправ]
Автограф ПД
4 Стоит град Киев над Днепром
13 На стогнах и садах блестели
29-30 [Когда-то куполы златые
Его богатство и краса]
ВЕСНА
8 Быки послушные влекут
29 Им не отрадны, им не дивны
после 35 О, как несносно, как ужасно
Под иго чуждое подпасть
[И после вольности прекрасной]
Врагов насильственную власть
"НО НАЛИВАЙКО ВСЕХ СИЛЬНЕЙ..."
между 5 и 6 [Ему и ласки их не милы]
после 12 В степи душе его простор,
В степи свободнее он дышит
Там ляхов не встречает взор
И воплей земляков не слышит
"ЗАБЫВ ВРАЖДУ ВЕЛИКОДУШНО..."
2 Влеченью тайному послушный
9 Не мне, мой друг; один лишь раб
10 [Нет, от потомства укоризны]
СМЕРТЬ ЧИГИРИНСКОГО СТАРОСТЫ
1 С пищалью [бранной] и копьем
8 [И пар как облако несется]
Автограф
ЦГАОР
между 8 и 9 [Уже настал вечерний мрак.
Нетерпеливый гайдамак]
12 В бока коню вонзает шпоры
13 а) Как точка что-то перед ним
б) Чернеет что-то как пятно
14 а) В дали чернеет синеватой
б) Пред витязем в дали туманной
20 Красивый всадник за курганом
между 20 [Напрасно ускакать хотел
и 21 От Наливайки незнакомый
Герой за ним [стрелой] орлом летел]
[Стой! восклицает Гайдамак,
Не ускакать тебе от битвы.]
21 [Булат свой выхватил козак]
36 [Лишь следом кровь по степи льется]
Автограф ПД
после 36 Вдруг конь исколотый упал
[Козак пред ним остановился]
Чигирина староста буйный
Пред ним в пыли окровавленный
[Обезображенный лежал]
"ТЫ ДРУГ ДАВНО МНЕ, ЛОБОДА..."
1 Ты друг мне с детства, Лобода
7-8 Пора исторгнуть из оков
Порабощенных земляков
после 9 Восстать на гордых пришлецов
За край родной, за Русь святую
13 [По произволу правит нами]
23 Я больших бед тогда боюсь
"ПРОТЯЖНЫЙ ЗВОН КОЛОКОЛОВ..."
после 4 [Великий пост был]
между 10 и 11 Над коими блестит икона
21 [Стал Наливайко.] В жемчугах
ИСПОВЕДЬ НАЛИВАЙКИ
2 а) Что это грех, [я это знаю]
б) Что это грех. [Пусть грех ужасный]
7 Грехи татар, грехи сарматов
14 Ее свободу видеть - рай
44-45 "Пора!" - какой-то голос тайный
Пора спасти народ Украины
46 а) [Давно известно мне, что ждет]
б) [Я знаю, что погибель ждет]
48 На похитителей свободы
49 Погибнуть должен он в борьбе
[И, не страшась своей судьбы]
50 Иль как мятежник, иль как воин
54-55 Но рад в душе, отец святой
И жребий свой благословляю
"ВЕЕТ, ВЕЕТ, ПОВЕВАЕТ..."
после 4 [Скачут, мчатся беззаботно
Автограф Через степи козаки,]
ЦГАОР Веет ветер мимолетный,
Грозно вьются бунчуки
[Гетман степию] Степью дикой и широкой
От полков [на черкасском] скакуне
В мрачной думе, одинокой,
Едет тихо на коне.
[Лишь один всеведец знает,
Но не знают козаки,
Что Хмельницкий замышляет
И куда ведет полки.]
[Мчатся быстро козаки,
Грозно вьются бунчуки.]
[Орда от Козаков несется,]
Лишь на траве сакма за ней
В степи пустынной остается.
И глухо в поле раздается
И прыск и ржание коней.
<МОЛИТВА НАЛИВАЙКИ>
2 [Как гордость гордых возросла]
Автограф ПД
после 4 [Ни слезы дев, ни кровь мужей
Свирепства их не утоляют]
[Не стало сил терпеть страданья
И притесненья земляков
Я поднял их]
6 [Коль завтра здесь прольется кровь]
вместо [Тебе известны, мой творец
10-14 Песчинки в пропасти глубокой
И думы тайные сердец]
Твое всевидящее око
Песчинку зрит на дне морском.
а) [Известно всё тебе, творец]
б) [Нет тайны для тебя, творец]
"ГЛУХАЯ НОЧЬ. МОЛЧИТ РЕКА ..."
5-6 [Вкруг догорающих костров]
[Пируют радостно] поляки
12 [Друг другу хвалятся вождем
13-14 а) Другие дерзко над врагом
Победу верную пророчат]
б) [И дерзко гордым землякам]
Победу [верную] пророчат
СОН ЖОЛКЕВСКОГО
1 Над ним летает страшный сон
3 а) На площади костер [сосновый]
б) На площади костер высокий
4 [К костру] В средине столб. Палач жестокий
9 [В руках кровавых над плечами]
11-12 [Из шей ручьями кровь текла
Вот молча все к костру подходят]
14 Холодный исполнитель казни
17-18 Огонь взвился и над домами
Понесся дым густой клубами
21 Страдальца кровь и [гром] шум проклятий
26 Назад по площади бежал
после 27 Костер пылал, повсюду вопли
[Вокруг костра толпы людей,
Вдруг всё сокрылось из очей]
34 [Но гетман всё] еще не знает
"МЕЖ ТЕМ ПОТОПЛЕННЫЙ В ТУМАНАХ..."
после 7 Сны благодатные над ними
Летают резвою толпой
Тот зрит себя между родными
Под кровом хижины родной,
Сей по Днепру раскинув сети
Обратно к берегу плывет,
Вот сотни рыб на став влечет
Отдельный Глухая ночь. На вышине
набросок Грядою длинной идут тучи:
Автограф Казацкий табор в тишине
ЦГАОР [Спокойно спит] Давно заснул на бреге Случи
Сторожевые казаки
Спокойно ходят вдоль реки
Отдельные Вражда к тиранам неприметна,
наброски Спокойны гордые умы;
Автограф Но так порой спокойна Этна
ПД Под [снежным] хладным черепом зимы
Нет, нет, невольники не в силах
Пылать огнем высоких дум;
Не, кровь, вода течет в их жилах,
Их чувства спят, их дремлет ум.
Идут и в каменные груди
Громят две тысячи орудий.
[Нет договоров со врагом]
Нет [середины] примиренья, нет условий
Между тираном и рабом;
Тут надо не чернил, а крови;
Нам должно действовать мечом.
Не говори о людях мне,
Их испытал я, их я знаю,
Они презрительны вполне
И я давно их презираю.
75. Гайдамак <Отрывок из поэмы>
между 4 и 5 Их лица смуглые слегка
Автограф Багровый пламень освещает,
ПД 1 Угрюмый вид их выражает
И [тревогу] беспокойство, и печаль
Вид беспокойный выражает
[Они] то зорко смотрят вдаль
вместо 10-16 Угрюмо, дико всё в природе
Ни звездочки на мрачном своде
Уныло дремлющих небес,
Река молчит, безмолвен лес.
Лишь, налетая, ветр порою
Ковылью шевелит сухою.
17 Лишь ходят кони на свободе
19-21 Где запоздал он? [Ночь темна]
[Ни зги не видно, но ему ли]
Ему б примчаться. [Конь надежный]
24 а) Притом лихой и Гайдамак
Автограф б) Притом удал и Гайдамак!
ПД II
между Не раз [копытами коней] [ватага
37 и 38 удальцов]
Автограф Не раз конями [вместе] с ним
ПД I Топтали мы враждебный Крым
И нивы Польши плодородной
Автограф Не раз гонимы были им
ПД II Толпой и крымцы, и поляки;
[Как божий гнев, он страшен им,
Как бурный вихорь, он средь драки]
В набегах бурных гайдамаки
Как божий гнев ужасны с ним.
39-44 Когда он к [Палею] Самусю в курень
Автограф На Запорожие явился,
ПД I Набег с ним первый полюбился.
Будь проклят этот гайдамак,
Ты помнишь с той поры,
Когда он к нам
40 а) [И Сечи клятву дал на службу]
б) [И захотел быть гайдамаком]
41 [Любить свободных Козаков]
43 Противу крымцев и поляков
после 43 [Тогда еще он молод был:
Автограф Красив, высок, осанист, строен;
ПД II Он строго наш закон хранил;
И как прямой и пылкий воин,
Тревоги бурные любил.
Но в сердце что-то он таил
И был душою неспокоен.]
46 [Булат,] Жупан - все род высокий
Автограф
ПД I
61 Сбылось желанье [новичка] [в буйный Крым]
между 62 и 63 [Щипнули на пути поляков]
между 63 и 64 [И беспощадностью лихой]
64 [Вдруг превзошел] всех гайдамаков
67-68 Он вечно бродит, как порок
В местах пустынных с тайной думой
93 Она, как черная могила,
Автограф
ПД II
96 Его зловещие глаза
Автограф
ПД I
97 Чернеет на его челе
Автограф
ПД II
98 Тоска, как сумрак полуночи.
114 [Никто не тронул гайдамака]
Автограф
ПД I
116-117 Так на досуге говорили
Между собою козаки
вместо Но где же он? Давно пора
116-118 Ему здесь быть из-за Днепра, -
Так говорили меж собою
Два молодые козака.
118 Два запорожских удальца
119-120 а) [И между тем уже зарею
Занялся сумрачный восток]
б) Меж тем румяною зарею
Уж занимается восток
вместо (Между высокою травою
134-148 [Коней пасущихся узрел]
Автограф Своих товарищей узнал
ПД II Запрял ушами
Узрел коней
К ним подбежал, стал <нрзб.>
Узнав товарищей, заржал.
Заржал, затопал
[Вот подбежав, запрял ушами
И начал нюхаться с копями]
Затопал, [радостно] заржал,
Ушами [радостно] запрял
Помчался быстрою стрелою
И, подбежавши к ним, заржал,
Запрял ушами и упал,
[Облитый кровью] Почти недвижный, бездыханный
Струится кровь из черной раны,
На шее сделанной свинцом,
И безобразными кусками
Чепрак исколотый кругом,
В крови висит между ногами.]
144 Краса и слава буйной Сечи?
после 151 а) [Или тавридцем он убит
В глуши пустынной уж лежит
И хищный вран средь мрака ночи]
б) [Иль хищным крымцем он убит
В глуши пустынной уж лежит,
И изо лба во мраке ночи
Орел выклевывает очи]
в) Иль крымским хищником убит
[В глуши пустынной] непогребенный он лежит
[И уже волк средь] мрака ночи
[В колючем терне тело рвет]
И изо лба козацки очи
[Орел украинский [безжалостно] клюет]
Отдельные Орел выклевывает очи.
наброски
Автограф Всегда бежит веселых игр,
ПД I Как кровожадный тигр.
Нередко он поля Волыни
Копытами коней орал
И, превращая все в пустыни,
Их польской кровью поливал.
Как плотоядные шакалы
По степи рыщут казаки.
Иль сизоперому орлу,
Иль плотоядному шакалу
В нем не [полковника] начальника - отца
Не вихрь шумит среди степей,
Не ястребов орел гоняет,
На вороном коне летает
За крымцами седой Палей
76. Палей <Отрывок из поэмы>
3 а) Палея с горстью удальцов
Автограф б) Горсть запорожских казаков
ПД
5 [В степи пустынной] с их атаманом окружали
11-12 От [верного] целкого свинца валится
[Вокруг] козак за козаком
15 Но вдруг [как вихрь] [с булатом он]
с копьем в руке
19-20 Коню [на голову башлык]
Накинув [верною рукою]
22-23 Коня ударил - и стрелою
С брегов высоких полетел
26-27 Замолкло всё - лишь ветр ревет
Козак спокойно посредине
33 а) Выходит на берег [другой]
б) Прыгнул из волн на. брег крутой
36 [Козак удалый] оглянулся
38 [И в Запорожье] ускакал
Отдельные Не тучи на небе [сходились] сдвигались
наброски Не дождь шумел из облаков,
Автограф В степи с татарами слетались
ЦГАОР Дружины [бурных] храбрых казаков
Их кони страшно землю роют,
[Прядут ушами] Несутся бурно, чуя бой
Поля притоптанные воют,
Клубится пыль, как дым густой
Уже дружины казаков
[Смешались] Слабели в битве рукопашной
Вдруг на татар, как вихорь страшный,
Как ливный дождь из облаков,
Ударил с воплем Сагайдашный
С дружиной буйных удальцов.
Автограф ПД Палей с ватагой гайдамаков
[Помчался бурно под Очаков]
Упал внезапно на Очаков,
Как гнев небесный саранча,
Пылая местью кровожадной
[И трое суток беспощадно
Вспылал дух местью кровожадной
Раздался глас]
И всё погибло беспощадно
Иль от огня, иль от меча
80
2 На родимой стороне
список
ЦГАЛИ
3 В злой неволе
16-17 Глупость прежних крестьян
I и II списки Стала воле в изъян
ЦГАЛИ
после 30 Они кожу с нас дерут
Мы посеем - они жнут
Они воры
Живодеры
Как пиявки кровь сосут
40 Без вины будь виноват
II список
51-52 А поборами царь
I список Источил нас как сухарь
после 55 Дважды в лето рекрут
II список Без войны с нас берут
Поселенье
Разоренье
Православным на беду
61 Ох, так больно на Руси
I список
II список Ой так худо на Руси
71-72 До царя знать далеко,
А до бога высоко
74 Брат с усами
82. ПЕСНЯ К ... ОЙ
1-4 отсутствуют
"Рус. потаенная
литература"
6 Я со трона прочь
9-10 Я взбунтую полки
Развяжу языки
89. Подблюдные песни
"Рус. потаенная Уж как шел кузнец
литература" Да из кузницы
Слава!
Нес кузнец
Три ножа
Слава!
Первый нож
На бояр, на вельмож
Слава!
Второй нож
На попов, на святош
Слава!
А молитву сотворя
Третий нож на царя
Слава!
ПРИМЕЧАНИЯ
При жизни Рылеева его произведения дважды выходили отдельными
изданиями: в 1825 г. вышел его сборник "Думы" и в том же году - поэма
"Войнаровский". Однако лишь небольшая часть из написанного Рылеевым увидела
свет при его жизни. Большой архив поэта после его ареста 14 декабря 1825 г.
оказался частью у Ф. В. Булгарина, частью остался у жены, а частью попал в
руки членов Следственного комитета и был позднее тайно присвоен чиновником
А. А. Ивановским, у которого и хранился. После 1825 г. отдельные рукописи
Рылеева лишь случайно проникали в печать, но публиковались анонимно и с
искажениями. С 1856 г. произведения Рылеева стали печататься за границей в
нелегальных изданиях. Печатались они, как правило, не с автографов, а со
списков, часто очень неточных. В 1861 г. в Лейпциге вышло "Полное собрание
сочинений" К. Ф. Рылеева (под редакцией Н. В. Гербеля), которое, разумеется,
было далеко не полным и весьма сомнительным в текстологическом отношении. Из
рукописей Рылеева, находящихся у разных владельцев в России, отдельные
произведения начали публиковаться с 1861 г. Значительные материалы были
напечатаны в 70-е годы П. А. Ефремовым в "Русской старине" (преимущественно
из архива, находившегося у родных Рылеева) и в 80-е годы - В. Е. Якушкиным в
"Вестнике Европы" и других журналах (материалы из собрания А. А.
Ивановского). В 1872 г. вышло первое собрание сочинений Рылеева в России:
"Сочинения и переписка Кондратия Федоровича Рылеева" (Издание его дочери.
Под ред. П. А. Ефремова), СПб., 1872. Это было первое издание,
осуществленное па основе рукописей, которыми располагал Ефремов, и впервые
как-то прокомментированное. Однако издание 1872 г., повторенное в 1874 г. и
послужившее основой для всех последующих изданий произведений Рылеева, было
отнюдь не полным. Из большого архива поэта Ефремов многое не включил в свое
издание, во-первых, из соображений цензурного характера, а во-вторых,
потому, что считал ряд произведений Рылеева неинтересными. Издание содержало
и ряд ошибок текстологического характера: неверных прочтений и искажений
текста, ошибочных датировок, произвольных заглавий и т. п. Тем не менее,
последующие издатели Рылеева (М. Н. Мазаев в 1893 г. и Г. Балицкий в
1906-1907 гг.) с автографами поэта дела не имели и пользовались уже
существующими публикациями его произведений. {Критический анализ этих
изданий содержится в статье Ю. Г. Оксмана "От редактора", открывающей книгу:
К. Рылеев, Полн. собр. стихотворений, "Б-ка поэта" (Б. с), Л., 1934, с.
XIVXVI.}
Первое научное издание сочинений Рылеева было осуществлено лишь в
советское время. В 1934 г. почти одновременно вышли: "Полное собрание
сочинений" (Редакция, вступительная статья и комментарии А. Г. Цейтлина),
М.-Л., "Academia" и "Полное собрание стихотворений" (Редакция, предисловие и
примечания Ю. Г. Оксмана. Вступительная статья В. Гофмана), Л., "Библиотека
поэта", Большая серия. Первое из двух изданий, кроме стихотворных
произведений, содержало прозаические сочинения Рылеева, его статьи и письма.
Что касается стихотворений и поэм, то они полнее представлены, убедительнее
прочтены и основательнее прокомментированы в издании "Библиотеки поэта". Ю.
Г. Оксман проделал огромную работу по прочтению, датировке и комментированию
всех известных ему стихотворных произведений Рылеева. В издании 1934 г.
приведены основные варианты всех автографов, прижизненных публикаций, а
иногда и списков стихотворений. Установлены даты написания многих
произведений, а некоторые традиционные датировки убедительно пересмотрены. В
этой же книге дан подробный текстологический и историко-литературный
комментарий, к которому и сейчас трудно прибавить что-либо существенное.
Однако при всех высоких качествах издания 1934 г., оно теперь нуждается в
существенных коррективах. Располагая текстом прижизненной публикации и
автографом произведения, Ю. Г. Оксман часто отдавал предпочтение автографу
(например, "К Делии", "Волынский" и некоторые юношеские стихотворения).
Кроме того, издание 1934 г. теперь уже не может считаться полным, так как в
последующее время в архивах было выявлено еще значительное количество
автографов Рылеева. Часть из них была опубликована в 1954 г. в No 59
"Литературного наследства". Это, в основном, автографы, которыми располагал
В. Е. Якушкин, и ныне находящиеся в ЦГАОР. {Список условных сокращений см.
на с. 399-400.} Несколько автографов обнаружено в ЛБ (это часть собрания
бывшей Чертковской библиотеки, автографы которого видел П. А. Ефремов, но
которыми уже не располагал Ю. Г. Оксман, так как в 1934 г. местонахождение
их было ему неизвестно). Следует отметить, что тексты, напечатанные в
"Литературном наследстве", даны без вариантов и не всегда точно. В 1956 г.
вышло собрание избранных сочинений Рылеева, адресованное широкому читателю:
"Стихотворения. Статьи, Очерки. Докладные записки. Письма" (Вступительная
статья В. Г. Базанова. Подготовка текстов и примечания Ю. Г. Оксмана). В это
издание вошла часть текстов, опубликованных в ЛН, а в ряде произведений,
ранее напечатанных Ю. Г. Оксманом, появились новые строки (поэма
"Войнаровский", некоторые из "агитационных песен"), необходимость которых не
во всех случаях представляется убедительной.
Настоящее собрание стихотворных произведений Рылеева является наиболее
полным, так как к основному корпусу текстов, изданных в 1934 г., здесь
прибавлены все тексты, опубликованные в "Литературном наследстве", и
некоторые произведения и наброски, никогда ке публиковавшиеся ранее (No 91,
140, 143, 162, 182, 183).
Материал настоящего издания сгруппирован в трех основных частях. Часть
I - основное собрание, куда вошли вее произведения 1820-1826 гг. 1820 год -
важный рубеж в литературной биографии Рылеева, год завершения ученического
периода его творчества, когда он бесповоротно встает на путь гражданской
поэзии, о начале которого возвестила сатира "К временщику". Внутри части I
выделены три раздела, соответствующие основным жанрам рылеевского
поэтического творчества: стихотворения, поэмы, драма. В части I помещены,
как правило, законченные произведения, либо отрывки, опубликованные самим
поэтом. Исключением являются некоторые фрагменты поэмы "Наливайко" и пролог
к трагедии "Богдан Хмельницкий", значение которых в литературном наследии
Рылеева очень велико. Часть II занимают агитационные песни, написанные
поэтом совместно с А. А. Бестужевым, а быть может, и с другими авторами.
Часть III составляют следующие традиционные приложения: 1. Ранние
стихотворения (1813-1819); 2. Отрывки, наброски, планы; 3. Стихотворения,
приписываемые Рылееву. Во втором приложении даются наброски неосуществленных
произведений, вплоть до мельчайших фрагментов. Раздел стихотворений,
приписываемых Рылееву, значительно отличается от подобных разделов в
предыдущих изданиях. В него включены два стихотворения, ранее не
печатавшиеся в сборниках Рылеева: "Не вчера ли в хороводе..." и эпиграмма
"Наш медик Клит...". Три. стихотворения ("Известно всем давно, что стиходей
Арист...", "Не диво, что Вралев так много пишет вздору..." и "Завет богов")
выведены из основного текста стихотворений Рылеева, где они до сих пор
печатались, и помещены в приложении, поскольку принадлежность их Рылееву
проблематична. Не вошло в книгу стихотворение "На смерть Чернова", так как
последние изыскания литературоведов подтверждают, что оно принадлежит В. К.
Кюхельбекеру. {См.: Ю. М. Лотман. Кто был автором стихотворения "На смерть
Чернова". - "Русская литература", 1961, No 3, с. 153; А. Гласее, Проблемы
авторства В. К. Кюхельбекера (18171825 годы). - "Русская литература", 1966,
No 4, с. 145-149. Приписываемое раньше Рылееву стихотворение "По чувствам
братья мы с тобой..." не печатается, ибо бесспорно доказано, что автором его
был А. Н. Плещеев. См.: Е. Г. Бушканец. Мнимое стихотворение Рылеева. -
"Литературное наследство", No 59, М., 1954, с. 285-288.} Стихотворение
"Александру I" включено в приложение, а не в основной текст, как это сделано
в издании 1956 г., потому что документальными данными, подтверждающими
авторство Рылеева, мы не располагаем. И, наконец, в отдел приписываемых
произведений в соответствии с традицией включено четверостишие "Тюрьма мне в
честь, не в укоризну...", принадлежность которого поэту еще нуждается в
аргументированном обосновании.
В каждом разделе материал по возможности расположен в хронологической
последовательности, кроме дум, напечатанных Рылеевым отдельной книгой в 1825
г. В настоящем издании полностью сохранен ее структурный принцип (хронология
исторических сюжетов), установленный автором. Думы, законченные Рылеевым, но
не опубликованные при его жизни, помещены после тех, которые вошли в сборник
1825 г., по в хронологической последовательности их написания.
В настоящем издании Большой серия полнее, чем обычно, представлены
другие редакции " варианты автографов и журнальных текстов. Весь этот
материал (за исключением важнейших черновых вариантов в набросках,
приведенных в разделе "Отрывки, наброски и планы") сосредоточен в
специальном разделе "Другие редакции и варианты". За пределами издания
остались лишь совсем незначительные, в большинстве своем одностишные
варианты.
Произведения Рылеева в настоящем издании печатаются по прижизненным
авторским публикациям, а при отсутствии таковых - по беловым или (если нет
беловых) черновым автографам. Лишь в тех случаях, когда ни один из названных
источников не сохранился, текст приводится по наиболее достоверной
посмертной публикации. При наличии нескольких источников текста, т. е. когда
возникает проблема выбора, в примечании специально указывается, какой из них
положен в основу настоящей публикации, и используется формула: "Печ. по...".
Как правило, предпочтение отдается последним авторским редакциям. Особо
оговариваются также случаи реконструкции текста, т. е. устранение цензурных
искажений и купюр, восстановление не сохранившегося целиком текста из разных
источников (контаминация) и т. п. Если подобная реставрация уже имела место
в предыдущих изданиях Рылеева, дающих достаточно убедительное решение
сложного текстологического вопроса, то в качестве источника текста
указывается соответствующее издание.
Датировки произведений Рылеева уточнены, а иногда исправлены на
основании автографов и других данных. Даты предположительные отмечаются
вопросительным знаком, двойные даты (через тире) означают период, в течение
которого стихотворение было написано. Даты в угловых скобках обозначают год,
не позднее которого создан тот или иной текст (в ряде случаев это даты
первых прижизненных публикаций). При датировке некоторых дум принято во
внимание то обстоятельство, что Рылеев обычно публиковал их в журналах,
альманахах или представлял для прочтения в Вольное общество любителей
российской словесности почти сразу же после написания. Таким образом, год их
первого появления в печати или представления в общество, как правило,
является и годом их написания. В некоторых случаях для обоснования датировки
приведены даты цензурных разрешений. Стихотворения, датировать которые не
удалось, помещены в конце соответствующих разделов без дат.
Примечания имеют единообразную структуру. После порядкового номера
каждый раз указывается первая публикация, затем все последующие, если они
содержат какие-либо разночтения (часто эти расхождения объясняются разными
источниками текста, а нередко элементарными погрешностями, допущенными при
публикации рукописей). Простые перепечатки не указываются вовсе. Затем - в
нужных случаях - сообщаются сведения о наличии и местонахождении автографов,
данные для датировок и творческой истории произведения, наиболее
показательные оценки современников и т. д., а в конце примечаний дается
реальный комментарий. Звездочка перед порядковым номером означает, что к
этому произведению имеется материал в разделе "Другие редакции и варианты".
Так как в этом разделе и в примечаниях применена система отсчета стихов, то
для удобства читателя все тексты, содержащие свыше 50 строк, пронумерованы
(по десяткам).
Все редакторские конъектуры, а также редакторские заголовки даются в
угловых скобках. Квадратными скобками отмечены вычеркнутые в рукописях
Рылеева строки и отдельные слова.
Орфография и пунктуация текстов приближены к современным. Сохранены
только те индивидуальные и исторические особенности правописания Рылеева,
устранение которых могло бы отразиться на произнесении стиха.
Примечания к NoNo 73-76 (поэмы), 77, 90, 93-135, 137, 150, 153, 161,
170, 172, 173, 178, 184-187 написаны А. Е. Ходоровым, все остальные - А. В.
Архиповой.
А. Архипова
Условные сокращения, принятые в примечаниях и в разделе "Другие редакции
и варианты"
Б зап - "Библиографические записки".
ВД, тт. 1, 2, 4 и 9 - "Восстание декабристов. Материалы", М.-Л., т. 1,
1925; т. 2, 1926; т. 4, 1927; т. 9, 1950.
BE - "Вестник Европы".
Вольное общество - Вольное общество любителей российской словесности.
ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е.
Салтыкова-Щедрина.
"Думы" - К. Рылеев, Думы, М., 1825.
Изд. 1956 - К. Ф. Рылеев, Стихотворения. Статьи. Очерки. Докладные
записки. Письма. Вступительная статья В. Г. Базанова. Подготовка текстов и
примечания Ю. Г. Оксмана, М., 1956.
ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
ЛН - "Литературное наследство", No 59. Декабристы-литераторы, т. 1,М,
1954.
Маслов - В. И. Маслов, Литературная деятельность К. Ф. Рылеева, Киев,
1912.
Н Зр - "Невский зритель".
Н лит - "Новости литературы".
ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН
СССР.
ПЗ 1823, ПЗ 1824, ПЗ 1825 -"Полярная звезда. Карманная книжка для
любительниц и любителей русской словесности, изданная А. Бестужевым и К.
Рылеевым", СПб., 1823, 1824 и 1825.
ПЗ II, ПЗ V, ПЗ VI - "Полярная звезда", издаваемая Искандером и Н.
Огаревым", Лондон, кн. 2, 1858; кн. 5, 1861;. кн. 6, 1861.
ПСС - К. Рылеев, Полное собрание стихотворений. Редакция, предисловие и
примечания Ю. Г. Оксмана. Вступительная статья В. Гофмана, Л., "Б-ка поэта"
(Б. с), 1934.
ПССоч. - К. Рылеев, Полное собрание сочинений. Редакция, вступительная
статья и комментарии А. Г. Цейтлина, М.-Л., "Асаdemia", 1934.
Пушкин - Пушкин, Полное собрание сочинений, тт. 1-17, М.-Л., изд-во АН
СССР, 1937-1959.
РА - "Русский архив".
PC - "Русская старина".
СО - "Сын отечества".
"Соревнователь" - "Соревнователь просвещения и благотворения. Труды
Вольного общества любителей российской словесности".
Соч. и П - Сочинения и переписка Кондратия Федоровича Рылеева. Издание
его дочери, под ред. П. А. Ефремова, СПб., 1872.
Ст. - стих, стихи.
"Ученая республика" - В. Базанов, Ученая республика, М.-Л., 1964.
ЦГАДА - Центральный государственный архив древних актов (Москва).
ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства.
ЦГАОР - Центральный государственный архив Октябрьской революции.
Ценз. разр. - дата цензурного разрешения.
I
СТИХОТВОРЕНИЯ
1. Н Зр, 1820, No 10, с. 26. Написано вскоре по приезде Рылеева в
Петербург. Подзаг. указывает на один из литературных источников - сатиру М.
В. Милонова "К Рубелию" (1810), имеющую подзаг.: "Из Персия". Однако
стихотворение Милонова не перевод, а вольное подражание. У римского поэта
Персия (34-62) такой сатиры нет. Рылеевские обличения временщика звучали
несравненно острей, чем у Милонова, и современники сразу же догадались, что
истинный адресат сатиры - граф А. А. Аракчеев (1769-1834). "Мы с жадностью
читали эти стихи, - вспоминал декабрист Н. И. Лорер, - и узнавали нашего
русского временщика" ("Записки Н. И. Лорера", М., 1931, с. 73). Н. А.
Бестужев так характеризовал обстановку в России тех лет и впечатление от
сатиры Рылеева: "В том положении, в каком была и есть Россия, никто еще не
достигал, столь высокой степени силы и власти, как Аракчеев, не имея другого
определенного звания, кроме принятого им титула "верного царского слуги":
этот приближенный вельможа под личиной скромности, устраняя всякую власть,
один, не зримый никем, без всякой явной должности, в тайне кабинета, вращал
всею тягостью дел государственных, и злобная, подозрительная его политика
лазутчески вкрадывалась во все отрасли правления ... Где деспотизм
управляет, там утеснение - закон: малые угнетаются средними, средние
большими, сии еще высшими; но над теми и другими притеснителями, равно как и
над притесненными, была одна гроза: временщик ... Все государство трепетало
под железною рукою любимца-правителя. Никто не смел жаловаться: едва
возникал малейший ропот - и навечно исчезал в пустынях Сибири или в смрадных
склепах крепостей. В таком положении была Россия, когда Рылеев громко и
всенародно вызвал временщика на суд истины; когда назвал его деяния,
определил им цену и смело предал проклятию потомства слепую или умышленную
покорность вельможи для подавления отечества. Нельзя представить изумления,
ужаса, даже можно сказать оцепенения, каким поражены были жители столицы при
сих неслыханных звуках правды и укоризны, при сей борьбе младенца с
великаном. Все думали, что кары грянут, истребят и дерзновенного поэта, и
тех, которые внимали ему; но изображение было слишком верно, очень близко,
чтобы обиженному вельможе осмелиться узнать себя в сатире. Он постыдился
признаться явно, туча пронеслась мимо; оковы оцепенения пали, мало-помалу
расторглись, и глухой шепот одобрения был наградою юного правдивого
стихотворца. Это был первый удар, нанесенный Рылеевым самовластию ... С
этого стихотворения началось политическое поприще Рылеева. Пылкость
юношеской души, порыв благородного негодования и меткие удары сатиры,
безбоязненно нанесенные такому сопернику, обратили общее внимание" (Н.
Бестужев, Воспоминания о Рылееве. - "Воспоминания Бестужевых", М.-Л., 1951,
с. 11-12). А один из издателей Н Зр, Г. П. Кругликов, впоследствии
вспоминал, что журналу угрожало мщение Аракчеева и только заступничество кн.
А. Н. Голицына, министра народного просвещения, спасло журнал (см.
"Петербургскую газету", 1871, 9 марта). См. также вступ. статью, с. 9.
Кимвальный звук. Кимвал - музыкальный инструмент, употреблявшийся древними
иудеями при богослужении. Сеян Люций Элиус (ум. 31 г.) - префект (начальник)
преторианской (императорской) гвардии, возвысившийся в правление римского
императора Тиберия; став всесильным временщиком, Сеян составил заговор
против Тиберия, но был разоблачен, арестован и задушен. И в Цицероне мной не
консул - сам он чтим за то, что им спасен от Катилины Рим. Римский
политический деятель, писатель и оратор Марк Туллий Цицерон (106-43 до н.
э.) раскрыл в 63 г. до н. э. заговор, организованный Люцием Сергием
Каталиной (108-62 до н. э.) против Римской республики. В результате
заговорщики были казнены, а Каталина погиб. Иль Кассий, или Брут, иль враг
царей Катон! Римские политические деятели, защитники республики Гай Лонгин
Кассий (I в. до н. э.) и Марк Юний Брут (85-42 до н. э.) - организаторы
республиканского заговора против диктатуры Цезаря, приведшего к его
убийству. Катон Марк Порций (95-46 до н. э.) - народный трибун, глава
республиканской партии, боровшейся против Цезаря. Не желая пережить падение
республики, покончил самоубийством. Селения лишил их прежней красоты. Намек
на так называемые военные поселения, учрежденные по проекту Аракчеева, где
солдаты чувствовали себя как в тюрьме, поскольку вся их жизнь была строжайше
регламентирована. Народ тиранствами ужасен разъяренный! В этом стихе,
содержащем угрозу местью восставшего народа, выражено принципиальное отличие
революционной сатиры Рылеева от просветительской сатиры Милонова,
заканчивающейся таким приговором Рубелию:
Ты думаешь сокрыть дела свои от мира -
В мрак гроба? но и там потомствонас найдет;
Пусть целый мир рабом к стопам твоим падет,
Рубелий! Трепещи: есть Персий и сатира!
("Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в.", "Б-ка поэта", (Б. с), Л.,
1959, с. 482).
2. "Благонамеренный", 1820, No 5, с. 335, подпись: К. Р - в. Вместе с
эпиграммой "Ты знаешь Фирса чудака..." - первое выступление Рылеева в
печати.
3. НЗр, 1820, No 11, с. 141, подпись: К. Р - в.
* 4. Н Зр, 1820, No 12, с. 207. Автограф ранней редакции - ПД
(опубликован в PC, 1872, No 5, с. 758). Пальмира Севера - Петербург.
5. PC, 1872, No 5, с. 759; ПСС, с. 270, по автографу ПД. Разночтения
автографа и публикации П. А. Ефремова в PC позволяют предположить, что
Ефремов располагал другим источником, местонахождение которого сейчас
неизвестно.
6. Н Зр, 1821, No 1,с. 37.
7. "Благонамеренный", 1820, No 13, с. 50. Датируется по помете
"Острогожск": весной - летом 1820 г. Рылеев находился в Воронежской
губернии. Подражание "Тибулловой элегии III из III книги" в переводе
Батюшкова (1809). Тибулл Альбий (ок. 60-19 до н. э.) - римский лирик,
прославивший свое имя любовными элегиями. Делил - возлюбленная Тибулла,
позднее условное имя возлюбленной. Крезовых богатств. Крез - последний царь
древнего малоазиатского государства Лидии (560-546 до н. э.), обладатель
несметных богатств; его имя стало нарицательным названием богача. Церериных
полей. Церера (римск. миф.) - богиня плодородия. Дщерь Сатуриова - Юнона
(римск. миф.), верховная богиня, супруга Юпитера, владычица неба. Любови
мать - Венера. Парки (римск. миф.) - богини человеческой судьбы,
представлявшиеся в виде трех сестерпрях, одна из которых начинала нить
жизни, другая развертывала, а третья перерезала. Мегера (греч. миф.) - одна
из трех богинь-мстительниц (Эринний).
8. "Благонамеренный", 1820, No 13, с. 54, подпись: К. Р - в. См.
примеч. 7.
9. "Благонамеренный", 1820, No 23-24, с. 372, подпись: К. Р - в.
Отгадка: Борода. Шарада отражает литературные симпатии начинающего поэта:
традиционное отношение к общепринятым авторитетам (Державин и В. П. Петров),
насмешка над современными приверженцами классицизма (Свистов - вероятно, Д.
И. Хвостов, см. примеч. 12) и интерес к только что вышедшей поэме Пушкина
"Руслан и Людмила".
10. Н Зр, 1821, No 2, с. 147. Аквилон (римск. миф.) - олицетворение
северо-восточного холодного ветра. Крон (Кронос) (греч. миф.) - божество
времени.
11. PC, 1872, No 5, с. 760, с подзаг. "Подражание древним" и
незначительными разночтениями, возможно по автографу, до нас не дошедшему.
Автограф - ЛБ. Датируется предположительно, по связи с другими
стихотворениями в этом же роде 1820-182! гг.
12. Н Зр, 1821, No 3, с. 259, без подписи. Автограф первой редакцииПД,
архив Д. И. Хвостова (опубликована в PC, 1892, No 8, с. 411); автограф
второй редакции - на обложке книги из библиотеки Рылеева: "Андромаха,
трагедия в пяти действиях, в стихах, сочинение васина, перевод графа Д.
Хвостова. Издание пятое, СПб., 1821" -в ПД. Граф Дмитрий Иванович Хвостов
(1757-1835) -стихотворец, известный своей бездарностью и ретроградными
литературными и политическими взглядами, член "Беседы любителей русского
слова" и Российской академии, сенатор. Подвергался постоянным насмешкам со
стороны литераторов "Арзамаса" и других представителей "новой поэтической
школы". Известны пародии, сатиры и эпиграммы на него, а также иронические
послания к нему В. А. Жуковского, К. Н. Батюшкова, П. А. Вяземского, А. Ф.
Воейкова, А. С. Пушкина, Н. М. Языкова и др. Подобной шуткой над плодовитым
графоманом было и послание Рылеева. Хвостов принял эти стихи за панегирик и
отметил в примеч. к одному из своих стихотворений: "Нескромные хвалители
найдут везде место к приветствию; иные ж даже превозносили автора за то, что
лица в "Андромахе" его перевода иным казалися смешны, и что многие его не
читают" (Сочинения графа Д. И. Хвостова, т. 2, СПб., 1821, с. L1II). Но
какую-то тень насмешки он, видимо, почувствовал, и к строке после ст. 10 "За
претерпенные гоненья", имевшейся в том варианте послания, которое Рылеев
вручил ему, сделал следующее примеч.: "Прекрасно; но ополчение зоилов и даже
невнимание современников не есть гонение. Гонимы были Тасс, Галилей и
другие. Г. Рылеев напечатал сии стихи с переменами, что лица мои смешны. Я
примечание о сем поместил в примечаниях к одному из моих посланий. Рылеев
был тогда еще не на воздухе, и сказал, прочтя мое замечание: "Я пошутил, а
ваше замечание пойдет в потомство". В ответ ему отвечать надобно было:
"Потомства не страшись - его ты не увидишь!"" (PC, 1892, No 8, с. 412; см.
также: П. О. Морозов, Граф Дмитрий Иванович Хвостов. - PC, 1892, No 6, с.
71-104, No 8, с. 396-430). Твой славный перевод Расина, Буало. Хвостову
принадлежит также "Перевод "Науки стихотворства" Буало" (1804).
* 13. BE, 1888, No И, с. 218; ПСС, с. 279, по автографу ПД. Автограф с
позднейшими исправлениями и пометой в конце: "С польского) К. Р- в". На
обороте последнего листа - черновой набросок другого варианта конца сатиры.
Беловой автограф отрывка, не вошедшего в текст автографа ПД, - ЦГАОР. В. Е.
Якушкин напечатал в BE автограф ПД, учитывая правку, но соединил законченный
перебеленный текст и черновой набросок. Ю. Г. Оксман в ПСС воспроизвел текст
автографа, без позднейшей правки. Печ. по беловому автографу ПД.
Стихотворение - перевод с польского сатиры Ф. В. Вулгарина (оригинал
неизвестен). Было представлено в Вольное общество 25 апреля 1821 г. (см.:
"Ученая республика", с. 397). На том же заседании Рылеев был избран
членом-корреспондентом общества. Тема сатиры - положение поэта в обществе -
сближает ее с "Посланием к Н. И. Гнедичу" (No 24). Каток - см. примеч. 1,
Перикл (490-429 до и. э.) - древнегреческий государственный деятель, при
котором достигла расцвета афинская демократия, а также науки и искусства.
Цесарь - Гай Юлий Цезарь (102-44 до и. э.) - римский государственный
деятель, полководец и писатель; после ряда блестящих военных побед стал
единодержавным правителем Рима. Против него организовался заговор
республиканцев, положивший конец его диктатуре и жизни. Брут - см. примеч.
1. Тит Флавий Веспасиан - римский император (79-81 до н. э.), прославленный
в позднейшей литературе как просвещенный и гуманный правитель. Сенатор граф
Глупон - возможно, имеется в виду Д. И. Хвостов (см. примеч. 12).
* 14. PC, 1877, No 2, с. 360, публикация П. А. Ефремова по автографу, с
разночтениями. Тот же текст воспроизводился во всех последующих публикациях
стихотворения. Автограф - ЦГАОР. Написано весной 1821 г. в связи с ходившими
тогда в обществе слухами о том, что командир отдельного Кавказского корпуса,
боевой генерал и герой Отечественной войны 1812 г. Алексей Петрович Ермолов
(1777-1861) назначается командующим русской армией, которая выступит против
Турции в поддержку начавшегося восстания греков за свою независимость. На
самом деле Ермолов был вызван в Лайбах, где находился Александр I, для
получения инструкций насчет переброски русской армии в Италию для подавления
Пьемонтского восстания. Русская армия за границу не выступила и никакой
помощи грекам не оказала. А. П. Ермолов, популярный среди декабристов и
либерально настроенной части общества, воспринимался многими как человек,
сочувствующий делам и намерениям тайного общества, и прочился некоторыми из
них, вместе с М. М. Сперанским и Н. С. Мордвиновым, в члены будущего
Временного правительства. Ср. послание В. К. Кюхельбекера "А. П. Ермолову"
<1821>. Греческое восстание вызвало в передовых кругах русского общества
горячее сочувствие, отразившееся в стихах Пушкина, В. Ф. Раевского,
Кюхельбекера и др., а также в частной переписке и дневниках тех лет. См.: В.
И. Семевский, Политические и общественные идеи декабристов, СПб., 1909, с.
250-256; В. Селинов, Пушкин и греческое восстание. - Сб. "Пушкин", вып. 2,
Одесса, 1926, с. 5-31. Паллада (греч. миф.) - одно из имен Афины, богини
мудрости; она считалась также богиней-воительницей, стоящей на страже
порядка. Феникс - в египетской мифологии волшебная птица, которая сжигала
себя в огне и вновь возрождалась из пепла. Фемистокл (ок. 514-449 до н. э.)
- древнегреческий политический деятель и полководец; прославился победами в
войнах с персами.
15. PC, 1871, No 1, с. 66, в составе письма Рылеева к Ф. В. Булгарииу
от 20 июня 1821 г. из Острогожска в Петербург, по автографу ПД.
16. PC, 1871, No 7, с. 80, публикация П. А. Ефремова, которому текст
сообщил М. А. Веневитинов со слов Я. Н. Бедраги. Дата - в PC. Яков
Николаевич Бедрага, которому посвящено стихотворение, - сын Николая
Григорьевича Бедраги, младшего брата М. Г. Бедраги, приятеля Рылеева (см. о
нем примеч. 21). Видимо, это стихотворение вместе со стихотворением
"Надгробная надпись" была представлено Рылеевым в Вольное общество 12
сентября 1821 г. под загл. "Младенцу" (см.: "Ученая республика", с. 402).
17-18. PC, 1871, No 1, с. 68, в письме Рылеева к Ф. В. Булгарину из
села Подгорного Острогожского уезда в Петербург от 8 августа 1821 г., по
автографу ПД. Рылеев пишет: "Скоро должен я буду оставить мое тихое,
безмятежное уединение, дабы опять явиться в Северную Пальмиру. Холод обдает
меня, когда я вспомню, что, кроме множества разных забот, меня ожидают в
оной мучительные крючкотворства неугомонного и ненасытного рода приказных..
." Далее следуют стихи ("Когда от русского меча..." и т. д.). Второму
стихотворному тексту предшествуют такие строки: "Ты, любезный друг, на себе
испытал бессовестную алчность их в Петербурге; но в столицах приказные
некоторым образом еще сносны... В столицах берут только с того, кто имеет
дело, здесь со всех... Предводители, судьи, заседатели, секретари и даже
копиисты имеют постоянные доходы от своего грабежа; а исправники..."
19. PC, 1872, No 1, с. 65. Автограф - ПД, с подписью: К. Р - в.
Обращено к Александру Ивановичу Косовскому, сослуживцу Рылеева по
конно-артиллерийской роте с 1813 по 1818 г. (до выхода в отставку).
Косовский оставил воспоминания о Рылееве (ЛН, с. 237256). Обнаружение их
дало возможность с уверенностью расшифровать адресат стихотворения, который
в загл. был обозначен: "К К - му". Судя по адресату и содержанию, послание
написано летом 1821 г., во время поездки Рылеева в Воронежскую губернию, где
он служил в армии до выхода в отставку. Здесь он повидался со своими
друзьями и знакомыми - А. И. Косовским, М. Г. Бедрагой и др. Стихотворение
вполне соответствует тем настроениям Рылеева, которые, по свидетельству
Косовского, он не раз выражал в обращении к товарищам: "Господа, вы или не в
состоянии, или не хотите понять, куда стремятся мои помышления! Умоляю вас,
поймите Рылеева! Отечество ожидает от нас общих усилий для блага страны!
Души с благороднейшими чувствами постоянно должны стремиться ко всему
новому, лучшему, а не пресмыкаться во тьме. Вы видите, сколько у нас зла на
каждом шагу; так будем же стараться уничтожать и переменить на лучшее!" (ЛН,
с. 247). Знамена свободы - по-видимому, намек на восстание в Греции в 1821
г.
20. "Соревнователь", 1821, No 10, с. 86. Стихотворение было
представлено Рылеевым в Вольное общество 12 сентября 1821 г. (см. "Ученая
республика", с. 402). Пр<асковья> Тих<оновна> Чир-на - по-видимому,
родственница М. Г. Бедраги (см. о нем примеч. 21). Догадка эта
подтверждается стихотворением "М. Г. Бедраге" (No 21), где речь идет об
эпитафии, заказанной Рылееву адресатом.
21. Соч. и П, с. 200, по автографу ПД. Автограф на одном листе с
записями исторического и этнографического характера, касающимися Острогожска
и его окрестностей. О датировке см. примеч. 19. Михаил Григорьевич Бедрага
{1773-1833) -подполковник гвардейского конно-егерского полка, участник войны
1812 г., тяжело раненный в Бородинском сражении. Знакомство Рылеева с ним
относится к 1817 г. (см. письмо матери от 10 августа 1817 г. - ПССоч., с.
439), когда поэт со своей ротой находился в слободе Белогорье Воронежской
губ. Ему посвящена "Пустыня" (No 22) и статья "Еще о храбром М. Г. Бедраге"
("Отечественные записки", 1820, No 8, с. 284-289; ПССоч., с. 295-297).
Несмотря на длительную дружбу, Бедрага вряд ли разделял свободомыслие
Рылеева. По свидетельству Николая I, в день 14 декабря 1825 г. Бедрага
проявил себя как верноподданный офицер (сб. "Междуцарствие 1825 года и
восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи", М.-Л.,
1926, с. 41). На смерть Полины молодой - стихотворение "На смерть
Пр<асковьи> Тих<оновны> Чир-ной" (No 20), вероятно родственницы М. Г.
Бедраги.
* 22. "Соревнователь", 1821, No 12, с. 337, с цензурными купюрами ст.
283-315; ПСС, с. 285, по автографу ПД. Написано во время пребывания Рылеева
в Острогожске летом 1821 г.; 17 октября представлено в Вольное общество (см.
"Ученая республика", с. 404). О М. Г. Бедраге см. примеч. 21. "Пустыня" -
традиционное послание в стиле легкой поэзии, образец которого дал Батюшков в
"Моих пенатах" (1811). Подражанием "Моим пенатам" явились "Городок" Пушкина
(1814), "Послание к Дашкову" В. Л. Пушкина <1813>. Мотивы, композиция, даже
стихотворный размер этих произведений сходны. "Пустыня" отражает круг чтения
Рылеева летом 1821 г. От слепой богини, т. е. от Фемиды (греч. миф.), богини
правосудия, которая изображалась с завязанными глазами. Рылеев намекает
здесь на то, что временно оставил свою службу в уголовном суде. Цирцея
(греч. миф.) - легендарная волшебница, одна из героинь "Одиссеи" Гомера; в
переносном смысле - опасная соблазнительница. То Пушкин своенравный и т. д.
Стихи, в которых повествуется о круге чтения автора, показывают литературные
симпатии Рылеева. Это "молодые поэты" Пушкин и Баратынский, признанные вожди
"новой школы" Батюшков и Жуковский (причем Батюшков на одном из первых
мест). Это и ряд традиционных имен с традиционными же характеристиками:
Ломоносов ("честь и слава россов"), Державин ("важный пат Гораций, поэтов
образец"), Н, М. Карамзин и И. И. Дмитриев, драматурги XVIII в. А. П.
Сумароков и Я. Б. Княжнин, а также В. А. Озеров - прославленный трагик
начала XIX в. Тацит-Карамзин, с своим девятым томом. Имеется в виду "История
Государства Российского" Карамзина, девятый том которой Рылеев читал летом
1821 г. Мом (греч. миф.) - божество насмешки и порицания. Костров Е. И.
(1752-1796) и Гнедич Н. И. - переводчики "Илиады" Гомера; Костров перевел
первые восемь песен. Гнедич осуществил весь перевод, законченный в 1828 г.;
о Гнедиче см. примеч. 24. Воейков-Буало. Воейков А. Ф. (1779-1839) -
поэт-сатирик, переводчик и журналист, автор дидактической поэмы "Искусства и
науки", что дало повод к сближению его с Буало, автором знаменитого
стихотворного трактата "Поэтическое искусство". Милонов М. В. (1792-1821) -
поэт-сатирик и переводчик, заинтересовавший Рылеева своим подражанием сатире
Персия "К Рубелию" (см, примеч. 1). "Душеньки" творец - Богданович И. Ф.
(1743-1803), автор поэмы "Душенька" (1775). Нелединский-Мелецкий Ю. А.
(1752-1828) - сентименталистский поэт, автор популярных песен и романсов.
Панаев В. И. (1792-1859) - поэт сентиментального направления. Книга его
"Идиллий" <1820> имелась в библиотеке Рылеева (см. ЛИ, с. 320). Петрополь -
Петербург. Абазех, бах, абазинец - народности Северного Кавказа. Война,
война кипит! В Морее пышет пламя и т. д. Речь идет о начавшемся в 1821 г.
восстании греков за свою независимость против Турции. Морея (южная Греция)
была одним из главных очагов национально-освободительного движения.
Сочувственное отношение Рылеева к восставшим грекам сказалось также в
стихотворениях "А. П. Ермолову" (No 14) и "На смерть Вейрона" (No 34).
Оттоман - турок; Оттоманская порта - официальное наименование Турции.
Ретирада - отступление, уход. Филомела (греч. миф.) - афинская царевна,
превращенная богами в соловья; поэтическое имя соловья вообще. Досужих
журналистов, которые тогда и т. д. Намек на литературную полемику начала
1820-х годов, предмет которой Рылеев считал несущественным, как видно из его
статьи 1825 г. "Несколько мыслей о поэзии" (ПСС, с. 371). Война на Юге за
свободу. Снова речь идет о восстании в Греции.
23. Маслов, прилож., с. 40. Автограф - ПД, на обороте последнего из
листов, занятых текстом "Пустыни". Адресат стихотворения - видимо, один из
острогожских знакомых Рылеева.
24. СО, 1821, No 50, с. 175. Обращено к Николаю Ивановичу Гнедичу
(1784-1833), поэту и переводчику "Илиады", бывшему в это время <1821>
вице-президентом Вольного общества. Рылеев высоко ценил заслуги Гнедича и
как гражданского поэта (его ранние произведения - "Общежитие", "Перуанец к
испанцу"), и как переводчика Гомера, создавшего в русской поэзии высокий
стиль героической эпопеи, и как литератора, глубоко интересовавшегося
проблемами историзма и народности (его перевод "Простонародных песен
нынешних греков" с обширным теоретическим предисловием). Рылеев очень
дорожил мнением Гнедича и даже вверял ему судьбу собственных произведений
(см. примеч. 58). Гнедичу была посвящена дума "Державин" (No 68).
Непосредственным поводом к написанию "Послания" послужила, видимо, речь
Гнедича "О назначении поэта", произнесенная им 13 июня 1821 г. на заседании
Вольного общества и опубликованная с цензурными купюрами в "Соревнователе",
1821, No 7, с. 129 (см.: И. Н. Медведева, Н. И. Гнедич и декабристы. - Сб.
"Декабристы и их время", М.-Л., 1951, с. 134). В этой речи Гнедич развивал
мысли, характерные для декабристского понимания роли поэта: "Да будет же
перо в руках писателя то, что скипетр в руках царя: тверд, благороден,
величествен! Перо пишет, что начертается на сердцах современников и
потомства. Им писатель сражается с невежеством наглым, с пороком могущим...
Чтобы владеть с честью пером, должно иметь более мужества, нежели владеть
мечом" ("Соревнователь", 1821, No 7, с. 138). Речь Гнедича - яркий документ
литературной и общественной борьбы, которая развернулась в Вольном обществе
(между "правым" его флангом, возглавляемым В. И. Каразиным, и "левым", к
которому принадлежали Гнедич и будущие декабристы). Встреченная восторженно
его единомышленниками, речь Гнедича вызвала нападки его литературных врагов
(см.: "Ученая республика", с. 230-238). Стихотворение Рылеева - вольное
подражание посланию Буало-Депрео к Расину "Epitre VII. A monsieur Racine"
(1677). Из послания Буало заимствованы общие рассуждения о зависти и кознях,
которыми окружены великие поэты, и упоминание о судьбе Корнеля, впрочем,
изображенной у Рылеева более пространно. Илион - Троя, Пелид - Ахилл, сын
Пелея, один из персонажей "Илиады". Агамемнон - легендарный царь Микенский,
один из вождей греков в Троянской войне, герой "Илиады". Пергамский герой -
Гектор, один из вождей троянского войска, персонаж "Илиады"; Пергамское
царство (III-II вв. до н. э.), находившееся в Малой Азии, иногда
отождествляли с Троей. Творца "Димитрия", "Фингала", "Поликсены" и т. д.
Имеется в виду судьба В. А. Озерова (17691816), автора трагедий "Дмитрий
Донской", "Фингал", "Поликсена" и др., раннюю смерть которого современники
связывали с кознями его "завистника" драматурга А. А. Шаховского. Мельпомена
(греч. миф.) - одна из девяти муз, покровительница трагедии. И Змейкина,
себя узнавши в Простаковой и т. д. Комедия Фонвизина "Недоросль" вызвала
неприязнь некоторых современников (см.: К. В. Пигарев, Творчество Фонвизина,
М., 1954, с. 210-211). На трудном поприще ты только мог один и т. д. Многие
литераторы, в частности, члены Беседы любителей русского слова, сомневались
в возможности существования русского гекзаметра (до Гнедича "Илиаду"
переводил Костров александрийским стихом). Наоборот, передовая литературная
молодежь (в том числе Пушкин, Кюхельбекер, Рылеев, А. Бестужев) горячо
приветствовала перевод "Илиады" Гнедича, выполненный гекзаметрами. Так
деспот-кардинал и т. д. Речь идет о судьбе П. Корнеля (1606-1684),
постановка трагедии которого "Сид" (1636) вызвала, с одной стороны, восторг
публики, с другой, - нападки литераторов и Французской Академии, действия
которой во многом направлялись первым министром кардиналом Ришелье. Его не
устраивало политическое свободолюбие Корнеля, критика феодальной монархии,
проявившиеся в "Сиде". Последующие произведения Корнеля, и в особенности
трагедия "Цинна" (1640), были уже ортодоксально монархическими
произведениями и получили признание в официальных кругах. Так и Жуковский
наш... Эдема пышны двери. Подразумевается поэма "Пери и Ангел" <1821>,
написанная Жуковским по мотивам второй части поэмы Т. Мура "Лалла-Рук"; она
имела большой успех, в том числе в декабристской среде, так как в поэме
содержались и вольнолюбивые мотивы, связанные с образом героя, погибшего за
свободу Индии. Царица-мать - вдовствующая императрица Мария Федоровна
(1759-1828), мать Александра I и Николая I.
* 25. Б зап. 1861, No 19, стлб. 585; ПСС, с. 277 по черновому автографу
ПД. По расположению чернового автографа на одном листе с прозаическим
очерком "Женская игрушка" (см.: ПССоч., с. 398), относящемуся к серии
очерков "Провинциал в Петербурге" (Н Зр, 1821, No 2, с. 160), можно
предположительно датировать 1821 г. Является подражанием отрывку из поэмы
Парни "Coup d'oeil sur Cythere" (1787). Этот же отрывок из Парни лег в
основу стихотворения Пушкина "Платоническая любовь" (1819), которое Рылееву
не было известно. Об интересе Рылеева к Парни см. в письме А. А. Бестужева к
Я. Н. Толстому от 3 марта 1824 г. (PC, 1889, No 11, с. 377).
26. PC, 1870, No 7, с. 88, с редакционным яагл. "Послание Коидратия
Федоровича Рылеева к А. А. Бестужеву по поводу поездки А. Бестужева в
Кронштадт", с датой. В PC стихотворение Рылеева напечатано, как сказано там,
"со списка, собственной руки его друга, Михаила Александровича Бестужева".
Сделавшись жрецом Фемиды. Фемида (греч. миф.)-богиня правосудия. Рылеев
говорит здесь о своей службе в Петербургской палате уголовного суда, о своих
столкновениях с чиновниками, нарушающими законы (ср. примеч. 17-18 и вступ.
статью, с. 10). Аониды (греч. миф.) - музы, которые именовались так по месту
их культа в Аонии (древнее название Беотии). Драгун ты хоть куда лихой. А.
А. Бестужев служил в 1822 г. в лейб-гвардии драгунском полку. Мейеровой
глазки. Имеется в виду жена или родственница кронштадтского таможенного
чиновника Мейера, в доме которого бывал А. А. Бестужев. Пафосских... проказ-
любовных увлечений; Пафос - город на о. Кипре, где находился посвященный
богине любви Афродите храм и где более всего был распространен ее культ.
Один пигмей литературный - по-видимому, П. А. Катенин (1792-1853), с которым
как раз в 1822 г. полемизировал А. А. Бестужев по поводу книги Н. И. Греча
"Опыт краткой истории русской литературы".
27. PC, 1871, No 1, с. 101. Автограф -- ПД, без загл., на одном листе с
черновыми набросками к "Гайдамаку", "Партизанам" и др. набросками. Эпиграмма
на австрийского императора Франца I (1792- 1835), реакционного и жестокого
правителя, неоднократно терпевшего поражения в войнах с Наполеоном и под
старость впавшего в слабоумие. "В манию обратилась у него также страсть
убивать мух. Для этого у Франца было много самых затейливых хлопушек"
("Письма австрийского императора Франца I". - PC, 1870, No 1, с. 344). Ю. Г.
Оксман связывает эпиграмму Рылеева с арестом итальянского поэта Сильвио
Пеллико (1788-1854). Заключенный в 1820 г. в крепость за близость к
карбонариям и выступление против оккупации Италии Австрией, С. Пеллико был в
1822 г. приговорен к смертной казни, замененной императором Францем I
пятнадцатилетним тюремным заключением ("Весь мир великостию духа сей
император удивил"). Отсюда и датировка эпиграммы (см.: ПСС, с. 500-501).
28. Соч. и П, с. 277, неточно; ПСС, с. 298, по автографу ПД. Автограф в
письме Рылеева к матери от апреля 1823. Рыжко - кличка лошади,
принадлежавшей матери Рылеева. В том же письме, где содержится текст
стихотворения, приписка жены Рылеева, которая, между прочим, пишет: "Ах,
любезнейшая маменька! Как жаль вашего Рыжка, что он пропал. Я плакала, читая
ваше письмо, он вас так утешал, и вы его теперь лишились, Кондратий
Федорович сочинял стихи ему на смерть и плакал так же. Я вошла, а у него
глаза заплаканы" (Маслов, с. 331; орфография подлинника исправлена).
29. РА, 1871, No 7-8, стлб. 1012. Повод написания следующий. В конце
мая - начале июня 1823 г. И, А. Крылов перенес удар паралича. В середине
июня по приглашению императрицы Марии Федоровны переехал в Павловск для
окончательного выздоровления. 15 июня им написана басня "Василек", текст
которой он вписал в альбом Марии Федоровны. В басне Крылов изобразил себя в
образе полузавядшего василька, а императрицу - в образе солнца, оживившего
цветок. Опубликована басня была в СО (1823, No 35, с. 226) с пометой:
"Павловск. Июня 15 дня 1823 года" (см.: В. Ф. Кеневич, Библиографические и
исторические примечания к басням Крылова, СПб., 1878, с. 194-195).
* 30. "Литературные листки", 1823, No 3, с. 39, с цензурными
искажениями. Печ. по ПСС, с. 51, где исправлены ст. 49-50 и 62 по копии с
несохранившегося автографа. В "Литературных листках" к тексту оды были
сделаны редакторские примечания (Ф. В. Булгарина), имеющие цензурный
характер. К ст. 48: "Под именем святой правды здесь подразумевается
Священный Союз, установленный для блага народов". К ст. 52: "Сие относится к
западной Европе, где дерзостные осмелились восстать против законной, богом
установленной власти, и пали навеки - и Европа спасена от ужасов
безначалия". К ст. 77: "История не любит именовать живых". Карамзин. "Истор.
Гос, Росс", т. 9, с. 427, строка 24". Ода посвящена сыну Николая I, будущему
императору Александру II (1818-1881), которому в 1823 г. было пять лет. Она
отражает либерально-монархические настроения Рылеева и других членов
Северного общества, возлагавших надежды на просвещенного монарха, и в
частности на Александра Николаевича, которого и позднее, во время
междуцарствия, некоторые декабристы хотели провозгласить царем, чтобы,
пользуясь его малолетством, провести в стране ряд преобразований. В
литературном и политическом отношении ода Рылеева опирается на определенную
традицию од-поучений, обращенных к будущим правителям. Ср. "Стихи на
рождение в Севере порфирородного отрока" (1776) Державина, "На восшествие на
престол Александра I" и "На торжественное коронование Александра I" (1801)
Карамзина, "На рождение великого князя Александра Николаевича" (1818)
Жуковского. Не удовлетворяясь опубликованием оды, Рылеев распространял в
списках ее доцензурный вариант, о чем признался на следствии (см.: БД, т. 1,
с. 176). В 1855 г. об этом стихотворении вспоминал Герцен в "Письме к
императору Александру Второму". Выражая надежду, что политика нового царя
будет отвечать интересам народа, он писал: "Рылеев приветствовал вас советом
- ведь вы не можете отказать в уважении этим сильным бойцам за волю, этим
мученикам своих убеждений? - Почему именно ваша колыбель внушила ему стих
кроткий и мирный? Какой пророческий голос сказал ему, что на вашу детскую
голову падет со временем корона?" (А. И. Герцен, Полн. собр. соч. в тридцати
томах, т. 12, М., 1958, с. 273). Эпиграфом к своему письму Герцен взял ст.
53-68 из "Видения". Румянцев-3адунайский П. А. (1725-1796) - выдающийся
полководец, фельдмаршал; прославился победами в войне с Турцией (1768-1774).
Миних Б. Х. (1683-1767) - русский государственный деятель; немец по
происхождению; в царствование Анны Иоанновны командовал русскими войсками в
войнах с Польшей и Турцией. Одержал ряд побед (взятие Данцига в 1734 г.,
взятие Хотина в 1739 г.). Антонин Марк Аврелий (121-180) - римский император
и философ, один из представителей римского просвещенного абсолютизма.
* 31. ПЗ И, с. 27, по списку ранней редакции. Печ. по PC, 1871, No 11,
с. 562, публикация П. А. Ефремова по не дошедшему до нас автографу. Отрывок
чернового автографа ранней редакции - на обороте черновика письма к Ф. В.
Булгарину от 7 сентября 1823 г. - ЛБ. Частично (ст. 1-20) этот автограф
опубликован П. И. Бартеневым в сб. "XIX век", кн. 1, М., 1872, с. 367,
полностью - Ефремовым (Соч. и П, с. 249). Предназначалось для ПЗ 1824, но не
было пропущено цензурой. Рылеев распространял оду среди членов тайного
общества. См. показания на следствии декабриста А. П. Беляева (ЛН, с. 212) и
самого Рылеева (ВД, т. 1, с. 176). Посвящено графу Николаю Семеновичу
Мордвинову (1754-1845), адмиралу, председателю департамента гражданских и
духовных дел Государственного совета, не скрывавшему своего оппозиционного
отношения ,к политике Александра I. Личность Мордвинова привлекала многих
декабристов и независимо настроенной интеллигенции. О внимании к Мордвинову
среди членов Вольного общества, почетным членом которого он был, см.:
"Ученая республика", с. 322-323. Кроме оды Рылеева, известны были ода П. А.
Плетнева "Долг гражданина", посвященная Мордвинову, и его же статья "Разбор
оды Петрова Н. С. Мордвинову, писанной 1796 года". Ода Плетнева, как и ода
Рылеева, не была пропущена цензурой, а статья его, прочитанная на заседании
Вольного общества 3 марта 1824 г. ("Ученая республика", с. 432), появилась в
"Соревнователе", 1824, No 3, с. 265-284. Об изображении Мордвинова в ряде
стихотворных произведений (В. Петрова, П. А. Плетнева, Пушкина, Баратынского
и Рылеева) см.: Ю. Стенник, Стихотворение А. С. Пушкина "Мордвинову". -
"Русская литература", 1965, No 3, с. 172. Декабристы возлагали на Мордвинова
большие надежды и намечали ввести его в будущее Временное правительство.
Личное знакомство Рылеева с Мордвиновым состоялось уже после написания оды.
На следствии Рылеев показывал: "Г-на Мордвинова узнал я по собственному его
желанию, и был у него с Ф. Н. Глинкою. Поводом сего была ода, мною
написанная, в коей я об нем упоминал. Через несколько времени он предложил
мне место в Американской компании, правителя канцелярии, которое я
получил... После того имел с ним сношения по делам компании и виделся у пего
по утрам, когда было нужно" (ВД, т. 1, с. 155). Через Рылеева
распространялись среди членов тайного общества непечатные "мнения"
Мордвинова, т. е. его записки по экономическим вопросам, его проекты
реорганизации государственного аппарата, некоторые из которых докладывал он
в Государственном совете (см.: БД, т. 1, с. 342 и ВД, т. 2, с. 127).
Позднее, перейдя на республиканские позиции, Рылеев не возлагал уже на
аристократа Мордвинова больших надежд (см. показания Каховского - ВД, т. 1,
с. 375). Не ты ль прославила Катонов - см. ниже. Катилина - см. примеч. 1.
Аристиды - здесь: мужественные и справедливые государственные деятели.
Аристид (540-467 до н. э.) - афинский политический деятель и полководец;
изображался историками как образец справедливого государственного деятеля.
Ареопаг - верховный суд в древних Афинах. Й Панин наш и Долгорукой -
либерально-дворянские государственные деятели; с точки зрения Рылеева -
политические предшественники Мордвинова. Н. И. Панин (1718-1783) в первые
годы царствования Екатерины II возглавлял коллегию иностранных дел; автор
проекта аристократической конституции, которую Екатерина не подписала; был в
опале и оппозиции. Я. Ф. Долгорукий (1659-1720) - сподвижник Петра I,
полководец и государственный деятель; проявил себя как смелый и неподкупный
человек; Рылеев намекает на один из громких эпизодов служебной биографии
Долгорукого ("Дерзал оспаривать Петра"): однажды он порвал подписанное царем
постановление Сената, считая его несправедливым. См. о нем также примеч. 71.
И Брутов двух и двух Катонов. Люций Юний Брут (VI-V вв. до н. э.) - по
римскому историческому преданию, организатор восстания против царя Тарквиния
Гордого, приведшего к установлению в древнем Риме республики. Марк Юний Брут
- см. примеч. 1. Катон Старший Марк Порций (234-149 до п. э.) - римский
государственный деятель и писатель, непримиримый враг Карфагена, защитник
древних римских нравов. Его правнук - Катон Младший (см. о нем примеч. 1).
32. Маслов, прилож., с. 9. Автограф - ПД. В автографе подзаг. и
посвящение вычеркнуты карандашом неизвестной рукой, подпись: "Рылеев"
переделана в "-въ". Возможно, владелец автографа готовил стихотворение к
печати уже после гибели Рылеева, Без посвящения и подзаг. стихотворение
опубликовал Маслов. Подражание сонету А. Мицкевича "Воспоминание",
написанному в 1818 г. и вошедшему в первый том стихотворных произведений
Мицкевича, выпущенных им в Вильно в 1822 г. Сонет Мицкевича был переведен в
1823 г. В. И. Туманским. В том же году подражание Рылеева было представлено
в Вольное общество (точная дата неизвестна; см.: "Ученая республика", с.
426). Рылеев не сохранил сонетную форму и изменил имя героини: у Мицкевича -
Лаура, чем подчеркивалась связь с сонетами Петрарки, из которого был взят и
эпиграф. Личное знакомство Рылеева с Мицкевичем произошло в 1824 г., когда
польский поэт приехал в Петербург. Когда в январе 1825 г. Мицкевич уезжал в
Одессу, Рылеев отправил с ним письмо к жившему там В. И. Туманскому: "Милый
Туманский. Полюби Мицкевича и друзей его Малевского и Ежовского: добрые и
славные ребята. Впрочем и писать лишнее: по чувствам и образу мыслей они уже
друзья, а Мицкевич к тому же и поэт - любимец нации своей" (ПССоч., с. 477).
Об идейной общности и духовной близости Рылеева и Мицкевича последний писал
позднее в своем известном стихотворении "Русским друзьям" (1832):
О, где вы? Светлый дух Рылеева погас,
Царь петлю затянул вкруг шеи благородной,
Что, братских полон чувств, я обнимал не раз.
Проклятье палачам твоим, пророк народный!
(Адам Мицкевич, Собр. соч. в пяти томах, т. 3, М., 1952, с. 285, перев. В.
Левика). Рылеев неоднократно обращался к переводу стихотворении Мицкевича.
См. NoNo 168-169 и примеч. к ним. Рылеева Наталия Михайловна (1803?-1853) -
жена поэта.
33. PC, 1871, No П, с. 568. Автограф ПД - на обороте листа с текстом
стихотворения No 41. Написано на смерть сына Рылеева, Александра,
скончавшегося 6 сентября 1824 г. II. М. Рылеева писала мужу в
Петропавловскую крепость 26 мая 1826 г.: "Мой друг, я заказала Сашеньке
памятник и кругом решетку. Стишки твои нашла, которые ты ему написал, будут
надписаны ему" (Соч. и П, с. 288).
* 34. "Альбом северных муз", СПб., 1828, с. 244, с цензурными
искажениями в ст. 2, 22-24,46-48, 60, 64, 69 и 71, без подписи, с
произвольной датой: "1825 года", публикация А. А. Ивановского; BE, 1888, No
12, с. 592, по автографу ПД, неточно; ПСС, с. 98, по автографу ПД. В
автографе карандашные пометы и исправления, сделанные владельцем автографа
(А. Ивановским?) при подготовке его к печати. Байрон умер 7(19) апреля 1824
г. в Греции, в Миссолунгах, куда он выехал летом 1823 г., чтобы принять
участие в борьбе греческого народа за свою независимость. День его смерти
был объявлен греческими патриотами днем национального траура. В конце мая
весть о смерти Байрона дошла до России. И сочувствие греческому движению и
восторженное отношение к Байрону русских романтиков вызвало ряд стихотворных
откликов на смерть английского поэта. 24 мая 1824 г. П. А. Вяземский писал
А. И. Тургеневу: "Какая поэтическая смерть - смерть Байрона! Он
предчувствовал, что прах его примет земля, возрождающаяся к свободе, и
убежал от темницы европейской. Завидую певцам, которые достойно воспоют его
кончину... Греция древняя, Греция наших дней и Бейрон мертвый - это океан
поэзии!" ("Остафьевский архив князей Вяземских" т. 3, СПб., 1899, с. 48-49).
Среди поэтических откликов на смерть Байрона были и религиозно-элегические
("Бейрон" И. И. Козлова), но преобладали вольнолюбивые и даже революционные:
"На смерть Байрона" Кюхельбекера, "Смерть Байрона" Веневитинова. Как
революционного поэта изобразил Байрона Пушкин, посвятивший ему строфу в
стихотворении "К морю". Оценку поэзии Байрона Рылеев дает чрезвычайно
высокую, называя его "победителем Шекспира". Подобную точку зрения оспаривал
Кюхельбекер; в том же году он противопоставлял "огромного Шекспира" -
"однообразному Байрону" (альм. "Мнемозина", ч. 2, М., 1824, с. 41). О
воздействии Байроиа на творчество Рылеева см.: Маслов, с. 271-292. "На
смерть Бейрона", как и названное произведение Кюхельбекера, обладает многими
признаками классической оды, хотя Рылеев и не столь последовательно, как
Кюхельбекер, выдерживает традиционные признаки жанра. Тем не менее Пушкин в
своей пародийной "Оде его сиятельству графу Д. И. Хвостову" использовал не
только произведения Кюхельбекера, но и Рылеева, в частности его рифму:
"взмокла - Фемистокла", ранее употребленную в послании "А. П. Ермолову"
(см.: Пушкин, т. 2, с. 387, а также в кн.: Ю. Н. Тынянов, Пушкин и его
современники, М., 1968, с. 113). Фемистокл - см. примеч. 14. Как будто идут
на нее Султан и грозная Россия. Упоминание о России как враждебной Греции
державе, по-видимому, не случайно, так как правительство Александра I
официально заявило о нежелании поддерживать восставших греков. Сообщение об
этом было напечатано в СО, 1821, No 4, с. 49-51. См. также: В. Селинов,
Пушкин и греческое восстание. - Сб. "Пушкин. Статьи и материалы", вып. 2,
Одесса, 1926, с. 5-31. Царица гордая морей - Англия. Катон - см. примеч. 1.
35. ПЗ II, с. 26, под загл. "Гражданин", среди других неопубликованных
стихотворений Рылеева, с искажениями в ст. 9 и 20 и без ст. 13-16; ПЗ VI, с.
21, в составе "Воспоминаний о Кондратии Федоровиче Рылееве" Н. А. Бестужева,
без загл., с разночтениями в ст. 9, 13 и 14; ПСС, с. ПО, под загл.
"Гражданин", отсутствующим в автографе ПД; Изд. 1956, с. 62, по автографу
ПД. В ЛН, с. 92 приведен список, принадлежавший М. А. Бестужеву, под загл.
"К молодому русскому поколению". Н. А. Бестужев утверждал, что эта "пиэса"
написана "в последнее время", т. е. в 1825 г. ("Воспоминания Бестужевых",
М.-Л., 1951, с. 28), а Е. И. Якушкин приводит свидетельство И. И. Пущина,
что стихи эти "написаны в декабре 1825 г." (сб. "Девятнадцатый век", кн. 1,
М., 1872, с. 354). Скорее всего декабрь 1825 г. - дата белового автографа
ПД, принадлежавшего Пущину, а не время написания, так как в августе 1824 г.
Рылеев отдал список стихотворения вместе с песней "Ах, тошно мне..." М. И.
Муравьеву-Апостолу, уезжавшему из Петербурга на юг (БД, т. 1, с. 176). Было
одним из самых распространенных нелегальных произведений Рылеева как при его
жизни, так и среди последующих поколений русских революционеров. Ст. 2 в
измененном виде использован В. И. Лениным в работе "Что делать?" (см.:
Ленин, Поли, собр. соч., т. 6, с. 127). Брут - см. примеч. 1. Риего -
Рафаэль Риэго-и-Нуньес (1785-1823), вождь радикального крыла испанской
революции 1820 г.; был казнен после ее поражения.
* 36. ПЗ 1825, с. 115; ЛН, с. 123, по автографу ЦГАОР. Имеющаяся в
автографе и не вошедшая в печатный текст строфа носит более выраженный
гражданский оттенок. Однако исключение ее из текста ПЗ 1825 вызвано скорее
всего не цензурными, а художественными соображениями. В списке, сделанном
рукою А. А. Бестужева (ЦГАОР), эта строфа отсутствует. Датируется 1824 г.,
так как стилистически и ритмически "Стансы" чрезвычайно близки монологу
Иоанны ("Ах, почто за меч воинственный Я мой посох отдала...") из
"Орлеанской девы" Шиллера в переводе Жуковского. Отрывок из пьесы с этим
монологом был напечатан в ПЗ 1824, с. 18-19, а вся трагедия в том же 1824 г.
вышла отдельным изданием. Стихотворение было воспринято критикой как
типичная "унылая" элегия. Критик Д. Р. К. (Н. И. Греч) отнес "Стансы" "к
тому роду поэзии, которую г. Кюхельбекер весьма удачно обозначил в 3-й части
"Мнемозины" под именем тоски о погибшей молодости" (СО, 1825, No 10, с.
197). Греч имел в виду статью В. К. Кюхельбекера "О направлении нашей
поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие", напечатанную не в 3-й,
а во 2-й ч. альм. "Мнемозина" (М., 1824, с. 29-44).
* 37. "Северный Меркурий", 1830, No 8, с. 32, подпись: Р. В оглавлении
"Северного Меркурия" эта публикация обозначена: "Р - ва (Кон. Фед.)".
Несомненная принадлежность стихотворения Рылееву подтверждается наличием
черновых набросков в ПД и в ЦГАОР. Т. С. К. - Теофания Станиславовна К. См.
о ней в "Воспоминаниях о Рылееве" Н. Бестужева, где она названа госпожой К.,
полькой по национальности ("Воспоминания Бестужевых", М.-Л., 1951, с. 16).
Частично инициалы Т. С. К. раскрыты в письме П. Михайловского к Рылееву от
30 сентября 1824 г. (ЛН, с. 160), где говорится о "Т. .ф... и Ст. н. ел. в.
вне", т. е. Теофании Станиславовне. Она и "г-жа К" - видимо, одно лицо.
Сведения о ней крайне скудны, но наличие в архиве Рылеева нескольких
любовных стихотворений, связанных между собой, подтверждает рассказ Н.
Бестужева, что зимой 1824-1825 г. Рылеев пережил сильное увлечение Теофанией
Станиславовной К.
38. "Северный Меркурий", 1830, No 11, с 44, подпись: Р. В оглавлении
обозначено: "Р - ва (Кон. Фед.)". Публикация стихотворений 37 и 38 почти
одновременно в одной и той же газете позволяет предположить, что тексты
получены из одного источника и что стихотворения связаны общностью адресата
или временем написания. N. N. - вероятно, Теофания Станиславовна К. (см.
примеч. 37).
39-40. "Русское слово", 1861, No 4, с. 42 и 50; Соч. и П, с. 202; ПСС,
с. 299, по автографу ПД. Автограф на одном листе с No 41, подпись: К. - в.
Об адресате элегий см. примеч. 37. Первая из них близка к пушкинской элегии
"Я пережил мои желанья.. ." (см. ПССоч, с. 631). Ранние наброски второй
элегии в ЦГАОР показывают, что все три стихотворения (39-41) тесно связаны
своими мотивами.
* 41. Б зап, 1861, No 18, с. 582, в качестве примеч. к опубликованным
там же стихотворениям: "Мне тошно здесь, как на чужбине..." и "О милый друг!
Как внятен голос твой..."; PC, 1872, No 1, с. 66, с неверной датой: "1822",
публикация П. А. Ефремова; ПСС, с. 300. но автографу ПД. Автограф на одном
листе с текстами стихотворений 39-40. Черновой автограф - ПД, на обороте
листа с автографом стихотворения 33, написанном осенью 1824 г. Первые три
строфы стихотворения в несколько измененном виде были использованы Рылеевым
в следующей элегии (No 42). Обращено, по-видимому, к Теофании Станиславовне
К. (см. примеч. 37).
* 42. BE, 1888, No 12, с. 590; ПССоч., с. 239, две последние строфы как
самостоятельное стихотворение; ПСС, с. 103, по черновому автографу ПД.
Первоначально в автографе стихотворение начиналось с строфы 3, ст. 1-8
приписаны на полях. См. примеч. 41. О связи этого стихотворения с циклом
любовных элегий 1824-1825 г. см. во вступ. статье, с. 42-43.
* 43. "Северная пчела", 1825, 12 мая, подпись: Р. Черновой автограф -
ПД. Обращено к В. Н. Столыпиной (1796-1834), дочери адмирала Н. С.
Мордвинова (см. о нем примеч. 31), и написано в связи со смертью ее мужа,
сенатора Аркадия Алексеевича Столыпина (1778-1825), скончавшегося 5 мая.
Столыпин отличался оппозиционными настроениями. Декабристы считали его своим
союзником и рассчитывали на его поддержку, хотя он не был членом тайного
общества. Н. А. Бестужев показал на следствии: "Покойный сенатор А. А.
Столыпин одобрял общество и потому верно бы действовал в нынешних
обстоятельствах вместе с ним" (ВД, т. 2, с. 68). А декабрист В. И. Штейнгель
также отметил, что "Рылеев не однажды вспоминал об обер-прокуроре Столыпине.
"Вот был человек, - говорил он, - как жаль, что умер!"" (показание от 9
февраля 1826 г.ЛН, с. 234).
44. PC, 1871, No 1, с. 94; ПСС, с. 106, по автографу ПД. Поводом к
написанию стихотворения послужил строгий отзыв Пушкина о "Думах" Рылеева,
переданный последнему А. А. Дельвигом (см. письмо Рылеева Пушкину от 12 мая
1825 г. - ПССоч., с. 494), а затем повторенный Пушкиным в письме Рылееву, во
второй половине мая 1825 г. (Пушкин, т. 13, с. 175). Об отношении Пушкина к
"Думам" см. во вступ. статье, с. 18-19.
* 45-47. 1 - Б зап, 1861, No 14, с. 417, в разделе "Из непечатной
литературы 20-х годов", с подписью: К. Р., пометой: "А. Р. - 1826" (т. е.
Алексеевский равелин) и примеч. к ст. 7: "Кн. Евгений Петрович Оболенский".
Печ. по сб. "XIX век", кн. 1, М., 1872, с. 325, где помещено в составе
"Воспоминаний о К- Ф. Рылееве" Е. П. Оболенского (публикация П. А.
Бартенева), с исправлением опечатки в ст. 6: "свет" вм. "свят". В журнале
"Будущность" (1861, No 10-11), где воспоминания Оболенского напечатаны
впервые, текст их несколько отличается от текста сб. "XIX век", а
стихотворение "Прими, прими, святый Евгений..." туда не вошло. Написано в
Алексеевском равелине Петропавловской крепости и каким-то образом переслано
Е. П. Оболенскому. В своих воспоминаниях о Рылееве Оболенский рассказывал,
что это стихотворение было "первой вестью", которую он получил от Рылеева,
находясь вместе с ним в Алексеевском равелине. "При чтении этих немногих
строк радость моя была неизъяснима. Теплая душа Кондратия Федоровича не
переставала любить горячо, искренно. Много отрады было в этом чувстве. Я не
мог ему отвечать: я не имел искусства уберечь перо, чернила, бумагу:
последняя всегда была номерована" (сб. "XIX век", с. 326). 21 января - день
именин Е. П. Оболенского, день св. Евгения, к этому дню написано
стихотворение.
2 - "Будущность", Париж, 1861, No 10-11, с. 82, в составе "Воспоминаний
князя Евгения Петровича Оболенского"; Б зап, 1861, No 19, с. 581, с
подписью: К. Р. и пометой: "А. Р. 1826 г." (т. е. Алексеевский равелин).
Печ. по сб. "XIX век", кн. 1, М., 1872, с. 327. Написано в Алексеевском
равелине Петропавловской крепости. Е. П. Оболенский вспоминал: "Раз добрый
наш сторож приносит два кленовых листа и осторожно кладет их в глубину
комнаты, в дальний угол, куда не проникал глаз часового. Он уходит. Я спешу
к заветному углу, подымаю листья и читаю (следует текст стихотворения...).
Кто поймет сочувствие душ, то невидимое соприкосновение, которое внезапно
объемлет душу, когда нечто родное, близкое коснется ее, тот поймет и то, что
я почувствовал при чтении этих строк. То, что мыслил, чувствовал Кондратий
Федорович, сделалось моим, его болезнь сделалась моею, его уныние усвоилось
мне, его вопиющий голос вполне отразился в моей душе" (сб. "XIX век", с.
326-327). Судя по воспоминаниям Е. П. Оболенского, это послание было
получено им после предыдущего и перед следующим, чем и мотивируется его
датировка. Кто даст крыле мне голубине, да полечу и почию - цитата из Библии
(псалом 54, ст. 7). Творец! Ты мне прибежище и сила - цитата из Библии
(псалом 45, ст. 2).
3 - "Будущность", 1861, No 10-11, с. 82; Б зап, 1861, No 19, с. 581;
PC, 1871, .No 11, с. 569; сб. "XIX век", кн. 1, М" 1872, с. 328; ПСС, с.
304, по автографу ПД. В автографе ст. 13-16 записаны отдельно после всего
стихотворения. Ю. Г. Оксмаи убедительно обосновал их место после ст. 12 (см.
ПСС, с. 506). Ст. 25-29 вычеркнуты в автографе. Восстанавливаем их в
основном тексте, так как без них связный смысл стихотворения нарушается.
Черновой автограф - на обороте писем жены Рылеева от 26 мая и 4 июня 1826 г.
Написано в Алексеевской равелине и переправлено в камеру Е. П. Оболенского
вместе с письмом к нему (см. ПССоч., с. 518). Как и предыдущее
стихотворение, было наколото на кленовых листьях. Ответ на письмо
Оболенского к Рылееву, тайно переданное через сторожа Никиту Нефедьева (см.
сб. "XIX век", с. 327-328). "Это была последняя, лебединая песнь Кондратия
Федоровича, - писал Оболенский в "Воспоминаниях". - С того времени он
замолк, и кленовые листы не являлись уже в заветном углу моей комнаты" ("XIX
век", с. 328). Стихотворения, обращенные к Е. П. Оболенскому, написаны под
воздействием Библии и других книг духовного содержания. 21 января 1826 г.
Рылеев писал жене: "Пришли мне, пожалуйста, все 11 томов Карамзина "Истории"
... да прикажи также приискать в книжных лавках книгу "О подражании Христу",
переводу М. М. Сперанского" (ПССоч., с. 504). "Историю" Карамзина Рылееву
передать не разрешили, а "Подражание Христу" было ему послано. 9 февраля
1826 г. Н. М. Рылеева писала мужу: "Очень рада, мой друг, что книга
"Подражание Христу" приносит тебе удовольствие" (Соч. и П, с. 303). Книга
"Подражание Христу" приписывается средневековому немецкому монаху и
проповеднику Фоме Кемпийскому (1379-1471). Она содержит в себе изложение
общехристианской морали, как понимали ее в средние века. Проповедуя аскетизм
и смирение, автор подчеркивает вместе с тем, что значение имеют Лишь добрые
дела, а не рассуждения о догматах. Жизнь должна состоять в борьбе, цель
которой общее благо, а не индивидуальная польза. Как установил В. И. Маслов
(с. 345), в последнем из этих стихотворений использован текст Евангелия от
Матфея (V, 10-12; X, 28). И, как Петра, ведет его Христос. По евангельской
легенде, ведомый Христом апостол Петр чудесным образом прошел по воде озера,
как по суше. Как Моисей с горы Навав. Подразумевается библейская легенда о
том, как перед своей кончиной патриарх Моисей, следуя указаниям бога,
поднялся на гору Нево, откуда он узрел обетованную страну.
* 75. "Соревнователь", 1825, No 4, с. 97, с пропуском ст. 22 и 142 и
цензурным изменением ст. 145; ПСС, с. 255. Беловой автограф - ПД. В ПД
хранятся также 6 черновых набросков отрывка, покрывающих весь его текст, а
также несколько мелких фрагментов от 2 до 4 строк каждый. Кроме того, там же
хранится более ранняя редакция отрывка (опубликована П. А. Ефремовым в PC,
1871, No 1, с. 102-109). Предпринятое в ПСС исправление этой редакции по
черновым наброскам не представляется целесообразным, ибо сам автор таких
попыток не делал, и речь может идти лишь о движении от первоначальной
редакции к более поздней; за соответствие же последовательности этапов этого
движения, намеченного в ПСС, авторскому замыслу поручиться трудно. В
черновиках сохранились также план отрывка: "Два козака. Гайдамак. Его
характер. Копь прибегает без него. Будь проклят этот гайдамак" и попутные
заметки: "Байрак. В пень. Барвинок. Жупан. На потеху. Порода. Спесь.
Суремка. Суходолье". Над отрывками "Гайдамак" и "Палей" Рылеев работал в
начале 1825 г. То, что, эти отрывки связаны с замыслом поэмы "Мазепа",
убедительно доказано Ю. Г. Оксманом (ПСС, с. 483-484). О родстве "Гайдамака"
и "Палея" говорят результаты сличения их черновых набросков (см. "Другие
редакции и варианты"), проведенного еще при подготовке ПСС, - некоторые
места близки вплоть до текстуального совпадения. Не исключена возможность
того, что герой отрывка "Гайдамак" - молодой Мазепа, ибо, во-первых, в
черновых набросках мы встречаем имена гетмана Украины Самуся и полковника
Палея, в войсках которых началась военная карьера Мазепы; во-вторых,
"Гайдамак" - самое "байроническое" из всех произведений Рылеева -
несомненно, испытал влияние поэмы английского поэта "Мазепа". Литературные
источники "Гайдамака" прослежены В. И. Масловым (с. 282-283), подчеркивающим
общие черты байроновских героев (Гяура, Конрада, Мазепы) с героем отрывка -
и в обрисовке характера, и в портретной характеристике. Вместе с тем
"Гайдамак", пожалуй, ближе всех из поэм Рылеева связан с украинским
фольклором, что также отмечено Масловым (с. 269-271). Им проводятся
сопоставления рылеевского текста с "Опытом собрания старинных малороссийских
песней" Н. А. Цертелева, изданным в 1819 г. (см., напр., с. 24-25, 34-35,
42). Гайдамак - казак-повстанец, участник набегов на турецкие, татарские и
польские земли в XVII-XVIII вв. (см. примеч. Рылеева к "Войнаровскому", с.
224). Пищаль - см. примеч. 74. Сайдак - колчан с луком и стрелами. Чепрак -
суконная подстилка под седло.
РАННИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
Автографы ранних стихотворений Рылеева хранятся в ПД и включают: 1)
автограф (?) поэмы "Кулакияда"; 2) тетрадь под загл. "Смесь No 1-й" (3
стихотворения: "Бой", "Луна", "Путешествие на Парнас"); 3) тетрадь I, сшитую
из отдельных листов различного формата не поэтом, а собирателями и
хранителями его рукописей и включающую тексты стихотворений "Весна",
"Людмила", "Акростих", "Минуты счастия промчались...", "В сей долине вечных
слез...", ранние редакции стихотворений "Наталье Михайловне Тевяшовой",
"Резвой Наташе", "Другу моему" ("Приятелю"), список "Кулакияды" и несколько
автографов более позднего времени - всего 16 стихотворений; 4) тетрадь II
без загл. (26 стихотворений: "Наталье Михайловне Тевяшовой", "Песня" ("Je
vous assure, что вы мне милы..."), "В альбом девице N.", "Дорида, Амур и я",
"Триолет Наташе", "Мечта", "Мотылек", "К Фролову", "Н. М. Т<евяшо>вой", "К
портрету N.", "Песня. Ответ на известную арию из Русалки...", "Друзьям (в
Ротово)", "Посол", "Сои", "Утес", "Песня (на голос. "Винят меня в
народе..."), эпиграмма "Надутов для Прелесты...", "Звезда-путеводитель", "К
Лачииову", "В альбом ее превосходительству К. И. М<алюти>ной", эпиграмма
"Пегас Надутова весьма, весьма упрям...", "Четыре степени любви", "Извинение
перед Н. М. Т<евяшо>вой", "Песня" ("Прости, за славою летящий..."), "К ней",
"Песня" ("Тише, тише, ветерочек..."); 5) тетрадь под загл. "Опыты в стихах
Кондратия Рылеева" (18 стихотворений: "Экспромт", "Тоска", "Вольный перевод
из Сафо", "К И. А - ву", "Триолет Наташе", "Утес", "Четыре степени любви",
"Песня" ("Je vous assure, что вы мне милы..."), "Романс", "Н. М.
Т(евяшо)вой", "Звезда-путеводитель", "Приятелю...", "Богатство", эпиграммы
("Вчера комедию мою играли...", "Ты видел Фирса-чудака.. .", "Узрев, что
Слабоум, сын сельского попа..."), "Резвой Наташе", "Мечта", "К Надежде",
"Бой"). Из перечисленных стихотворений только три, находящиеся в последней
тетради: "Триолет Наташе", "Романс" и эпиграмма "Ты видел Фирса-чудака..."
были опубликованы поэтом. Входящие в "Смесь No 1-й" произведения имеют
точную авторскую датировку. Тетрадь II датировать трудно. Не исключена
возможность, что некоторые вписанные в нее стихотворения относятся к
1814-1815 гг., - ко времени пребывания Рылеева за границей. Основанием для
этого предположения является тот факт, что одно из стихотворений
заграничного периода ("Бой") включено в еще более позднюю тетрадь - "Опыты в
стихах...". Большая же часть стихотворений, составивших тетрадь II, создана,
вероятно, в 1816-1818 гг., в первые годы пребывания поэта в провинции.
Некоторые стихотворения можно датировать несколько точнее. Так, "Друзьям" и
"К Лачинову" написаны в Виленской губернии, следовательно не позднее 1816
"г. Стихотворение "Мотылек" написано не позднее 1817 г. (см. письмо
Гардовского к Рылееву от 15 ноября 1817 г., где упоминается это
стихотворение. - ЛН, с. 156). Стихотворения "Н. М. Т<евяшов>ой" ("Ты
желаешь, друг прелестный..."), "Дорида, Амур и я", "Извинение перед Н. М.
Т<евяшов>ой", "Резвой Наташе", "К ней", "Мечта" написаны не ранее 1817 г. -
года появления поэта в Воронежской губернии и знакомства его с Н. М.
Тевяшовой - его будущей женой. Самые поздние стихи этой тетради написаны в
конце 1818 г., ибо Рылеев, посвящая стихотворения Наталье Михайловне, на
которой в январе 1819 г. женился, проставляет в заглавиях ее девичью фамилию
- Тевяшова. Таким образом, крайние даты тетради II: 1814-1818. В тетрадь
"Опыты в стихах Кондратия Рылеева" вошло семь стихотворений из тетради II и
одно - из тетради "Смесь No 1-й". Точной датировке стихотворения тетради
"Опыты в стихах..." тоже не поддаются. Можно лишь с уверенностью сказать,
что она является последней из подобных ей, ибо первое же ее стихотворение
обращено уже к Н. М. Рылеевой, а не Тевяшовой. Таким образом, крайние даты
стихотворений из этой тетради - 1814-1820 гг. (1820 год - последний год
пребывания поэта в провинции). Стихотворения, входящие в эту тетрадь и не
вошедшие в более ранние, написаны, видимо, в 1819-1820 гг. Однако
стихотворение "К Надежде" следует датировать 1817 г. - вместе с "Мотыльком"
оно упомянуто в письме Гардовского от 15 ноября этого года (ЛН, с. 156),
ранее же 1817 г. (года знакомства с семьей Тевяшовых) оно написано быть не
могло. В фонде Рылеева в ПД хранится еще одна тетрадь с записью произведений
разных авторов (см. о ней примеч. 184).
91. Соч. и П; с. 327, последняя строфа. Полностью печ. впервые по
автографу ЛБ, с исправлением явной описки в ст. 35 ("Миних" вместо "Минин").
Автограф до последнего времени считался утраченным. Одно из самых ранних
стихотворений Рылеева. Написано в связи с кончиной М. И. Кутузова, умершего
3 апреля 1813 г. в силезском городке Бунцлау. Термопиллы (Фермопилы) -
горный проход в северной Греции, где в 480 г. до н. э. спартанский отряд под
начальством царя Леонида героически оборонял границу от войск персидского
царя Ксеркса. Леонид и весь его малочисленный отряд погибли, нанеся огромный
урон персидской армии. Камилл (V-IV вв. до н. э.) - римский полководец и
политический деятель; обвиненный в несправедливом распределении военной
добычи, был изгнан из Рима. Задунайский - Румянцев П. А., см. примеч. 30.
Владимир - скорее всего, имеется в виду князь Владимир Мономах (1053-1125).
92. "Литературная газета", 1941, 20 апреля, строфы 6-7; ЛН, с. 124, но
автографу Архива внешней политики России (Москва). Автограф находится среди
рапортов Рылеева своему начальнику генерал-майору Н. М. Рылееву, поданных в
июне 1814 г. в Германии (ЛН, с. 166). Написано вскоре после смерти М. И.
Кутузова (см. предыдущее примеч.). Смоленский - почетное прибавление к
фамилии полководца, пожалованное ему за воинские заслуги. Тарутин и Красный
- места кровопролитных сражений (18 октября и 16 ноября 1812 г.), в которых
французские войска понесли большие потери. Битва под Тарутином ускорила
отступление армии Наполеона. Алкид (греч. миф.) - Геракл.
93. Маслов, прилож., с. 3; ПСС, с. 348, по раннему автографу ПД. Печ.
по более позднему автографу ПД ("Опыты в стихах..."). Датированный автограф
ранней редакции - тетрадь "Смесь No 1-й". Стихотворение это, написанное еще
во время заграничных походов, переделано Рылеевым в Острогожский период его
жизни: имя Эмилии заменено именем его жены.
94. Маслов, прилож., с. 4. Автограф - ПД (тетрадь "Смесь No 1-й").
95. К. Ф. Рылеев, Полн. собр. соч., Лейпциг, 1861, с. 325 (ст. 1336);
Маслов, прилож., с. 1; ПСС, с. 321, с неточностью в ст. 20. Автограф - ПД
(тетрадь "Смесь No 1-й"). Подражание "Видению на берегах Леты" К. Н.
Батюшкова. Написанное в 1809 г., стихотворение это широко распространялось в
списках. Рылеев не знал, кому принадлежит "Видение...", и приписал его И. А.
Крылову, отметив это в подстрочном примеч. В первой части "Путешествия на
Парнас" выдержана направленность батюшковского стихотворения - объектом
сатиры становятся как поэты круга А. С. Шишкова, лидера наиболее
консервативной части литературных архаистов, так и эпигоны карамзинизма.
Пегас - см. примеч. 90. Боярский, Фролов - лица, упоминаемые в нескольких
ранних стихотворениях Рылеева, скорее всего друзья по корпусу, очевидно
разделявшие его литературные интересы. Львов П. Ю. (1770-1825) - писатель,
член возглавляемой А. С. Шишковым "Беседы любителей русского слова" и
Российской Академии. Шихматов - Ширинский-Шихматов С. А. (1783-1837) - поэт,
один из наиболее последовательных сторонников литературных взглядов А. С.
Шишкова. Десть - стопка бумаги в 24 листа, здесь намек на монументальность
произведений Ширинского-Шихматова. Хвостов - см. примеч. 12. Гераков Г. В.
(1775-1838) - педагог и писатель, преподаватель истории 1-го кадетского
корпуса, грек по происхождению (отсюда "потомок вздорливый Ираклов", т. е.
Геракла). Пиит слезливый - скорее всего П. И. Шаликов (1768-1852),
плодовитый, но малоталантливый поэт-сентименталист, объект многочисленных
эпиграмм и пародий. Содом - здесь в значении: беспорядочное скопление людей.
Рифей - старинное название Урала.
96. Маслов, прилож., с. 15. Автограф - ПД (тетрадь II). Возможный
литературный источник - "Мои пенаты" К. Н. Батюшкова (1811). Интересно
отражение в стихотворении быта автора: детально перечисляются предметы
воинского снаряжения. По названиям населенных пунктов, которые упоминаются в
рапорте Рылеева командиру роты и воспоминаниях сослуживца поэта А. И.
Косовского (ЛН, с. 165, 242), можно уточнить датировку стихотворения - оно
написано не позднее 1816 г., во время пребывания Рылеева в Виленской
губернии, откуда его часть была передислоцирована в Орловскую губернию в
начале 1817 г. (указано В. Т. Удодовым в кн. "Очерки литературной жизни
Воронежского края", Воронеж, 1970, с. 88). Ротово (Ретово), Вежайцы -
местечки в Виленской губернии, где стояли офицеры, друзья Рылеева и он сам.
Анахорет (греч.) - отшельник, пустынник.
97. Маслов, прилож., с. 20. Автограф - ПД (тетрадь II). Датировка этого
стихотворения, как и предшествующего, уточнена Б. Т. Удодовым (см. примеч.
96). Лачинов Е. Е. (1799-1875) -знакомый Рылеева, офицер, впоследствии -
член Южного общества, сосланный на Кавказ по делу декабристов. Эпикурейцы -
последователи Эпикура (конец IV - начало III в. до н. э.), философа-материа-
листа античности, который во времена Рылеева воспринимался прежде всего как
создатель этического учения, призывающего к наслаждению радостями жизни.
Цирцея - см. примеч. 22. Жмудь - название одного из литовских племен; здесь
- Литва. Боярский, Фролов - см. примеч. 95.
98. Маслов, прилож., с. 41. Автограф - ПД (тетрадь I).
99. Маслов, прилож., с. 6. Автограф - ПД (тетрадь I).
100. Маслов, прилож., с. 12. Автограф - ПД (тетрадь I).
101. Маслов, прилож., с. 10. Автограф - ПД (тетрадь II). Автограф
ранней редакции (с точной датой) - в тетради I. Крезовых сокровищ. Крез -
см. примеч. 3.
102. Маслов, прилож., с. 39. Автограф - ПД ("Опыты в стихах...").
Стихотворение построено на игре слов: Надежда - имя сестры Наталии
Михайловны Тевяшовой.
103. Маслов, прилож., с. П. Автограф - ПД (тетрадь II).
104. Маслов, прилож., с. 13. Автограф - ПД (тетрадь II). Фролов,
Боярский - см. примеч. 95. Норов - вероятно, принадлежал к тому же кругу
лиц, что и два предыдущих.
105. Маслов, прилож., с. 14. Автограф - ПД (тетрадь II),
106. Маслов, прилож., с. 15, Автограф - ПД (тетрадь II). Литературный
источник песни - в одном из текстов "Новейшего полного всеобщего песенника",
СПб., 1815, с. 124 (ПСС, с. 528-529). "Ру: салка" - популярная в начале XIX
в. на петербургской и московской сцепе опера, либретто которой является
одним из многочисленных переводов (точнее, переделок) с немецкого языка
известного театрального переводчика того времени Н. С. Краснопольского.
Ария, ответом на которую является песня Рылеева, представляет собою
обращение женщин к мужчинам и начинается словами: "Вы к нам верность никогда
не хотите сохранить".
107. Маслов, прилож., с. 17. Автограф - ПД (тетрадь II).
108. Маслов, прилож., с. 17. Автограф - ПД (тетрадь II). Как указано Ю.
Г. Оксманом, восходит к VIII оде Анакреона "На свой сон" (ПСС, с. 529). Ср.
"Анакреоновы стихотворения", перевод с греч. Ивана Мартынова, СПб., 1801, с.
8. О французских переложениях этой оды, оказавших возможное влияние на
Рылеева, см.: Маслов, с. 133-134. Тирские ковры. Тир - крупный город в
Финикии, славившийся своими товарами.
109. Маслов, прилож., с. 18. Автограф - ПД (тетрадь II). "Винят меня в
народе..." - популярная народная песня. Текст ее см.: "Новейший полный и
всеобщий песенник", СПб., 1818, с. 72.
110. Маслов, прилож., с. 19. Автограф - ПД (тетрадь II). Невинная жрица
Весты. Жрицы храма богини целомудрия Весты (весталки) в древнем Риме
приносили обет безбрачия.
111. Маслов, прилож., с. 22. Автограф - ПД (тетрадь II). Екатерина
Ивановна Малютина (1783-1869) - жена генерала П. Ф. Малютина, родственника и
друга семьи Рылеевых. К семье Малютиных Рылеев относился с большим уважением
и после смерти П. Ф. Малютина уделял много заботы и внимания его детям, о
чем можно судить по его письмам. Даже в письме, написанном накануне казни,
он вспоминает Малютиных в числе самых близких ему людей (ПССоч., с. 519).
Отношения Рылеева к Е. И. Малютиной не изменило и неблаговидное ее поведение
по отношению к его семье (см. комментарий А. Г. Цейтлина к ПССоч., с.
819-820). Сын П. Ф. Малютина - М. П. Малютин, племянник Рылеева, офицер
гвардейского Измайловского полка - был причастен к событиям 14 декабря 1825
г., агитировал солдат полка не присягать Николаю I (М. В. Нечкина, Движение
декабристов, т. 2, М., 1955, с. 266, 478).
112. Маслов, прилож., с. 22. Автограф - ПД (тетрадь II).
113. Маслов, прилож., с. 23. Автограф - ПД (тетрадь II).
114. Маслов, прилож., с. 24. Автограф - ПД (тетрадь II).
115. Маслов, прилож., с. 31; ПСС, с. 331, по раннему автографу ПД. Печ.
по более позднему автографу ПД ("Опыты в стихах..."). Ранний автограф -
тетрадь II. Часть - в данном случае в значении: участь, судьба.
116. Маслов, прилож., с. 39. Автограф - ПД ("Опыты в стихах..."). Более
ранний автограф - тетрадь II.
117. Маслов, прилож., с. 32. Автограф - ПД ("Опыты в стихах...").
Ранний автограф - тетрадь II. Песня написана так называемым макароническим
стихом, основной принцип которого - смешение слов разных языков.
118. Маслов, прилож., с. 34; ПСС, с. 333, по раннему автографу ПД
(тетрадь II). Печ. по более позднему автографу ПД ("Опыты в стихах...").
119. Маслов, прилож., с. 38. Автограф - ПД ("Опыты в стихах..."). Более
ранний автограф - тетрадь II.
120. Маслов, прилож., с. 11; ПСС, с. 325, под загл. "Наташа, Амур и я",
по раннему автографу ПД (тетрадь II). Печ. по более позднему автографу ПД
(на отдельном листе). В исправленном виде переписано на одном листе с более
поздними стихотворениями ("К Делии", "Счастливая перемена", "Триолет
Наташе"). Имя своей жены Рылеев заменил именем, взятым из античной поэзии, а
также внес отдельные стилистические исправления. Возможно, что переписанные
на этом листе стихотворения подготавливались к печати.
121. Н Зр, 1820, ч. 4, декабрь, No 1, с. 212, подпись: К. Р-в. Три
автографа ПД - в тетради II, в "Опытах в стихах..." и на отдельном листе
(вместе со стихотворениями "К Делии", "Счастливая перемена", "Дорида, Амур и
я"). "Триолет Наташе" был вписан Рылеевым в альбом его товарища по 1-му
кадетскому корпусу А. В. Устинова. По свидетельству современника, "Устинов
попросил его написать что-нибудь на память ему в альбом. Рылеев присел к
столу и,, подумав с минуту, написал следующий триолет к Наташе (имя его
жены)" (Дм. Кропотов, Несколько сведений о Рылееве. -"Русский вестник",
1869, No 3, с. 238).
122. Маслов, прилож., с. 23. Автограф - ПД (тетрадь II). Автограф более
ранней редакции (без загл.) - тетрадь I. Геликон (греч. миф.) - священная
гора, обиталище муз; символ поэзии и поэтического вдохновения. Крон - см.
примеч. 9.
123. Маслов, прилож., с. 24. Автограф - ПД (тетрадь II). 1
124. Маслов, прилож., с. 33; ПСС, с. 328, по раннему автографу ПД. Печ.
по более позднему автографу ПД ("Опыты в стихах..."). Как и стихотворение "К
Надежде" (No 102), построено на игре слов.
125. Маслов, прилож., с. 37. Автограф - ПД ("Опыты в стихах..."). Более
ранний автограф - тетрадь I. Адресат - жена поэта.
126. Маслов, прилож., с. 7. Автограф - ПД (тетрадь I). Имя героини и
некоторые элементы баллады заимствованы у Жуковского.
127. Маслов, прилож., с. 7; ПСС, с. 352. Автограф - ПД (тетрадь I).
Акростих (греч.) - стихотворение, в котором начальные буквы отдельных стихов
составляют какое-либо имя или изречение.
128. ПССоч., с. 451. Автограф - ПД. Стихотворный текст - между строками
письма поэта к сестре его невесты, Анастасии Михайловне Тевяшовой, от 14
января 1819 г. из Воронежа в Подгорное.
129. Маслов, прилож., с. 35. Автограф - ПД ("Опыты в стихах..."). Более
ранний автограф - тетрадь I (под загл. "Другу моему"). Адресат стихотворения
- А. Д. Коренев, дворянин Острогожского уезда Воронежской губернии, повод
написания - предстоящая женитьба адресата на сестре жены поэта Анастасии
Михайловне летом 1819 г. Гименей (греч. миф.) -божество брака.
130. Маслов, прилож., с. 25. Автограф - ПД ("Опыты в стихах...").
131. Маслов, прилож., с. 25; ПСС, с. 341. Возможный литературный
источник - стихотворение М. В. Милонова "Весна Тибулла" (Маслов, с.
122-123). Филомела - см. примеч. 22. Делия - см. примеч. 7.
132. Маслов, прилож., с. 28. Автограф - ПД ("Опыты в стихах.. ."). Как
уже отмечалось (Маслов, с. 135-136), источник стихотворения - ода Сафо
(адресат ее - женщина), а скорее всего ее французское переложение ("Les
poesies d'Anacreon et de Sapho", Amsterdam, 1815, p. 248, 250). Эта ода была
известна во многих переводах (см. например, перевод В. А. Жуковского в BE,
1807, No 5, с. 44). Сафо (конец VII - начало VI в. до н. э.) -
древнегреческая поэтесса.
133. Маслов, прилож., с. 29. Автограф - ПД ("Опыты в стихах..."). Б. Т.
Удодовым высказано вполне резонное предположение, что адресат послания -
упоминаемый в воспоминаниях А. И. Косовского (ЛН, с. 242) товарищ Рылеева по
кадетскому корпусу офицер Асосков, с которым поэт состоял в постоянной
переписке ("Очерки литературной жизни Воронежского края", Воронеж, 1970, с.
100). Киприда (греч. миф.) - одно из имен богини любви Афродиты (Венеры) .
134. Маслов, прилож., с. 36. Автограф - ПД ("Опыты в стихах...").
Литературные источники "Богатства" - XXIII ода Анакреона (см. "Анакреоновы
стихотворения", пер. с греческого Ивана Мартынова, СПб., 1801, с. 22) и
стихотворение Державина "Богатство" (см. Маслов, с. 134-135).
135-137. 2 - "Благонамеренный", 1820, No 5, с. 334; остальные - Маслов,
прилож., с. 37. Автограф - ПД ("Опыты в стихах...").
138. "Благонамеренный", 1820, No 6, с. 415, подпись: К. Р-в. Автограф
ранней редакции - ПД ("Опыты в стихах...").
139. ПСС, с. 352. Автограф - ПД (тетрадь I).
140. Печ. впервые по автографу ЦГАОР. Автограф без даты на отдельном
листке. Судя по почерку и содержанию - одно из ранних стихотворений Рылеева.
ОТРЫВКИ, НАБРОСКИ, ПЛАНЫ
141. ПСС, с. 355. Автограф - ПД, на одном листе с автографом следующего
наброска. Судя по почерку, относится к начальному периоду творчества
Рылеева.
142. ПСС, с. 355. Автограф - ПД, на одном листе с автографом
предыдущего наброска.
143. Печ. впервые по черновому автографу ЦГАОР. Набросок представляет
собой первоначальную заготовку для стихотворения, которое было закончено и
представлено в Вольное общество, что видно из протокола заседания от 12
сентября 1821 г. (см.: "Ученая республика", с. 402). Стихотворный текст до
нас не дошел. Перевод Элегии II "Ad Cynthiam" из Книги первой "Элегий"
Секста Проперция (ок. 49 - ок. 15 до н. э.), римского лирика. Цеосский.
Греческий остров Кеос (Цеос), неподалеку от Аттики, в древности славился
хлопком, тканями, добычей сурьмы. Цибелла (греч. миф.)-фригийская богиня,
мать богов и всего живущего на земле, возрождающая природу и дающая земле
плодородие. Культ ее был распространен во многих странах античного мира;
здесь - олицетворение земли, природы. Кастор и Поллукс (или Полидевк) -
братья Диоскуры (греч. миф.). В одном из мифов рассказывается о похищении
ими Фебы, и Гилаиры, невест их двоюродных братьев, Ида и Линкея. Марпесса
(греч. миф.) - возлюбленная Аполлона, которую похитил Ид на крылатой
колеснице; Аполлон настиг Ида и вступил с ним в схватку за Марпессу, но она
все же предпочла стать женой смертного Ида. Пелопс (греч. миф.) - сын
Тантала, получил в жены Гипподамию, дочь царя Эномая, победив его в
состязании на колесницах; по другой версии мифа, похитил Гипподамию, увезя
ее на колеснице. Апеллес - древнегреческий живописец IV в. до н. э. Аония -
местность в Беотии около горы Геликон, считалась родиной муз. Ааллада - см.
примеч. 14.
144. ЛН, с. 134, как два самостоятельных отрывка. Автограф - ЦГАОР.
Больше оснований считать обе строфы связанными единым замыслом. На это
указывает и то, что текст записан подряд на небольшом листке. В автографе
первоначально ст. 7 предшествовал ст. 6, затем цифрами обозначен их новый
порядок. Последняя строка не дописана. На обороте листа - записи
исторического и этнографического характера, касающиеся Острогожска и его
окрестностей (см.: ЛН, с. 136). Возможно, относятся к лету 1821 г., ко
времени пребывания Рылеева в Острогожске.
145. Маслов, прилож., с 45; ПСС, с. 358. Автограф - ПД, на одном листе
с черновиком стихотворения 25, написанного, по-видимому, в 1821 г. (см.
примеч. 25). С 1821 г. у Рылеева появился обостренный интерес к истории
России. Набросок произведения о Новгороде. Вадим - см. примеч. 159.
146. ЛН, с. 131. Автограф - ЦГАОР. Судя по почерку, расположению
автографа и стихотворному размеру (александрийский стих, каким в 1821 г.
писалась сатира "Путь к счастию"), скорее всего относится к этому времени.
По предположению А. Г. Цейтлина, в этом наброске Рылеев полемизирует с
точкой зрения Н. М. Карамзина (выраженной в его "Разговоре о счастии",
"Письмах русского путешественника" и др. произведениях) на то, что только
разум способен сделать человека счастливым (см. ЛН, с. 131-132).
147. PC, 1871, No 1, с. 97; ПСС, с. 356, по автографу ПД. Как установил
Ю. Г. Оксман, Рылеев использовал не подлинный текст "Слова", а его
изложение, сделанное Н. М. Карамзиным в "Истории Государства Российского"
(т. 3, гл. 7). Переложение Рылеева в большинстве случаев дословно совпадает
с текстом Карамзина (см.: ПСС, с. 537). Относится, вероятно, ко времени
начала работы над думами и усиленного чтения Карамзина.
148. Маслов, прилож., с. 43, не полностью; ПСС, с. 355, начальная
(прозаическая) редакция перевода в извлечении. Полностью печ. впервые по
автографу ПД. Прозаический (1) и стихотворный (2) перевод произведения
польского поэта Станислава Трембецкого (1723-1812) "Sophiowka" (1806).
Рылеев упоминает Трембецкого в письме Ю. Немцевичу от 11 сентября 1822 г.
(ПССоч., с. 466-467). Посвящено описанию имения крупнейшего магната,
политического и военного деятеля С. Ф. Потоцкого-Щенсного (1752-1805):
Великолепный парк, разбитый недалеко от Умани в конце XVIII в., был назван
Софиевкой в честь третьей жены Потоцкого Софии Константиновны (урожденной
Клавона, по первому мужу - Витт), знаменитой красавицы и авантюристки (о
семье Потоцких см.: Л. П. Гроссман, У истоков "Бахчисарайского фонтана". -
"Пушкин. Исследования и материалы", т. 3, М.-Л., 1960, с. 56-59). Сын Дария
- персидский царь Ксеркс (486-465 до н. э.); походы персов за Дунай и
Северное Причерноморье имели место в VI-V вв. до н. э. Пифон (греч. миф.) -
чудовище, дракон, убитый Аполлоном. Как древо Юпитера в Додонских лесах.
Додона - святилище Зевсу (Юпитеру) в Древней Греции (в Эпире), на его
территории находился священный дуб. Церера - см. примеч. 7. Любимица
Вертумна - Флора (римск. миф.), богиня цветов; Вертумн (римск. миф.) -
древнейшее божество времен года, покровительствующее садоводству. Гимен -
Гименей (греч. миф.), божество брака. Паллада - см. примеч. 14. Дщерь Латоны
- Артемида (греч. миф.), богиня охоты; Латона (или Лето) - титанида, супруга
Зевса. Дрияды - дриады (греч. миф.), нимфы лесов.
149. BE, 1888, No 11, с. 222; ПСС, с. 356, по черновому автографу ПД. В
автографе ст. 25-36 записаны на полях справа и слева от записи предыдущих
строф, занимающих всю страницу. На обороте того же листа - наброски для
"Мазепы" (1822). В наброске речь идет о молодом Державине, служившем с 1762
г. в Петербурге солдатом Преображенского полка. Вскоре Рылеев посвятил
Державину одну из своих дум.
150. ЛН, с. 31. Автограф - ЦГАОР. Время работы над отрывком - не
позднее 1822 г. Как указывает Ю. Г. Оксман (ЛН, с. 34), впоследствии
фрагменты "Ольбровна и Руслы" были частично использованы для
"Войнаровского". Поэма на скандинавский сюжет - результат широкого
распространения в русской поэзии конца XVIII - начала XIX в. "оссианизма",
т. е. поэм Макферсона, шотландского писателя и филолога, опубликовавшего
свои произведения под именем кельтского средневекового поэта Оссиана. Скальд
- поэт-воин в средневековых скандинавских странах. Скания - см. примеч. 52.
152. ПСС, с. 537. Автограф - ПД, на одном листе с автографом "Вечернею
порою..." и набросками к трагедии о Мазепе.
153. Отрывки: наброски монологов и реплик, 5 - PC, 1871, No 1, с. 98
(публикация П. А. Ефремова); перечень действующих лиц, характеристики
персонажей, план трагедии и схемы отдельных сцен - BE, 1888, No 11, с. 209,
No 12, с. 581; наброски монологов и реплик 3 и 6 - BE, 1888, No 12, с. 581
(публикации В. Е. Якушкина); 4 -ПСС, с. 360; 1 и 2 - ЛН, с. 29 (публикация
Т. Г. Снытко). Полностью - Изд. 1956, с. 342. Печ. по полной публикации Изд.
1956, сверенной по автографам, и в его композиции. Автографы отдельных
стихотворных набросков, а также прозаических планов трагедии - ПД, ЦГАЛИ и
ЦГАОР. Эти наброски - результат разработки одного из замыслов, вдохновленных
"Историей Малой России" Д. Н. Бантыша-Каменского (1822). В приложении к ч. 3
этого труда была напечатана "Дума гетмана Мазепы", переложением которой
является рылеевский текст "_ самопалом и булатом...". Морозов Б. И.
(1590-1661) - боярин, приближенный царя Алексея Михайловича. Дядя - как
отмечено А. Г. Цейтлиным (ЛН, с. 30), - скорее всего Л. К. Нарышкин
(1668-1705), дядя Петра I с материнской стороны и один из руководителей
внешней политики России в первые годы царствования молодого Петра. Второй
участник диалога - Петр I. Князь Меншиков прислал меня из Польши с
известием, что Карл идет на Русь. Король Швеции Карл XII в начале 1708 г.
вступил в пределы России через Польшу.
154. PC, 1871, No 1, с. 95; ПСС, с. 358, по автографу ПД. В автографе
нижний край листа оборван. На обороте того же листа - записи к думе
"Державин". Датируется 1822 г. по расположению автографа. Обращено к Федору
Николаевичу Глинке (1786-1880), поэту-декабристу. В 1871 г. Глинка
вспоминал: "С Рылеевым я был знаком, он был членом Вольного Российского
общества (соревнователи просвещения и благотворительности то ж), где я был
президентом и где Пушкин, вся лицейская дружина и всего человек до 40-а
заседали каждую неделю в доме Войвоцы. Познакомясь и с доброю, любезною
женою Рылеева, я крестил у них сына, и всегда был почитателем прекрасного
(по моему мнению) таланта моего кума - таланта всегда энергичного, всегда
подтепленного огнем" (PC, 1871, No 3, с. 244-245),
155. ПСС, с. 357, по автографу ПД. По расположению автографа среди
набросков к "Мазепе", вероятно, относится к 1822 г. Как предположил Ю. Г.
Оксман (ПСС, с. 538), мадригал предназначен для С. Д. Пономаревой, в
литературном салоне которой Рылеев бывал. Подтверждение этому - автограф
Рылеева в альбоме Пономаревой (отрывок из "Войнаровского").
156. ЛН, с. 134, по автографу ПД. Расположено среди набросков к
"Мазепе", перед песней "Смело, други! в бой свирепый...", следовательно
может быть отнесено к 1822 г.
157. PC, 1871, No 1, с. 101; ПСС, с. 189, по автографу ПД.
Первоначальный черновой набросок - ЦГАОР. Печ. по более позднему автографу
ПД. Ю. Г. Оксман определил этот набросок как начало думы о царевне Софье
(см.: ПСС, с. 445). Однако оснований для этого нет. Судя по расположению
автографа ЦГАОР (рядом со стихотворением 27) и ПД (среди набросков
"Партизан"), возможно, относится к 1822 или 1823 г.
158. ЛН, с. 134, по черновому автографу ЦГАОР. Автограф на обороте
листа с предыдущим наброском. Один из набросков, возможно навеянных чтением
"Истории" Карамзина и относящихся к эпохе Ивана IV.
166. PC, 1871, No 1, с. 97; Соч. и П, с. 209, под загл. "Н. М. Т.";
ПСС, с. 363, по автографу ПД, среди черновиков "Гайдамака" и "Меншикова в
Березове", работа над которыми относится к 1823 г. Судя по загл., данному П.
А. Ефремовым в Соч. и П, может относиться к Анастасии Михайловне Тевяшовой,
свояченице Рылеева.
167. PC, 1871, No 1, с. 97, по автографу ПД. Автограф на одном листе с
первоначальной редакцией "Натальи Долгоруковой" (1823), но представляет
собой, по-видимому, набросок самостоятельного замысла, так как не
соответствует думе метрически.
168. ЛН, с. 132, по черновому автографу ЦГАОР. Незавершенный перевод
баллады "Switezianka", вошедшей в сборник А. Мицкевича "Баллады и романсы"
1822 г. Фольклорную основу своей баллады подчеркивал Мицкевич в примеч. к
ней: "Существует поверье, что на берегах Свитезя появляются ундины или
нимфы, которых сельский люд называет свитезянками" (см.: Адам Мицкевич,
Собр. соч. т. 1, М., 1948, с. 494). Рылеев перевел (довольно точно) лишь
начало баллады: Двенадцать строф из тридцати восьми. Написано не ранее 1822
г. См. также примеч. 32.
169. Сб. "XIX век", кн. 1, М., 1872, с. 371; Соч. и П, с. 210; ПСС, с.
360. Черновой автограф - ЛБ; стихи в нем расположены в такой
последовательности: сначала 78-88, потом 56-74, затем 24-55 и в конце 93-99
и 1-23. Беловой автограф ст. 73-89 - ПД. Печ. по автографу ЛБ, ст. 72-88 по
автографу ПД. Перевод баллады Мицкевича "Lilie", вошедшей в его сборник 1822
г. "Баллады и романсы". Рылеев перевел лишь начало баллады и последнюю
строфу. Датируется как и предыдущий перевод.
170. Альм. "Северные цветы на 1828 год", СПб., 1827, с. 55, с подзаг.
"Отрывок", без ст. 25-39 и 56-57; PC, 1871, No 1, с. 101, ст. 40-55
(публикация П. А. Ефремова, обнаружившего в архиве Булгарина автограф
отрывка и установившего его автора); ПСС, с. 264, под редакционным загл.
"Партизаны" и сохранением отсутствующего в автографе обозначения,
появившегося в "Северных цветах": "Песня партизанская" (после ст. 39). Печ.
полный текст автографа ПД (с вычеркнутыми строками). Автограф - на обороте
черновика "Гайдамака" (1825), что дает основание считать "Партизан" более
ранним замыслом. В Изд. 1956 - немотивированная дата "1823 (?)". Ю. Г.
Оксман высказал догадку о том, что "Партизаны" - попытка реализовать
хранящийся в архиве Рылеева в ПД план поэмы из кавказского военного быта, но
в Изд. 1956 г. (с. 398399) пересмотрел свое мнение, отнеся отрывок к военным
событиям 1812 г., что более вероятно. Ахтырцы - офицеры и солдаты Ахтырского
гусарского полка, составившие значительную часть партизанского отряда
прославленного героя войны 1812 г. Д. В. Давыдова. Один из них - М. Г.
Бедрага - был хорошо знаком Рылееву по Воронежской губернии (см. примеч.
21). Бугцы и донцы - казачьи части, также активно участвовавшие в действиях
партизанских отрядов Отечественной войны 1812 г.
171. ПСС, с. 363, по автографу ПД, находящемуся на одном листе с
автографом стихотворения "Ты посетить, мой друг, желала...". Тематически и
фразеологически связан со стихотворением "Я ль буду в роковое время..."
(1824).
172. BE, 1888, No 11, с. 208, неточно и с пропусками; ПСС, с. 489, по
автографу ПД. План набросан на бумаге с водяным знаком "1824". На первом
листе ему предшествует отметка: "Фроловы. Старик Фролов", а также набросок:
"Порою на скачках меня обгоняли. Но никто еще в <нрзб.> не помешал мне
дороги". С замыслом этой несостоявшейся поэмы, должно быть, связан фрагмент
Седой Кавказ, краса природы..." (No 173). Ю. Г. Оксман высказал догадку, что
мысль об этой поэме зародилась у Рылеева под впечатлением встреч с
декабристом Якубовичем (1798-1845), приехавшим в Петербург с Кавказа летом
1825 г. Якубович превосходно знал Кавказ и любил рассказывать о нем. Он
открыл Рылееву, что цель его приезда в Петербург - осуществление мести
Александру I, несправедливо наказавшему его. Не исключена возможность, что
"славное дело", о котором упоминается в плане рылеевской поэмы, каким-то
образом соотносилось с проблемой цареубийства,
173. ПСС, с. 363. Автограф - ПД, представляющий собою запись среди
черновиков "Наливайки". Ю. Г. Оксман правомерно предполагает, что это -
набросок к запланированной Рылеевым поэме из кавказского военного быта (ПСС,
с. 543).
174. ЛН, с. 134, по черновому автографу ЦГАОР. Заключительные строки
наброска сближают его с черновиками стихотворения "В альбом Т. С. К" (см.
варианты), что дает некоторое основание для предположительной датировки
этого текста.
175. ПСС, с. 543, как вариант наброска "Любя свободу, правду,
честь...", по автографу ПД, находящемуся перед этим наброском. Вероятно,
набросок произведения об Украине, - возможно, на историческую тему.
Датируется, как и следующий набросок, 1825 г. (см. следующее примеч.).
176. PC, 1871, No 1, с. 96, второй набросок; ПСС, с. 364, по автографу
ПД, находящемуся на одном листе с предыдущим наброском. На обороте листа -
заметки, касающиеся К. П. Чернова, что служит основанием датировки. Дуэль
Чернова и В. Д. Новосильцева, на которой Рылеев был секундантом Чернова,
состоялась 10 сентября 1825 г. О дуэли Чернова с Новосильцевым Рылеев
написал официальную объяснительную записку с.-петербургскому
генерал-губернатору (см.: ПСС, с. 395-396; о дуэли см. также: "Исторический
вестник", 1890, No 5, с. 591-602; ЛН, с. 257-267).
177. ПСС, с. 478, по автографу ПД, находящемуся среди черновых
набросков к "Гайдамаку", к которому не может иметь отношения, по теме. В
черновиках "Наливайки" сохранился набросок замысла "Двор Екатерины". Так как
на определенном этапе работы Рылеева над украинскими сюжетами есть текстовые
пересечения между "Наливайкой", "Гайдамаком" и "Палеем" (см. примеч. 76),
есть основания предполагать, что двустишие - заготовка к этому замыслу.
178. PC, 1871, No 1, с. 97; BE, 1888, No 12, с. 596. Автограф - ПД.
Набросок записан в черновиках "Наливайки", но к поэме никакого отношения не
имеет. Судя по тому, что в этих черновиках есть и роспись об отправке разным
лицам экземпляров "Дум" и "Войнаровского", высказывалось предположение, что
четверостишие - надпись-посвящение к одному из этих экземпляров (ПСС, с.
543).
179. Соч. и П, с. 324; по автографу ПД, на тюремной бумаге, среди
записей, сделанных в Петропавловской крепости; на этом же листе набросок
"Благий Отец! Се час приходит мой!..".
180. Соч. и П, с. 323, по автографу ПД, на обороте листа, на котором,
среди других записей, автограф наброска "Сердце человеческое". Написано в
Петропавловской крепости. Является стихотворным переложением строк Евангелия
от Иоанна (XVII, 1-5).
181. ЛН, с. 134, по автографу ЦГАОР. Этот набросок, как и следующие
два, датировке не поддается.
182. Печ. впервые по автографу ЦГАОР, находящемуся на одном листе с
автографом "Когда вечерние лучи златого Феба...".
183. Печ. впервые по автографу ЦГАОР,
СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ РЫЛЕЕВУ
184. Маслов, прилож., с. 77. Автограф (?) - ПД. Басня находится в
тетради, состоящей из одиннадцати стихотворных и прозаических произведений,
переписанных одной и той же рукой, возможно Рылеевым. По-видимому, тетрадь -
сборник литературных упражнений воспитанников 1-го кадетского корпуса. Это
подтверждается тем, что среди подписей встречается фамилия Фролова (см. о
нем примеч. 95). Три стихотворения (NoNo 184-186) и два прозаических отрывка
("Причина падения власти пап", "Победная песнь героям") не имеют подписи и,
видимо, принадлежат составителю тетради, т. е. Рылееву: возле стихотворений
имеются приписки - другой рукой, атрибутирующие их Рылееву. Таким образом,
его авторство почти не вызывает сомнений. Стихотворения были приведены в
комментарии к ПСС, с- 519, с оговоркой о возможной их принадлежности поэту.
Приписка возле басни гласит: "Когда стихи сии Рылеева читаю То точно как
его... я будто лобызаю".
185. Маслов, прилож., с. 78. Автограф (?) - ПД, в той же тетради, что и
предыдущее. Возле текста приписка: "Сии стихи писал Рылеев, мой приятель,
Теперь да защитит его в войне создатель", из которой следует, что сатира
написана незадолго до выхода Рылеева из кадетского корпуса. Она, видимо,
обращена к Фролову, товарищу Рылеева по 1-му кадетскому корпусу, которого он
упоминает в стихотворениях 95, 97, 104.
186. Маслов, прилож., с. 82. Автограф (?) - ПД, в той же тетради, что и
два предыдущих. Приписка в тетради: "Хвала тебе, о мой любезный друг Рылеев.
Поэт и сын ты истинно Ареев". Датируется по содержанию (написано не ранее
изгнания наполеоновских войск из Москвы). Лесная - правая рука. Веси -
деревни. Метились - уничтожились.
187. Альм "Эвтерпа", М., 1828, с. 24 (анонимно) и альм. "Эрато", М.,
1829, с. 125 (анонимно). Печ. по альм. "Жасмин и роза", М., 1830, с. 78, Где
подпись: Рылеев. Последняя публикация отмечена Н. Н. Трубицыным ("О народной
Поэзии в общественном и литературном обиходе первой трети XIX века", СПб.,
1912, с. 88) и Н. П. Смирновым-Сокольским ("Русские литературные альманахи и
сборники XVIII-XIX вв.", М., 1965, с. 152). Ссылаясь на эти источники, а
также на картотеку В. И. Чернышева, С. Л. Гинзбург в статье "Забытая песня
К. Ф. Рылеева" ("Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка",
т. 28, вып. 6, 1969, с. 539-543) утверждает, что это стихотворение
принадлежит поэту-декабристу, оспаривая оценку его в ЛН (с. 333) как
псевдорылеевского. Предположение С. Л. Гинзбурга не лишено основания, но
считать принадлежность этой песни Рылееву доказанной нельзя. По стилю она
отличается от других ранних песен Рылеева, песенник же, в котором она была
опубликована с его подписью, нельзя считать достаточно авторитетным
источником (именно в изданиях подобного типа нередки случаи приписывания
писателям произведений, им не принадлежащих).
188. Н Зр, 1820, No 10, с. 41, подпись: - ять -. Это, как и следующие
два стихотворения, без аргументации приписаны Рылееву в сб.: "Восстание
декабристов". Библиография. Сост. Н. М. Ченцов, М.Л., 1929, с. 490. Вошло
как произведение Рылеева в ПСС, и Изд. 1956, но вопрос о том, кому в
действительности принадлежит подпись "- ять -", представляется спорным.
189. Н Зр, 1820, No 10, с. 41, подпись: - ять-. См. предыдущее примеч.
На принадлежность Рылееву ранее указывалось в кн.: Маслов, с. 1. Как
произведение Рылеева вошло в ПСС, ПССоч. и Изд. 1956.
190. Н Зр, 1820, No 11, с. 147, подпись: - ять -. См. примеч. 188. Как
произведение Рылеева вошло в ПСС, ПССоч. и Изд. 1956.
191. "Благонамеренный", 1821, No 4, с. 167, подпись: К. Р. В издание
стихотворений Рылеева вводится впервые. На принадлежность эпиграммы Рылееву
есть указание М. Н. Лонгинова, - запись, сделанная им на книге журнала
"Благонамеренный", находившейся в его библиотеке. Этому свидетельству можно
доверять, во-первых потому, что М. Н. Лонгинов - лицо в данном случае
достаточно авторитетное: с отцом его Н. М. Лонгиновым Рылеев и А. А.
Бестужев были знакомы, сохранился экземпляр "Полярной звезды на 1824 год" с
дарственной надписью Бестужева Н. М. Лонгинову (см.: ЛН, с. 94). М. Н.
Лонгинов мог иметь сведения об авторстве Рылеева от своего отца или его
современников. Его указание, во-вторых, подкрепляется тем, что в том же
журнале и в тот же период Рылеев печатал много аналогичных произведений.
192. "Собрание стихотворений декабристов", Лейпциг, 1862, с. 199. Из
нескольких приписанных Рылееву стихотворений это можно с большей
вероятностью считать ему принадлежащим. И общая политическая направленность
его, соответствующая направленности послания "А. П. Ермолову", и общие
мотивы, отразившиеся, кроме этих произведений, еще в оде "На смерть
Бейрона", и стилистические признаки (особенно в строфах 1 и 2) говорят в
пользу авторитета Рылеева (подробнее см.: ПСС, с. 545). Написано весной 1821
г. в связи с начавшимся национально-освободительным движением в Греции в
поддержку восставших. В это время Рылееву были свойственны
либерально-монархические взгляды, аналогичные тем, которые выражены в
стихотворении. Поводом для его написания послужила, как полагает Ю. Г.
Оксман (ПСС, с. 545), двадцатая годовщина восшествия на престол Александра I
(11 марта 1821 г.). Фемистокл - см. примеч. 14. Куршид-паша - турецкий
военачальник, возглавлявший карательные силы, брошенные на борьбу с
греческими патриотами. Испанец непреклонный - Риэго (см. примеч. 35).
193. ПЗ VI, с. 62, в составе воспоминаний декабриста Н. Р. Цебрикова.
Четверостишию предшествуют следующие строки: "Раз мне принесли обед... Я
принялся рассматривать оловянные тарелки, и на одной из них нашел на обороте
очень четко написанные гвоздем последние стихи Рылеева..." ("Воспоминания и
рассказы деятелей тайных обществ", М.-Л., 1931, с. 255). Однако, находясь в
крепости, Рылеев вряд ли мог написать подобные стихи. Все творчество его
1826 г. проникнуто иными настроениями (см. примеч. 45-47). Ю. Г. Оксман (см.
ПСС, с. 548-549) предположил, что стихи эти могли быть написаны ранее, но
всплыть в памяти самого Рылеева или его друзей. Не полагаясь полностью на
свидетельство Цебрикова, печатаем надпись на крепостной тарелке в разделе
приписываемых Рылееву стихотворений.
Думы
Аннотация:
I. Олег Вещий
II. Ольга при могиле Игоря
III. Святослав
IV. Святополк
V. Рогнеда
VI. Боян
VII. Мстислав Удалый
VIII. Михаил Тверской
IX. Димитрий Донской
X. Глинский
XI. Курбский
XII. Смерть Ермака
XIII. Борис Годунов
XIV. Димитрий Самозванец
XV. Иван Сусанин
XVI. Богдан Хмельницкий
XVII. Артемон Матвеев
XVIII. Петр Великий в Острогожске
XIX. Волынский
XX. Наталия Долгорукова
XXI. Державин
ДОПОЛНЕНИЯ
Думы, не вошедшие в отдельное издание:
1. Владимир Святый
2. Яков Долгорукий
3. Царевич Алексей Петрович в Рожествене
4. Видение Анны Ивановны
Наброски неконченных дум
5. Вадим
6. "О, что тебя, край милый, ожидает"
7. "На гордой крутизне брегов"
8. Марфа Посадница
9. "Повсюду вопли, стоны, крики"
10. Меньшиков
11. Миних
К. Ф. Рылеев
Думы
Издание подготовил Л. Г. Фризман
М., "Наука", 1975
Серия "Литературные памятники"
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
Содержание
ДУМЫ
I. Олег Вещий
II. Ольга при могиле Игоря
III. Святослав
IV. Святополк
V. Рогнеда
VI. Боян
VII. Мстислав Удалый
VIII. Михаил Тверской
IX. Димитрий Донской
X. Глинский
XI. Курбский
XII. Смерть Ермака
XIII. Борис Годунов
XIV. Димитрий Самозванец
XV. Иван Сусанин
XVI. Богдан Хмельницкий
XVII. Артемон Матвеев
XVIII. Петр Великий в Острогожске
XIX. Волынский
XX. Наталия Долгорукова
XXI. Державин
ДОПОЛНЕНИЯ
ДУМЫ. НЕ ВОШЕДШИЕ В ОТДЕЛЬНОЕ ИЗДАНИЕ
1. Владимир Святый
2. Яков Долгорукий
3. Царевич Алексей Петрович в Рожествене
4. Видение Анны Ивановны
НАБРОСКИ НЕОКОНЧЕННЫХ ДУМ
5. Вадим
6. "О, что тебя, край милый, ожидает"
7. "На гордой крутизне брегов"
8. Марфа Посадница
9. "Повсюду вопли, стоны, крики"
10. Меньшиков
11. Миних
МАТЕРИАЛЫ ЛОНДОНСКОГО ИЗДАНИЯ "ДУМ" 1860 г.
12. Н. П. Огарев. Посвящение. Памяти Рылеева
13. Н. П. Огарев. Предисловие
14. Do przyjaciol moskali (Mickiewicza)
15. К русским друзьям (Мицкевича)
16. <Вступительная заметка к думе "Видение Анны Ивановны">
Его высокопревосходительству
Николаю Семеновичу
Мордвинову
с глубочайшим уважением
посвящает сочинитель
"Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими
эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми
впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной
привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних
понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для
бою ратников, мужей доблестных для совета".
Так говорит Немцевич {Spiewy Historiczne Niemcewicza. См. Предисловие.}
о священной цели своих исторических песен (Spiewy Historiczne); эту самую
цель имел и я, сочиняя думы. Желание славить подвиги добродетельных или
славных предков для русских не ново; не новы самый вид и название думы.
Дума, старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное
изобретение. Поляки заняли ее от нас. Еще до сих пор украинцы поют думы о
героях своих: Дорошенке, Нечае, Сагайдашном, Палее, и самому Мазепе
приписывается сочинение одной из них, Сарницкий {Annales Regni Pol., t. II,
k. 1198. Слово в слово: "Anno 1506 duo fratres Strusii (Felix i Serzy, iak
Swadczy Nie-Siecki Herb. IV, 218) adolescentes bellicosi a Valachis
occubuerunt. De quibus etiam mine elegiae, quas Dumas Russi i vocant,
canuntur, voce lugubri et gestu canentium se in utramque partem motantium,
id quod canitur exprimentes, quin et tibiis inflatis rustica turba passim
modulis lamentabillbus, haec eadem imitando exprimit".} свидетельствует, что
на Руси пелись элегии в память двух храбрых братьев Струсов, павших в 1506
году в битве с валахами. Элегии сии, говорит он, у русских думами
называются. Соглашая заунывный голос и телодвижения со словами, народ
русский иногда сопровождает пение оных печальными звуками свирели.
В числе предлагаемых дум читатели найдут две пиесы, которые не должны
бы войти в сие собрание: это "Рогнеда" и "Олег Вещий". Первая по составу
своему более повесть, нежели дума; вторая есть историческая песня (Spiew
Historiczny). Она слаба и неудачно исполнена; но я решился поместить ее в
числе дум, чтобы показать состав исторических песен Немцевича, одного из
лучших поэтов Польши.
Примечания, припечатанные при думах, кроме некоторых {1}, сделаны П. М.
Строевым.
I. Олег Вещий
Рурик, основатель Российского государства, умирая (в 879 г.), оставил
малолетнего сына, Игоря, под опекою своего родственника, Олега. Опекун
мало-помалу сделался самовластным владетелем. Время его правления
примечательно походом к Константинополю в 907 году. Летописцы сказывают, что
Олег, приплыв к стенам византийской столицы, велел вытащить ладьи на берег,
поставил их на колеса и, развернув паруса, подступил к городу. Изумлённые
греки заплатили ему дань. Олег умер в 912 году. Его прозвали Вещим (мудрым).
1
Наскучив мирной тишиною,
Собрал полки Олег
И с ними полетел грозою
На цареградский брег.
2
Покрылся быстрый Днепр ладьями,
В брегах крутых взревел
И под отважными рулями,
Напенясь, закипел.
3
Дружина храбрая героев
10 На славные дела,
Сгорая пылкой жаждой боев,
С веселием текла.
4
В пути ей не были преграды
Кремнистых гор скалы,
Днепра подводные громады,
Ни ярых вод валы.
5
Седый Олег, шумящей птицей,
В Евксин {1} через Лиман -
И пред Леоновой {2} столицей
20 Раскинул грозный стан!
6
Мгновенно войсками покрылась
Окрестная страна,
И кровь повсюду заструилась, -
Везде кипит война!
7
Горят деревни, селы пышут,
Прах вьется средь долин;
В сердцах убийством хладным дышат
Варяг и славянин.
8
Потомки Брута и Камилла {3}
30 Сокрылися в стенах;
Уже их нега развратила,
Нет мужества в сердцах.
9
Их император самовластный
В чертогах трепетал
И в астрологии, несчастный!
Спасения искал.
10
Меж тем, замыслив приступ смелый,
Ладьи свои Олег,
Развив на каждой парус белый,
40 Вдруг выдвинул на брег.
11
"Идем, друзья!" - рек князь России
Геройским племенам -
И шел по суше к Византии,
Как в море но волнам.
12
Боязни, трепету покорный,
Спасти желая трон,
Послов и дань - за мир позорный
К Олегу шлет Леон.
13
Объятый праведным презреньем,
50 Берет князь русский дань,
Дарит Леона примиреньем -
И прекращает брань.
14
Но в трепет гордой Византии
И в память всем векам
Прибил свой щит с гербом России
К царьградским воротам {4}.
15
Успехом подвигов довольный
И славой в тех краях,
Олег помчался в град престольный
60 На быстрых парусах.
16
Народ, узрев с крутого брега
Возврат своих полков,
Прославил подвиги Олега
И восхвалил богов.
17
Весь Киев в пышном пированье
Восторг свой изъявлял
И князю Вещего прозванье
Единогласно дал.
1821 или 1822
II. Ольга при могиле Игоря
Игорь, сын основателя Российского государства, Рурика, привял правление в
912 году. Первым его подвигон было усмирение возмутившихся древлян. Сие
народное славянское племя обитало в лесах нынешней Волынской губернии. Игорь
наложил дань, которую древляне платили до 945 года. В сие время ему
захотелось умножить сбор, древляне возмутились снова, и корыстолюбивый Игорь
погиб: они привязали его к двум деревьям, нагнули их и таким образом
разорвали надвое. По нем остался малолетний сын Святослав. Супруга его,
Ольга, правила государством около десяти лет; скончалась в 969 году. Церковь
причла ее к лику святых жен.
Осенний ветер бушевал,
Крутя дерев листами,
И сосны древние качал
Над мрачными холмами.
С поляны встал седой туман
И всё сокрыл от взгляда;
Лишь Игорев синел курган,
Как грозная громада.
Слетала быстро ночь с небес;
10 Луна меж туч всплывала
И изредка в дремучий лес
Иль в дол лучом сверкала.
Настала полночь... Вдруг вдали
Как шелест по поляне...
То Ольга с Святославом шли
И стали при кургане.
И долго мудрая в тиши
Стояла пред могилой,
С волненьем горестной души
20 И с думою унылой,
О прошлом, плавая в мечтах,
Она, томясь, вздыхала;
Но огнь блеснул в ее очах,
И мудрая вещала:
"Мой сын {1} здесь пал родитель твой..
Вот храброго могила!
Но слез не лей: я местью злой.
Древлянам заплатила.
Ты видишь: дикою травой
30 Окрестность вся заглохла,
И кровь, пролитая рекой,
Тут, мнится, не обсохла!...
Так, сын мой! Игорь отомщен;.
Моя спокойна совесть;
Но сам виновен в смерти он -
Внемли об оной повесть:
Уже надменный грек, смирен
Кровопролитной бранью,
Покой от северных племен
40 Купил позорной данью..
И Игорь, бросив меч и щит
К подножию кумира,
Молил Перуна, да хранит
Ненарушимость мира.
Из града в град везде текла
Его деяний слава,
И счастьем мирным процвела
Обширная держава.
Вдруг князя гордая душа
50 Покой пренебрегает
И, к золоту алчбой дыша,
Тревоги замышляет.
Дружины собралися в став,
В доспехах ярой брани,
И полетели в край древлян
Сбирать покорства дани.
Древляне дань сполна внесли;
Но Игорь недовольной
Стал вновь налоги брать с земли
60 С дружиной своевольной.
"О князь! - народ ему вещал, -
Чего еще желаешь?..
От нас последнее ты взял -
И нас же угнетаешь!"
Но князь не внял моленьям сим -
И угнетенных племя
Решилося сразиться с ним
И сбросить ига бремя.
"Погибель хищнику, друзья!
70 Пускай падет он мертвой!
Его сразит стрела моя,
Иль все мы будем жертвой!" -
Древлянский князь твердил в лесах..
Отважные восстала
И с дикой яростью в сердцах
На Игоря напали.
Дружина хищников легла
Без славы и без чести,
А твой отец, виновник зла,
80 Пал жертвой лютой мести!
Вот, Святослав, к чему ведет
Несправедливость власти;
И князь несчастлив и народ,
Где на престоле страсти.
Но вдвое князь - во всех местах
Внимает вопль с укором;
По смерти ждет его в веках
Потомство с приговором.
Отец будь подданным своим
80 И боле князь, чем воин;
Будь друг своих, гроза чужим,
И жить в веках достоин!" -
Так князю-отроку рекла
И, поклонясь кургану,
Мать с сыном тихо потекла
Ко дремлющему стану.
1821 или 1822
III. Святослав
Святослав, сын русского князя Игоря Руриковича, принял правление около 955
года. В истории славны походы его в Болгарию Дунайскую и битвы с греками.
Перед одною из сих последних Святослав воспламенил мужество своих воинов
следующею речью: "Бегство не спасет нас; волею и неволею должны мы
сразиться. Не посрамим отечества, но ляжем на месте битвы: мертвым не
стыдно! Станем крепко. Иду пред вами, и когда положу голову, делайте что
хотите!" Возвращаясь в отечество, Святослав (в 972 г.) зимовал у Днепровских
порогов; на него напали печенеги, и герой погиб. Враги сделали чашу из его
черепа.
И одинока, и бледна,
В туманных облаках ныряя,
Текла двурогая луна
Над брегом быстрого Дуная:
Ее перловые лучи
Стан усыпленный озаряли;
Сверкали копья и мечи,
И ратников ряды дремали.
С отвагой в сердце и в очах,
10 Младой гусар, вдали от стана,
Закутан буркой, на часах
Стоял на высоте кургана.
Пред ним на острову реки
Шатры турецкие белели;
Как лес, вздымались бунчуки
И с ветром в воздухе шумели.
В давно минувших временах
Крылатой думою летая,
О прошлых он мечтал боях,
20 Гремевших на брегах Дуная.
"На сих степях, - так воин пел, -
С Цимискием {1} в борьбе кровавой
Не раз под тучей грозных стрел
Наш Святослав увенчан славой.
По манию его руки
Бесстрашный росс, пылая местью,
На грозные врагов полки
Летал - и возвращался с честью,
Он на равнинах дальних сих,
30 Для славы на беды готовой,
Дивил и чуждых и своих
Своею жизнию суровой.
Ему свод неба был шатром
И в летний зной, и в зимний холод,
Земля под войлоком - одром,
А пищею - конина в голод.
"Друзья, нас бегство не спасет! -
Гремел герой на бранном поле. -
Позор на мертвых не падет;
40 Нам биться волей иль неволей...
Сразимся ж, храбрые, смелей;
Не посрамим отчизны милой -
И груды вражеских костей
Набросим над своей могилой!"
И горсть славян на тьмы врагов
Текла, вождя послышав голос, -
И у врага хладела кровь
И дыбом становился волос!..
С утра до вечера кипел
50 На ближнем поле бой кровавой;
Двенадцать раз герой хотел
Венчать победу звучной славой.
Валились грудами тела,
И грек не раз бежал из боя;
Но рать врагов превозмогла
Над чудной доблестью героя!
Закинув на спину щиты,
Славяне шли, как львы с ловитвы,
Грозя с нагорной высоты
60 Кровопролитьем новой битвы.
Столь дивной изумлен борьбой,
Владыка гордой Византии
Свидание и мир с собой
Здесь предложил главе России.
И к славе северных племен
И цареградского престола
Желанный мир был заключен
Невдалеке от Доростола {2}.
О князь, давно истлел твой прах,
70 Но жив еще твой дух геройский!
Питая к славе жар в сердцах,
Он окрыляет наши войски!
Он там, где пыл войны кипит,
Орлом ширяясь перед строем,
Чудесной силою творит
Вождя и ратника героем!
Но что?.. Уж вспыхнула заря!..
Взгремела пушка вестовая -
И войска Белого Царя {3}
80 Покрыли берега Дуная.
Трубы призывной слышен звук!
Меня зовут да пир кровавой...
Туда, мой конь, где саблей стук,
Где можно пасть, венчавшись славой!.."
Гусар умчался... гром взревел!
Свистя, сшибалися картечи,
И смело строй на строй летел,
Ища с врагами ярой сечи...
Вдруг крови хлынула река!..
90 Отважный Вейсман пал, но с честью;
И рой наездников полка
На мусульман ударил местью.
Враги смешались, дали тыл -
И поле трупами покрыли,
И русский знамя водрузил,
Где греков праотцы громили,
1822
IV. Святополк
Святополк, сын Ярополка Святославича, усыновленный Владимиром Великим. Сей
властолюбивый князь захватил великокняжеский престол и умертвил своих
братьев: Бориса, Глеба и Святослава (в 1015 г.). Ярослав Владимирович, князь
Новгородский, после продолжительных междоусобий разбил его на берегах реки
Альты. Святополк бежал из пределов российских, скитался в пустынях Богемии,
расслаб душою и телом и кончил жизнь в припадках ужаса (1019 г.): ему
мечтались враги, беспрерывно его преследующие. Проклятие современников
увековечило память о Святополке. Летописи называют его Окаянным.
В глуши богемских диких гор,
Куда ни голос человека,
Ни любопытства дерзкий взор
Не проникал еще от века,
Где только в дебрях серый волк
С щетинистым вепрем встречался -
Братоубийца Святополк,
От всех оставленный, скитался...
Ему был страшен взор людей:
10 Он видел в нем Себе укоры;
Страдальцу мнилось: "Ты злодей!" -
В глухих отзывах вторят горы.
"Злодей!" - казалось, вопиют
Ему лесов дремучих сени,
И всюду грозные бегут
За ним убитых братьев тени.
Из дебри в дебрь, из леса в лес
В неистовстве перебегая,
Встречал он всюду гнев небес
20 И кончил дни свои, страдая...
Никто слезы не уронил
На прах отверженника неба,
И всех проклятье заслужил
Убийца - брат святого Глеба.
И обитатель той земли,
Завидев, трепетом объятый,
Его могилу издали,
Бежа, крестил себя трикраты.
От современников до нас
30 Дошло ужасное преданье,
И сочетал народа глас
С ним Окаянного прозванье!
И в страшной повести об нем
Его ужасные злодейства
Пересказав в кругу родном,
Твердил детям отец семейства:
"Ужасно быть рабом страстей!
Кто раз их предался стремленью,
Тот с каждым днем летит быстрей
40 От преступленья к преступленью".
1821
V. Рогнеда
А. А. В<оейково>й {1}
Около 970 года варяг Рогволод, оставив отечество, поселился в Полоцке,
главном городе тогдашней области Кривской. Он имел прекрасную дочь, по имени
Рогнеду, или Гориславу: ее сговорили за великого князя Ярополна
Святославича. Брат его, Владимир Великий, взяв Полоцк (в 980 г.), умертвил
Рогволода, двух сыновей его, и насильно понял Рогнеду. От ней родился сын,
Изяслав. Впоследствии Владимир разлюбил жену, выслал ее из дворца и заточил
на берегу Лыбеди, в окрестностях Киева. Однажды, гуляя в сих местах, князь
заснул крепко; мстительная Рогнеда, приблизившись, хотела нанести ему
смертельный удар, но Владимир проснулся. В ярости он захотел казнить
несчастную, велел ей надеть брачную одежду и, сидя на богатом ложе, ожидать
казни. Входит Владимир; юный Изяслав, наученный Рогнедою, бросается к нему и
подает меч: "Родитель! - говорит он, - ты не один: сын твой будет свидетелем
твоей ярости". Изумленный Владимир простил Рогнеду и вместе с сыном отправил
ее в новопостроенный. город, названный им Изяславлем. Сие происшествие
описано в некоторых летописях.
Потух последний солнца луч;
Луна обычный путь свершала -
То пряталась, то из-за туч,
Как стройный лебедь, выплывала;
И ярче заблистав порой,
Над берегом Лыбеди скромной,
Свет бледный проливала свой
На терем пышный и огромной.
Все было тихо... лишь поток,
10 Журча, роптал между кустами
И перелетный ветерок
В дубраве шелестил ветвями.
Как месяц утренний, бледна,
Рогнеда в горести глубокой
Сидела с сыном у окна
В светлице ясной и высокой.
От вздохов под фатой у ней
Младые перси трепетали,
И из потупленных очей,
20 Как жемчуг, слезы упадали.
Глядел невинный Изяслав
На мать умильными очами,
И, к персям матери припав,
Он обвивал ее руками.
"Родимая! - твердил он ей, -
Ты всё печальна, ты всё вянешь:
Когда же будешь веселей,
Когда грустить ты перестанешь?
О! полно плакать и вздыхать,
30 Твои мне слезы видеть больно, -
Начнешь ты только горевать,
Встоскуюсь вдруг и я невольно.
Ты б лучше рассказала мне
Деянья деда Рогволода,
Как он сражался на войне,
И о любви к нему народа".
- "О ком, мой сын, напомнил ты?
Что от меня узнать желаешь?
Какие страшные мечты
40 Ты сим в Рогнеде пробуждаешь!..
Но так и быть; исполню я,
Мой сын, души твоей желанье:
Пусть Рогволодов дух в тебя
Вдохнет мое повествованье;
Пускай оно в груди младой
Зажжет к делам великим рвенье,
Любовь к стране твоей родной
И к притеснителям презренье...
Родитель мой, твой славный дед,
50 От тех варягов происходит,
Которых дивный ряд побед
Мир в изумление приводит.
Покинув в юности своей
Дремучей Скании дубравы,
Вступил он в землю кривичей
Искать владычества и славы.
Народы мирной сей страны
На гордых пришлецов восстали,
И смело грозных чад войны
60 В руках с оружием встречали...
Но тщетно! роковой удел
Обрек в подданство их герою -
И скоро дед твой завладел
Обширной Севера страною.
Воздвигся Полоцк. Рогволод
Приветливо и кротко правил
И, привязав к себе народ,
Власть князя полюбить заставил.
При Рогволоде кривичи
70 Томились жаждой дел великих;
Сверкали в дебрях их мечи,
Литовцев поражая диких.
Иноплеменные цари
Союза с Полоцком искали,
И чуждые богатыри
Ему служить за честь вменяли".
Но шум раздался у крыльца...
Рогнеда повесть прерывает
И видит: пыль и пот с лица
80 Гонец усталый отирает.
"Княгиня! - он вещал, войдя: -
Гоня зверей в дубраве смежной,
Владимир посетить тебя
Прибудет в терем сей прибрежной".
- "И так он вспомнил об жене...
Но не желание свиданья...
О нет! влечет его ко мне -
Одна лишь близость расстоянья!" -
Вещала - и сверкнул в очах
90 Негодованья пламень дикий.
Меж тем уж пронеслись в полях
Совы полуночные крики...
Сгустился мрак... луна чуть-чуть
Лучом трепещущим светила;
Холодный ветер начал дуть,
И буря страшная завыла!
Лыбедь вскипела меж брегов;
С деревьев листья полетели;
Дождь проливной из облаков,
100 И град, и вихорь зашумели,
Скопились тучи... и с небес
Вилася молния змиею;
Гром грохотал - от молний лес
То здесь, то там пылал порою!..
Внезапно с бурей звук рогов
В долине глухо раздается:
То вдруг замолкнет средь громов,
То снова с ветром пронесется...
Вот звуки ближе и громчей...
110 Замолкли... снова загремели...
Вот топот скачущих коней,
И всадники на двор взлетели.
То был Владимир. На крыльце
Его Рогнеда ожидала;
На сумрачном ее лице
Неведомая страсть пылала.
Смущенью мрачность приписав,
Герой супругу лобызает
И, сына милого обняв,
120 Его приветливо ласкает.
Отводят отроки коней...
С Рогнедой князь идет в палаты,
И вот, в кругу богатырей,
Садится он за пир богатый.
Под тучным вепрем стол трещит,
Покрытый скатертию браной;
От яств прозрачный пар летит
И вьется по избе брусяной.
Звездясь, янтарный мед шипит,
130 И ходит чаша круговая.
Все веселятся... по грустит
Одна Рогнеда молодая.
"Воспой деянья предков нам!" -
Бояну витязи вещала.
Певец ударил по струнам -
И вещие зарокотала.
Он славил Рюрика судьбу,
Пел Святославовы походы,
Его о Цимискием {2} борьбу
140 И покоренные народы;
Пел удивление врагов,
Его нетрепетность средь боя,
И к славе пылкую любовь,
И смерть, достойную героя...
Бонна пламенным словам
Герои с жадностью внимали
И, праотцев чудясь делам,
В восторге пылком трепетали.
Певец умолкнул... но опять
150 Он пробудил живые струны
И начал князя прославлять
И грозные его перуны:
"Дружины чуждые громя,
Давно ль наполнил славой бранной
Ты дальней Нейстрии {3} поля
И Альбиона край туманной?
Давно ли от твоих мечей
Упали Полоцка твердыни
И нивы храбрых кривичей
160 Преобратилися в пустыни?
Сам Рогволод..." Вдруг тяжкий стон
И вопль отчаянья Рогнеды
Перерывают гуслей звон
И радость шумную беседы...
"О, успокойся, друг младой! -
Вещал ей князь, - не слез достоин,
Но славы, кто в стране родной
И жил и кончил дни как воин.
Воскреснет храбрый Рогволод
170 В делах и в чадах Изяслава,
И пролетит из рода в род
Об нем, как гром гремящий, слава".
Рогнеды вид покойней стал;
В очах остановились слезы,
Но в них какой-то огнь сверкал,
И на щеках пылали розы...
При стуках чаш Боян поет,
Вновь тешит князя и дружину...
Но кончен пир - и князь идет
180 В великолепную одрину.
Сняв меч, висевший при бедре,
И вороненые кольчуги,
Он засыпает на одре
В объятьях молодой супруги.
Сквозь окон скважины порой
Проникнув, молния пылает
И брачный одр во тьме ночной
С четой лежащей освещает.
Бушуя, ставнями стучит
190 И свищет в щели ветр порывный;
По кровле град и дождь шумит,
И гром гремит бесперерывный.
Князь спит покойно... Тихо встав,
Рогнеда светоч зажигает
И в страхе, вся затрепетав,
Меч тяжкий со стены снимает...
Идет... стоит... ступила вновь...
Едва дыханье переводит...
В ней то кипит, то стынет кровь...
200 Но вот... к одру она подходит...
Уж поднят меч!.. вдруг грянул гром,
Потрясся терем озаренный -
И князь, объятый крепким сном,
Воспрянул, треском пробужденный, -
И пред собой Рогнеду зрит...
Ее глаза огнем пылают...
Поднятый меч и грозный вид
Преступницу изобличают...
Меч выхватив, ей князь вскричал:
210 "На что дерзнула в исступленье?.."
- "На то, что мне повелевал
Ужасный Чернобог {4}, - на мщенье!"
- "Но долг супруги, но любовь?.."
-"Любовь! к кому?., к тебе, губитель?,,
Забыл, во мне чья льется кровь,
Забыл ты, кем убит родитель!..
Ты, ты, тиран, его сразил!
Горя преступною любовью,
Ты жениха меня лишил
220 И братнею облился кровью!
Испепелив мой край родной,
Рекой ты кровь в нем пролил всюду
И Полоцк, дивный красотой,
Преобратил развалин в груду.
Но недовольный... местью злой
К бессильной пленнице пылая,
Ты брак свой совершил со мной
При зареве родного края!
Повлек меня в престольный град;
230 Тебе я сына даровала...
И что ж?... еще презренья хлад
В очах тирана прочитала!..
Вот страшный ряд ужасных дел,
Владимира покрывших славой!
Не через них ли приобрел
Ты на любовь Рогнеды право?..
Страдала, мучилась, стеня,
Вся жизнь текла моя в кручине;
Но, боги! не роптала я
240 На вас в злосчастиях доныне!..
Впервые днесь ропщу!.. увы!..
Почто губителя отчизны
Сразить не допустили вы
И совершить достойной тризны!
С какою б жадностию я
На брызжущую кровь глядела,
С каким восторгом бы тебя,
Тиран, угасшего узрела!.."
Супруг, слова прервав ее,
250 В одрину стражу призывает.
"Ждет смерть, преступница, тебя! -
Пылая гневом, восклицает. -
С зарей готова к казни будь!
Сей брачный одр пусть будет плаха!
На нем пронжу твою я грудь
Без сожаления и страха!"
Сказал - и вышел. Вдруг о том
Мгновенно слух распространился -
И терем, весь объятый сном,
260 От вопля женщин пробудился...
Бегут к княгине, слезы льют;
Терзаясь близостью разлуки,
Себя в младые перси бьют
И белые ломают руки...
В тревоге все - лишь Изяслав
В объятьях сна, с улыбкой нежной,
Лежит, покровы разметав,
Покой вкушая безмятежной.
Об участи Рогнеды он
270 В мечтах невинности не знает;
Ни бури рев, ни плач, ни стон
От сна его не пробуждает.
Но перестал греметь уж гром,
Замолкли ветры в чаще леса,
И на востоке голубом
Редела мрачная завеса.
Вся в перлах, злате и сребре,
Ждала Рогнеда без боязни
На изукрашенном одре
280 Назначенной супругом казни.
И вот денница занялась,
Сверкнул сквозь окна луч багровый -
И входит с витязями князь
В одрину, гневный и суровый;
"Подайте меч!" - воскликнул он,
И раздалось везде рыданье, -
"Пусть каждого страшит закон!
Злодейство примет воздаянье!"
И, быстро в храмину вбежав:
290 "Вот меч! коль не отец ты ныне,
Убей! - вещает Изяслав, -
Убей, жестокий, мать при сыне!"
Как громом неба поражен,
Стоит Владимир и трепещет,
То в ужасе на сына он,
То на Рогнеду взоры мещет...
Речь замирает на устах,
Сперлось дыханье, сердце бьется;
Трепещет он; в его костях
300 И лютый хлад и пламень льется,
В душе кипит борьба страстей:
И милосердие и мщенье...
Но вдруг с слезами из очей -
Из сердца вырвалось: прощенье!
1821 или 1822
VI. Боян
Сочинитель известного _Слова о полку Игореве_ называет Бояна _Соловьем
старого времени_. Неизвестно, когда жил сей славянский бард. Н. М. Карамзин,
в _Пантеоне Росс. Авторов_, говорит о нем так: "Может быть, жил Боян во
времена героя Олега; может быть, пел ем славный поход сего аргонавта к
Царю-граду, или несчастную смерть храброго Святослава, который с горстию
своих погиб среди бесчисленных печенегов, или блестящую красоту
Гостомысловой правнуки Ольги, ее невинность в сельском уединении, ее славу
на троне". Не менее правдоподобно, что Боян был певцом подвигов Великого
Владимира и знаменитых его сподвижников: Добрыни, Яна Усмовича, Рогдая.
Можно предполагать, что при блистательном дворе Северного Карломана
находились и песнопевцы: их привлекали великолепные пиршества, богатырские
потехи и приветливость доброго князя; а славные победы над греками, ляхами,
печенегами, ятвягами и болгарами могли воспламенить дух пиитизма в сих диких
сынах Севера. И грубые норманны услаждали слух свой песнями скальдов.
На брег Днепра, разбив болгар,
Владимир-Солнце возвратился
И в светлой гриднице, в кругу князей, бояр,
На шумном пиршестве с друзьями веселился.
Мед, в стариках воспламенивши кровь,
Протекшую напомнил младость,
Победы славные, волшебницу-любовь
И лет утраченных былую радость.
Беспечнее веселый круг шумел,
10 Звучнее гусли раздавались.
Один задумчиво Боян сидел;
В нем думы думами сменялись..
"Какое зрелище мой видит взор! -
Мечтал певец унылый: -
Бояр, князей и витязей собор,
И государь, народу милый!
Дивятся их бесчислию побед
Иноплеменные державы,
И служит, трепеща, завистливый сосед
20 Для них невольным отголоском славы.
Их именами все места
Исполнены на Севере угрюмом,
И каждый день из уст в уста
Перелетают с шумом...
И я, дивяся их делам,
Пел витязей - и сонмы умолкали,
И персты вещие, по золотым струнам
Летая, славу рокотали! {1}
Но, может быть, времяy губительных полет
30 Всесокрушающею силой
Деянья славные погубит в бездне лет,
И будет Русь пространною могилой!..
И песни звучные Бояна-соловья
На пиршествах не станут раздаваться,
Забудут витязей, которых славил я,
И память их хвалой не будет оживляться.
Ах, так - предчувствую: Бояна вещий глас
Веков в пучине необъятной,
Как эхо дальное в безмолвной ночи час
40 Меж гор, умолкнет невозвратно...
По чувствам пламенным не оценит
Певца потомок юный;
В мрак неизвестности все песни рок умчит,
И звучные порвутся струны!
Но отлети скорей,
Моей души угрюмое мечтанье,
Не погашай последней искры в ней
Надежды - жить хоть именем в преданье".
1821
VII. Мстислав Удалый
Ф. В. Булгарину {1}
Мстислав, сын Владимира Великого, был удельный князь Тмутараканский. Столица
сего княжества, Тмутаракань (древняя Таматарха), находилась на острове
Тамани, который образуют рукава реки Кубани при впадении ее в Азовское море.
В соседстве жили косоги, племя горских черкесов. В 1022 году Мстислав
объявил им войну. Князь Косожский, Редедя, крепкотелый великан, по обычаю
богатырских времен предложил ему решить распрю единоборством. Мстислав
согласился. Произошел бой: Тмутараканский князь поверг врага и умертвил его.
Косоги признали себя данниками Мстислава. Он умер около 1036 года.
Летописи называют его Удалым.
Как тучи, с гор текли косоги;
Навстречу им Мстислав летел.
Стенал поморья брег пологий,
И в поле гул глухой гремел.
Уж звук трубы на поле брани
Сзывал храбрейших из полков;
Уж храбрый князь Тмутаракани
Кипел ударить на врагов.
Вдруг, кожею покрыт медведя,
10 От вражьих отделясь дружин,
Явился с палицей Редедя,
Племен косожских властелин.
Он к войску шел, как в океане
Валится в бурю черный вал,
И стал, как сосна, на кургане
И громогласно провещал:
"Почто кровавых битв упорством
Губить и войско и народ?
Решим войну единоборством:
20 Пускай за всех один падет!
Иди, Мстислав, сразись со мною:
И кто в сей битве победит,
Тому владеть врага страною
Или отдать ее на щит!"
"Готов!" - князь русский восклицает
И, грозный, стал перед бойцом,
С коня - и на курган взлетает
Удалый ясным соколом.
Сошлись, схватились, в бой вступили.
30 Могущ и князь и великан!
Друг друга стиснули, сдавили;
Трещат... колеблется курган!..
Стоят - и миг счастливый ловят;
Как вихрь крутятся... прах летит...
Погибель, падая, готовят,
И каждый яростью кипит...
Хранят молчание два строя,
Но души воинов в очах:
Смотря по переменам боя,
40 В них блещет радость или страх.
То русский хочет славить бога,
Простерши длани к небесам;
То вдруг слышна мольба косога:
"О! помоги, всевышний, нам!"
И вот князья, напрягши силы,
Друг друга ломят, льется пот...
На них, как верви, вздулись жилы;
Колеблется и сей и тот...
Глаза, налившись кровью, блещут,
50 Колена крепкие дрожат,
И мышцы сильные трепещут,
И искры сыплются от лат...
Но вот Мстислав изнемогает -
Он падает!.. конец борьбе...
"Святая дева! - восклицает: -
Я храм сооружу тебе!.."
И сила дивная мгновенно
Влилася в князя... он восстал,
Рванулся бурей разъяренной,
60 И новый Голиаф упал!
Упал - и стал курган горою...
Мстислав широкий меч извлек
И, придавив врага пятою,
Главу огромную отсек.
1822
VIII. Михаил Тверской
Ф. В. Булгарину
Несчастный Михаил, сын Тверского князя Ярослава Ярославича, по смерти Андрея
Александровича (1304 г.) должен был вступить на великокняжеский престол; но
племянник его, Георгий Данилович, князь Московский, начал оспоривать у него
сие право. Россия находилась тогда под владычеством моголов: оба князя
отправились в Орду, и хан (Тохта) утвердил Михаила. Более десяти лет
протекло мирно; но злоба не угасла в сердце Георгия, он не пропускал случая
вредить Михаилу. Между тем Тохта умер (1312 г.); ему наследовал сын его,
Узбек. Несогласия князей возобновились, и Георгия призвали в Орду (1315 г.).
Целые три года он раболепствовал перед Узбеком, дарами и происками снискал
себе милостивое расположение и, в довершение всего, женился на сестре его
Кончаке (1318 г.). Хан наименовал Георгия старейшим из князей русских и дал
ему войско. Михаил выступил к нему навстречу, сразился и одержал победу:
татарский полководец Кавгадый и супруга Георгия впали в плен; последняя
умерла скоропостижно в Твери. Раздраженный Узбек призвал Михаила в Орду,
жестоко истязал его и, наконец, велел лишить жизни. Церковь причла сего
князя-страдальца к лику св. мучеников.
За Узбеком вслед влекомый
Кавгадыем, Михаил
В край чужой и незнакомый
С сыном юношей вступил.
Мчался Терек быстрым бегом
Меж нависших берегов;
Зрелись гор хребты под снегом
Из-за сизых облаков.
Стан Узбеков за рекою,
10 На степи, в глуши пестрел;
Всюду воины толпою;
Всюду гул глухой шумел.
Ветхим рубищем покрытый,
С мрачной грустию в груди,
Князь-страдалец знаменитый
Сел в цепях на площади.
Несчастливца обступили
Любопытные толпой:
"Это князь был! - говорили
20 И качали головой. -
Он обширными странами,
Как Узбек наш, обладал;
Он с отважными полками
Кавгадыя поражал!.."
В речи вслушавшись чужие,
Загрустил сильнее князь;
Вспомнил славу - и впервые
Слезы брызнули и" глаз.
"До какого униженья, -
30 Он мечтал, потупя взор, -
Довели нас заблужденья
И погибельный раздор!
Те, которых трепетали
Хитрый грек и храбрый лях,
Ныне вдруг рабами стали
И пред ханом пали в прах!
Я любил страну родную
И пылал разрушить в ней
Наших бед вину прямую:
40 Распри злобные князей.
О Георгий! ты виною,
Ты один тому виной,
Если кровь сограждан мною
Пролита в стране родной!
Ты на дядю поднял длани;
Ты в душе был столь жесток,
Что на Русь всю лютость брани
И татар толпы навлек!
Смерть свою давно предвижу;
50 Для побега други есть, -
Но побегом не унижу
Незапятнанную честь!
Так, прав чести не нарушу;
Пусть мой враг, гонитель мой,
Насыщает в злобе душу
Лютым мщеньем надо мной!
Пусть вымаливает казни!
Тверд и прав в душе своей,
Смерть я встречу без боязни,
60 Как в боях слетался с ней.
Не хочу своим спасеньем
На родимый край привлечь
Кавгадыя с лютым мщеньем
И Узбека грозный меч!"
Подкрепленный сею думой,
Приподнялся Михаил
И, спокойный, но угрюмой,
Тихо в свой шатер вступил.
Кавгадыем обольщенный,
70 Между тем младый Узбек,
В сердце трепетный, смятенный,
Смерть невинному изрек...
Уж Георгий с палачами
И коварный друг царя
Шли поспешными шагами
К жертве, злобою горя...
Пред иконою святою
Михаил псалом читал;
Вдруг с той вестью роковою
80 Отрок княжеский вбежал...
Вслед за ним убийцы с криком
Ворвались в густых толпах:
Блещет гнев во взоре диком,
Злоба алчная в чертах...
Ворвалися - и напали...
Как гроза в глухой ночи,
Над упавшим засверкали
Ятаганы и мечи...
Кровь из язв лилась струею...
90 И пробил его конец:
Сердце хладною рукою
Вырвал дикий Романец {1}.
Князь скончался жертвой мщенья!
С той поры он всюду чтим:
Михаила за мученья
Церковь празднует святым.
1821 или 1822
IX. Димитрий Донской
Подвиги великого князя Димитрия Иоанновича Донского известны всякому
русскому. Он был сын великого князя Московского Иоанна Иоанновича, родился
в 1350 году, великокняжеский престол занял 1362 года. Владычествовавшая над
Россиею Золотая или Сарайская Орда в его время раздиралась междоусобиями.
Один из князей татарских, Мамай, властвовал там, под именем Мамант-Салтана,
слабого и ничтожного хана. Недовольный великим князем, Мамай отправил (в
1378 г.) мурзу Бегича со множеством татарского войска; ополчение Димитрия
встретило их на реке Воже, сразилось мужественно и одержало победу.
Раздраженный Мамай, совокупив еще большие толпы иноплеменников, двинулся с
ними к пределам России. Димитрий вооружился; противники сошлись на Куликовом
поле (при речке Непрядве, впадающей в Дон); бой был жестокий и борьба
ужасная (8 сентября 1380 г.). На пространстве двадцати верст кровь русских
мешалась с татарскою. Наконец Мамай предался бегству, и Димитрий
восторжествовал. Сия знаменитая победа доставила ему великую славу и
уважение современников. Потомство наименовало его Донским. Димитрий умер в
1389 году.
"Доколь нам, други, пред тираном
Склонять покорную главу
И заодно с презренным ханом
Позорить сильную Москву?
Не нам, не нам страшиться битвы
С толпами грозными врагов:
За нас и Сергия {1} молитвы
И прах замученных отцов!
Летим - и возвратим народу
10 Залог блаженства чуждых стран:
Святую праотцев свободу
И древние права граждан.
Туда! за Дон!.. настало время!
Надежда наша - бог и меч!
Сразим моголов и, как бремя,
Ярмо Мамая сбросим с плеч!"
Так Дмитрий, рать обозревая,
Красуясь на коне, гремел
И, в помощь бога призывая,
20 Перуном грозным полетел...
"К врагам! за Дон! - вскричали поиски, -
За вольность, правду и закон!" -
И, повторяя клик геройский,
За князем ринулися в Дон.
Несутся полные отваги,
Волн упреждают быстрый бег;
Летят, как соколы, - и стяги
Противный осенили брег.
Мгновенно солнце озарило
30 Равнину и брега реки
И взору вдалеке открыло
Татар несметные полки.
Луга, равнины, долы, горы
Толпами пестрыми кипят;
Всех сил объять не могут взоры...
Повсюду бердыши блестят.
Идут как мрачные дубравы -
И вторят степи гул глухой;
Идут... там хан, здесь чада славы -
40 И закипел кровавый бой!..
"Бог нам прибежище и сила! -
Рек Дмитрий на челе полков. -
Умрем, когда судьба судила!"
И первый грянул на врагов.
Кровь хлынула - и тучи пыли,
Поднявшись вихрем к небесам,
Светило дня от глаз сокрыли,
И мрак простерся по полям.
Повсюду хлещет кровь ручьями,
50 Зеленый побагровел дол:
Там русский поражен врагами,
Здесь пал растоптанный могол,
Тут слышен копий треск и звуки,
Там сокрушился меч о меч.
Летят отсеченные руки,
И головы катятся с плеч.
А там, под тению кургана,
Презревший славу, сад и свет,
Лежит, низвергнув великана,
60 Отважный инок Пересвет {2}.
Там Белозерский князь и чада {3},
Достойные его любви,
И окрест их татар громада,
В своей потопшая крови.
Уж многие из храбрых пали,
Великодушный сонм редел;
Уже враги одолевали,
Татарин дикий свирепел.
К концу клонился бой кровавый,
70 И черный стяг {4} был пасть готов, -
Как вдруг орлом из-за дубравы
Волынский {5} грянул на врагов.
Враги смещались - от кургана
Промчалось: "Силен русский бог!" {6} -
И побежала рать тирана,
И сокрушен гордыни рог!
Помчался хан в глухие степи,
За ним шумящим враном страх;
Расторгнул русский рабства цепи
80 И стал на вражеских костях!..
Но кто там, бледен, близ дубравы.
Обрызган кровию лежит?
Что зрю?.. Первоначальник славы {*},
Димитрий ранен... страшный вид!..
Ужель изречено судьбою
Ему быть жертвой битвы сей?
Но вот к стенящему герою
Притек сонм воев и князей.
Вот, преклонив трофеи брани,
90 Гласят: "Ты победил! восстань!"
И князь, воздевши к небу длани:
"Велик нас ополчивший в брань!
Велик! - речет, - к нему молитвы!
Он Сергия услышал глас;
Ему вся слава грозной битвы;
Он, он один прославил вас!"
1822
{* Выражение летописца.}
X. Глинский
Князь Михаил Львович Глинский некогда знатный и богатый литовский вельможа.
Род его происходил от татарского князя, выехавшего из Орды во времена
в<еликого> к<нязя> Витовта. Воспитанный в Германии, Глинский принял тамошние
обычаи, долго служил императору и отличался храбростию и умом. Возвратясь в
отечество, он снискал милость короля Александра и был его любимцем и другом.
Когда (в 1508 г.) Сигизмунд сделался королем, завистники обнесли пред ним
Глинского. Главный враг его был пан Забржезенский. Князь Глинский, обще с
двумя братьями, передался вел. князю Московскому Василию Иоанновичу, был
принят им с уважением и сделан воеводою. Глинский сражался против своих
соотечественников и оказал особенные услуги при взятии Смоленска (1514 г.).
Вел. князь обещал его сделать владетелем сего княжества; но не сдержал
слова. Глинский вошел в переписку с Сигизмундом и намерен был ему
передаться; его схватили, привезли в Москву и заключили в темницу. Там он
просидел более двенадцати лет. Вел. князь женился на его племяннице, княжне
Елене, дочери брата его Василия. Через год царица выпросила своему дяде
прощение (1527 г.), и кн. Глинский пришел еще в большую силу. По кончине
вел. князя Елена сделалась правительницею государства. Князь Михаил был
одним из сильнейших членов Думы: нескромная слабость племянницы к любимцу
ее, князю Телепневу-Оболенскому, возбудила в нем справедливое негодование,
он стал делать ей увещания и подпал гневу; снова его заключили в темницу,
где он и умер (в 1534 г.).
Под сводом обширным темницы подземной,
Куда луч приветный отрадных светил
Страшился проникнуть, где в области темной
Лишь бледный свет лампы, мерцая, бродил, -
Гремевший в Варшаве, Литве и России
Бесславьем и славой свершенных им дел,
В тяжелой цепи по рукам и по вые,
Князь Глинский задумчив сидел.
Волос уцелевших седые остатки
10 На сморщенно веком и грустью чело
Спадали кудрями, виясь в беспорядке:
Страданье на Глинском бразды провело...
Сидел он, склоненный на длань головою,
Угрюмою думой в минувшем летал;
Звучал средь безмолвья цепями порою
И тяжко, стоная, вздыхал.
При нем неотступно в темнице сидела
Прелестная дева - отрада слепца;
Свободой, и счастьем, и светом презрела,
20 И блага все в жертву она для отца.
Блеск пышный чертога для ней заменила
Могильная мрачность темницы сырой;
Здесь девичью прелесть дочь нежная скрыла
И жизни зарю молодой.
"О, долго ли будешь, стоная, лить слезы? -
Рекла она нежно. - Печали забудь!
Быть может, расторгнешь сии ты железы:
Надежда лелеет и узников грудь!
Быть может, остаток несчастливой жизни,
30 Спокоя волненье и бурю души,
Как гражданин верный, на лоне отчизны
Ты счастливо кончишь в тиши".
"На лоне отчизны! - воскликнул изменник. -
Не мне утешаться надеждою сей:
Страшась угрызений, стенающий пленник,
Несчастный, и вспомнить трепещет о ней.
Могу ль быть покоен хотя на мгновенье?
Червь совести тайно терзает меня;
К себе самому я питаю презренье
40 И мучусь, измену кляня.
Природа дала мне возможные блага,
Чтоб славным быть в мире иль грозным в войне:
Богатство, познанья, порода, отвага -
Всё с щедростью было ниспослано мне.
Желал еще славы и лавров победы;
Душа трепетала, дух юный кипел...
Вдруг поднялись тучей на Польшу соседы -
И лавр мне достался в удел.
Могольские орды влетели бедою:
50 Литва задымилась в пылу боевом -
И старцы, и жены, и дети толпою
Влеклися в неволю свирепым врагом;
И в пепел деревни и пышные грады;
И буйный татарин в крови утопал;
Ни веку, ни полу не зрели пощады -
Меч жадный над всеми сверкал.
Встревожен невзгодой, я к хищным навстречу
С дружиною храбрых помчался грозой,
Достиг - и отважно в кровавую сечу,
60 И кровь полилася, напенясь, рекой.
Покрылись телами поля и равнины:
Литвин и татарин упорно стоял;
Но с яростью новой за мною дружины -
И гордый могол побежал.
Боролся с кончиной властитель державный;
Тревогой и плачем наполнен дворец -
И вдруг о победе и громкой и славной
От Глинского с вестью примчался гонец.
Чело Александра веселость покрыла:
70 "Когда торжествует родная страна, -
Он рек предстоящим, - тогда и могила,
Поверьте, друзья, не страшна!"
Сим подвигом славным чрез меру надменный,
Не мог укротить я волненья страстей :-
И род Забржезенских, давно мне враждебный,
Внезапно средь ночи пал жертвой мечей.
Погиб он - и други мне стали врагами,
И, предан душою лишь мести одной,
Дерзнул я внестися с чужими полками
80 В отчизну свирепой войной.
О мука! о совесть - тиран неотступный!..
Ни зрелище стягов родимой земли,
Ни тайный глас сердца из длани преступной
В час битвы исторгнуть меча не могли!
Среди раздраженных, пылающих мщеньем,
И ярых и грозных душой москвитян,
Увы, к преступленью влеком преступленьем,
Разил я своих сограждан!..
Бой кончен - и Глинский узрел на равнине
90 Растерзанных трупы и груды костей;
Душа предалася невольно кручине,
И брызнули слезы на грудь из очей.
Не в пору познал я тоску преступленья!
Вся гнусность измены представилась мне;
Молил Сигизмунда проступкам забвенья,
Мечтал о родной стороне!
Но гений враждебный о тайне душевной
Царю в злое время известие дал,
И русский властитель, смущенный и гневный,
100 Раскаянье сердца изменой назвал:
Лишил меня зренья убийцы руками,
Забывши и славу и старость мою,
И дядю царицы, опутав цепями,
Забросил в темницу сию.
Лет десять живу я в могиле сей хладной;
Ни звезды, ни солнце не светят ко мне;
Тоскую, угрюмый, в душе безотрадной
И думой стремлюся к родимой стране.
Приметно слабею в утраченных силах,
110 Чуть сердце трепещет, немеет мой глас,
И медленней льется кровь хладная в жилах,
И смерти уж близится час.
О дочь моя! скоро, над гробом рыдая,
Ты бросишь на прах мой горсть чуждой земли.
Скорее, друг юный, беги сего края:
От милой отчизны жить грустно вдали!
Свободный народ наш, деяньями славный,
Издавна известный в далеких краях,
Проступки несчастных отцов своенравно
120 Не будет отмщать на детях.
Край милый увидишь - и сердца утраты
И юных лет горе в душе облегчишь;
И башни, и храмы, и предков палаты,
И сердцу святые гробницы узришь!
Отца проклиная, дочь милую нежно
И ласково примут отчизны сыны -
И ты дни окончишь в тиши безмятежной
На лоне родимой страны.
Пусть рок мой, исполнен тоской и мученьем,
130 Пребудет примером отчизны моей!
Да каждый, пылая преступным отмщеньем,
Идти не посмеет стезею страстей!
Да видят во мне моей родины братья,
Что рано иль поздно - измене взгремят
Ужасные сердцу сограждан проклятья
И совесть от сна пробудят!"
Несчастный умолкнул с душевной тоскою;
Вдруг стон по темнице - и Глинский упал
На дочери лоно седой головою,
140 И холод кончины его оковал!..
Так Глинский - муж Думы и пламенный воин -
Погиб на чужбине, как гнусный злодей;
Хвалы бы он вечной был в мире достоин,
Когда бы не буря страстей.
1822
XI. Курбский
Князь Андрей Михайлович Курбский, знаменитый вождь, писатель и друг Иоанна
Грозного. В Казанском походе, при отражении крымцев от Тулы (1552) и в войне
Ливонской (1560 г.) он оказал чудеса храбрости. В 1564 г. Курбский был
воеводою в Дерпте. В сие время Грозный преследовал друзей прежнего своего
любимца, Адашева. в числе которых был и Курбский: ему делали выговоры,
оскорбляли и, наконец, угрожали. Опасаясь погибели, Курбский решился
изменить отечеству и бежал в Польшу. Сигизмунд II принял его под свое
покровительство и дал ему в поместье княжество Ковельское. Отсюда Курбский
вел бранную и язвительную переписку с Иоанном; а потом еще далее простер
свое мщение: забыл отечество, предводительствовал поляками во время их войны
с Россиею и возбуждал против нее хана Крымского. Он умер в Польше. Пред
смертию сердце его несколько умягчилось: он вспомнил о России и называл ее
милым отечеством. Спасаясь из Дерпта, Курбский оставил там супругу и
девятилетнего сына; потом, в Польше, вторично женился на княгине
Дубровицкой, с которою король повелел ему развестися. Курбский известен
также литературными своими трудами: он описал жестокости царя Иоанна и
перевел некоторые беседы Златоустого на "Деяния св. апостол<ов>". В конце
XVII века правнуки его выехали в Россию.
На камне мшистом в час ночной,
Из милой родины изгнанник,
Сидел князь Курбский, вождь младой,
В Литве враждебной грустный странник,
Позор и слава русских стран,
В совете мудрый, страшный в брани,
Надежда скорбных россиян,
Гроза ливонцев, бич Казани...
Сидел - и в перекатах гром
10 На небе мрачном раздавался,
И темный лес, шумя кругом,
От блеска молний освещался.
"Далёко от страны родной,
Далеко от подруги милой, -
Сказал он, покачав главой, -
Я должен век вести унылой.
Уж боле пылких я дружин
Не поведу к кровавой брани,
И враг не побежит с равнин
20 От покорителя Казани.
До дряхлой старости влача
Унылу жизнь в тиши бесславной,
Не обнажу за Русь меча,
Гоним судьбою своенравной.
За то, что изнемог от ран,
Что и битвах край родной прославил,
Меня неистовый тиран
Бежать отечества заставил:
Покинуть сына и жену,
30 Покинуть все, что мне священно,
И в чуждую уйти страну
С душою, грустью отягченной.
В Литве я ныне стал вождем;
Но, ах! ни почести велики
Не веселят в краю чужом,
Ни ласки чуждого владыки.
Я всё стенаю, и грущу,
И на пирах сижу угрюмый,
Чего-то для души ищу,
40 И часто погружаюсь в думы...
И в хижине и во дворце
Меня глас внутренний тревожит,
И мрачность на моем лице
Веселость шумных пиршеств множит...
Увы! всего меня лишил
Тиран отечества драгова.
Сколь жалок, рок кому судил
Искать в стране чужой покрова".
Июнь 1821
XII. Смерть Ермака
П. А. Муханову {1}
Под словом Сибирь разумеется ныне неизмеримое Пространство от хребта
Уральского до берегов Восточного океана. Некогда Сибирским царством
называлось небольшое татарское владение, коего столица, Искер, находилась на
реке Иртыше, впадающей в Обь. В половине XVI века сие царство зависело от
России. В 1569 году царь Кучум был _принят под руку_ Иоанна Грозного и
обязался платить дань. Между тем сибирские татары и подвластные им остяки и
вогуличи вторгались иногда в пермские области. Это заставило российское
правительство обратить внимание на обеспечение сих украйн укрепленными
местами и умножением в них народонаселения. Богатые в то время купцы
Строгановы получили во владение обширные пустыни на пределах Пермии: им дано
было право заселить их и обработать. Сзывая вольницу, сии деятельные
помещики обратились к казакам, кои, не признавая над собою никакой верховной
власти, грабили на Волге промышленников и купеческие караваны. Летом 1579
года 540 сих удальцов пришли на берега Камы; предводителей у них было
пятеро, главный назывался Ермак Тимофеев. Строгановы присоединили к ним 300
человек разных всельников, снабдили их порохом, свинцом и другими припасами
и отправили за Уральские горы (в 1581 г.). В течение следующего года казаки
разбили татар во многих сражениях, взяли Искер, пленили Кучумова племянника,
царевича Маметкула, и около трех лет господствовали в Сибири. Между тем
число их мало-помалу уменьшалось: много погибло от оплошности. Сверженный
Кучум бежал в киргизские степи и замышлял способы истребить казаков. В одну
темную ночь (5 августа 1584 г.), при сильном дожде, он учинил неожиданное
нападение: казаки защищались мужественно, но не могли стоять долго; они
должны были уступить силе и незапности удара. Не имея средств к спасению,
кроме бегства, Ермак бросился в Иртыш, в намерении переплыть на другую
сторону, и погиб в волнах. Летописцы представляют сего казака героя
крепкотелым, осанистым и широкоплечим, он был роста среднего, имел плоское
лицо, быстрые глаза, черную бороду, темные и кудрявые волосы. Несколько
лет после сего Сибирь была оставлена россиянами; потом пришли царские войска
и снова завладели ею. В течение XVII века беспрерывные завоевания разных
удальцов-предводителей отнесли пределы Российского государства к берегам
Восточного океана.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали...
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На диком бреге Иртыша
Сидел Ермак, объятый думой.
Товарищи его трудов,
10 Побед и громозвучной славы,
Среди раскинутых шатров
Беспечно спали близ дубравы.
"О, спите, спите, - мнил герой, -
Друзья, под бурею ревущей;
С рассветом глас раздастся мой,
На славу иль на смерть зовущий
Вам нужен отдых; сладкий сон
И в бурю храбрых успокоит;
В мечтах напомнит славу он
20 И силы ратников удвоит.
Кто жизни не щадил своей
В разбоях, злато добывая,
Тот думать будет ли о ней.
За Русь святую погибая?
Своей и вражьей кровью смыв
Все преступленья буйной жизни
И за победы заслужив
Благословения отчизны, -
Нам смерть не может быть страшна;
30 Свое мы дело совершили:
Сибирь царю покорена,
И мы - не праздно в мире жили!"
Но роковой его удел
Уже сидел с героем рядом
И с сожалением глядел
На жертву любопытным взглядом.
Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии летали,
Бесперерывно гром гремел,
40 И ветры в дебрях бушевали.
Иртыш кипел в крутых брегах,
Вздымалися седые волны,
И рассыпались с ревом в арах,
Бия о брег, козачьи челны.
С вождем покой в объятьях сна
Дружина храбрая вкушала;
С Кучумом буря лишь одна
На их погибель не дремала!
Страшась вступить с героем в бой,
50 Кучум к шатрам, как тать презренный,
Прокрался тайною тропой,
Татар толпами окруженный.
Мечи сверкнули в их руках -
И окровавилась долина,
И пала грозная в боях,
Не обнажив мечей, дружина...
Ермак воспрянул ото сна
И, гибель зря, стремится в волны,
Душа отвагою полна,
60 Но далеко от брега челны!
Иртыш волнуется сильней -
Ермак все силы напрягает
И мощною рукой своей
Валы седые рассекает...
Плывет... уж близко челнока -
Но сила року уступила,
И, закипев страшней, река
Героя с шумом поглотила.
Лишивши сил богатыря
70 Бороться с ярою волною,
Тяжелый панцирь - дар царя {2}
Стал гибели его виною.
Ревела буря... вдруг луной
Иртыш кипящий осребрился,
И труп, извергнутый волной,
В броне медяной озарился.
Носились тучи, дождь шумел,
И молнии еще сверкали,
И гром вдали еще гремел,
80 И ветры в дебрях бушевали.
1821
XIII. Борис Годунов
Борис Федорович Годунов является в истории с 1570 года: тогда он был царским
оруженосцем. Возвышаясь постепенно, Годунов сделался боярином и конюшим:
титла важные при прежнем дворе российском. Сын Иоанна Грозного, царь Феодор,
сочетался браком с его сестрою, Ириною Феодоровною. Тогда Годунов пришел в
неограниченную силу: он имел столь великое влияние на управление
государством, что иностранные державы признавали его соправителем сего
кроткого, слабодушного монарха. По кончине Феодора Иоанновича (1598 г.),
духовенство, государственные чины и поверенные народа избрали Годунова
царем. Правление его продолжалось около осьми лет. В сие время Годунов
старался загладить неприятное впечатление, какое оставили в народе прежние
честолюбивые и хитрые его виды; между прочим ему приписывали отдаление от
двора родственников царской фамилии (Нагих, кн. Сицких и Романовых) и
умерщвление малолетнего царевича Димитрия, брата царя Феодора, в 1591 году
погибшего в Угличе. Годунов расточал награды царедворцам, благотворил народу
и всеми мерами старался приобрести общественную любовь и доверенность. Между
тем явился ложный Димитрий, к нему пристало множество приверженцев, и
государству угрожала опасность. В сие время (1605 г.) Годунов умер незапно;
полагают, что он отравился. Историки несогласны в суждениях о Годунове: одни
ставят его на ряду государей великих, хвалят добрые дела и забывают о
честолюбивых его происках; другие - многочисленнейшие - называют его
преступным, тираном.
Москва-река дремотною волной
Катилась тихо меж брегами;
В нее, гордясь, гляделся Кремль стеной
И златоверхими главами.
Умолк по улицам и вдоль брегов
Кипящего народа гул шумящий.
Всё в тихом сне: один лишь Годунов
На ложе бодрствует стенящий.
Пред образом Спасителя, в углу,
10 Лампада тусклая трепещет,
И бледный луч, блуждая по челу,
В очах страдальца страшно блещет.
Тут зрелся скиптр, корона там видна,
Здесь золото и серебро сияло!
Увы! лишь добродетели и сна
Великому недоставало!..
Он тщетно звал его в ночной тиши:
До сна ль, когда шептала совесть
Из глубины встревоженной души
20 Ему цареубийства повесть?
Пред ним прошедшее, как смутный сон,
Тревожной оживлялось думой {1} -
И, трепету невольно предан, он
Страдал в душе своей угрюмой.
Ему представился тот страшный час,
Когда, достичь пылая трона,
Он заглушил священный в сердце глас,
Глас совести, и веры, и закона.
"О, заблуждение! - он возопил: -
30 Я мнил, что глас сей сокровенный
Навек сном непробудным усыпил
В душе, злодейством омраченной!
Я мнил: взойду на трон - и реки благ
Пролью с высот его к народу
Лишь одному злодейству буду враг;
Всем дам законную свободу.
Начнут торговлею везде цвести
И грады пышные и сёла;
Полезному открою все пути
40 И возвеличу блеск престола.
Я мнил: народ меня благословит,
Зря благоденствие отчизны,
И общая любовь мне будет щит
От тайной сердца укоризны.
Добро творю, - но ропота души
Оно остановить не может:
Глас совести в чертогах и в глуши
Везде равно меня тревожит.
Везде, как неотступный страж, за мной,
50 Как злой, неумолимый гений,
Влачится вслед - и шепчет мне порой
Невнятно повесть преступлений!..
Ах! удались! дай сердцу отдохнуть
От нестерпимого страданья!
Не раздирай страдальческую грудь:
Полна уж чаша наказанья!
Взываю я, - но тщетны все мольбы!
Не отгоню ужасной думы:
Повсюду зрю грозящий перст судьбы
60 И слышу сердца глас угрюмый.
Терзай же, тайный глас, коль суждено,
Терзай! Но я восторжествую
И смою черное с души пятно
И кровь царевича святую!
Пусть злобный рок преследует меня -
Не утомлюся от страданья,
И буду царствовать до гроба я
Для одного благодеянья.
Святою мудростью и правотой
70 Свое правление прославлю
И прах несчастного почтить слезой
Потомка позднего заставлю.
О так! хоть станут проклинать во мне
Убийцу отрока святого,
Но не забудут же в родной стране
И дел полезных Годунова".
Страдая внутренно, так думал он;
И вдруг, на глас святой надежды,
К царю слетел давно желанный сон
80 И осенил страдальца вежды.
И с той поры державный Годунов,
Перенося гоненье рока,
Творил добро, был подданным покров
И враг лишь одного порока.
Скончался он - и тихо приняла
Земля несчастного в объятья -
И загремели за его дела
Благословенья и - проклятья!..
1821 или 1822
XIV. Димитрий Самозванец
Читавшим отечественную историю известен странный Лжедимитрий - Григорий
Отрепьев. Повествуют, что он происходил из сословия детей боярских,
несколько лет находился в Чудове монастыре иеродьяконом и был келейником у
патриарха Иова. За беспорядочное поведение Отрепьев заслуживал наказание; он
желал избежать сего и предался бегству. Долго скитаясь внутри России и
переходя из монастыря в монастырь, наконец выехал в Польшу. Там он замыслил
выдать себя царевичем Димитрием, сыном Иоанна Грозного, который умерщвлен
был (в 1591 г.) в Угличе - как говорили - по проискам властолюбивого
Годунова. Он начал разглашать выдуманные им обстоятельства мнимого своего
спасения, привлек к себе толпу легковерных и, с помощию Сендомирского
воеводы Юрия Мнишка, вторгся в отечество вооруженною рукою. Странное
стечение обстоятельств благоприятствовало Отрепьеву: Годунов умер незапно, и
на престоле российском воссел самозванец (1605 г.). Но торжество Отрепьева
было недолговременно: явная преданность католицизму и терпимость иезуитов
сделало его ненавистным в народе, а развратное поведение и дурное
правление ускорили его падение. Князь Василий Шуйский (в 1606 г.) произвел
заговор, возникло народное возмущение - и Лжедимитрия не стало. Явление сего
самозванца, быстрые его успехи и странное стечение обстоятельств того
времени составляют важную загадку в нашей истории.
Чьи так дико блещут очи?
Дыбом черный волос встал?
Он страшится мрака ночи;
Зрю - сверкнул в руке кинжал!..
Вот идет... стоит... трепещет...
Быстро бросился назад;
И, как злой преступник, мещет
Вдоль чертога робкий взгляд!
Не убийца ль сокровенной,
10 За Москву и за народ,
Над стезею потаенной
Самозванца стережет?..
Вот к окну оборотился;
Вдруг луны сребристый луч
На чело к нему скатился
Из-за мрачных, грозных туч.
Что я зрю? То хищник власти
Лжедимитрий там стоит;
На лице пылают страсти;
20 Трепеща, он говорит:
"Там в чертогах кто-то бродит -
Шорох - заскрыпела дверь!..
И вот призрак чей-то входит...
Это ты - Бориса дщерь!..
О, молю! избавь от взгляда...
Укоризною горя,
Он вселяет муки ада
В грудь преступного царя!..
Но исчезла у порога;
30 Это кто ж мелькнул и стал,
Притаясь в углу чертога?..
Это Шуйский!.. Я пропал!.."
Так страдал злодей коварной
В час спокойствия в Кремле;
Проступал бесперестанно
Пот холодный на челе.
"Не укроюсь я от мщенья! -
Он невнятно прошептал. -
Для тирана нет спасенья:
40 Друг ему - один кинжал!
На престоле, иль на ложе.
Иль в толпе на площади,
Рано, поздно ли, но всё же
Быть ему в моей груди!
Прекращу свой век постылый;
Мне наскучило страдать
Во дворце, как средь могилы,
И убийцу нажидать".
Сталь нанес - она сверкнула -
50 И преступный задрожал,
Смерть тирана ужаснула:
Выпал поднятый кинжал.
"Не настало еще время, -
Простонал он, - но придет,
И несносной жизни бремя
Тяжкой ношею спадет".
Но как будто вдруг очнувшись:
"Что свершить решился я? -
Он воскликнул, ужаснувшись. -
60 Нет! не погублю себя.
Завтра ж, завтра всё разрушу,
Завтра хлынет кровь рекой -
И встревоженную душу
Вновь порадует покой!
Вместо праотцев закона
Я введу закон римлян {1};
Грозной местью гряну с трона
В подозрительных граждан.
И твоя падет на плахе,
70 Буйный Шуйский, голова!
И, дымясь в крови и прахе,
Затрепещешь ты, Москва!"
Смолк. Преступные надежды
Удалили страх - и он
Лег на пышный одр, и вежды
Оковал тревожный сон.
Вдруг среди безмолвья грянул
Бой набата близ дворца,
И тиран с одра воспрянул
80 С смертной бледностью лица...
Побежал и зрит у входа:
Изо всех кремлевских врат
Волны шумные народа,
Ко дворцу стремясь, кипят.
Вот приближились, напали;
Храбрый Шуйский впереди -
И сарматы побежали
С хладным ужасом в груди.
"Всё погибло! нет спасенья,
90 Смерть прибежище одно!" -
Рек тиран... еще мгновенье -
И бросается в окно!
Пал на камни, и, при стуках
Сабель, копий и мечей,
Жизнь окончил в страшных муках
Нераскаянный злодей.
1821 или 1822
XV. Иван Сусанин
В исходе 1612 года юный Михаил Феодорович Романов, последняя отрасль
Руриковой династии, скрывался в Костромской области. В то время Москву
занимали поляки: сии пришельцы хотели утвердить на российском престоле
царевича Владислава, сына короля их Сигизмунда III. Один отряд проникнул в
костромские пределы и искал захватить Михаила. Вблизи от его убежища враги
схватили Ивана Сусанина, жителя села Домнина, и требовали, чтобы он тайно
провел их к жилищу будущего венценосца России. Как верный сын отечества,
Сусанин захотел лучше погибнуть, нежели предательством спасти жизнь. Он
повел поляков в противную сторону и известил Михаила об опасности: бывшие с
ним успели увезти его. Раздраженные поляки убили Сусанина. По восшествии на
престол Михаила Феодоровича (в 1613) потомству Сусанина дана была жалованная
грамота на участок земли при селе Домнине; ее подтверждали и последующие
государи.
"Куда ты ведешь нас?.. не видно ни зги! -
Сусанину с сердцем вскричали враги: -
Мы вязнем и тонем в сугробинах снега;
Нам, знать, не добраться с тобой до ночлега.
Ты сбился, брат, верно, нарочно с пути;
Но тем Михаила тебе не спасти!
Пусть мы заблудились, пусть вьюга бушует,
Но смерти от ляхов ваш царь не минует!..
Веди ж нас, - так будет тебе за труды;
10 Иль бойся: не долго у нас до беды!
Заставил всю ночь нас пробиться с метелью...
Но что там чернеет в долине за елью?"
"Деревня! - сарматам в ответ мужичок: -
Вот гумна, заборы, а вот и мосток.
За мною! в ворота! - избушечка эта
Во всякое время для гостя нагрета.
Войдите - не бойтесь!" - "Ну, то-то, москаль!..
Какая же, братцы, чертовская даль!
Такой я проклятой не видывал ночи,
20 Слепились от снегу соколии очи...
Жупан мой - хоть выжми, нет нитки сухой! -
Вошед, проворчал так сармат молодой. -
Вина нам, хозяин! мы смокли, иззябли!
Скорей!.. не заставь нас приняться за сабли!"
Вот скатерть простая на стол постлана;
Поставлено пиво и кружка вина,
И русская каша и щи пред гостями,
И хлеб перед каждым большими ломтями.
В окончины ветер, бушуя, стучит;
30 Уныло и с треском лучина горит.
Давно уж за полночь!.. Сном крепким объяты,
Лежат беззаботно по лавкам сарматы.
Все в дымной избушке вкушают покой;
Один, настороже, Сусанин седой
Вполголоса молит в углу у иконы
Царю молодому святой обороны!..
Вдруг кто-то к воротам подъехал верхом.
Сусанин поднялся и в двери тайком...
"Ты ль это, родимый?.. А я за тобою!
40 Куда ты уходишь ненастной порою?
За полночь... а ветер еще не затих;
Наводишь тоску лишь на сердце родных!"
"Приводит сам бог тебя к этому дому,
Мой сын, поспешай же к царю молодому,
Скажи Михаилу, чтоб скрылся скорей,
Что гордые ляхи, по злобе своей,
Его потаенно убить замышляют
И новой бедою Москве угрожают!
Скажи, что Сусанин спасает царя,
50 Любовью к отчизне и вере горя.
Скажи, что спасенье в одном лишь побеге
И что уж убийцы со мной на ночлеге".
- "Но что ты затеял? подумай, родной!
Убьют тебя ляхи... Что будет со мной?
И с юной сестрою и с матерью хилой?"
- "Творец защитит вас святой своей силой.
Не даст он погибнуть, родимые, вам:
Покров и помощник он всем сиротам.
Прощай же, о сын мой, нам дорого время;
60 И помни: я гибну за русское племя!"
Рыдая, на лошадь Сусанин младой
Вскочил и помчался свистящей стрелой.
Луна между тем совершила полкруга;
Свист ветра умолкнул, утихнула вьюга.
На небе восточном зарделась заря,
Проснулись сарматы - злодеи царя.
"Сусанин! - вскричали, - что молишься богу?
Теперь уж не время - пора нам в дорогу!"
Оставив деревню шумящей толпой,
70 В лес темный вступают окольной тропой.
Сусанин ведет их... Вот утро настало,
И солнце сквозь ветви в лесу засияло:
То скроется быстро, то ярко блеснет,
То тускло засветит, то вновь пропадет.
Стоят не шелохнясь и дуб и береза,
Лишь снег под ногами скрипит от мороза,
Лишь временно ворон, вспорхнув, прошумит,
И дятел дуплистую иву долбит.
Друг за другом идут в молчанья сарматы;
80 Всё дале и дале седой их вожатый.
Уж солнце высоко сияет с небес -
Всё глуше и диче становится лес!
И вдруг пропадает тропинка пред ними:
И сосны и ели, ветвями густыми
Склонившись угрюмо до самой земли,
Дебристую стену из сучьев сплели.
Вотще настороже тревожное ухо:
Всё в том захолустье и мертво и глухо...
"Куда ты завел нас?" - лях старый вскричал.
90 "Туда, куда нужно! - Сусанин сказал. -
Убейте! замучьте! - моя здесь могила!
Но знайте и рвитесь: я спас Михаила!
Предателя, мнили, во мне вы нашли:
Их нет и не будет на Русской земли!
В ней каждый отчизну с младенчества любит
И душу изменой свою не погубит".
"Злодей! - закричали враги, закипев, -
Умрешь под мечами!" - "Не страшен ваш гнев!
Кто русский по сердцу, тот бодро, и смело,
100 И радостно гибнет за правое дело!
Ни казни, ни смерти и я не боюсь:
Не дрогнув, умру за царя и за Русь!"
"Умри же! - сарматы герою вскричали,
И сабли над старцем, свистя, засверкали! -
Погибни, предатель! Конец твой настал!"
И твердый Сусанин весь в язвах упал!
Снег чистый чистейшая кровь обагрила:
Она для России спасла Михаила!
1822
XVI. Богдан Хмельницкий
Зиновий (Богдан) Хмельницкий, сын Чигиринского сотника, воспитывался в Киеве
и кончил учение у иезуитов, в польском городе Ярославце. В истории он
становится известен с 1620 года. В сражении при Цецоре турки взяли его в
плен и держали в неволе два года. По возвращении своем Хмельницкий служил
в войске польском; потом несколько лет жил в селении Субботове, в покое.
Чигиринский подстароста Чаплицкий, захватив селение, похитил у него подругу
и высек плетьми малолетнего его сына. Хмельницкий поехал в Варшаву,
жаловался, но не нашел управы. Тогда он поклялся отомстить всем полякам. В
1647 году в Малороссии вспыхнуло возмущение, - Хмельницкий принял в нем
деятельное участие, поощрял недовольных и умножал толпы их. Дошло до явной
войны. Хмельницкий выбран был гетманом. Он вошел в связи с крымцами, призвал
их на помощь и с лишком четыре года противостоял полякам. Примечательны
сражения: на Желтой Воде, под Корсуном и при Берестечке. В 1651 году
прекратились раздоры. Поляки заключили с малороссиянами и запорожским
войском мирный договор под Белою Церковию; но, несмотря на сие, не упускали
случая оскорблять их. Сии притеснения заставили Хмельницкого просить
российского государя о принятии его с войском в подданство (1654 г.). Он
умер в Чигирине 15 августа 1657 года. За освобождение отчизны его прозвали
Богданом, т. е. богом дарованным избавителем.
Средь мрачной и сырой темницы,
Куда украдкой проникал,
Скользя по сводам, луч денницы
И ужас места озарял, -
В цепях, и грозный и угрюмый,
Лежал Хмельницкий на земле;
В нем мрачные кипели думы
И выражались на челе.
Темницы мертвое молчанье
10 Ни стон, ни вздох не нарушал;
Надежду мести и страданье
Герой в груди своей питал.
"Так, так, - он думал, - час настанет!
Освобожденный от оков,
Забытый узник бурей грянет
На притеснителей врагов!
Отмстит холодное презренье
К священнейшим правам людей;
Отмстит убийства и хищенье,
20 Бесчестье жен и дочерей!
Позорные разрушит цепи
И, рабства сокруша кумир,
Вновь водворит в родные степи
С святой свободой тихий мир.
Покроет ржа врагов кольчуги,
И прах их ветер разнесет,
Застонут нежные супруги,
И мать детей не обоймет.
А ты, пришлец иноплеменный,
30 Тиран родной страны моей,
Мучитель мой ожесточенный,
Чаплицкий! трепещи, злодей!
За кровь пролитую, за слезы
И жен, и старцев, и сирот,
За всё - и за сии железы
Тебя мое отмщенье ждет!..
Но где о вольности мечтаю?
Увы! в темнице дни влача,
Свой век, быть может, окончаю
40 От рук презренных палача!
И долго, может быть, стеная
Под тяжким бременем оков,
Хмельницкого страна родная
Пребудет жертвою врагов!"
Чела страдальца вид суровый
Мрачнее стал от думы сей,
И на заржавые оковы
Упали слезы из очей.
Вдруг слышит: загремели створы,
50 Со скрипом дверь отворена, -
И входит, потупляя взоры,
Младая, робкая жена.
"Кто ты? - Хмельницкий изумленный
Представшей незнакомке рек: -
Оковы ль снять?.. о, час блаженный!
О, если б этот час притек!
Или, с жестокою душою,
С презреньем хладным на очах.
Ты не пришла ли надо мною
60 Ругаться, зря меня в цепях?"
- "О нет! - приветно произносит, -
В душе любви питая жар,
Жена Чаплицкого приносит
Тебе с рукой свободу в дар".
"Жена Чаплицкого!" - "Мученье
И вместе мужество твое
Вдохнули в душу мне почтенье
И сердце тронули мое:
Я полюбила - и пылала
70 Из сих оков тебя извлечь;
Я связь с тираном разорвала;
Будь мой!" - "Я твой!" - "Прими свой меч!"
"Мой меч! - Хмельницкий восклицает, -
Жив бог!.. и ты погиб, злодей!
Заря свободы засияет
От блеска мстительных мечей!"
Сребрила дол царица нощи,
В брега волною Днепр плескал,
Опенив удила, у рощи
80 Нетерпеливый конь стоял.
Герой вскочил, веселья полный,
Летит - и зрит поля отцов,
И вкруг его, как моря волны,
Рои толпятся Козаков.
"Друзья! - он к храбрым восклицает, -
За мной, чью грудь волнует месть,
Кто рабству смерть предпочитает,
Кому всего дороже честь!
Сам бог поборник угнетенным!
90 Вожди - решительность и я!
Навстречу ко врагам презренным,
На Воды Желтые, друзья!"
И вот сошлися два народа,
И с яростью вступили в бой
С тиранством бодрая свобода,
Кипя отвагою младой.
Сармат, и храбрый и надменный,
Вотще упорствовать хотел;
Вотще, разбитый, побежденный,
100 Бежал мечей и метких стрел.
Преследуя, как ангел мщенья,
Герой везде врагов сражал,
И трупы их без погребенья
Волкам в добычу разметал!..
И воцарилася свобода
С тех пор в украинских степях,
И стала с счастием народа
Цвесть радость в селах и градах.
И чтя послом небес желанным,
110 В замену всех наград и хвал,
Вождя-героя - Богом данным
Народа общий глас назвал.
1821
XVII. Артемон Матвеев
Артемон Сергеевич Матвеев родился в 1625 году. В правление царя Алексея
Михайловича он отличился доблестями на поприще военном и политическом:
сражался с поляками, шведами и татарами, заключил договор о сдаче Смоленска
(1656 г.), убедил запорожцев к подданству России и уничтожил невыгодный для
нее Андрусовский мир (1667). Начальствуя над посольским приказом, Матвеев
умел вселить в других европейских дворах должное уважение к России. В его
доме воспитывалась Наталия Кирилловна Нарышкина, вторая супруга царя Алексея
Михайловича, от которой родился Петр Великий. Впоследствии государь возвел
Матвеева в ближние бояре и оказывал ему особенную доверенность и даже
дружбу. С кончиною царя Алексея Михайловича (в 1676 г.) кончилось
блистательное поприще Матвеева: враги оклеветали его и удалили от двора.
Матвеев получил назначение в Верхотурье воеводою; на дороге настиг его
гонец и отвез в отдаленный Пустозерский острог. Целые семь лет Матвеев
пробыл в заточении. Наконец ему велено было ехать в город Лух (Костромской
губернии). В дороге Матвеев узнал о кончине царя Феодора Алексеевича и
получил приглашение ко двору воцарившихся соправителей. В столице ожидало
его новое бедствие: на четвертый день приезда (15 мая 1682) взбунтовались
стрельцы, и Матвеев пал жертвою преданности к государям. Любя добродетель,
он уважал просвещение и науки; сочинил Российскую историю; имел вкус к
изящным искусствам: живописи, музыке и драматическим представлениям. При нем
впервые стали известны у нас театральные зрелища.
Муж знаменитый, друг добра,
Боярин Артемон Матвеев
Был сослан в ссылку от двора,
По клеветам своих злодеев.
Семь лет томился он в глуши)
Семь лет позор и стыд изгнанья
Сносил с величием души,
Без слез, без скорби и роптанья,
"Когда защитник нам закон
10 И совесть сердца не тревожит,
Тогда ни ссылка, - думал он, -
Ни казнь позорить нас не может.
Быв другом доброго царя,
Народа русского любимец,
Всегда в душе спокоен я
И в злополучии счастливец.
Для блага сограждан моих
Усилия мои не тщетны,
Коль всюду слышу я за них
20 Глас благодарности приветный.
Все козни злых клеветников
Потомству время обнаружит,
И ненависть моих врагов
К бесславию для них послужит.
Пускай перед царем меня
Чернит и клевета и злоба.
Пред ними не унижусь я:
Мне честь сопутницей до гроба.
Щитом против коварства стрел,
30 Среди моей позорной ссылки,
Воспоминанье добрых дел
И дух, к добру, как прежде, пылкий.
Того не потемнится честь,
Кому, почтив дела благие,
Народ не пощадил принесть
В дар камни предков гробовые.
Опалой царской не лишен
Я гордости той благородной,
Которой только одарен
40 Муж справедливый и свободной.
Пустозерска дикий вид,
Угрюмая его природа,
Не в силах твердости лишить
Благотворителя народа.
Своей покорствуя судьбе,
Быть твердым всюду я умею;
Жалею я не о себе,
Я боле о царе жалею.
На страшной трона высоте
50 Необходима прозорливость.
О государь! вняв клевете,
Ты оказал несправедливость.
Меня ты в ссылку осудил
За то ль, что я служил полвека?
Но я давно тебя простил,
О царь! простил как человека.
Близ трона, притаясь, всегда
Гнездятся лесть и вероломство.
Сколь много для царей труда!
60 Деяний их судьей - потомство.
Увы! его склонить нельзя
Ни златом блещущим, ни страхом.
Нелицемерный сей судья
Творит свой приговор над прахом".
Так изгнанный мечтал в глуши,
Неся позорной ссылки бремя, -
И правоту его души
Пред светом оправдало время:
Друг истины и друг добра,
70 Горя к отечеству любовью.
Пал мертв за юного Петра,
Запечатлев невинность кровью.
1822
XVIII. Петр Великий в Острогожске
Петр Великий, по взятии Азова (в августе 1696 года), прибыл в Острогожск.
Тогда приехал в сей город и Мазепа, охранявший у Коломака, вместе с
Шереметевым, пределы России от татар. Он поднес царю богатую турецкую саблю,
оправленную золотом и осыпанную драгоценными каменьями, и на золотой цепи
щит с такими ж украшениями. В то время Мазепа был еще невинен. Как бы то ни
было, но уклончивый, хитрый гетман умел вкрасться в милость Петра. Монарх
почтил его посещением, обласкал, изъявил особенное благоволение и с честию
отпустил в Украину.
В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
Ниц упал перед Петром?
С бунчуком и булавою
Вкруг монарха сердюки,
Судьи, сотники толпою
И толпами козаки.
"Виден промысла святого
10 Над тобою дивный щит! -
Покорителю Азова
Старец бодрый говорит. -
Оглася победой славной
Моря Черного брега,
Ты смирил, монарх державный.
Непокорного врага.
Страшный в брани, мудрый в мире,
Превзошел ты всех владык,
Ты не блещущей порфирой,
20 Ты душой своей велик.
Чту я славою и честью
Быть врагом твоим врагам
И губительною местью
Пролететь по их полкам.
Уснежился черный волос,
И булат дрожит в руке:
Но зажжет еще мой голос
Пыл отваги в козаке.
В пылком сердце жажда славы
30 Не остыла в зиму дней:
Празднество мне - бой кровавый;
Мне музыка - стук мечей!"
Кончил - и к стопам Петровым
Щит и саблю положил;
Но, казалось, вождь суровый
Что-то в сердце затаил...
В пышном гетманском уборе,
Кто сей муж, суров лицом,
С ярким пламенем во взоре,
40 Ниц упал перед Петром?
Сей пришлец в стране пустынной
Был Мазепа, вождь седой;
Может быть, еще невинной,
Может быть, еще герой.
Где ж свидание с Мазепой
Дивный свету царь имел?
Где герою вождь свирепой
Клясться в искренности смел?
Там, где волны Острогощи
50 В Сосну тихую влились;
Где дубов сенистых рощи
Над потоком разрослись;
Петр Великий в Острогожске
Где с отвагой молодецкой
Русский крымцев поражал;
Где напрасно Брюховецкой {1}
Добрых граждан возмущал;
Где, плененный славы звуком.
Поседевший в битвах дед
Завещал кипящим внукам
60 Жажду воли и побед;
Там, где с щедростью обычной
За ничтожный, легкий труд
Плод оратаю сторичной
Нивы тучные дают;
Где в лугах необозримых,
При журчании волны,
Кобылиц неукротимых
Гордо бродят табуны;
Где, в стране благословенной,
70 Потонул в глуши садов
Городок уединенной
Острогожских Козаков.
1823
XIX. Волынский
Волынский начал поприще службы при Петре Великом. Получив чин
генерал-майора, он оставил военную службу и сделался дипломатом: ездил в
Персию в качестве министра, был вторым послом на Немировском конгрессе и в
1737 году пожалован в статс-секретари. Манштейн {1} изображает его человеком
обширного ума, но крайне искательным, гордым и сварливым. Неосторожность
погубила Волынского. Однажды, приметя холодность императрицы Анны к герцогу
Бирону, он решился подать ей меморию, в которой обвинял во многом герцога и
некоторых сильных при дворе особ: ему хотелось отдалить их. Узнав о сем,
жестокий Бирон излил месть на Волынского: его отдали под суд и приговорили к
смертной казни (в 1739 году).
"Не тот отчизны верный сын,
Не тот в стране самодержавья
Царю полезный гражданин,
Кто раб презренного тщеславья!
Пусть будет муж совета он
И мученик позорной казни,
Стоять за правду и закон,
Как Долгорукий {2}, без боязни.
Пусть будет он, дыша войной,
10 Врагам, в часы кровавой брани,
Неотразимою грозой,
Как покорители Казани.
Пусть удивляет... Но когда
Он всё творит то из тщеславья -
Беда несчастному, беда]
Он сын не славы, а бесславья.
Глас общий цену даст делам,
Изобличатся вероломства -
И на проклятие векам
20 Предастся раб сей от потомства.
Не тот отчизны верный сын,
Не тот в стране самодержавья
Царю полезный гражданин,
Кто раб презренного тщеславья!
Но тот, кто с гордыми в борьбе,
Наград не ждет и их не просит,
И, забывая о себе,
Всё в жертву родине приносит.
Против тиранов лютых тверд,
30 Он будет и в цепях свободен,
В час казни правотою горд
И вечно в чувствах благороден.
Повсюду честный человек,
Повсюду верный сын отчизны,
Он проживет и кончит век,
Как друг добра, без укоризны.
Ковать ли станет на граждан
Пришлец иноплеменный цепи:
Он на него - как хищный вран,
40 Как вихрь губительный из степи!
И хоть падет - но будет жив
В сердцах и памяти народной
И он и пламенный порыв
Души прекрасной и свободной.
Славна кончина за народ!
Певцы, герою в воздаянье,
Из века в век, из рода в род
Передадут его деянье.
Вражда к неправде закипит
50 Неукротимая в потомках -
И Русь священная узрит
Неправосудие в обломках".
Так, сидя в крепости, в цепях,
Волынский думал справедливо;
Душою чист и прав в делах,
Свой жребий нес он горделиво.
Стран северных отважный сын,
Презрев и казнью и Бироном,
Дерзнул на пришлеца один
60 Всю правду высказать пред троном.
Открыл царице корень зла,
Любимца гордого пороки,
Его ужасные дела,
Коварный ум и нрав жестокий.
Свершил, исполнил долг святой,
Открыл вину народных бедствий
И ждал с бестрепетной душой
Деянью правому последствий.
Не долго, вольности лишен,
70 Герой влачил свои оковы;
Однажды вдруг запоров звон -
И входит страж к нему суровый.
Проник - и, осенясь крестом,
Сказал: "За истину святую
И казнь мне будет торжеством!
Я мнил спасти страну родную.
Пусть жертвой клеветы умру!
Что мне врагов коварных злоба?
Я посвящал себя добру
80 И верен правде был до гроба!"
В его очах при мысли сей
Сверкнула с гордостью отвага;
И бодро из тюрьмы своей
Шел друг общественного блага.
Притек... увидел палача -
И голову склонил без страха.
Сверкнуло лезвие меча -
И кровью освятилась плаха!
Сыны отечества! в слезах
90 Ко храму древнему Самсона!
Там за оградой, при вратах,
Почиет прах врага Бирона!
Отец семейства! приведи
К могиле мученика сына;
Да закипит в его груди
Святая ревность гражданина!
Любовью к родине дыша,
Да всё для ней он переносит
И, благородная душа,
100 Пусть личность всякую отбросит.
Пусть будет чести образцом,
За страждущих - железной грудью,
И вечно заклятым врагом
Постыдному неправосудью.
1821 или 1822
XX. Наталия Долгорукова {1}
Княгиня Наталия Борисовна, дочь фельдмаршала Шереметева, знаменитого
сподвижника Петра Великого. Нежная ее любовь к несчастному своему супругу и
непоколебимая твердость в страданиях увековечили ее имя.
Настала осени пора;
В долинах ветры бушевали,
И волны мутного Днепра
Песчаный берег подрывали.
На брег сей дикий и крутой,
Невольно слезы проливая,
Беседовать с своей тоской
Пришла страдалица младая.
"Свершится завтра жребий мой:
10 Раздастся колокол церковной -
И я навек с своей тоской
Сокроюсь в келии безмолвной!
О, лейтесь, лейтесь же из глаз
Вы, слезы, в месте сем унылом!
Сегодня я в последний раз
Могу мечтать о друге милом!
В последний раз в немой глуши
Брожу с воспоминаньем смутным
И тяжкую печаль души
20 Вверяю рощам бесприютным.
Была гонима всюду я
Жезлом судьбины самовластной;
Увы! вся молодость моя
Промчалась осенью ненастной!
В борьбе с враждующей судьбой
Я отцветала в заточеньи;
Мне друг прекрасный и младой
Был дан, как призрак, на мгновенье {2}.
Забыла я родной свой град,
30 Богатство, почести и знатность,
Чтоб с ним делить в Сибири хлад
И испытать судьбы превратность.
Всё с твердостью перенесла
И, бедствуя в стране пустынной,
Для Долгорукого спасла
Любовь души своей невинной.
Он жертвой мести лютой пал,
Кровь друга плаху оросила;
Но я, бродя меж снежных скал,
40 Ему в душе не изменила.
Судьба отраду мне дала
В моем изгнании унылом:
Я утешалась, я жила
Мечтой всегдашнею о милом!
В стране угрюмой и глухой
Она являлась мне как радость
И в душу, сжатую тоской,
Невольно проливала сладость.
Но завтра, завтра я должна
50 Навек забыть о страсти нежной;
Живая в гроб заключена.
От жизни отрекусь мятежной.
Забуду всё: людей и свет,
И, холодна к любви и злобе,
Суровый выполню обет
Мечтать до гроба лишь о гробе.
О, лейтесь, лейтесь же из глаз
Вы, слезы, в месте сем унылом:
Сегодня я в последний раз
60 Могу мечтать о друге милом.
В последний раз в немой глуши
Брожу с воспоминаньем смутным
И тяжкую печаль души
Вверяю рощам бесприютным".
Тут, сняв кольцо с своей руки,
Она кольцо поцеловала
И, бросив в глубину реки,
Лицо закрыла и взрыдала:
"Сокройся в шумной глубине,
70 Ты, перстень, перстень обручальный,
И в монастырской жизни мне
Не оживляй любви печальной!"
Река клубилась в берегах,
Поблеклый лист валился с шумом;
Порывный ветр шумел в полях
И бушевал в лесу угрюмом.
Полна унынья и тоски,
Слезами перси орошая,
Пошла обратно вдоль реки
80 Дочь Шереметева младая.
Обряд свершился роковой...
Прости последнее веселье!
Одна с угрюмою тоской
Страдалица сокрылась в келье.
Там дни свои в посте влача,
Снедалась грустью безотрадной
И угасала, как свеча,
Как пред иконой огнь лампадный.
1823
XXI. Державин
Н.И. Гнедичу {1}
Державин родился 1743 года в Казани. Он был восвнтав сперва в доме своих
родителей, а после в Казанской гимназии, в 1760 записан был в инженерную
школу, а в следующем году за успехи в математике и за описании болгарских
развалив переведен в гвардию в чине поручика, отличился в корпусе, посланном
для усмирения Пугачева. В 1777 году поступил в статскую службу, а в 1802
году пожалован был в министры юстиции. Скончался июля 6 дня 1816 года в
поместье своем на берегу Волхова.
"К бессмертным памятникам Екатеринина века принадлежат песнопения Державина.
Громкие победы на море и сухом пути, покорение двух царств, унижение
гордости Оттоманской Порты, столь страшной для европейских государей,
преобразования империи, законы, гражданская свобода, великолепные торжества
просвещения, тонкий вкус, все это было сокровищем для гения Державина. Он
был Гораций своей государыни... Державин великий живописец... Державин
хвалит, укоряет и учит... Он возвышает дух нации каждую минуту дает
чувствовать благородство своего духа..."- говорит _г. Мерзляков_ {2}.
С дерев валится желтый лист,
Не слышно птиц в лесу угрюмом,
В полях осенних ветров свист,
И плещут волны в берег с шумом.
Над Хутынским монастырем
Приметно солнце догорало,
И на главах златым лучом,
Из туч прокравшись, трепетало.
Какой-то думой омрачен,
10 Младый певец бродил в ограде;
Но вдруг остановился он,
И заблистал огонь во взгляде:
"Что вижу я?.. на сих брегах, -
Он рек, - для севера священный
Державина ль почиет прах
В обители уединенной?"
И засияли, как росой,
Слезами юноши ресницы,
И он с удвоенной тоской
20 Сел у подножия гробницы;
И долго молча он сидел,
И, мрачною тревожим думой,
Певец задумчивый глядел
На грустный памятник угрюмо.
Но вдруг, восторженный, вещал:
"Что я напрасно здесь тоскую?
Наш дивный бард не умирал:
Он пел и славил Русь святую!
Он выше всех на свете благ
30 Общественное благо ставил
И в огненных своих стихах
Святую добродетель славил.
Он долг певца постиг вполне,
Он свить горел венок нетленной,
И был в родной своей стране
Органом истины священной.
Везде певец народных благ,
Везде гонимых оборона
И зла непримиримый враг,
40 Он так твердил любимцам трона:
"Вельможу должны составлять
Ум здравый, сердце просвещенно!
Собой пример он должен дать,
Что звание его священно;
Что он орудье власти есть,
Всех царственных подпора зданий;
Должны быть польза, слава, честь
Вся мысль его, цель слов, деяний" {*}.
{* См. "Вельможа", соч. Державина.}
О, так! нет выше ничего
50 Предназначения поэта:
Святая правда - долг его,
Предмет - полезным быть для света.
Служитель избранный творца,
Не должен быть ничем он связан;
Святой, высокий сан певца
Он делом оправдать обязан.
Ему неведом низкий страх;
На смерть с презрением взирает
И доблесть в молодых сердцах
60 Стихом правдивым зажигает.
Над ним кто будет властелин? -
Он добродетель свято ценит
И ей нигде, как верный сын,
И в думах тайных не изменит.
Таков наш бард Державин был, -
Всю жизнь он вел борьбу с пороком;
Судьям ли правду говорил,
Он так гремел с святым пророком:
"Ваш долг на сильных не взирать,
70 Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять
И свято сохранять законы.
Ваш долг несчастным дать покров,
Всегда спасать от бед невинных,
Исторгнуть бедных из оков,
От Сильных защищать бессильных" {*}.
Певцу ли ожидать стыда
В суде грядущих поколений?
Не осквернит он никогда
80 Порочной мыслию творений.
{* См. "Властителям и судиям", его же.}
Повсюду правды верный жрец,
Томяся жаждой чистой славы,
Не станет портить он сердец
И развращать народа нравы.
Поклонник пламенный добра,
Ничем себя не опорочит
И освященного пера -
В нечестьи буйном не омочит.
Творцу ли гимн святой звучит
90 Его восторженная лира -
Словами он, как гром, гремит,
И вторят гимн народы мира.
О, как удел певца высок!
Кто в мире с ним судьбою равен?
Откажет ли и самый рок
Тебе в бессмертии, Державин?
Ты прав, певец: ты будешь жить,
Ты памятник воздвигнул вечный, -
Его не могут сокрушить
100 Ни гром, ни вихорь быстротечный" {*}.
Певец умолк - и тихо встал;
{* См. Памятник, подражание Державина
Горациевой оде: "Exegi monumentum a ere
peiennius..."
В нем сердце билось, и в волненьи,
Вздохнув, он, отходя, вещал
В каком-то дивном исступленьи:
"О, пусть не буду в гимнах я,
Как наш Державин, дивен, громок, -
Лишь только б молвил про меня
Мой образованный потомок:
"Парил он мыслию в веках,
110 Седую вызывая древность,
И воспалял в младых сердцах
К общественному благу ревность!""
1822
ДОПОЛНЕНИЯ
ДУМЫ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ОТДЕЛЬНОЕ ИЗДАНИЕ
1. Владимир Святый
Ни гром побед, ни звуки славы,
Ничто Владимира утешить не могло,
Не разъясняли и забавы
Его угрюмое и мрачное чело...
Братоубийством отягченный,
На светлых пиршествах сидел он одинок
И, тайной мыслию смущенный,
Дичился радостей, как узнанный порок.
Напрасно пение Бояна
10 И _рокот струн живых_ {1} ласкали княжий слух, -
Души не исцелялась рана,
И всё тревожился и тосковал в нем дух!
Однажды он с привычной думой,
На длань склонен главой, уединясь, сидел
И с дикостью души угрюмой
[На вновь] воздвигнутый Перунов лик глядел.
Вокруг зеленого кургана
Толпами шумными на теремном дворе
Народ кипел у истукана,
20 Сиявшего, как луч, и в злате и в сребре!..
"Перун! твой лик я здесь поставил, -
Вещал страдалец князь. - Мироправитель бог!
Тебя я всех признать заставил
И дуб, священный дуб перед тобой возжег! а
Почто ж не укротишь волненья
Обуреваемой раскаяньем души!
Увы! ужасные мученья
Меня преследуют и в шуме и в тиши.
Молю у твоего кумира:
30 Предел страданиям душевным положи, -
Пересели меня из мира
Или по-прежнему с веселием сдружи!"
Вдруг видит старца пред собою!
Почтенный, важный вид: спокойствие в чертах,
Брада до чресл седой волною,
Кудрями волосы седые на плечах.
На посох странничий склоненный,
В десной распятие златое он держал;
И в князя взор его вперенный
40 На душу грешника смятенье проливал...
"Кто ты?" - Владимир с изумленьем
И гласом трепетным пришельца вопросил.
"Посол творца! - он рек с смиреньем, -
Ты бога вышнего делами прогневил...
Ни в Чернобоге, ни в Перуне,
Ни в славе, ни в пирах Владимиров покой;
Его ты, грешник, жаждешь втуне:
Как за добычей вран, так совесть за тобой!..
Но что, о князь, сии терзанья!
50 Тебя, отверженец, ужаснейшие ждут!
Наступит час - ценить деянья!
Воскреснут мертвые! Настанет Страшный суд!
И суд сей будет непреложен, -
Твое могущество тебя не защитит!
Там раб и царь равно ничтожен -
Всевышний судия на лица не глядит.
Пред ним угаснет блеск короны!
И князю-грешнику один и тот же ад,
Где вечный скрежет, плач и стоны
60 С рабами низкими властителя сравнят!"
Так говорил пришлец священный,
И пылкий, яркий огнь в глазах его блистал,
И князь, трепещущий, смятенный,
Лия потоки слез, словам его внимал!..
"О, чем же я избегну ада?..
Наставь, наставь меня!.. - Владимир старцу рек:
Из твоего читаю взгляда,
Что ты, таинственный, спасти меня притек!.."
"Крести себя, крести народы! -
70 В ответ вещал святой, - и ты себя спасешь!
И славу дел из рода в роды
С благословением потомства перельешь!
Тогда не ад, блаженство рая
И вечность дивная тебя, Владимир, ждут,
Где сонмы ангелов, порхая,
Пред троном вышнего твой подвиг воспоют!"
"Крести ж, крести меня, о дивный!" -
В восторге пламенном воскликнул мудрый князь...
Наутро звук трубы призывный -
80 И рать Владимира к Херсону понеслась...
На новый подвиг, с новым жаром
Летят дружинами с вождем богатыри,
Зарделись небеса пожаром,
Трепещет Греция и гордые цари!..
Так в князе огнь души надменной,
Остаток мрачного язычества горел:
С рукой царевны несравненной
Он веру самую завоевать летел...
1822 или 1823
2. Яков Долгорукий
Корабль летел как на крылах,
Шумя уныло парусами,
И, зарывался в волнах,
Клубил их и вздымал буграми.
Седая пена за кормой
Рекой клубящейся бежала
И шум однообразный свой
С ревущей бурею сливала.
На шканцах шумною толпой
10 Стояли с пленниками шведы, -
Они летели в край родной
С отрадной вестию победы.
Главу склонив, с тоской в очах
И на крест опустивши руки,
На верхней палубе, в мечтах,
Сидел отважный Долгорукий.
Об чем ты думаешь, герой?
Об чем в унынии мечтаешь?
Знать, мыслишь о стране родной
20 И плен постыдный проклинаешь.
Он говорил: "Родной земли
Уже не зреть страдальцу боле;
Умру, как изгнанник вдали,
Умру с бесславием в неволе.
В печальном плене дни влача
В своей темнице безотрадной,
Я буду таять, как свеча,
Как пред иконой огнь лампадный;
В печальном плене дни влача,
30 Вотще пылаю славой дедов;
Увы! не притупить меча
Тебе об кости грозных шведов.
Уж для меня, как битвы знак,
Не загремят в полках литавры,
И не украсят мой шишак
Неувядаемые лавры.
Не буду я, служа Добру,
Творить вельможам укоризны
И правду говорить Петру
40 Для благоденствия Отчизны.
Ах! лучше смерть в седых валах,
Чем жизнь без славы и свободы;
Не русскому стенать в цепях
И изнывать без цели годы".
Так пел герой. Меж тем вдали
Уже сияли храмов шпицы,
Чернелись берега земли
И стаями неслися птицы.
Вот видны башни на скалах:
50 То Готенбург на бреге диком -
И шведы с пламенем в очах
Приветствуют отчизну криком!
Подняв благочестивый взор
И к небу простирая длани,
В слезах благодарит пастор
И бога вод и бога брани.
Вокруг него толпы врагов,
Молясь, упали на колена...
Бушует ветр меж парусов,
60 Корабль летит, клубится пена.
Катятся слезы из очей
И груди шведов орошают;
Они отцов, сестер, детей
Уже в мечтаньях обнимают...
Вдруг Долгорукий загремел:
"За мной! Расторгнем плен постыдный!
Пусть слава будет нам удел
Иль смертию умрем завидной".
Лилася кровь, сверкал булат,
70 Пал неприятель изумленный,
И завоеванный фрегат
Помчался в Ревель покоренный.
1823
3. Царевич Алексей Петрович в Рожествене {1}
Страшно воет лес дремучий,
Ветр в ущелиях свистит,
И украдкой из-за тучи
Месяц в Оредеж глядит.
Там разбросаны жилища
Угнетенной нищеты,
Здесь стоят средь красоты
Деревенского кладбища
Деревянные кресты.
10 Между гор, как под навесом,
Волны светлые бегут
И вослед себе ведут
Берега, поросши лесом.
*
Кто ж сидит на черном пне
И, вокруг глядя со страхом,
В полуночной тишине
Тихо шепчется с монахом:
"Я готов, отец святой,
Но ведь царь - родитель мой..."
20 - "Не лжеумствуй своенравно!
(Слышен голос старика.)
Гибель церкви православной
Вижу я издалека...
Видишь сам, - уж все презренно:
Предков нравы и права,
И обычай их священный,
И родимая Москва!
Ждет спасенья наша вера
От тебя, младый герой;
30 Иль не зришь себе примера:
Мать твоя перед тобой.
Все царица в жертву богу
Равнодушно принесла
И блестящему чертогу
Мрачну келью предпочла.
В рай иль в ад тебе дорога...
Сын мой! слушай чернеца:
Иль отца забудь для бога,
Или бога для отца!"
40 Смолк монах. Царевич юный
С пня поднялся, говоря:
"Так и быть! Сберу перуны
На отца и на царя!.."
4. Видение Анны Ивановны
Презренного злодея меч
Сверкнул над выей патриота;
Сверкнул - глава упала с плеч
И покатилась с эшафота.
И страх и тайную тоску
Льстецы в душе презренной кроя,
Чтоб угодить временщику,
Торжествовали смерть героя.
Одна царица лишь была
10 Омрачена печальной думой;
Как будто камень, залегла
Тоска в душе ее угрюмой!
С тех пор от ней веселье прочь,
И стала сна она чуждаться:
Ее очам и день и ночь
Какой-то призрак стал являться.
Однажды пир шумел в дворце,
Гремела музыка на хорах;
У всех веселье на лице
20 И упоение во взорах.
В душе своей утомлена,
Бледна, печальна и угрюма,
Царица в тронную одна
Ушла украдкою от шума.
Увы! и радость не могла
Ее порадовать улыбкой
И мрачность бледного чела
Развеселить, хотя ошибкой.
"О, где найду душе покой?" -
30 Она в раздумьи возопила
И, опершись на трон рукой,
Главу печально преклонила.
И в шуме пиршеств и в глуши
Меня раскаянье терзает;
Оно из глубины души
Волынского напоминает!.."
- "Он здесь!" - внезапно зазвучал
По сводам тронной страшный голос.
В царице трепет пробежал
40 И дыбом приподнялся волос!..
Она взглянула - перед ней
Глава Волынского лежала
И на нее из-под бровей
С укором очи устремляла.
Лик смертной бледностью покрыт,
Уста раскрытые трепещут;
Как огнь болотный в ночь горит,
Так очи в ней неясно блещут.
Кругом главы во тьме ночной
50 Какой-то чудный свет сияет,
И каплющая кровь порой
Помост чертога обагряет.
Рисует каждая черта
Страдальца славного отчизны;
Вдруг посинелые уста
Залепетали укоризны:
"Что медлишь ты?.. Давно я жду
Тебя к творцу на суд священный,
Там каждый восприемлет мзду,
60 Равны там царь и раб презренный!"
Окончив грозные слова,
По-прежнему из мрака ночи
Вперила мертвая глава
В царицу трепетную очи...
Гром музыки звучал еще,
Весельем оживлялись лица;
Все ждут царицу, но вотще,
Не возвращается царица.
Исчезла радость, шум затих;
70 Лишь робкий шопот всюду бродит,
И каждый, глядя на других,
Из залы сумрачный выходит.
НАБРОСКИ НЕОКОНЧЕННЫХ ДУМ
5. Вадим
Фрагмент I
Юный витязь
Над кипящею пучиною,
На утесе сев, Вадим
В даль безбрежную с кручиною
Смотрит нем и недвижим.
Гром гремит! Змеей огнистою
Воздух молния сечет;
Волхов пеной серебристою
В берег хлещет и ревет.
Несмотря на хлад убийств<енный>
10 Сограждан к правам <своим>
Их от бед спасти насильстве<нно>
Хочет пламенный Вадим.
До какого нас бесславия
Довели вражды граждан -
Насылает Скандинавия
Властелинов для славян.
Фрагмент II
Над кипящею пучиною
Подпершись сидит Вадим
И на Новгород с кручиною
Смотрит нем и недвижим.
Гром гремит! Змеей огнистою
Сумрак молния сечет;
Волхов пеной серебристою
В брег песчаный с ревом бьет.
Вот уж небо в звезды рядится,
10 Как в узорчатый венец,
И луна сквозь тучи крадется,
Будто в саване мертвец.
Как утес средь моря каменный,
Как полночи вечный лед,
Хладен, крепок витязь пламенный
В грозных битвах за народ.
Фрагмент III
Над кипящею п<учиною>
Ходит сумрачно <Вадим>
И на Новгород <с кручи>ною
Смотрит нем и не<движ>им.
Страсти пылкие рисуются
На челе его младом;
Перси юные волнуются
И глаза блестят огнем.
Гром гремит! Змеей огнистою
10 Воздух молния сечет.
Волхов пеной серебристою
В берег плещет и ревет.
До какого нас бесславия
Довели вражды граждан -
Насылает Скандинавия
Властелинов для славян!
Грозен князь самовластительный!
Но наступит мрак ночной,
И настанет час решительный,
20 Час для граждан роковой.
Вот уж небо в звезды рядится,
Как в серебряный венец,
И луна сквозь тучи крадется,
Будто в саване мертвец.
Фрагмент IV
Ах! если б возвратить я мог
Порабощенному народу
Блаженства общего залог,
Былую праотцев свободу.
6.
[О, что тебя, край милый, ожидает,
Что в будущем грозит]
[Не туча кроет небо ясное.
Такою думою взволнованный,
В цепи тяжкие закованный,
Князья, князья суровые.
О судьба, судьба суровая,
За что меня, за что лишает зренья бог]
7.
На гордой крутизне брегов
Стоит во мраке холм Олегов;
Под Киевом вокруг костров
Пируют шайки печенегов.
Отрадна им гроза набегов,
Им наслаждение война;
На лицах варваров видна
Печать свирепых, диких нравов.
Среди вождей перед костром
10 Их князь сидит на пне седом,
И буйную толпу кругом
Обходит череп Святославов
С заморским пенистым вином.
8. Марфа Посадница
Фрагмент I
Была уж полночь. Бранный шум
Затих на стогнах Новограда,
И Марфы беспокойный ум -
Свободы тщетная ограда -
Вкушал покой от мрачных дум.
В полях сверкали огоньки,
Расположась обширным станом
Близ озера и вдоль реки,
Вдали чернели за туманом
10 Царя отважного полки.
Все было в непробудном сне;
Лишь ратники сторожевые
Перекликались на стене,
И Волхов в берега крутые
Плескал волною в тишине.
[И долго длилась тишина,
Заря на небе зажигалась,
И вся окрестная страна,
И вся природа пробуждалась,
20 Покоя сладкого полна.]
Покой и мрак среди домов...
Вдруг с Ярославова Дворища
Звои вечевых колоколов -
И грянул, бросив пепелища,
Народ со всех Пяти Концов {1}.
Фрагмент II
Простите вы, поля, долины, реки! {2}
С волнением растерзанной души
Я с вами днесь прощаюся навеки:
Мне суждено окончить дни в глуши.
Твои, о Новгород! разрушены твердыни,
Перед царем легли в<о> прах
Окрестности превращены в пустыни
И Марфа гордая в цепях!
Не ездили из Новгорода в степи
10 Мы на поклон в презренную Орду,
Мы на себя не налагали цепи
И . . . . . . . . . . . . . . . . .
[Все кончено: разрушилося Вече]
[Решилось все в кровавой сече;]
[Как гордый дуб в час грозной непогоды,]
[Покорены свободные народы]
И вече в прах, и древние права,
И гордую защитницу свободы
В цепях увидела Москва.
20 [Решать дела привыкли мы на] Вече,
Нам не пример покорная Москва.
За мной, друзья! умрем в кровавой сече
Иль отстоим священные права.
Нам от беды не откупиться златом.
Мы не рабы: мы мир приобретем,
Как люди вольные, своим булатом
И купим дружество копьем.
Все отнял рок жестокий и суровый:
Отечество, свободу, сыновей.
30 И вместо них мне дал одни оковы
И вечный мрак тюрьмы моей
Свершила я свое предназначенье;
Что мило мне, чем в свете я жила:
Детей, свободу и свое именье -
Все родине я в жертву принесла.
[Душа моя тверда, как дуб нагорный,
Напрасно бедствия сразить ее хотят.
Вотще ревет и вихрь и ветр упорный]
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
40 Кто чести друг, кто друг прямой народа...
Что сталось с ней - народное преданье
В унылой робости молчит.
С Посадницей исчезнула свобода,
И Новгород в развалинах лежит.
9.
Повсюду вопли, стоны, крики,
Везде огонь иль дым густой.
Над белокаменной Москвой
Лишь временем Иван Великий
Сквозь огнь, сквозь дым и мрак ночной
Столпом огромным прорезался
И, в небесах блестя челом,
Во всем величии своем
Великой жертвой любовался.
10. Меньшиков
Фрагмент I
В краю, где солнце редко блешет
На мрачных небесах,
Где Сосва {1} в берег с ревом плещет,
Где воет ветр в лесах,
Где снег лежит две трети года,
Как саван гробовой,
И полумертвая природа
[Чуть оживляется с весной],
Где царство вьюги и мороза,
10 Где жизни нет ни в чем,
Чернеет сумрачно береза
На берегу крутом.
Фрагмент II
[В стране угрюмой] и глухой,
Где Сосва с бурей часто воет
И берег дикой и крутой
Шумящею волною роет, -
Между кудрявым тальником,
Близ церкви, осененной бором,
Чернеет обветшалый дом
С полуразрушенным забором.
[Часовня ветхая вдали
10 И, мертвых тихое жилище,
В утробе матери-земли
Уединенное кладбище]
Фрагмент III
"Будь ласков, дедушка, ко мне:
Скажи, над чьей простой могилой
Стоит под елью в стороне
К земле склонившись, крест унылый?
Сугробы снега занесли
Пустынный холм и все кладбище,
Там церковь новая вдали,
Тут обветшалое жилище.
С могилки две стези бегут:
10 Одна бежит по косогору
В убогий нищеты приют,
Другая змейкой вьется к бору...
Не в сих местах мой край родной:
Я на чужбине здесь, я в ссылке;
Скажи мне, дедушка седой!
Чей прах почиет в той могилке?"
- "Как ты, из дальней стороны
В сей край изгнанные судьбою,
Под той могилою простою
20 Отец и дочь схоронены.
Отец, как здесь болтали тайно,
Был другом [мудрого] Петра".
Фрагмент IV
[Любил уединенье он:
Я часто вред его, мой сын.].
Склоняся на руку главой,
Угрюмый, мрачный и безмолвный,
Он часто, позднею порой,
Сидел на паперти церковной.
[Тут познакомился я с ним.
Он подал мне на дружбу руку]
11. Миних
Сидел лишь Миних одинок
И, тайною тревожим думой,
С презреньем, как на порок,
Глядел на деспота {1} угрюмо.
МАТЕРИАЛЫ ЛОНДОНСКОГО ИЗДАНИЯ "ДУМ" 1860 ГОДА
12. Посвящение
Памяти Рылеева
В святой тиши воспоминаний
Храню я бережно года
Горячих первых упований,
Начальной жажды дел и знаний,
Попыток первого труда.
Мы были отроки. В то время
Шло стройной поступью бойцов -
Могучих деятелей племя,
И сеяло благое семя
На почву юную умов.
Везде шепталися. Тетради
Ходили в списках по рукам;
Мы, дети, с робостью во взгляде,
Звучащий стих свободы ради,
Таясь, твердили по ночам.
Бунт, вспыхнув, замер. Казнь проснулась.
Вот пять повешенных людей...
В нас сердце молча содрогнулось,
Но мысль живая встрепенулась,
И путь означен жизни всей.
Рылеев был мне первым светом...
Отец! по духу мне родной -
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводною звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья,
И в первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.
Взойдет гроза на небосклоне,
И волны на берег с утра
Нахлынут с бешенством погони,
И слягут бронзовые кони
И Николая и Петра.
Но образ смерти благородный
Не смоет грозная вода,
И будет подвиг твой свободный
Святыней в памяти народной
На все грядущие года.
Н. Огарев
13. Предисловие
Мы печатаем "Думы" Рылеева как исторический памятник, которому не
должно исчезнуть, памятник геройского времени русской жизни.
С 1812 года по 1825-й Россия сознала себя огромной силой в мире
человеческом и вместе с тем внутри себя пришла к чувству гражданской
свободы. Оба направления не могли не идти, рука об руку. Петербургская
централизация вызвала на борьбу молчавшие силы народа, и они окончательно
сплотились в мощь государства. Но раз вызванные - они не могли снова
умолкнуть беспечно и равнодушно; им надо было заявить себя не только противу
внешнего врага, но заявить свою жизнь и самостоятельность в общественном
устройстве. Между тем петербургская централизация была наследие немецкое;
вызвав русские силы на свет, она осталась немецкою. Борьба была неизбежна.
Немецко-мистический либерализм Александра I перешел в
казарменно-бюрократическую форму аракчеевского управления; а юные русские
силы, требовавшие простора, с пылким сочувствием обратились к идеям первой
французской революции. Борьба романского и германского мира, встретясь на
русской почве, переиначилась под влиянием русской жизни, их усвоившей.
Немецкая централизация в Петербурге проникнулась духом татарщины и была
уродливым соединением кнута с шпицрутенами, грабежа с канцелярией.
Противодействующие ей силы выразились в том блестящем меньшинстве, из
которого возникло 14 декабря; оно соединяло в себе чутье русского народного
социализма с французско-либеральным понятием гражданского права, требовало
освобождения крестьян и колебалось между республикой и конституционной
монархией, только что пересаженной во Францию с английской почвы.
Россия пережила все эпохи европейской жизни вкратце, добиваясь до
решения собственной задачи. Россия пережила военные монархизмы, которых
знамя было: "L'etat - c'est moi" {1} начиная с Петра I. Россия изучила
философию XVIII столетия при Екатерине. 14 декабря она заявила
общечеловеческие требования революции и, наконец, до безумия выразила в
Николае всю реакцию Священного союза.
Во время реакции Европа додумалась до социализма и до замены Священного
союза племенными союзами. Но на решение первого вопроса у нее - как показал
1848 год - не хватает сил; история слишком истощила ее почву, зерно нейдет в
рост, и все живое каменеет в известной форме собственности. Во втором
вопросе Европа ничего не может сделать без России, потому что славянское
племя занимает полмира.
Во время тридцатилетнего гнета Николая Россия, впуганная в раздумье,
додумалась до освобождения крестьян с землею, до узаконения общинной формы
земельной собственности и самоуправления общин. Вместе с тем, она ясно
увидела, что с Священным союзом у ней нет ничего общего.
14 декабря завершило характер революционной Европы в России и в то же
время посеяло в русском сознании семена тех вопросов, которые Россия
постановила с царствованием Александра II. Уже около двадцатых годов тайное
общество подняло мысль об освобождении крестьян и даже с землею. К
сожалению, мы не имеем главнейшего документа: Пестелевой "Русской правды".
Около того же времени составилось "Общество соединенных славян". Очевидно,
что зачатки всех социальных и политических вопросов России нашего времени
лежали в обществе 14 декабря. И вот в чем для нас его великое значение. Мы
не знаем - что сталось бы, если бы намерения общества удались; но не имеем
права не предполагать, что Россия пришла бы к постановке своих коренных
вопросов гораздо быстрее, чем при тяжелом развитии татарско-немецкого
бюрократизма и реакции Священного союза в николаевское царствование. Во
всяком случае - относительно людей 14 декабря - нам, потомкам, остается
только с благоговением
Хранить завет страдальцев сильных,
Людей повешенных и ссыльных... {2}
Рылеев был поэтом общественной жизни своего времени. Хотя он и сказал о
себе: "Я не поэт, а гражданин", - но нельзя не признать в нем столько же
поэта, как и гражданина. Страстно бросившись на политическое поприще, с
незапятнанной чистотой сердца, мысли и деятельности, он стремился высказать
в своих поэтических произведениях чувства правды, права, чести, свободы,
любви к родине и народу, святой ненависти ко всякому насилию. В этом
отличительная черта его направления, и те, которые помнят то время, конечно,
скажут вместе с нами, что его влияние на тогдашнюю литературу было огромно.
Юношество читало его нарасхват. Его стихи оно знало наизусть. Сам Пушкин
говорил о нем с любовью и уважением, и, несмотря на очень верную, но
неблагосклонную оценку "Дум", он видел в Рылееве залог огромного дарования,
которое росло с каждым днем. Петля задушила это дарование. Но и теперь,
перечитывая Рылеева, сравнивая его первые произведения с последующими, мы
видим его сильное развитие. В "Думах" он поставил себе невозможную задачу
сочетания исторического патриотизма С гражданскими понятиями своего времени;
отсюда вышло ложное изображение исторических лиц ради постановки на первый
план глубоко сжившейся с поэтом гражданской идеи. В "Думах" видна
благородная личность автора, но не видно художника. Одно заметно - как стих
постепенно совершенствуется. В "Олеге Вещем" чувствуется неуклюжий стих
державинской эпохи; в "Волынском" он уже звучен и силен. Влияние "Дум" на
современников было именно то, какого Рылеев хотел, - чисто гражданское. Но в
"Войнаровском" Рылеев становится действительным поэтом, несмотря на тот же
субъективно-гражданский колорит целого. Стих, картинность, сила чувства и
всюду проникающее благородство поэта - увлекательны. В "Наливайке" Рылеев
становится мастером. Напомним для примера "Смерть Чигиринского старосты":
С пищалью меткой и копьем,
С булатом острым и с нагайкой
На аргамаке вороном
По степи мчится Наливайко.
Как вихорь бурный, конь летит,
По ветру хвост и грива вьется,
Густая пыль из-под копыт,
Как облако, вослед несется.
Летит, привстал на стременах,
В туман далекий взоры топит,
Узрел - и с яростью в очах
Коня и нудит и торопит,
Как точка перед ним вдали
Чернеет что-то в дымном поле;
(Вот отделилась от земли),
Вот с каждым мигом боле, боле,
И, наконец, на вышине,
Средь мглы седой, в степи пустынной.
Вдруг показался на коне
Красивый всадник с пикой длинной...
Казак коня быстрей погнал,
В его очах веселье злое...
И вот - почти уж доскакал...
Копье направил роковое,
Настиг, ударил - всадник пал,
За стремя зацепясь ногою,
И конь испуганный помчал
Младого ляха под собою...
Из "Наливайки" сохранились только два-три отрывка {3}. Неужели ни у
кого нет остального? Неужели ни у кого нет материалов для биографии Рылеева?
Неужели наши библиофилы, выкапывая все на свете, не захотят заняться этой
изящной личностью? Когда же кто-нибудь доставит нам сведения о Рылееве?..
Впрочем, к нам должно присылать их только в крайнем случае. Пора
правительству, после тридцатилетнего намордника, отдать истории ее достояние
и позволить безусловно печатать все о Рылееве и его сподвижниках {4}. Это
был бы поступок широко благородный, ко торый внушил бы в России искреннее
доверие к правительству.
Мы сочли не лишним поместить в этом издании стихотворение Мицкевича "К
русским друзьям", относящееся к Рылееву и людям 14 декабря. Мы помещаем
польский подлинник с русским переводом в прозе. Стихотворный перевод, -
который у нас есть, слишком неудовлеторителен {5}. Я тоже пробовал
перевести, но не сладил {6}. Лучше верный перевод в прозе, чем вялый в
стихах.
Повторяем: "Думы" Рылеева мы считаем историческим памятником того
времени и юным выражением благородной личности поэта.
Да примут их читатели с тем же глубоким благоговением, с каким мы
возобновляем их в печати.
Н. Огарёв.
14. Do przyjacibl moskali (Mickiewicza)
Wy-czy mnie wspominacie? ja, ilekroc marze
O mych przyjaciol smierciach, wygnaniach, wiezie niach,
I o was mysle: wasze cudzoziemskie twarze
Maja obywatelstwa prawo w mych marzeniach.
Gdziez wy teraz? Szlachetna szyia Rylejewa,
Ktoram jak bratniq sciskaf, carskimi wyroki
Wisi do hanbiacego przywiazana drzewa;
Klatwa ludom, со swoje mordujaa proroki.
Ta reka, ktora do mnie Bestuzew wyciagnal,
Wieszcz i zolnierz, ta rgka od piora i broni
Oderwana, i car ja do taczki zaprzagnal;
Dzis w minach ryje, skuta obok polskiej dtoni.
Innych moze dotkngla srozsza niebios kara;
Moze kto z was, urzedem, orderem zhanbiony,
Dusze wolnsi na wieki przedat w laskg сага,
I dzis na progach jego wybija poklony.
Moze platnym jezykiem tryumf jego slawi
I cieszy si ze swoich przyjaciol meczenstwa,
Moze w ojczyznie mojej mojq krwiq sie krwawi
I pized carem, jak z zaslug, chlubi sie z przeklestwa.
Jesli do was, z daleka, od wolnych narodow,
Az na polnoc zaleca te piesni zalosne,
I odezwq sie z gory nad kraina lodow, -
Niech warn zwiastujq wolnosc, jak zurawie wiosng.
Poznacie mie po gtosie; pokim byl w okuciach,
Pelzajac milczkiem jak waz iudzilem despote,
Lecz warn odkrylem tajnie zamkniete w uczuciach,
I dla was mialem zawsze golebia prostote.
Teraz na iwiat wylewam ten kielich trucizny,
Zraca jest i palaca mojej gorycz mowy,
Gorycz wyssana ze krwi i z lez mej ojczyzny,
Niech zrze i pali, nie was, lecz wasze okowy.
Kto z was podniesie skargg, dla mnie jego skarga
Bedzie jak psa szczekanie, ktory tak sie wdrozy
Do cierpliwie i diugo noszonej obrozy,
Ze w koncu gotow kqsao - reke, co ja targa.
15. К русским друзьям
(Мицкевича)
Помните ли вы меня? А я - когда думаю о моих друзьях, казненных,
сосланных, заточенных по тюрьмам, - так вспоминаю и вас. В моих
воспоминаниях даю право гражданства вашим чужеземным лицам.
*
Где вы теперь?.. Благородная шея Рылеева, которую я обнимал как шею
брата, - по царской воле - повисла у позорного столба. Проклятие народам,
побивающим своих пророков!
*
Рука, которую мне протягивал Бестужев - поэт и воин, - оторвана от пера
и оружия; царь запряг ее в тележку, и она работает в рудниках, прикованная к
чьей-нибудь польской руке.
*
А иных, может, страшнее постигла кара небесная: может, кто из вас,
опозоренный чином или орденом, продал свою вольную душу за царскую милость и
кладет земные поклоны у царских порогов.
*
Может, он наемным языком славит царское торжество и радуется мучению
своих друзей; может, он на моей родине купается в нашей крови и хвастает
перед царем нашими проклятьями, как заслугою.
*
Если издалека, из среды вольных народов, долетят к вам на север мои
грустные песни, пусть звучат они над вашей страною и, как журавли весну,
предскажут вам свободу.
*
Вы узнаете меня по голосу. Пока я был в оковах, я свертывался, как
змей, и обманывал деспота. Но вам открывал я тайны моего сердца и был с вами
простодушен, как голубь.
*
Я теперь изливаю на свет мою чашу яда. Горяча и жгуча горечь слов моих;
она вышла из крови и слез моей родины. Пусть же она жжет и грызет - но не
вас, а ваши оковы.
*
А если кто из вас станет упрекать меня, то его упрек покажется мне лаем
пса, который так привык к терпеливо и долго носимой цепи, что кусает руку,
ее разрывающую.
16. <Вступительная заметка к думе "Видение Анны Иоановны">
В первом издании дум была пропущена или, лучше сказать, не пропущена
ценсурою дума "Видение Анны Иоавовды", напечатанная в нашей "Полярной
звезде" 1859 года. Мы сочли необходимым поместить ее в этом издании Дум.
Прим. Ред.
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Автограф ЦГАОР.
I) [За два года пред сим написал я несколько из сих дум. Известный
литератор наш Ф. В. Булгарин, увидел их у меня...
Нечто о думах]
II) Автограф ЦГАОР.
С некоторого времени встречаем мы людей, утверждающих, что народное
просвещение есть гибель для благосостояния государственного. [Не будем]
Здесь не место опровергать сие странное мнение; [тем более, что ист<очник>]
[источник оного известен: он есть деспотизм]; к тому ж оно, к счастью, не
может [в наше время] в наш век [иметь решительных] иметь многочисленных
приверженцев, ибо источник его и подпора - деспотизм - [нигде] даже в самой
Турции уже не имеет прежней силы своей.
За полезное, однако ж, сказать почитаю, что [законные правительства,
основанные на законной свободе, тверже народов просвещенных] [одно
тира<нство>] один деспотизм боится просвещения, ибо знает, что лучшая
подпора его - невежество: таким образом, жители Митиленские, покорив
возмутившихся союзников, не нашли надежнейшего средства поработить их
совершенно, как запретить детей их чему-либо учить. Благосостояние и тишина
общественные реже нарушаются в государствах [просвещенных] образованных,
нежели непросвещ<енных>, ибо народы [оных] первы<х> [более имеют средств]
лучше понимают истинные пользы свои, нежели [вторые] последних; ибо
просвещение - надежнейшая узда противу волнений народных, нежели
предрассудки и невежество, которыми стараются в правлениях самовластных
двигать или воздерживать страсти народа. Невежество народов - мать и дочь
деспотизма - есть истинная и главная причина всех неистовств и злодеяний,
которые когда-либо совершены в мире. Одни только друзья тиранов и то же
невежество приписывают их [просве<щению>] излишнему просвещению. Пусть
раздаются [вся<кие>] [жалкие] презренные вопли порицателей света, пусть
изрыгают они хулы свои и изливают тлетв<орный> яд на распространителей
просвещения... пребудем тверды, питая себя тою сладостною надеждою, что рано
ли, поздно ли лучи благодетельного светила проникнут в мрачные и дикие дебри
и [согреют] смягчат [даже] окаменелые сердца самих порицателей просвещения.
Обяз<анность> каждого писателя быть [для народа] [настав<ником>] для
соотечественников полезным, и я, по возможности желая исполнить долг сей,
предпринял, подобно польскому знаменитому) стихотворцу Немцевичу, написать
исторические думы, стараясь напомнить в оных славнейшие или, по крайней мере
достопримечательнейшие [происшествия русского народа] деяния предков наших.
Вот что говорит Немцевич о цели подобных сочинений: "Воспоминать
юношеству о деяниях предков, дать ему познания о славнейших эпохах народа,
сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - есть лучший
способ возбудить в народе сильную привязанность к родине. Ничто уже тогда
тех первых впечатлений, тех ранних понятий подавить не в силах; они
усиливаются с летами, приготовляя храбрых для войны ратников и мужей
добродетельных для совета.
Царское Общество наук в Варшаве, - продолжает тот же писатель, -
постигая всю важность сей истины, выдало новый проспект для сочинения
истории народной; труд сей, разделенный между многими писателями, требует
немалого времени. Все заставляет надеяться, что читатель найдет в оной
достаточное о деяниях народных известие; но происшествия, рассказанные
важным и суровым слогом истории, нередко ускользают из памяти юношества,
равномерно многочисленные томы подобных творений не каждый может достать и
читать... Общество, не жалея никаких средств, не желая упустить для столь
благородн<ой> цели, поручило мне выставить в исторических песнях
славнейшие происшествия и знаменитейшие деяния и победы королей и вождей
польских".
Цель моя та же самая - то есть распространить между простым народом
нашим, посредством) дум сих [напомнить о славных и великих] хотя некоторые
познания о знаменит<ых> доблестях предков [его] заставить его гордиться
славным своим происхождением [своим] и еще более заставить [по]любить [свою]
[отечество] [ту страну] родину свою. Счастливым почту себя, когда хотя
несколько успею в своем [намерении] предмете. [Более] Еще счастливейшим,
когда люди благомыслящие одобрят мое намерение - пролить в народ наш хоть
каплю света.
Автограф ЦГАДА.
Примечания, припечатанные при думах, кроме некоторых, сделаны известным
литератором нашим г. Строевым *.
II.
15 То Святослав и Ольга шли
НЛ
цэ То Святослав и Ольга шли *
81-88 отсутствуют
НЛ, Д
85 а. Но вдвое князь - внимает он
Автограф ЦГАОР.
б. Но вдвое князь - приемл<ет> он *
86 Повсюду вопль с укором *
49-91 Отец будь подданным, о сын,
И вместе князь и воин,
Будь над страстями властелин
IV.
Примеч. к ст. 32.
Смотри "Историю Государства Российского", том II, стран. 18 {В ц. э.
это примечание зачеркнуто.}.
СО
37-40 Вот в мире до чего людей
Доводят гибельные страсти!
Наверно будет тот злодей,
Кто не содержит их во власти {*}.
{* В ц. в. эти стихи зачеркнуты и заменены вариантом, напечатанным в
Д.}
V.
Автограф ЦГАОР. Вариант начала.
а. Сгустилась мгла!.. На тверди голубой
б. Сгустилась мгла!.. В пучине голубой
а. Зажглися яркие светила нощи
б. Зажглися все светила нощи
в. Зажглися яркие светила нощи
И бледный свет излили свой
На долы спящие и дремлющие рощи!..
[И всюду царствует торжественный покой
И шум умолк дневной...]
Повсюду воцарилась тишина!
а. Умолк оружий звук и звук народа
б. Умолк на стогнах шум народа
[И град и пышный терем Гориславы]
На лоне сумраков и сна
Покоился и град и терем Рогволода
Когда-то в пышном тереме цвела,
Как лилия, Рогнеда молодая
VI.
Примеч. С.
Нам неизвестно время, в которое жил Боян. Знаем только из "Слова о
полку Игоря", что Песнопевец сей имел отличный дар... {В автографе ЛБ:
отличные дарования.} Н. М. Карамзин, в своем "Пантеоне Российских Авторов",
так говорит о нем: "Может быть, жил Боян во времена героя Олега, может быть,
пел он славный поход сего Аргонавта к Царьграду, или несчастную смерть
храброго Святослава, который с горстию своих погиб среди бесчисленных
печенегов, или блестящую красоту Гостомысловой правнучки Ольги, ее
невинность в сельском уединении, ее славу на троне". Но мне показалось
правдоподобнее {В автографе ЛБ: показалось вероятнее.} представить Бояна
певцом подвигов великого Владимира и знаменитых сподвижников его: Добрыни,
Яно Усмовича, Рогдая. Можно наверно предполагать, что при блистательном
дворе северного Карломана находились и песнопевцы: великолепные пиршества {В
автографе ЛБ: слово _великолепные_ отсутствует.}, богатырские потехи и
приветливость доброго князя могли привлечь их, а славные победы над
греками, ляхами, печенегами, ятвягами, болгарами и другими народами
долженствовали воспламенить дух пиитизма и в диких чадах Севера, которые,
впрочем, как например норманы, задолго до того любили склонять слух свой от
звука оружий и рева бурных морей к сладостным песням своих Скальдов.
Сочинитель упомянутого Слова называет Бояна "соловьем старого времяни".
Время Владимирово (980-1015) в отношении ко времени неизвестного {Автограф
ЛБ: слово _неизвестного_ отсутствует.} сочинителя "Слова о полку Игоря"
(1187) может почитаться старым. Р. {Журнальная редакция примечания
первоначально была вписана и в ц. э. Путем ее правки был составлен текст,
напечатанный в Д.}
Автограф ЛБ.
1-4 В высокой гриднице, в кругу бояр, князей
Владимир-Солнце веселился;
Со звоном гуслей звук речей,
Мешаясь, в шум невнятный слился!.. *
6 Напомнил им их прежню младость
34 На пиршествах не будут раздаваться
36 И память их хвалой не станет оживляться
48 Надежды сладкой: "жить хотя в преданьи".
VII.
ПЗ 1823 загл. Мстислав Удалой
X.
Примеч. С.
Более неудачное подражание, нежели перевод прекрасной думы Юлиана
Немцевича. Глинский, по влиянию своему на дела России и Польши, равно
принадлежит истории обоих сих государств. Измена его отечеству и гибельный
конец весьма поучительны: это побудило меня сию пьесу Немцевича
присовокупить к собранию дум, которое делаю я, избирая предметы из
отечественной истории. Р.
82 Ни зрелище стогон родимой земли
Автограф ЦГАОР.
НЛ а. [Но гений враждебный и льстивые други
97
б. Но гений враждебный и ложные други
98-99 Меня подследили, царь в гневе забыл
былые заслуги]
101
С. НЛ Лишил меня зренья владыка суровый
103-104 На дядю царицы надел он оковы
И свел его в бездну сию.
Автограф ЦГАОР.
107 Тоскую угрюмый с душой безотрадной
108 И думой стремлюся к родной стране *
После 108 [Но совесть повсюду, как призрак унылый
Является к старцу с укором в очах
Увы изнуренные силы слабеют]
110 а. Сердце чуть бьется, немеет мой глас
б. Сердце трепещет, немеет мой глас
111 Медленно льется кровь хладная в жилах
112 а. [Смерти ужасной б<лизится>...]
б. И смерти близится час!
113 О дочь моя! Скоро ты нежной [<нрзб>] *
114 а. Ты бросишь с рыданьем горсть чуждой земли
б. Ты бросишь рыдая горсть чуждой земли *
115 Поспешнее, друг мой, беги сего края
117 а. Народ <нрзб> делами
б. Народ наш отвагой велик <и> делами
в. Свободный народ наш <нрзб> чести *
118 Не будет проступки отцов <нрзб> *
124 И сердцу святые их гробницы узришь *
После 124 [Соотчичей милых обнимешь с слезами]
127 а. И ты про<ведешь>...
б. И ты между ними в тиши безмятежной *
142 НЛ Погиб на чужбине в тюремной глуши!
144 Когда б не надменность души!
XI.
13 СО Далеко от страны драгой
Автограф ПД.
Далеко родины драгой
25-32 отсутствуют
СО, Д
Автограф ПД.
44 И самое веселье множит
45-47 Увы! злым роком я лишен
СО, Д Семьи, отечества драгого.
Сколь жалок тот, кто осужден
XIV.
Примеч. ИЛ.
Многие неблагонамеренные иностранные писатели усиливались доказать, что
Самозванец был истинный Димитрий - сын царя Иоанна Васильевича Грозного; но
знаменитый историограф наш блистательно опровергнул их умышленное сомнение.
Г. Карамзин ясно доказывает (в Х-м томе "Ист<ории) Госуд<арства>
Российского>", который, к славе отечества, вероятно выйдет в конце нынешнего
года) из летописей, современных деловых бумаг и переписок, что Самозванец -
был Самозванец и что истинный Димитрий-царевич убиен в Угличе.
XVI.
Примеч. к заглавию. РИ.
Герой, бессмертный в отечественной истории. Он возвратил матери-России
отторгнутые от нее малороссийские провинции и Киев, колыбель христианской
веры, где св. апостол Андрей. Первозванный водрузил первый крест, где
почивают мощи святые божиих угодников и где образовались Феофан Прокопович,
Ломоносов, Стефан Яворский, К. Безбородко и граф П. В. Заводовский. Р.
Примеч. к ст. 92, С, РИ, СО.
В мае 1648 г. одержана Хмельницким при Желтых Водах первая победа над
войсками Республики Польской, бывшими под начальством Степана Потоцкого. Р.
{В ц. э. было то же примеч. с вариантов! "Под Желтыми Волами "держана в 1648
г. Хмельницкий первая победа...", зачеркнуто.}
Примеч. к ст. 111. СО.
Настоящее имя Хмельницкого - Зиновий, а Богдан, как говорит предание,
есть почетный придаток к имени его {В ц. э. то же примеч. зачеркнуто.}.
РИ Настоящее имя Хмельницкого - Зиновий, а имя Богдана, как говорит
предание, придано ему народом. Р.
2 Куда лишь в полдень проникал
С, РИ, СО
ц. э. Куда лишь в полдень проникал
7-8 В нем мрачные рождались думы
РИ И отражались на челе
29-36
С РИ отсутствуют
46 Усугубился с думой сей
50-52 Дверь отворилась, заскрипев,
И входит, потупивши взоры,
Жена младая, оробев
53-60 отсутствуют
61 Беги отселе, - произносит
85-72 отсутствуют
73-74 Вот меч..." "Мой меч, - он восклицает, -
Жив бог! Страшися враг-злодей!
77 Луна долину серебрила
РИ
79 У рощи, опенив удила
81 Герой вспрыгнул, веселья полный
105-112 отсутствуют
С
110 За то, что край отчизны спас
РИ
112 Народа прозвал общий глас
XVII.
Автограф ПД.
6 а. Семь лет постыдное изгнанье
б. Семь лет сносил позор изгнанья
17-18 Знать, были для граждан моих
Мои усилия не тщетны
После когда с родительских могил
Народ мне в дар привез каменья
И тем всю нежность изъявил
Ко мне любви и уваженья
33-36 отсутствуют
51 О Феодор! Вняв клевете *
60 Деяньям их судьей - потомство
65-72 отсутствуют
XVIII.
Примеч. С, НЛ.
Петр Великий, при взятии Азова, в августе месяце {В НЛ это слово
отсутствует.} 1696 года, прибыл в Острогожск. Тогда же приехал в сей город и
Мазепа, охранявший у Коломака, вместе с Шереметевым, пределы России от
татар. Он поднес в дар царю богатую турецкую саблю, оправленную в золото и
осыпанную драгоценными каменьями, и на золотой цепи щит с подобными же
украшениями. Мазепа в то время был еще невинен. Как бы то ни было, но
уклончивый, хитрый гетман умел вкрасться в милость Петра. Монарх почтил его
своим посещением, обласкал, изъявил особенное благоволение и с честию
отпустил в {В С: на.} Украину.
6 Вкруг его сановники
С
29 Еще в сердце жажда славы
Примеч. к ст. 6. НЛ.
Сердюки - гвардия гетмана.
XIX.
6 а. И не страшась позорной казни
Автограф ЛВ.
б. И на пути позорной казни *
8 Как Долгоруков без боязни*
15 Беда несчастному, беда:
Автограф ПД.
25-28 Но тот, кто с сильными в борьбе
Автограф ЛБ.
За край родной иль за свободу
Забывши вовсе о себе
Готов всем жертвовать народу {*}
{* В автографе ПД этот вариант ст. 25-28 зачеркнут и заменен
окончательным текстом.}
31 В час казни как невинный горд
36 Как сын добра без укоризны *
37 Ковать ли станет для граждан *
11 а. И хоть падет, но будет жив
б. Пусть он па<дет>, но будет жив
в. И пусть падет, но будет жив
49 Вражда к тиранству закипитх
52 Власть чужеземную в обломках {*}
{* В автографе ПД этот вариант исправлен на окончательный.}
53-54 а. Так, сидя в крепости в цепях,
Волынский рассуждал угрюмо
б. Мысль эта в крепости в цепях
Была Волынскому отрада *
55 Прав {*} совестью и прав в делах
{* Над этим словом сверху приписано _чист_.}
Автограф ПД.
Чист совестью и прав в делах *
Автограф Л В.
55-56 [Блестел огонь в его очах
И на лице пылали думы]
56 а. Свой рок
б. Нес *
58 Презрев и казнь, и власть Бирона *
60 Управы требовать от трона *
67 а. И ждал с спокойною душой
б. И ждал с невинною душой *
68 От деяния последствий *
70 а. Влачил в темнице он оковы
б. Волынский грыз свои оковы
Автограф ПД.
Волынский грыз свои оковы
72 а. И входит страж тюрьмы суровый
Автограф ЛБ.
б. И входит страж [к нему] суровый
Автограф ПД,
74-76 Сказал он: за тебя, свобода!
И к месту казни с торжеством
Шел бодро верный друг народа *
77 а. С душой спокойною умру
б. Пускай от клеветы умру
80 И верен чести был до гроба
Автограф ЛБ.
85 Пришел - увидел палача *
86 И шею протянул без страха
98 Да все он твердо переносит
101 Пусть будет справедлив во всем *
104 а. И ужасом неправосудью
б. Презренному неправосудью
в. Коварному неправосудью
г. Позорному неправосудью
Примеч. НЛ.
Обер-егермейстер и кабинетный министр, Артемий Петрович Волынский,
служил государям Петру I-му, Екатерине I-й, Петру II-му и Анне. В последние
годы царствования императора Петра I-го был он астраханским губернатором и
участвовал в 1723 году в усмирении калмыков. При императрице Анне, вскоре по
составлении кабинета, был он назначен кабинетным министром и находился в сем
высоком звании до 1736-го года, в которое время отправлен был вместе с
д<ействительным> т<айным> с<оветником> бароном Шафировым и т<айным>
с<оветником> Неплюевым на Немировский конгресс для переговоров с турками.
Возвратившись ко двору, он оставался в кабинете до 1740 года. Тут движимый
патриотизмом и разделяя всеобщую ненависть к Бирону, воспользовался он
однажды удобным случаем, чтобы подать императрице челобитную, в коей
представлял О необходимости удалить Бирона. Мстительный любимец узнал о сем
и решился погубить мужа-патриота {Волынский был неосторожен в словах. Бирон
сим воспользовался; наряжена была комиссия, составленная из его врагов,
чтобы судить Волынского. Муж сей погиб на плахе; друзья его были частью
казнены, частью сосланы (см. "Запискй" Манштейна). Примеч. Рылеева.}.
Фельдмаршал Миних упоминает, что сам видел, как императрица Анна обливалась
слезами, подписывая смертный приговор Волынского. Предание говорит, что
происшествие сне имело сильное влияние на добрую, но слишком доверчивую
государыню и ускорило ее кончину. О характере Волынского кн. Шаховской в
записках своих говорит, что он разговорами своими посеял высокое мнение о
любви своей к отечеству, о ревности ко славе монаршей и усердии к пользе
общественной. Казнь Волынского последовала 8-го июля 1740-го года. Он
похоронен на кладбище церкви Самсония, что на Выборгской стороне, вместе с
друзьями своими Хрущевым и Еропкиным.
XX.
Автограф ПД.
29-36 I) а. [Ему я спутницей была
б. Ему усладой я была
В стране угрюмой и пустынной
И в дар с рукою принесла
Любовь души своей невинной]
II) Вруча навек творцу себя,
Отрекшись жизни сей мятежной,
Не вправе завтра буду я
Воспоминать о страсти нежной {*}
{* Приписано после ст. 88.}
41-66 Свершится завтра жребий мой;
Раздастся колокол церковный;
И я навек с своей тоской
Сокроюсь в келий безмолвной
66 Она его поцеловала
68 В слезах вздохнула и сказала
72 Не вспоминай любви печальной
73-80 отсутствуют
85-86 В посте все дни свои влача
Снедаясь грустью безотрадной
87 а. Она истлела, как свеча
б. Она погасла, как свеча
XXI.
Автограф ПД.
1 С деревьев падал желтый лист
2 Смолк соловей в лесу угрюмом *
4 а. И Волхов плещет в берег с шумом
б. И плещет Волхов в берег с шумом
13-16 Что вижу я? - он возопил,
Пред мной Державина могила!
Тебя ли рок, о бард! сразил?
Тебя ли смерть не пощадила?
25 Но что, - вещал он наконец
27 Не умер пламенный певец
31 И в пламенных своих стихах *
32 Вождей Екатерины славил
33-48 О как удел певца высок!
Кто в мире с ним судьбою равен?
Не в силах отказать и рок
Тебе в бессмертии, Державин!
Не умер ты, хотя здесь прах...
И в звуках лиры сладкогласной,
И граждан в пламенных сердцах
Ты оживляешься всечасно!..
53 Избранник и посол творца
После 56 [Благодарю тебя, поэт]
Автограф фрагмента ПД.
а. Горжусь к тирану я враждой
б. Горжусь к насилью я враждой
в. Кипит к неправде он враждой
а. Ярмо граждан меня тревожит
б. Ярмо граждан его тревожит
Свободный славянин душой
а. Покойно рабствовать не может
б. Он раболепствовать не может
Греметь грозою против зла
Он чтит святым себе законом
С спокойной важностью чела
На эшафоте и пред троном.
После 56 Автограф ПД.
К неправде он кипит враждой,
Ярмо граждан его тревожит;
Как вольный славянин душой,
Он раболепствовать не может.
Повсюду тверд, где б ни был он -
Наперекор судьбе и року;
Повсюду честь - ему закон,
Везде он явный враг пороку {*}
{* Далее следуют, четыре заключительные ст. отдельного фрагмента ПД:
Греметь грозою против зла и след. См. выше.}
58 На смерть с презреньем он взирает *
60 а. Стихом свободным воспаляет
б. Стихом свободным зажигает
61-76 отсутствуют
77 Ему ли ожидать стыда
89-100 Над ним и рок не властелин!
Он истину достойно ценит,
И ей нигде, как верный сын,
И в тайных думах не изменит!
Таков наш бард Державин был
Повсюду чести неизменный,
Царям ли правду говорил
Иль поражал порок надменный
103 Вздохнув, он, отходя, сказал
104 Как будто в дивном исступленьи *
106 Разнообразен, дивен, громок,
1.
Автограф Лен. отд. Института истории АН СССР.
4 а. Его угрюмое и важное чело
б. Его угрюмое и гордое чело *
6 На шумных пиршествах сидел он одинок *
7 а. И думой тайной омраченный
б. И тайной думою смущенный *
После 12 [При свете дня и в мраке ночи
И в пышном тереме и в хижине простой
Его сверкающие очи
Тень Ярополкову все зрели пред собой.]
16 На вновь поставленный Перунов лик глядел
22 а. Вещал страдалец князь - ты избранный мной бог
б. Вещал страдалец князь - ты мною чтимый бог *
После 28 [Как знак души изнеможенной,
Как сердца <нрзб>, как преступленья знак.
Везде тоскою омраченный
Чернеет на моем челе зловещий мрак!]
33 Вдруг старца зрит перед собою *
39 В очах горел огонь священный *
40 И в душу грешника смятенье проливал
43-44 Посол творца... притек с смиреньем
Как шепчущий ручей, святой проговорил *
49 а. Но что, о князь, сии терзанья!
б. Но что, о князь, ее терзанья! *
50-52 Тебя, отверженный, ужаснейшие ждут
Настанет час - ценить деянья!
Воскреснут смертные, настанет страшный суд *
62 И тихий, кроткий огнь в очах его сиял*
88 Он веру самую завоевать хотел *
Черн. автограф ЦГАОР.
Планеты прервут течение
Стихии смешаются,
И сие дивное создание
Где мы наслаждаемся под небе<сами>
Все, что мы видим, все, что мы слыш<им>
Исчезнет
Пройдет как тень
И разрушенный мир
Превратится в ничтожество
*
Создатель тверди
Тот, который создал из ничего
Воздух и огонь, землю {*} и воду
{* Над этим словом приписано: сушу.}
Опровергнет {*} единств<енным> ударом длани
{* Над второй половиной этого слова приписано) кинет (т. е.
опрокинет).}
Обиталище человека
И основания, на которые утверждал солнце
И сие великое расстройство мира
Быть может, случится завтра
Владимир внимал
И речью старца пораженный
То слезы лил, то трепетал,
Дивясь Создателю вселенной
2.
Автограф ПД.
21 И так, он пел, родной земли *
27 Истаю жертвой, как свеча *
После 28 [С унылой жизнью догоря
Потухнет к славе жар природный
И ревность к подвигам царя
Замрет в душе моей свободной]
29-32 Напрасно ужас битв люблю,
Вотще пылаю славой дедов.
Увы! меча не притуплю
Об кости я враждебных шведов *
После 40 I) [Прости ж навек, мой край родной,
Тебя я не увижу боле
И кончу дни в земле чужой,
Томясь бездействием в неволе]
II) а. Угасну медленно в цепях
б. В чужбине мой истлеет прах
в. Умру в бездействии в цепях
Потухнет с жизнью к славе пламень
а. Умру на чуждых берегах
б. И на враждебных берегах
Воздвигнут мой надгробный камень!
[Вздохнул герой при мысли сей
Невольно проступили слезы]
[Где мыслят с гордостью]
42 Чем жизнь без чести и свободы *
После 44 [Не русскому влачить ярем,
И тяжкий сердцу и постыдный:
Я завладею кораблем,
Иль смертию умру завидной!]
49 Мелькают башни на скалах *
54 И к небу устремляя длани
После 64 I) а. ["За мной, друзья!" - вдруг загремел
Отважный князь, сверкая шпагой
И с горстью русских полетел
На экипаж, горя отвагой,
б. "За мной, друзья!" - вдруг загремел
Сверкая [взором] Долгорукий
Мечом сверкая Долгорукий
И с горстью русских полетел
И раздались орудий звуки.
а. Мгновенно кончен славный бой
б. Мгновенно кончен бой с вра<гом>
в. Мгновенно кончен дерзкий бой
а. Враги пред русской силой пали
б. Пред русской силой пали шведы
И в Ревель их корабль стрелой
Валы покорные помчали]
II) "За мной, друзья!" - вдруг загремел
Подобно буре Долгорукий
а. Ура! Ура! и бой вскипел
б. Раздались крик<и>, бой вскипел
в. Ура! помчимся - бой вскипел
а. Грозой помчались
б. И раздались орудий звуки
а. Напрасно истекает кровь
б. Недолго лилась кровь ручьем
в. Лилась недолго кровь ручьем
Враги пред горстью русских пали
И в Ревель храбрых с торжеством
Валы покорные помчали.
После 65 III) [За мной, друзья!]
[Пылая]
69 Сверкнул в руке его булат *
После 72 а. Услыша глас, знакомый им
б. Услыша глас, зовущий в бой
а. Грозою русские помчались
б. Помчались русские грозою
в. Помчались русские толпами
а. С предчувствием
б. Единодушно закричали
в. Герои славы закричали
3.
Автограф ЛБ, загл.
Царевич Алексей в Рожествене
6 а. Беззащитной нищеты
б. Притесн<енной> нищеты
в. Утесненной нищеты
7 Здесь стоят средь темноты *
19 Но ведь он - родитель мой
После 43 [Взвыл страшнее лес дремучий,
Месяц спрятался за тучи,
Ветр сильней забушевал,
И за ближнею могилой
И ужасно и уныло
Вран зловещий прокричал...]
4.
Автограф ПД, загл.
Голова Волынского
Автограф ЛБ, загл.
а. Голова Волынского
б. Видение императрицы Анны
Автограф ПД.
Перед 1 Свершилась казнь - и образец
Любви к отечеству священной
Принял страдальческий венец,
Венец прекрасный и нетленной!
Волынской тверд был до конца!
Не устрашенный мукой казни,
Он важность гордого лица
Не изменил чертой боязни {*}.
{* В автографе ЛВ эти стихи зачеркнуты и нумерация начата со следующей
строфы.}
6 Льстецы в душе искусно кроя *
Автограф ЛБ.
8 Торжествовали казнь героя
Автограф ПД.
10 Омрачена тревожной думой -
Автограф ЛБ.
12 Печаль в душе ее угрюмой
32 Уныло голову склонила
Автограф ПД.
а. Уныло голову склонила
Автограф ЛБ.
б. Главу печальную склонила
33 И в шуме пиршеств и в тиши
Автографа ПД и ЛБ.
34-35 Меня глас внутренний терзает
Автограф ЛБ.
Сей глас из глубины души
38 По сводам залы страшный голос! *
48 Так очи дикостию блещут *
60-52 Какой-то чудный свет пылает
Из шеи каплет кровь порой
И пол чертога обагряет *
67-58 "Что медлишь ты?... Тебя я жду
На суд к творцу, - на суд священный *.
60 Равны там раб и царь надменный
63 Взглянула мертвая глава *
Автограф ЦГАДА.
65 Гром музыки еще звучал *
Автограф ЛБ.
67 а. Все ждали Анну... но на бал
б. Все ждут царицы, но вотще *
Автографы ЛБ и ПД.
68 Не возвращалася царица
Автограф ЛБ.
69 1) а. Вспорхнула радость; шум затих
б. Исчезла радость; все молчит
70 а. Засуетились все угрюмо
б. На царедворцах мрак угрюмый
в. У всех в очах недоум<енье>
г. Лет<ит> по зале тайный шорох {*}
{* Этот стих приписан ко полях.}
Автограф ПД.
На царедворцах мрак угрюмый
72 Спешит домой с тяжелой думой
Автограф ЛБ.
а. Домой умчался с мрачной думой
б. Идет домой с тревожной думой
в. Скорей домой с тревожной думой
г. Спешит домой с тревожной думой
д. Идет домой с тревожной думой {*}
{* Этим стихом кончался первоначально написанный текст. Вся строфа (I)
зачеркнута, и приписан новый вариант (II).}
II) Исчезла радость, шум затих,
Лишь тайный шопот всюду бродит,
И каждый, глядя на других,
Из залы сумрачный выходит.
После 72 Еще гром музыки звучал
Весельем оживлялись лица;
[В цветных огнях дворец блистал]
Все ждут царицу... но вотще;
Не возвращается царица.
а. Пришли и видят: бледный огнь
б. Пришли и видят: на помост
[В тревоге гордый временщик
Вбежал в чертог]
[Засуетился целый двор
В чертог в тревоге Бирон входит]
И
[Затихло все; лишь тихий шепот]
а. Засуетился весь дворец,
Погасла радость, шепот бродит
И Бирон, бледен, как мертвец,
Царицу в у<жасе> находит
б. Засуетился весь дворец
[В чертоге тайном ] Бирон бродит
В тревоге Бирон бродит
[И вдруг] бледен, как мертвец,
[Царицу] в беспамятстве находит.
5.
Фрагмент I
2 а. На утесе сев, Вадим
Автограф ПД.
б. Сев Вадим на брег *
3 а. С тяжкой на сердце кручиною
б. В даль туманную с кручиною*
После 8 [Завывай ты, буря страшная,
Буря <нрзб>]
10 а. К правам воль<ности>
б. Граждан ко правам <своим> *
11-12 От бесславия насильственно
Хочет их спасти Вадим *
13-14 До какого мы бесславия
Ныне дожили *
После Начаты незавершенные стихи:
14 [Довели]
[Насы<лает>]
15-16 Властелинов Скандинавия
Насылает для славян
Фрагмент II
6 Воздух молния сечет *
8 Брег песчаный обдает *
приписано на полях:
В берег хлещет и ревет
15 Хладен в битвах витязь пламенный *
Фрагмент III
2 На утесе сев Вадим *
3 а. В даль туманную <с кручин>ою
б. В даль безбрежную <с кручин>ою *
9-12 первоначально предшествовали ст. 5-8,
После 16 [Дух свободы, дух наследственной)
18 Но исчезнет ночи мрак
19 И настанет день решительный *
20 а. Предназначенный судьбой
б. Я вступлю за вольность в бой
в. Закипит кровавый бой *
6.
4 Мрачной думою взволнованный *
Автограф ЦГАОР.
2 Глухая ночь. Из облаков
Автограф ПД.
Луна глядит на холм Олегов *
После 8 [Их Князь сидит на пне седом]
8.
Фрагмент I
5 И Марфы благородный ум *
Автограф ПД.
11-15 первоначально предшествовали ст. 6-10.
21 Повеял колод с берегов *
Фрагмент II
Автограф ЦГАОР.
1-4 Простите вы, поля, долины, реки!
Мне суждено окончить дни в глуши
Я с вами днесь прощаюся навеки
С волнением растерзанной души *.
6 а. Перед царем легли дружины в прах
б. Перед царем легли граждане в прах *
8 Твоя Борецкая в цепях *!
9 Мы на поклон к Орде <нрзб> не ходили *
20 [Пусть голоса решат на шумном] Вече
21 а. Кто государь - народ или Москва
б. Нам не закон коварная Москва *
22 За мной, друзья! Все в жертву за свободу {*}
{* Ст. 22-23 первоначально предшествовали ст. 20-21, но затем были
зачеркнуты и переписаны под ними.}
После 23 [Но Марфа чистая, чьим чувствам не изменит]
24 Мы не рабы; не купим мира златом *
27 И дружество скрепим копьем *
30-31 И вместо них мне дал сии оковы
И грозный мрак тюрьмы моей *
32-35 Все кончилось! но я свое свершила
Все в жертву я свободе принесла,
В чем в жизни я отраду находила,
Свободе все я в жертву принесла *.
37 Вотще стр<адания> сразить ее хотят *
43 С Борецкою исчезнула свобода *
9.
Автограф ЦГАОР.
1-3 [Повсюду вопли, стон и крики
Над белокаменной Москвой
Как туча ходит дым густой]
2 Везде над белою Москвой *
Автограф ПД.
4 Из хаоса Иван Великий *
5 [Сквозь огнь, сквозь дым, сквозь мрак ночной]
Автограф ЦГАОР.
8 [Как будто. . . . . . . . . . . .
И в изумлении немом]
10.
Фрагмент I
Автограф ПД.
2 На тверди небесах *
4 Где воет ветр в густых лесах *
5 а. Где снег лежит две трети года
б. Где снег лежит на тундре зыбкой *
После 8 [Под кровом нищеты убогой]
Фрагмент II
1 Там в стране. . . . . . . . .
Автограф ПД.
2 Где Сосва брег *
4 а. С однообразным шумом роет
б. Клубясь и пенясь... роет
в. С однообразным шумом роет *
6 С полуразрушенным забором *
Фрагмент III
2 Скажи, вон там, над чьей могилой *
Черн. автограф ПД.
После 2 [Скажи мне, добрый старичок]
3-4 Стоит от прочих в стороне
Там под березою унылой *
После 4 [Над зеленеющим холмом
Шумит березка молодая]
5-12 I) [Сугробы снега занесли
а. Окрестность всю и все кладбище
б. Забор церковный и кладбище
Часовня ветхая вдали
И мрачный бор...
С холма дорожки {*} две бегут
{* Над этим словом приписано: тропинки }
Одна к часовне чрез кладбище]
II) а. Подошву снегом занесло
б. Сугробы снега занесли
Пустынный холм и все кладбище
а. Часовня ветхая вдали
б. Часовни древняя вдали
в. Часовня старая вдали
И обветшалое жилище
а. На холм тропинки две бегут
б. С могилы две стези бегут
а. Одна бежит направо... к сырому
б. Одна бежит по. косогору
а. Под тот соломенный приют
б. Под тот бревенчатый приют
Другая змейкой вьется к бору.
Автограф Л Б.
7 Часовня древняя вдали
Автограф ПД.
Часовня старая вдали *
8 И обветшалое жилище *
Автограф Л В.
11 а. И в тот бревенчатый приют
б. В убогий тот бревенчатый приют
в. Под тот бревенчатый приют
Автограф ПД.
Под ним бревенчатый приют *.
После 12
Черн. автограф ПД.
[От <нрзб> брегов
1) Скажи, кто скрыт под сим холмом
Я родилась не в сих местах
Я поселилась здесь недавно
Не родина Березов мне
Ах родина моя далеко
Скажи]
II) Не край родной Березов мне
Я брошена сюда... {*}
{* Приписано на полях.}
Автограф ПД.
[Мой край родной не в сих местах
Вчера была я на холме
И пролила невольно слезы]
13-16 Березов мне не край родной
Автограф ЛБ.
а. Сюда я брошена судьбиной
б. Сюда я брошена судьбою
Скажи ж страдалице младой,
Над чьей могилою простою
Стоит под елью крест простой?
Автограф ПД.
16 а. Чей прах сокрылся в той могилке?
б. Кто похоронен в той могилке? *
После 16 а. Вокруг могильного креста
б. Вблизи могильного креста
Стоят две молодые ели
18 Сюда изгнанные судьбиной *
21 а. Отец, как
б. Отец
в. Отца я знал. Всегда безмолвный {*}
{* Над этим словом зачеркнутая, не поддающаяся прочтению поправка.}
г. Отец, как <нрзб>
д. Отца я знал. Его любили *
ПРИЛОЖЕНИЯ
Л. Г. Фризман.
"ДУМЫ" РЫЛЕЕВА
"Мы печатаем "Думы" Рылеева как исторический памятник, которому не
должно, исчезнуть, памятник ; геройского времени русской жизни", - писал
Огарев в предисловии к изданию "Дум", выпущенному Вольной русской
типографией в Лондоне в 1860 г. Так после десятилетий "рабьего молчания",
окружавшего имя и произведения Рылеева, его знаменитый цикл стихов вновь
стал действенным орудием революционной пропаганды.
Лондонское издание "Дум" - как и силуэты пяти мучеников с Кронверкской
куртины на обложке "Полярной звезды" - сивмолизировало преемственную связь
между двумя поколениями в русском освободительном движении. В пору нового
революционного подъема страна возвращалась мыслью к подвигу тех, кто
декабрьским утром 1825 г. вышел на Сенатскую площадь. Но немногие из них
пробуждали такую любовь, такое восхищение, так звали к отмщению и борьбе с
проклятием двуглавого орла, как Рылеев. Чувства, кипевшие в сердцах.
"молодых штурманов будущей бури", продиктовали Огареву пламенные строки:
Рылеев был мне первым светом...
Отец! По духу мне родной -
Твое названье в мире этом
Мне стало доблестным заветом
И путеводного звездой.
Мы стих твой вырвем из забвенья
Ив первый русский вольный день,
В виду младого поколенья,
Восстановим для поклоненья
Твою страдальческую тень.
("Памяти Рылеева").
*
Кондратий Федорович Рылеев родился 18(29) сентября 1795 г. После
окончания кадетского корпуса участвовал в 1814 и 1815 гг. в заграничных
походах русской армии. Именно в ту пору он, по собственному позднейшему
признанию, первоначально "заразился свободомыслием". Русская
действительность укрепила революционные убеждения будущего декабриста. В
октябре 1823 г. Рылеев стал членом Северного тайного общества, где возглавил
левое крыло, ратовал за активность действий, за радикальность решений, за
установление в России республиканского строя. Он был одним из организаторов,
вдохновителей и руководителей восстания на Сенатской площади.
Наиболее ранние из известных нам поэтических опытов Рылеева относятся к
1813-1814 гг. В первые семь лет своего творческого пути молодой поэт пробует
силы в разных жанрах. Среди его произведений того времени - патриотическая
ода и дружеское послание, элегии и песни, эпиграммы и альбомные мелочи. Есть
стихи талантливые, есть малоинтересные, подражательные произведения. Но еще
не найден путь, который позднее приведет Рылеева в ряд наиболее значительных
лириков своей эпохи.
Осенью 1820 г. появляется знаменитая сатира "К временщику". Она
привлекла к себе огромное внимание современников и снискала ее автору
популярность в передовых кругах русского общества. Поразившие всех как
выдающееся проявление гражданского мужества, стихи эти в литературном
отношении были достаточно традиционны, других подобных сатир Рылеев не
писал.
Но спустя лишь несколько месяцев, летом 1821 г., он присылает из
Острогожска в Петербург стихотворение, знаменующее начало нового и
чрезвычайно плодотворного направления его творческих исканий. Им открывается
цикл, создавая который Рылеев с необычайной быстротой прошел путь от
"молодого поэта, еще мало известного", как рекомендовал его Воейков в начале
1822 г., до одного из вождей литературного движения своего времени. Этим
стихотворением была первая дума Рылеева - "Курбский".
Интенсивная работа над думами поглотила Рылеева. Только в 1822 г. в
печати появляется 13 дум, причем некоторые из них перепечатываются по 2-3
раза. В 1823 г. "Полярная звезда", "Соревнователь просвещения и
благотворения", "Новости литературы" продолжают печатать новые думы и
перепечатывать старые, а в 1825 г. все появлявшиеся ранее стихотворения
этого жанра выходят в свет отдельным изданием с предисловием автора.
Публикации рылеевских дум в журналах и выход книги привлекли к себе внимание
литературной общественности и получили почти единодушную благожелательную
оценку. Современники отмечали "народность и благородные чувствования,
заключающиеся в думах Рылеева, его простой и естественный рассказ" {Ф. В.
Булгарин. Краткое обозрение Русской литературы 1822 года. - "Северный
архив", 1823, ч. V, стр. 422.}, "чистый и легкий язык, наставительные
истины, прекрасные чувствования" {П. А. Плетнев. Письмо к графине С. И. С о
русских поэтах. - "Северные цветы на 1825 год". СПб., 1825, стр. 56.},
"печать отличительную, столь необыкновенную посреди пошлых и одноличных или
часто безличных стихотворений наших" {П. А. Вяземский. Письмо к Рылееву и
Бестужеву от 23 января 1823 г. PC, 1888. кн. XI, стр. 312.} и другие
достоинства этих произведений.
Однако был вопрос, вызвавший не только разногласия, но и оживленную
полемику. Это думы как особый вид поэзии, суть жанра, введенного Рылеевым в
литературу. Ю. Г. Оксман объяснял преимущественное внимание литературной
критики к вопросу о жанре дум тем, что "критики 20-х годов не могли по
цензурно-полицейским условиям откликнуться на идеологические их установки"
(ПСС, стр. 407). Думается, что напряженность и остроту дискуссии о жанре дум
следует объяснять прежде всего тем, какое место занимала сама категория
жанра в литературном мышлении современников Рылеева. В их глазах решение
каждой принципиальной эстетической проблемы ассоциировалось с
необходимостью, найти жанр, средствами которого данная проблема только и
может быть решена. Потому тогдашние споры о жанрах имели, как правило,
многообразный и значительный подтекст, вне которого не может быть уяснено их
подлинное значение. Так, спор о балладе в журналистике второй половины 10-х
- начале 20-х годов по существу своему далеко выходил за рамки дискуссии о
тенденциях развития одного лишь балладного жанра. То был спор о путях и
средствах демократизации литературы, о сближении поэзии с жизнью.
Кульминационным пунктом спора об элегии и оде явилась знаменитая статья
Кюхельбекера "О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее
десятилетие". Это был спор о фундаментальных вопросах литературной жизни и
общественной борьбы.
В споре о рылеевских думах за различным решением жанровых проблем
крылось различие социальных и эстетических позиций, разное понимание задач
литературы на современном этапе общественной борьбы и художественной
эволюции. Это был спор о путях развития поэзии, об идейной позиции
художника, о литературе и действительности.
Спор этот начался откликом на появление дум, содержавшимся в статье А.
А. Бестужева "Взгляд на старую и новую словесность в России" (1823).
Бестужев был весьма лаконичен по причине, которую тут же объяснил: "Долг
скромности заставляет меня умолчать о достоинстве его (Рылеева. - Л. Ф.)
произведений". Ограничившись одной фразой, Бестужев, однако, сумел сказать
ею очень много. "Рылеев, сочинитель дум, или гимнов исторических, пробил
новую тропу в русском стихотворстве, избрав целию возбуждать доблести
сограждан подвигами предков" (ПЗ, 1823, стр. 29). Бестужев помогал читателю
понять рылеевские думы именно так, как того хотел их создатель.
Это не могло не вызвать сопротивления критиков, настроенных иначе, чем
издатели "Полярной звезды". "_Дума_ не есть исторический гимн и не всегда
служит к прославлению подвигов и доблести предков, - возражал Бестужеву
рецензент "Русского инвалида" К. (В. И. Козлов). - Гимны суть похвальные,
торжественные песни; а в _думах_ излагаются уединенные размышления
исторических лиц, тайные их намерения, борения противуположных страстей,
угрызения совести и нередко такие чувства, кои не имеют в себе ничего ни
торжественного, ни похвального. _Дума_ есть особливый род поэзии, взятый из
польской литературы и который требует еще своей теории" (РИ, 1823, Ќ 6,
8/1). Это витиеватое рассуждение имело весьма определенный подтекст,
направленный на дискредитацию дум и уменьшение их воздействия на читателя.
Никакой, дескать, "новой тропы" Рылеев не "пробивает", и лишь заимствует
жанр из польской литературы.
Это выглядело суровым обвинением в глазах современников, убежденных,
что "новые жанры складываются в результате тенденций и стремлений
национальной литературы, и привнесение готовых западных жанров не всегда
целиком разрешает эволюционную задачу внутри национальных жанров" {Ю. Н.
Тынянов. Пушкин и его современники. М., "Наука", 1968, стр. 40.}. Оппонент
Бестужева утверждал, таким образом, что Рылеев обратился к жанру, не
соответствующему той цели, которую он перед собой ставил.
Учитывая этот подспудный смысл замечаний Козлова, можно понять, почему
с такой энергией и резкостью обрушился на него Бестужев. "Во всей этой
теории, которой никто от г. К. не требовал, не нахожу и тени правдоподобия.
Во-первых, г. К. смешал сказанное мною о думе с тем, что сказано о Рылееве;
а Рылеев, могу уверить, совсем не дума и не гимн. Во-вторых, вопреки г. К.,
гимны в Греции, равно как и исторические думы в Польше {"Думы суть общее
достояние племен славянских. Русские песни в Владимире, о Добрыне и других
богатырях, о взятии Казани; у малороссиян о Мазепе, о Хмельницком, о
Сагайдачном; у богемцев вся Краледворская рукопись; да и самая песнь в
походе Игоря не есть ли дума?" (Прим. Бестужева. - Л. Ф.).}, введены были с
одинаковою целию, т. е. для пения. В-третьих, дума не всегда есть
размышление исторического лица, но более _воспоминание автора_ о каком-либо
историческом происшествии или лице и нередко _олицетворенный_ об оных
_рассказ_. Лучшие думы Немцевича в том порукою. Далее, в польской
словесности дума не составляет особого рода: поляки сливают ее с элегиею
{"Смотри рассуждение Бродзинского об элегии в "Pamietnik-warszawski" roku
1822, Ќ 5, na karcie 44", (Прим. Бестужева. - Л. Ф.).}. Но как у нас введена
дума Рылеевым, то, по его словам, и самым произведениям {"Не по одному
"Глинскому", из которого г. К. почерпнул свое определение". (Прим.
Бестужева. - Л. Ф.).} думу поместить должно в разряд чистой романтической
поэзии. Впрочем, она составляет середину между героидою и гимном" (СО, 1823,
Ќ 4, стр. 183-184).
Бестужев прежде всего энергично отстаивает свое образие рылеевских
стихов. "Возбуждать доблести сограждан подвигами предков" - это цель
Рылеева, а не любой думы или любого гимна. Рылеев отнюдь не повторяет в
своем творчестве гимн, каким он был в Греции, или историческую думу, какой
она была в Польше. Именно так нужно понимать его слова, что Рылеев "совсем
не дума и не гимн". Чтобы подчеркнуть новаторство Рылеева, Бестужев
напоминает и о том, что прежние гимны и думы, в отличие от рылеевских,
писались для пения. Он говорит, что в польской литературе дума не составила
"особливого рода" (а у Рылеева дума именно "особливый род", пробивающий
"новую тропу" в стихотворстве), что о думах Рылеева нельзя судить по одному
только "Глинскому" и что дума пришла в современную поэзию не как
заимствование из польской литературы, а как "общее достояние племен
славянских".
Отсюда Бестужев переходит к вопросу первостепенной важности - о месте
Рылеева в современном литературном процессе, о его отношении к романтизму.
"...Романтизм в понимании Бестужева, - справедливо утверждал Н. И.
Мордовченко, - это область возвышенной поэзии, в которой на первом плане
выступает национально историческая и героическая тема, притом в
субъективно-лирической трактовке" {Н. И. Мордовченко. Русская критика первой
четверти XIX века. М. Л., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 198.}. Верный этому
пониманию Бестужев из всего творчества Батюшкова относил к романтизму лишь
его исторические, иди эпические, элегии: "Переход через Рейн", "Пленный",
"На развалинах замка в Швеции", а вопрос о пушкинском романтизме обходил
молчанием, потому что даже "Кавказский пленник" не вполне отвечал его
трактовке романтической поэзии. Самым несомненным, или, как говорит
Бестужев, чистым ее образцом был не Пушкин и не Батюшков, а Рылеев, причем
именно в думах. Потому он подчеркивал лирическое начало в жанровых
особенностях дум и утверждал, что думу, введенную в русскую поэзию Рылеевым,
"поместить должно в разряд чистой романтической поэзии".
Примерно в то же время вопрос о жанровой природе дум обсуждался
Булгариным и Вяземским. "К. Ф. Рылеев, - писал первый, - усыновил русской
поэзии неизвестный поныне род, употребляемый у поляков и богемцев, под
названием _дум_, составляющих средину между Элегиею и Героидою" {"Северный
архив", 1823, Ќ 5, стр. 421-422.}. Определение Булгарина, принадлежавшего в
ту пору к ближайшему окружению Рылеева {Рылеев посвятил Булгарину две свои
думы, появившиеся в печати в конце 1822 и начале 1823 г. "Михаил Тверской" и
"Мстислав Удалый".}, не лишено основательности. Героида - термин, ныне
вышедший из употребления, но хорошо знакомый современникам Рылеева.
Героидами называли стихотворения, главную часть которых составлял рассказ
героя или героини о своей жизни или каких-нибудь важных событиях. Напоминая
(вслед за Бестужевым) о родстве рылеевской думы с героидой, Булгарин отмечал
существенную особенность их стиля, характерный для них композиционный
"покрой".
Имело под собой почву и указание на родство с элегией. Дело, конечно,
не только в том, что "поляки сливают ее с элегиею" {См. об этом: М., стр.
170. П. Каневецкий, предпринявший первую, по-видимому, попытку ввести думы в
русскую поэзию и осмыслить существо этого жанра, относил их к "роду
печальному поэзии, употребляемой в Польше и Малоросии. Таковые заунывные
стихи составляют там народные Елегии" ("Улей", 1811, ч. 1, Ќ 6, стр. 409).}.
Много важнее рылеевское понимание жанра. Первую свою думу - "Курбский" поэт
напечатал с подзаголовком "элегия". Затем с появилось несколько
стихотворений без жанровых названий. И лишь начиная с "Артемона Матвеева"
появляется новый подзаголовок - "дума". Но и позднее - в предисловии к
отдельному изданию своего поэтического цикла - Рылеев недвусмысленно давал
понять, что связывает происхождение своих дум с элегией на исторические
темы. Сходство этих жанров и видел Белинский. "_Дума_ есть тризна
историческому событию или просто песня исторического содержания, - писал он.
- Дума почти то же, что эпическая элегия..." {В. Г. Белинский. Полн. собр.
соч., т. 5. М., Изд-во АН СССР, 1954, стр. 51.} К думам Рылеева, с их
мрачным, трагическим колоритом, сменяющими друг друга описаниями страданий,
нередко мученической гибели борцов за правое дело, это определение подходит
как нельзя более.
Тем не менее замечание Булгарина не осталось без возражений. Горячий
поклонник дум, Вяземский счел, по-видимому, что оно нивелирует новаторство
Рылеева, недооценивает значение "новой тропы", пробитой в ими русском
стихотворстве, и ответил Булгарину так: "Несправедливо, кажется, полагает
он, что сей род стихотворений занимает середину между элегией и героидою. По
содержанию своему они (думы. - Л. Ф.) относятся к роду повествовательному, а
по формам своим к лирическому. Что может быть в них общего с элегиею,
известною нам по образцам, оставленным Тибуллом и новейшими поэтами, или с
героидами Овидия и многих французских поэтов, отличившихся по следам его?"
(НЛ, 1823, Ќ 4, стр. 91).
Категоричность этого суждения во многом объясняется тем неправомерно
обуженным представлением о возможностях элегического жанра, которое было
распространено в 20-х годах XIX в. и которому отдавал дань Вяземский. Именно
оно внесло дополнительную остроту в полемику, вызванную статьей Кюхельбекера
"О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие".
Кюхельбекер считал, что стихотворец говорит в элегии "об самом себе, об
своих скорбях и наслаждениях" {"Мнемозина", ч. II. М., 1824, стр. 31.}, и
потому отказывал ей в праве на первостепенное положение в лирике. Вяземский
не разделял столь сурового заключения и статью Кюхельбекера не одобрял, но и
в его глазах элегия - это "горячий _выпечаток_ минутного ощущения души,
минутного вдохновения уныния..." {"Московский телеграф", 1825, ч. I, Ќ 4,
стр. 350.}
Эпический элемент, уловленный Вяземским в думах, наглухо отгораживал в
его глазах этот жанр от элегий. Здесь стихотворец говорит не только "об
самом себе" и показывает читателю не один лишь "выпечаток" своей души...
Упускалось из виду то, что элегия и до Рылеева начала приобретать характер
жанра по содержанию повествовательного, а по формам лирического, - в
частности у Батюшкова. Но Батюшков, видимо, не попал в число тех "новейших
поэтов", о которых говорит Вяземский.
"Лирическим рассказом какого-нибудь события" называл рылеевские думы
Плетнев. "Не восходя до оды, которая больше требует восторга чувствований и
быстроты изложения, они отличаются благородной простотою истины и поэзиею
самого происшествия" {Северные цветы на 1825 год". СПб., 1825, стр. 55-56.}.
Таким образом, Плетнев обходил молчанием то, что было главным в думах и для
их автора, и для декабристской критики, - стремление воспевать подвиги
предков в назидание потомкам. И поступал он так не случайно. Средства
избранного Рылеевым жанра не предоставляли, по мнению Плетнева, возможностей
для изображения истории. "Историю никак не уломаешь в лирическую пиесу, -
писал он Пушкину. - Рылеев это... доказал своими Думами" (П, т. XIII, стр.
134).
Рылеев внимательно следил за полемикой, развернувшейся вокруг дум, но
не принимал в ней участия. Когда поэт задумал издание своего цикла отдельной
книгой, был написан первый вариант предисловия к ней. Здесь подробно
говорилось о задачах сборника, но не затрагивался вопрос о жанре входящих в
него стихотворений. Предисловие звучало вызывающе резко и, как справедливо
полагал А.Т. Цейтлин, "убедившись в политической нецензурности этой первой
редакции предисловия, автор "Дум" и не представлял его в Московский
цензурный комитет" {ЛН, стр. 18. См. там же сравнительную характеристику
обеих редакций предисловия к "Думам".}. При дальнейшей его переработке
наиболее одиозные с точки зрения властей абзацы, в которых обличался
"деспотизм, боящийся просвещения", были исключены. Существенно, однако, не
только то, за счет чего была сокращена первая редакция предисловия, но и то,
чем она была дополнена. Важное место в ней заняли суждения о генезисе жанра
дум. Поддерживая Бестужева в его споре с Козловым, Рылеев заявил: "Дума,
старинное наследие от южных братьев наших, ваше русское, родное изобретение.
Поляки заняли ее от нас", - и затем сочувственно цитировал Сарницкого,
свидетельствующего, что "на Руси пелись элегии в память двух храбрых братьев
Струсов, павших в 1506 году в битве с валахами. Элегии сии, говорит он, у
русских думами называются, Соглашая заунывный голос и телодвижения со
словами, народ русский иногда сопровождает пение оных печальными звуками
свирели". Последнее замечание также не могло не вызвать у современников
тенденции соотносить жанры элегии и думы. Как известно - и об этом охотно,
напоминали в начале XIX в. тогдашние пиитики и теории словесности, - элегии
первоначально исполнялись под звуки музыкального инструмента, по которому
был назван и сам жанр.
Очень интересно и значительно утверждение Рылеева, что жанр дум не
идентичен жанру исторических песен Немцевича. О пьесе "Олег Вещий" Рылеев
заметил, что она не должна была "войти в сие собрание", потому что это
"историческая песня (spiew Historyczr ny)". Таким образом, ставя перед собой
ту же самую цель, что и его польский предшественник, Рылеев стремился
достичь ее средствами _другого_ жанра и в самой определенной форме
предуведомлял об этом читателя.
Русская история, говорил своим предисловием Рылеев, не только выдвинула
галерею героических личностей, которых можно поставить в пример
современникам. Она создала и те поэтические формы, в которых; пристало
"славить подвиги добродетельных или славных предков". Думы призваны были, по
замыслу их автора, обратиться к героическому прошлому в поисках как тем для
творчества, так и художественных традиций, которые должны быть продолжены и
развиты современную эпоху.
Полемика, сопровождавшая появление рылеевских дум, представляет собой
интересную и поучительную страницу нашей литературной истории. Ее анализ не
только позволяет полнее и правильнее представить себе, как были приняты
рылеевские думы. Она дает материал, поясняющий сам облик эпохи, характерное
для нее восприятие литературы, преломление поэтических образов в умах и
душах современников. В этом смысле спор о жанре дум, шедший в 1823-1825 гг.,
не менее Значителен, чем предшествовавший ему спор о балладе или
развернувшийся одновременно с ним спор об элегии.
*
"Думам" принадлежит значительное место в истории русской романтической
поэзии.
Когда русский романтизм стал завоевывать господствующее положение в
литературе, первые и наиболее значительные его успехи были достигнуты в
лирических жанрах. Именно в лирике - сначала у Карамзина, а затем у
Жуковского - сложилась та образная и стилистическая система, которая стала
позднее определяющей не только для романтической лирики, но и для романтизма
в целом. Успех "Сельского кладбища" ознаменовал в 1802 г. начало новой
литературной эпохи, победу новой поэтической школы, которая позднее
обратится и к стихотворному эпосу, к поэме, но обратится к ним во всеоружии
того, что было выработано в творческой лаборатории романтической лирики.
Важную ступень этого процесса знаменовали собою исторические, или
эпические, элегии Батюшкова. Исследователи его творчества (Б. С. Мейлах, Н.
В. Фридман) не раз отмечали, что работа над этими произведениями могла бы
привести поэта к созданию поэм, подобных пушкинским. Но очевидно и другое:
русская лиро-эпическая поэма, в том числе и пушкинская, могла бы не стать
такой, какой она стала, если бы ей не предшествовала батюшковская элегия.
Творчество Батюшкова оказало несомненное и значительное влияние на русскую
гражданскую поэзию {См.: В. В. Фридман. Поэзия Батюшкова. М., "Наука", 1971,
стр. 360-364; "Известия АН СССР, Серия л-ры и языка", 1972, вып. 3, стр.
286.}, но гражданская поэзия должна была сама повторить этот путь. Эту
задачу в решили рылеевские "Думы".
При сопоставлении элегий, написанных поэтами, принадлежащими к
направлению психологического романтизма, с "Думами" Рылеева и другими
образцами декабристской лирики обращает на себя внимание их разительное
несходство. G одной стороны, меланхолический самоанализ, излияние мыслей
поэта о бренности бытия, с другой - страстная проповедь самоотверженности и
свободолюбия, роковые конфликты, трагические судьбы борцов за народное
благо. С одной стороны, замкнутый круг более или менее стандартных тем:
смерть близкого человека, измена возлюбленной, болезнь, вынужденное
одиночество всеми покинутого певца. С другой - широкая панорама национальной
истории, монументальные образы героев, символизирующие лучшие стороны
человеческой натуры. Но вместе с тем "обращение к гражданской,
национально-исторической теме было предуказано формулой Карамзина: "здесь
все для души". Один и тот же субъективно-психологический принцип мог
объяснять и оправдывать одновременно и протестующую, мятежную поэзию и
поэзию унылых мечтаний, намеков и недосказанного" {Н. И. Мордовченко.
Русская критика первой четверти XIX века, стр. 213-214.}.
Декабристы могли бранить Жуковского, уверяя, что влияние его было
"слишком пагубно", что его стихи "растлили многих и много зла наделали" (П,
т. XIII, стр. 141-142). Но избежать влияния стиля Жуковского на собственные
свои произведения они не могли.
Настала осени пора;
В долинах ветры бушевали,
И волны мутного Днепра
Песчаный берег подрывали.
На брег сей дикий и крутой,
Невольно слезы проливая,
Беседовать с своей тоской
Пришла страдалица младая.
Вся эта экспозиция думы "Наталия Долгорукова" выдержана в стиле
Жуковского. Языком Жуковского говорит и героиня:
Судьба отраду мне дала
В моем изгнании унылом:
Я утешалась, я жила
Мечтой всегдашнею о милом!
В стране угрюмой и глухой
Она являлась мне как радость
И в душу, сжатую тоской,
Невольно проливала сладость.
Та же тональность ощущается и в речах Глинского:
О дочь моя! скоро, над гробом рыдая,
Ты бросишь на прах мой горсть чуждей земли.
Скорее, друг юный, беги сего края:
От милой отчизны жить грустно вдали!
Редкая дума обходилась без таких словосочетаний, как "век унылый" и
"былая радость", "горестная душа" и "хладная могила", "протекшая младость" и
"тяжкая печаль" и других в том же духе. И это не просто влияние большого
таланта и не только воздействие школы, господствовавшей в свое время в
русском романтизме. Эти образы были восприняты в думах и стали составной
частью их стиля, своеобразного, оригинального, не повторяющего, разумеется,
систему Жуковского, потому что общее было в самих основах эстетики обеих
школ, в предлагаемом их адептами решении вопроса об отношении поэзии к
действительности.
И для Рылеева, как для Жуковского, подлинная тема и подлинное
содержание искусства - душа, помыслы и стремления чувствующей личности, а не
объективная действительность, определяющая эту личность со всеми ее
помыслами и чувствами. Главное - не изображение реальной жизни, а цель,
которая достигается этим изображением, идея, которую это изображение
эмоционально аргументирует. Устав Союза благоденствия утверждал, как
известно, что "сила и прелесть стихотворений... более всего в непритворном
изложении чувств высоких и к добру увлекающих", "что описание предмета или
изложение чувства, не возбуждающего, но ослабляющего высокие помышления, как
бы оно прелестно ни было, всегда недостойно дара поэзии" {Цит. по: Русская
литература XIX в. Хрестоматия критических материалов. М., "Высшая школа",
1967, стр. 83.}.
Пушкину эти вопросы представлялись в ином свете. "Ты спрашиваешь, какая
цель у Цыганов? - восклицал он, - вот на! Цель поэзии - поэзия..." (П., т.
XIII, стр. 167). Но кто же интересовался "целью" пушкинской поэмы? Рылеев?
Бестужев? Вожди Союза благоденствии? Нет, Жуковский. И заявляя Жуковскому о
своем неприятии "целящей" поэзии, Пушкин тут же поминает "думы Рылеева": "и
целят, а все не в попад". Появление в этом контексте имени Рылеева, конечно,
не случайно, ибо, пожалуй, никто из современников Пушкина не воплотил в
своем творчестве принципы тенденциозной поэзии так последовательно в полно,
как автор дум и "Войнаровского".
Когда Пушкин в письме к Рылееву выражал несогласие со строгим
приговором Бестужева о Жуковском - "зачем кусать нам груди кормилицы нашей?"
(П, т. XIII, стр. 135), - он напоминал, что Жуковский "вскормил" не только
его, Пушкина, но и поэтов гражданского романтизма. И он говорил это несмотря
на то, что различия в тематике, в идейной направленности произведений,
создаваемых представителями обоих главных направлений в русском романтизме,
были видны ему не хуже, чем нам.
Даже в последних и наиболее радикальных своих литературно-эстетических
декларациях Рылеев облекал гражданские, вольнолюбивые идеи в лирические
формы: в знаменитых стихах "А. Л. Бестужеву", оканчивающихся лапидарной
формулой: "Я не Поэт,, а Гражданин", - налицо мотивы разуверения, грустный
одинокий странник, глубокая тоска, холод, проникающий в душу, и звезда в
небесной тишине, а "Войнаровский" назван "плодом беспечного досуга". Задача
состояла, как видно, не в преодолении стиля Жуковского, а в том, чтобы
использовать его достижения в гражданской поэзии.
Рылеев не был бы поэтом своего времени, если б эта задача не
объединялась в его творческом сознании с задачей разработки нового жанра,
позволяющего излить "живые чувства", "высокие думы", "любовь к общественному
благу". Для агитационных песен, которые : Рылеев напишет впоследствии вместе
с Бестужевым, в 1821-1822 гг. время еще не пришло. Они создавались на ином
этапе не только творческой, но и идейной эволюции поэта. Сейчас же им
владела мысль о стихотворном эпосе на темы отечественной истории.
Обещание Пушкина воспеть "Мстислава древний поединок" вызвало
необычайное внимание и воодушевление. Воейков подсказывал автору
"Кавказского пленника" "достойные" "предметы": "Владимир Великий, Иоанн,
покоритель Казани, Ермак, завоеватель Сибири, ожидают песнопевца" (НЛ, 1824,
Ќ 12, стр. 189). "Тень Святослава скитается не воспетая", - укорял Пушкина
Гнедич. А Пушкин в ответ указывал и на другие темы: "А Владимир? а Мстислав?
а Донской, а Ермак? а Пожарской?" (П, т. XIII, стр. 145). Темы рылеевских
дум были, таким образом, у всех на устах. Эти стихи воспринимались как ответ
на сложившиеся запросы передовых читательских кругов, в чем и крылась
немаловажная причина их успеха. Дума не была еще той эпической поэмой,
создания которой ждали современники, но была подступом к ее созданию
{Жанровый генезис рылеевской думы и ее влияние на эпическое творчество поэта
исследуются в диссертации А. Е. Ходорова "Эволюция жанра в творчестве
Рылеева (дума - поэма)". Автореферат (Л., 1972).}. Не случайно в
"Войнаровском" нашли место автореминисцеиции из дум (в частности,
"Святослава" и "Меньшикова").
Весьма существенно и то, что думы создавались и воспринимались не
изолированно друг от друга, но как части единого целого, скрепляемого
общностью темы, замысла, стиля. Мы не знаем точно, когда Рылеев пришел к
мысли о создании цикла дум, собрания, книги. Это произошло, во всяком
случае, не позднее, чем в первой половине 1822 г. В журнальном примечании к
первой публикации "Глинского" Рылеев говорил уже о "_Собрании Дум_", к
которому присовокупляется это стихотворение. Таким образом, большинство
рылеевских дум писалось уже для собрания, для цикла стихов, идея которого во
многом обязана своим возникновением Юлиану-Урсину Немцевичу.
Проблеме "Рылеев и Немцевич" посвящена обширная литература, среди
которой глубиной и основательностью выделяется статья Е. М.
Двойченко-Марковой {Польско-русские литературные связи. М., "Наука", 1970,
стр. 129-155.}. Автору удалось преодолеть долгое время бытовавшую и в
дореволюционных (А. Н. Сиротинин) и в советских (Б. В. Нейман, А. Г.
Цейтлин) работах тенденцию к приуменьшению воздействия Немцевича на Рылеева.
Сосредоточивая все внимание на несомненно существующих и немаловажных
отличиях дум Рылеева от "спевов" Немцевича, их авторы недооценивали роль,
которую сыграл польский поэт в творческой истории "Дум". Между тем, если
говорить не о том или ином отдельном стихотворении, а о судьбе книги Рылеева
в целом, эта роль была весьма значительной.
Рылееву оказался близок прежде всего сам подход Немцевича к истории.
Немцевич, как и автор "Дум", обращался к прошлому для того, чтобы
воздействовать на помыслы и действия своих современников, искал в событиях
минувшего образцов для подражания, воспевал мужество и патриотизм. Рылеев
был свидетелем огромного успеха Немцевича. Издания его книги следовали одно
за другим. Русские журналы печатали о нем восторженные статьи. Рылеев мог
убедиться, что средства, найденные его предшественником "для привития народу
сильной привязанности к родине", оказывались действенны, что они отвечали
сложившимся читательским запросам и получали в душах современников желаемый
отклик. - Это, надо думать, побудило его (Или укрепило его намерение)
создать книгу сходного типа, но самостоятельную по выбору тем и сюжетов, по
характеру их разработки. То, что свое предисловие к "Думам" Рылеев начал
цитатой из предисловия Немцевича к "Историческим песням", весьма
знаменательно. Наш поэт не только апеллировал этим к популярности польского
"Тиртея", но и "настраивал" читательское восприятие на нужную "волну",
помогал правильно понять смысл и цель своей книги.
*
Художественная структура дум противоречива. И противоречия эти
коренятся не только в особенностях таланта Рылеева, его творческой манеры. В
них; отразились противоречия в философии его поколения, противоречия
романтического сознания, пытающегося постичь настоящее и прошлое.
Исследователь исторических взглядов декабристов С. С. Волк писал: "Хотя
именно в этот период создаются и метод и само понятие историзма, подход к
истории в самых различных общественных кругах все еще оставался
рационалистическим" {С. С. Волк. Исторические взгляды декабристов, М.-Л.
Изд-во АН СССР, 1958, стр. 40.}. Революционная молодежь 20-х годов,
"воодушевленная высокими гражданскими чувствами... искала в прошлом уроков
для настоящего, образцов для грядущего переустройства России.... Это очень
существенная специфическая черта идеологии революционеров 20-х годов XIX в."
{Там же, стр. 43.}. Она помогает вам проникнуть в творческий мир автора
"Дум".
В работах о Рылееве не раз отмечалось, что герои его дум мыслят и
говорят, как декабристы. Волынский - воплощение гражданского мужества и
несгибаемого революционного духа. Ратники Дмитрия Донского горят желанием
сразиться "за вольность, правду и закон". И даже Ольга объясняет Святославу,
"к чему ведет несправедливость власти". Из этих правильных наблюдений
делался, однако, ошибочный вывод, согласно которому в стиле дум предлагалось
видеть некое подобие эзоповой манеры. Не имея, дескать, возможности по
цензурным условиям прямо излагать свои политические идеи, Рылеев, чтобы
провести их в печать, обращается к изображению событий и лиц далекого
прошлого.
Рылееву, разумеется, не была чужда эзопова манера, он прибегал к
аллюзиям, и кто может усомниться, что Рубеллий в его сатире "К временщику" -
вовсе не Рубеллий, а Аракчеев. Но в думах мы видим иное. В думе "Димитрий
Донской" поет задался целью изобразить именно Донского, а в "Богдане
Хмельницком" - Хмельницкого. "Проблема рылеевского историзма не есть
проблема правдивости, верности исторических лиц, - справедливо утверждают В.
Г. Базанов и А. В. Архипова. - Рылеев смело вкладывал свои лозунги и свои
собственные мысли в уста героев. Однако было бы ошибкой считать, что в своих
думах Рылеев умышленно искажал историю" (БД, стр. 19)-
"В своем уединении прочел я девятый том Русской Истории... Ну, Грозный!
Ну, Карамзин! - Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна, или
дарованию нашего Тацита" (ПССоч., стр. 458). Рылеев готов "дивиться"
событиям русской истории и таланту воссоздавшего их историографа. Но здесь
нет и намека на намерение "приноровить" историю к целям политик ческой
пропаганды. Слово "приноровление" в связи с характеристикой "Дум" впервые
употреблено Н. Бестужевым в его "Воспоминаниях о Рылееве", а затем
поминалось многими исследователями. Но о чем говорит Бестужев? Не о
приноровлении истории, которое делает поэт, а о "приноровлении, которое
может сделать сам читатель" {"Воспоминания Бестужевых". М.-Л., Изд-во АН
СССР. 1951, стр. 27.}. Рылеев же стремился не намекать на настоящее путем
искажения прошлого, а "привязать внимание к деяниям старины, показать, что и
Россия богата примерами для подражания, что сии примеры могут равняться с
великими образцами древности" {Там же, стр. 11.}.
Понятно, что эту задачу можно решить, лишь убедив читателя, что "деяния
старины" воспроизводятся в думах в полном соответствии с фактами истории,
что "примеры для подражания" не измышляются, не приукрашаются, не
"приноровляются" поэтом, но изображаются во всей достоверности и
подлинности.
Исследователи творчества Рылеева и комментаторы собраний его сочинений
собрали большой материал, подтверждающий, что Рылеев не только заимствовал
темы и сюжеты своих дум из исторических источников и, в частности, из
"Истории государства Российского" Карамзина, но и буквально повторял в
стихах многие выражения историка. Карамзин так передавал слова Святослава,
обращенные к его дружине: "Бегство нас не спасет.., волею или неволею должны
мы сразиться: не посрамим отечества...". У Рылеева:
Друзья, нас бегство не спасет!..
Нам биться волей иль неволей.
Сразимся ж, храбрые, смелей,
Не посрамим отчизны милой.
("Святослав")
Карамзин пишет о Михаиле Тверском: "Князь, изнуренный, слабый, сел на
площади, и любопытные окружили его". Рылеев перелагает эту фразу в стихи:
Князь, отрадалец знаменитый.
Сел в цепях на площади.
Несчастливца обступила
Любопытные толпой.
("Михаил Тверской")
Подобных "цитат" в думах множество. Не может быть сомнений, что для
Рылеева представляло дополнительную трудность столь педантично следовать за
своим научным источником, но он преодолевал ее сознательно и систематически.
Читатели дум в большинстве своем были знакомы с необыкновенно популярным в
ту пору сочинением Карамзина. Рылеев не без основания рассчитывал, что
выражения, взятые из "Истории государства Российского" и буквально
повторенные в строках дум, будут замечены и узнаны. Это должно было убедить
современников в исторической достоверности сведений, фактов, характеристик,
которые он найдет в думах, не оставить у него сомнений, что герой каждой из
дум представлен в ней таким, каким он был в жизни. - Опасаясь, что читатель
может не заметить, что характеристика Димитрия Донского - "первоначальник
славы" - взята из летописи, Рылеев сопровождает ее подстрочным примечанием:
"Выражение Летописца", уснащает думу "Державин" напоминаниями о тех
произведениях поэта, которые подтверждают справедливость данной ему в думе
характеристики. Особо следует сказать о вступительных заметках к думам,
представляющим собой важную особенность этих произведений, без учета которой
они не могут быть правильно поняты.
Большинство дум Рылеева появлялось первоначально в журналах без таких
примечаний. Было лишь несколько исключений, обусловленных теми или иными
особыми причинами. Нужно было, например, оправдать право "Глинского" на
место в цикле произведений, предметы которых избирались "из отечественной
истории", - и Рылеев писал предисловие, напоминающее, что "Глинский, по
влиянию, своему на дела России в Польши, равно принадлежит истории обоих сих
государств". Нужно было противопоставить концепцию думы "Димитрий
Самозванец" "умышленным сомнениям" "многих неблагонамеренных иностранных
писателей", которые "усиливались доказать, что Самозванец был истинный
Димитрий", - и появлялось соответствующее примечание. Примечание к "Бояну"
определяло отказ поэта от традиционной трактовки Бояна как певца времен
Олега и Игоря; примечание к "Волынскому" - от той неприязненной оценки,
которая давалась этому сановнику в документальной и мемуарной литературе
начала XIX в.
Однако, готовя отдельное издание цикла, Рылеев приходит к убеждению в
необходимости дать развернутые и единообразные примечания-предисловия ко
всем думам без исключения, подобно тому как это сделал в своей книге
Немцевич. Эти примечания должны были указывать хронологические сроки, к
которым относится действие каждой думы, сообщать об изображаемых в ней
событиях, нередко ссылаясь при этом на летописи и другие документальные
источники. Поэт придавал большое значение основательности, достоверности и
точности этих примечаний. Он не взял их составление на себя, а поручил
авторитетному историку и археографу П. М. Строеву, который, как писал сам
Рылеев, "совершенно оправдал" его выбор.
Примечания к думам печатались не подстрочно, а перед текстом каждого
стихотворения, на отдельной странице - на обороте шмуцтитула, где
указывалось название думы. Поэт явно стремился сделать их заметными,
привлечь к ним внимание читателя. Цель их - была намного значительней и шире
одной лишь пояснительной функции. Рылеев хотел подчеркнуть ими, что читателю
предлагаются не назидательные вымыслы, а подлинные, достоверно воссозданные
страницы отечественной истории, ибо без этого замысел автора яе мог быть'
осуществлен.
Но вместе с тем думы писались, конечно же, не для услаждения слуха
любителей старины. Это была история, опрокинутая в настоящее. Это было
изображение тех именно лиц, которых можно было либо поставить в пример
современникам, либо современникам же в назидание изобразить их позднее
раскаяние или постыдную гибель. Поэтому Рылеев и не мог и не хотел
изобразить героя своей думы как человека определенной эпохи, характер и
образ действий которого объясняются его временем. Герои дум должны были быть
изображены такими и в то же время не такими, какими они были в
действительности. Эти взаимоисключающие тенденции, эта противоречивость
творческой задачи наложила неизгладимый отпечаток на всю художественную
структуру цикла.
Н. П. Огарев нашел удивительно точные слова, сказав впоследствии о
Рылееве: "В "Думах" он поставил себе невозможную задачу сочетания
исторического патриотизма с гражданскими понятиями своего времени; отсюда
вышло ложное изображение исторических лиц ради постановки на первый план
глубоко сжившейся с поэтом гражданской идеи". "Вышло" так, что "изображение
исторических лиц" оказалось ложным. Это вовсе не входило в задачу поэта.
Задача состояла не в искажении этих лиц, не в подчинении, не в приноровлении
истории к гражданским идеям. Задача была в сочетании и того и другого.
Решение такой задачи оказалось невозможным.
Время, когда создавались "Думы", характеризуется зарождением историзма,
и это с особой силой проявилось в мышлении крупнейшего историка того времени
- Карамзина. "Прохладим, успокоим наше воображение, - писал Карамзин, - и мы
не найдем в истории никаких повторений. Всякий век имеет свой особливый
нравственный характер, - погружается в недра вечности и никогда уже не
является на земле в другой раз" {Н. М. Карамзин. Избр. соч., т. 2. М.-Л.,
1964, стр. 258.}. Отношение Рылеева к истории было принципиально иным, можно
даже сказать, прямо противоположным. Он хотел - по совершенно верному
указанию Г. А. Гуковского - "показать не развитие (историческое) русских
людей различных периодов исторической жизни России, а именно национальное
единство характера русских людей во все времена" {Г. А. Гуковский. Пушкин и
русские романтики. М., 1965, стр. 306.}. И стремление это родилось не
случайно - в результате чтения Карамзина и Немцевича. Оно созревало в
Рылееве годами, оно сказалось уже в юношеской оде "Любовь к отчизне":
Но римских, греческих героев
В любви к отечеству прямой
Средь мира русские, средь боев,
Затмили давнею порой.
Владимир, Минин и Пожарский,
Великий Петр и Задунайской
И нынешних герои лет,
Великие умом, очами,
Между великими мужами,
Каких производил сей свет.
(БП, стр. 270).
Близость этих еще неуверенной рукой написанных строк к циклу,
созданному в начале 20-х годов, не только в том, что Владимир и Петр стали
позднее его персонажами, а думы "Пожарский и Минин", "Румянцев" фигурировали
в творческих планах Рылеева. Здесь все они - от Владимира до Румянцева, от
Минина до героев нынешних лет - принципиально уравнены в своих качествах, в
отношении к ним поэта я его читателей.
Бели бы Рылеев мог принять карамзинский тезис, что "всякий век имеет.
свой особливый нравственный характер... и никогда уже не является на земле в
другой раз", "Думы" не были бы написаны. Творческий метод, реализованный в
них, оказался бы подорван в корне. Ставя перед собой цель "возбуждать
доблести сограждан подвигами предков", Рылеев исходит из аксиомы, что
Донской и Волынский, Ольга и Хмельницкий, Вадим и Ермак - в общем
единомышленники. Они и думают, и чувствуют, и говорят одинаково. То, что во
все времена русский народ выдвигал свободомыслящих и самоотверженных героев,
призвано было служить доказательством, что они могут появиться и сейчас.
Если бы героизм Ивана Сусанина и мужество Михаила Тверского хоть в какой-то
мере порождались их эпохой, "особливым нравственным характером" века, уже
"погрузившегося в недра вечности", - наличие таких героев среди предков
нисколько не гарантировало бы появление сходных доблестей у потомков. Рылеев
же всей силой своего таланта, всей страстью своей натуры доказывал
противоположное.
А. С. Пушкин в мае 1825 г. в письме к Рылееву отмечал, что его думы
"составлены из _общих мест_". Эти слова характеризуют не только трафаретный
"покрой" рылеевского цикла, однообразие композиционного построения стихов,
но и другие стороны их стиля. Выразительную подборку таких "общих мест" дал
в своей книге о Рылееве К. В. Пигарев: "На камне мшистом, в час _ночной"
сидит_ Курбский; на "черном пне", в _полночь сидит_ царевич Алексей. Вокруг
того и другого шумит и "страшно воет" темный, дремучий лес.
На "диком бреге Иртыша" _сидит_ Ермак; "над кипящею пучиною" Волхова
_сидит_ Вадим. В обоих последних случаях молнии бороздят небо. Одиноко,
погрузившись в свои думы, _сидят_ на шумных пирах песнопевец Боян и Владимир
Красное Солнце. "Под сводом обширным _темницы_ подземной" _сидит_ скованный
_тяжелой цепью_ Глинский; "средь мрачной и сырой _темницы", в оковах_, лежит
Хмельницкий; "_в крепости, в цепях" сидит_ кабинет-министр Волынский.
Михаила Тверского Рылеев выводит на площадь, но и там он садится, отягченный
_цепями_.
В _осеннюю_ полночь _приходит_ Ольга к могиле Игоря; _осенней_ порой
_приходит_ Наталья Долгорукова на берег Днепра, чтобы бросить в клубящиеся
волны свой обручальный перстень. _Осенний_ ветер разносит "вещания" Ольги и
стенания Натальи.
Все герои Рылеева непременно задумчивы и почти всегда печальны.
"_Глубокая горесть_" воздымает "младые перси" Рогнеды; с "_мрачной_ грустью"
в стесненной груди вспоминает о былой славе Михаил Тверской. "_Склоненный на
длань главою_" Глинский летает "_угрюмою_ думой в минувшем"; "_на длань
склонен главой_", взирает на шумные толпы народа Владимир; "_склоняся на
руку главой, угрюмый, мрачный_ и безмолвный", коротает томительные часы
изгнанья Меньшиков {К. В. Пигарев. Жизнь Рылеева. М., 1947, стр. 62-63.}.
Если бы речь шла о поэте-ремесленнике, о бездумном подражателе, о
малоодаренном версификаторе, то наличие в его стихах свойств, которые Пушкин
назвал "бедностью изобретения и изложения", никого не могло бы удивить. Но
перед нами подлинный художник, большой и своеобразный талант. Наивно было бы
думать, что Рылеев не видел того, что хорошо видно нам, или предполагать,
что так щедро одаренные вкусом и художественным чутьем люди, как Бестужев,
Вяземский и другие горячие поклонники дум, не замечали ни анахронизмов, ни
трафаретных эпитетов, ни однообразного построения, ни условности пейзажа, ни
сходных поз рылеевских персонажей. Но они принимали и одобряли все это,
потому что принимали и одобряли творческую задачу, решение которой
реализовано в этих стилевых элементах, - изобразить героев дум как
воплощение неизменных и в разные эпохи адекватных качеств. Ни эти
особенности стиля дум, ни "раскавыченные цитаты" из "Истории государства
Российского" не объяснимы только "бедностью изобретения и изложения". Это
было не недостатком, а достоинством и служило основной идее. Но то, что было
достоинством с точки зрения одной системы, оказалось недостатком с точки
зрения другой. То, что было безоговорочно поддержано Бестужевым, оказалось
отвергнуто Пушкиным.
Пушкин в разное время оценивал стихи Рылеева по-разному, это было
отмечено в литературе, но объяснялось недостаточно полно и убедительно.
"Внешне все отзывы Пушкина делятся приблизительно на две части, - писал В.
Гофман. - До 1824 года, т. е. до появления отрывков из поэмы "Войнаровский"
(в "Пол. Звезде", "Сыне Отеч.", "Соревноват. Просвещ."), отзывы
неблагоприятны для Рылеева, ироничны и враждебны. Начиная с 1824 года
Пушкин, видимо, заинтересовывается Рылеевым и начинает расточать похвалы"
{В. Гофман. Рылеев-поэт. - В кн.: "Русская поэзия XIX века. Сборник статей".
Л., "Academia", 1929, стр. 24.}.
Первое, что следует иметь в виду: когда Пушкин писал Вяземскому, что
Плетнев и Рылеев отучат его от поэзии (П, т. XIII, стр. 59), когда в письме
к брату иронически отзывался о "знаменитом Рылееве" (П, т. XIII, стр. 56),
он прочитал уже 19 дум: "Курбский", "Святополк", "Смерть Ермака", "Артемон
Матвеев", "Боян", "Богдан Хмельницкий", "Димитрий Самозванец", "Святослав",
"Олег Вещий", "Глинский", "Ольга при могиле Игоря", "Димитрий Донской",
"Волынский", "Михаил Тверской", "Державин". Перед ним лежала только что
прочитанная "Полярная звезда на 1823 г." с четырьмя думами Рылеева: "Борисом
Годуновым", которого Пушкин насмешливо цитирует в письме к брату,
"Рогнедой", "Мстиславом Удалым" и "Иваном Сусаниным". С "Ивана Сусанина",
согласно собственному его позднейшему признанию, Пушкин начал "подозревать"
в Рылееве "истинный талант" (П, т. XIII, стр. 175). Но даже это "подозрение"
не помешало тогда Пушкину отозваться о Рылееве весьма уничижительно.
В черновике письма к Вяземскому от 4 ноября 1823 г. появляется первый
положительный отзыв Пушкина о Рылееве. Отзыв этот - не о "Войнаровском", а о
думах. Перелом в отношении к Рылееву начался, следовательно, раньше, до
появления отрывков из его поэмы. Думы Рылеева, замечает поэт, "прочел я
недавно и до сих пор еще не опомнился - так он вдруг вырос" (П, т. XIII,
стр. 381). Пушкин говорит: прочел, а не перечитал, следовательно, имеются в
виду стихи, появившиеся в печати между январем и ноябрем 1823 г. Это две
думы: "Петр Великий в Острогожске" и "Наталья Долгорукова". В них-то и
проявился удививший Пушкина неожиданный рост Рылеева. Под впечатлением этого
роста Пушкин вскоре вновь высоко оценивает думы во время свидания с Пущиным
И января 1824 г. и даже просит своего гостя, "обнявши крепко Рылеева,
благодарить за его патриотические "Думы" {И. И. Пущин. Записки о Пушкине.
М., 1937, стр. 92.}. В сопоставлении с приведенным отзывом из письма к
Вяземскому, написанного за два месяца до свидания с Пущиным, это
свидетельство представляется вполне достоверным, и достойна удивления та
безапелляционность, с которой оно было отвергнуто комментатором воспоминаний
Пущина С. Я. Штрайхом {"Конечно, Пущин через тридцать три года после поездки
в Михайловское смешал свое положительное отношение к
революционно-патриотическим "Думам" Рылеева, вполне естественным для
декабриста, с отрицательным мнением о них Пушкина и приписал поэту отзывы,
которых тот не мог высказывать" (там же, стр. 199).}.
После знакомства с "Войнаровским" Пушкин подчеркивает, что эта поэма
"несравненно лучше всех его (Рылеева. - Л. Ф.) дум, слог его возмужал и
становится истинно повествовательным". "Истинной повествовательности"
Пушкин, следовательно, не усматривал даже в понравившихся ему думах 1823 г.:
это качество появляется только сейчас.
В конце 1824 или начале 1825 г. Пушкин написал в Петербург письмо с
отзывом о Рылееве. Письмо это до нас не дошло, но по последующей переписке
можно попытаться восстановить его содержание. Бестужев и Рылеев ответили на
это письмо не сразу (Бестужев начинает с извинений: "Долго не отвечал я
тебе, любезный Пушкин, не вини, был занят механикою издания Полярной").
Письмо Бестужева датировано 9, а Рылеева - 10 марта. Бестужев писал: "Ты
великой льстец насчет Рылеева..." (П, т. XIII, стр. 149). Рылеев: "Ты
великой льстец: вот все, что могу сказать тебе на твое мнение о моих поэмах"
(П, т. XIII, стр. 150). Отвечая на это письмо 24 марта 1825 г., Пушкин
писал: "Откуда ты взял, что я льщу Рылееву? мнение свое о его думах я сказал
вслух и ясно, о поэмах его также" (П, т. XIII, стр. 155).
Итак, в недошедшем до нас письме Пушкина содержался отзыв и о думах, о
которых было сказано "вслух и ясно", и о поэмах. То, что Пушкин сказал о
поэмах, было настолько похвально, что с уст и Рылеева, и Бестужева сорвались
одни и те же слова: Пушкин -"великий льстец". Пушкин, отвергая это,
напоминает: в письме было не только мнение о поэмах, но и о думах. По
контексту естественно предположить, что отзыв о думах был критическим.
Получив отдельное издание сборника, Пушкин вновь перечитывает думы и
выносит о них свое окончательное суждение в майском письме к Рылееву: "Что
сказать тебе о думах? во всех встречаются стихи живые, окончательные строфы
_Петра в Остр.<огожске>_ чрезвычайно оригинальны. Но вообще все они слабы
изобретением и изложением. Все они на один покрой: составлены из _общих_
мест (Loci topici). Описание места действия, речь героя и - нравоучение.
Национального, русского нет в них ничего, кроме имен (исключаю Ив.<ана>
Сусанина, первую думу, по коей начал я подозревать в тебе истинный талант)"
(П, т. XIII, стр. 175). Если вдуматься в эти слова, становится ясно -
несмотря на .похвалы "Ивану Сусанину", "Петру Великому в Острогожске" и
отдельным "живым стихам", отзыв Пушкина был уничтожающим. В сопоставлении с
ним нас не может удивить ни насмешливое замечание в письме к Жуковскому (см.
П, т. XIII, стр. 167), ни злая острота: "...Думы дрянь, и название сие
происходит от немецкого dum, а не от польского, как казалось бы с первого
взгляда" (П, т. XIII, стр. 184). Все это, хоть иными словами, более
сдержанно, Пушкин высказал в письме к Рылееву.
И хотя Рылеев знал, что Пушкин "не жалует" думы, хотя признавал, что
"некоторые так слабы, что не следовало бы их печатать в полном собрании" (П,
т. XIII, стр. 150), хотя был знаком с замечаниями Пушкина, переданными ему
Дельвигом, - несмотря на все это, именно завершающее суждение в майском
письме показало Рылееву всю несовместимость точек зрения, которых
придерживались оба поэта. Еще 12 мая, после встречи с Дельвигом, Рылееву
хотелось поспорить с Пушкиным и о "Думах", и о "Войнаровском", "особливо о
последнем". Теперь же стало ясно, что спорить не о чем. На развернутую
пушкинскую критику "Дум" их автор откликнулся подчеркнуто холодно и кратко:
"О Думах я уже сказал тебе свое мнение" (П, т. XIII, стр. 183). Это значило,
что доводы Пушкина Рылеева ни в чем не убедили и он по-прежнему считает,
что, каковы бы ни были слабости дум, некоторые из них по крайней мере
способны оказать желаемое воздействие на читателя, потому они "хороши" и
"полезны" "не для одних детей". Многозначительно и начало этого письма:
"Благодарю тебя... за твои прямодушные замечания на Войнаровского" (П, т.
XIII, стр. 182). Замечания на "Думы" Рылеев не счел "прямодушными"? Во
всяком случае, благодарить за них Пушкина он не стал. Поняв, что в этом
вопросе им общего языка не найти, Рылеев дал ответ на критику "Дум" не в
письме к Пушкину, а в стихах Бестужеву:
Хоть Пушкин суд мне строгий произнес
И слабый дар, как недруг тайный, взвесил,
Но от того, Бестужев, еще нос
Я недругам в угоду не повесил.
Моя душа до гроба сохранит
Высоких дум кипящую отвагу;
Мой друг! Недаром в юноше горит
Любовь к общественному благу!
В чью грудь _порой теснится целый свет_,
Кого с земли восторг души уносит,
Назло врагам тот завсегда поэт,
Тот славы требует, не просит.
(БП, стр. 102).
Не оценил Пушкин значения "высоких дум". Не понял, что дело не в
"слабом даре". Главное - это "восторг души", "любовь к общественному благу".
Для Рылеева лирическая поэзия - то же, что для Кюхельбекера -
"необыкновенное, т. е. сильное, свободное, вдохновенное изложение чувств
самого писателя" {"Мнемозина", ч. 11. М., 1824, стр. 30.}. И о Рылееве
Пушкин мог бы повторить сказанное о Кюхельбекере: что он "смешивает
вдохновение с восторгом" (П, т. XI, стр. 41).
В письме к Пушкину Рылеев со всей решительностью заявляет, что
вдохновение следует ставить выше искусства (П, т. XIII, стр. 150) {Ср. в
написанных с близких к декабризму позиций "Письмах на Кавказ" аналогичное
противопоставление: поэзию не должно "называть искусством", "поэзия есть дар
вдохновения, способность созидать, творить в мире нравственном" (СО, 1825, Ќ
2, стр. 202).}. Иными словами, "высокая" цель, во имя которой создается
произведение, важнее, чем мастерство, с которым оно выполнено. В статье
"Несколько мыслей о поэзии" (1825) он жаловался, что "формам поэзии вообще
придают слишком много важности", и видел задачу литературы в том, чтобы
"осуществить... идеалы высоких чувств, мыслей и вечных истин" (ПССоч, стр.
311, 313). За всеми этими различными и по разным поводам высказанными
мыслями - единая подоснова.
Она была Пушкину совершенно ясна и глубоко враждебна. "У вас ересь, -
писал он брату. - Говорят, что в стихах - стихи не главное. Что же главное?
проза? должно заранее истребить это гонением, кнутом, кольями..." (П, т.
XIII, стр. 152). То же противопоставление "стихи - проза" возникает на устах
Пушкина под влиянием рылеевской антитезы "Я не поэт, а гражданин": "...Если
кто пишет стихи, то прежде всего должен быть поэтом; если же хочешь просто
гражданствовать, то пиши прозою" {"Русский архив", 1866, Ќ 3, стлб. 475.}.
Никакие самые благородные намерения, самые высокие помыслы не могли
заставить Пушкина иначе подойти к оценке стихов. "Кланяюсь планщику
Рылееву... но я, право, более люблю стихи без плана, чем план без стихов"
(П, т. XIII, стр. 245). Эти строки были написаны за две недели до событий 14
декабря, им суждено было оказаться последним, с чем обратился Пушкин к
автору "Дум".
Не всегда и не все произведения Рылеева Пушкин оценивал одинаково. Но
неизменным было его убеждение, что пути их литературных исканий различны:
Рылеев "идет своей дорогою". Потому так принципиальны оказывались их
разногласия даже по таким, казалось бы, частным вопросам, как упоминание
"герба России" в "Олеге Вещем". Пушкин указывал на эту рылеевскую ошибку по
крайней мере четыре раза: в письме к брату в январе 1823 г., в приписке к
черновому автографу "Песни о вещем Олеге". Ознакомившись с отдельным
изданием "Дум", он писал Рылееву: "Ты напрасно не поправил в Олеге _Герба
России_" (П, т. XIII, стр. 175-176), из чего ясно, что Пушкин уже раньше,
скорее всего в одном из недошедших до нас писем, обращал внимание Рылеева на
эту деталь. Причины такой настойчивости Пушкина ясны. В его глазах "герб
России" сразу изымал Олега из своей эпохи, подрывал содержание произведения,
делая его недостоверным.
Но не менее показательно и то, что Рылеев, столь высоко ценивший мнение
Пушкина, требуемой им поправки не внес. Недопустимый с точки зрения Пушкина
"герб России" оказался столь же необходим с точки зрения Рылеева. "Олег
Вещий" был стихотворением, относительно нейтральным в политическом
отношении, и Рылееву важно было показать, что описанная им победа Олега над
Византией не просто "буйный набег", а ратный подвиг во имя родины. А это в
немалой мере держалось именно на "гербе России". И Рылеев, конечно, не мог
им пожертвовать.
Патриотизм - один из основных идейных стержней рылеевского цикла.
Именно поэтому его автора должно было особенно обидеть пушкинское замечание:
"Национального, русского нет в них ничего, кроме имен...". Но Пушкин не мог
не сказать этих слов. Проблема народности, национального своеобразия
литературы стала для него в ту пору категорией первостепенного значения, и
он решительно отвергал внешние, "облегченные" способнее решения. Он был
глубоко убежден, что народность произведения не может определяться лишь
"выбором предметов из Отечественной истории" (П, т. XI, стр. 40). Этому
вопросу он посвятил большую часть своего наброска "О народности в
литературе". Есть писатели, которые "поминутно переносят во все части
света... Мудрено, однако же, у всех сих писателей оспаривать достоинства
великой народности". Напротив, критикуя классический эпос, Пушкин едва ли не
буквально повторяет сказанное о "Думах": "...Что есть народного в Россиаде и
в Петриаде, кроме имен" (П, т. XI, стр. 40).
Исполнен глубокого смысла и тот факт, что это свое критическое
замечание Пушкин не распространил на "Ивана Сусанина". Народным,
национальным могло быть с точки зрения Пушкина лишь такое произведение
литературы, которое выражало присущее народу осмысление действительности,
ему принадлежащий "образ мыслей и чувствований". Пушкин ясно сознавал, что
не только "войски" Дмитрия Донского не могли идти в бой "за вольность,
правду и закон", но и спустя четыре с половиной столетия крестьянские массы,
хоть и недовольные, хоть и поднимающиеся время от времени на борьбу за
улучшение своей участи, не мыслили подобными категориями.
"Иван Сусанин" - единственная дума Рылеева, в центре которой стоит не
царь, не князь, не вельможа, не министр, не возвышенный герой, мнящий
принести темным, безмолвным массам свободу, просвещение и благоденствие, а
русский мужик и даже -"мужичок", который служит правому делу, как он его
понимает, - спасает царя "для России". Сусанин - бесспорно, самый
исторически правдивый характер из всех, которые мы видим в думах. Но на фоне
"Ивана Сусанина", в соотнесении с ним становились еще отчетливее слабости,
присущие циклу в целом.
Известно, как часто склонен был Пушкин незаслуженно высоко оценивать
творчество того или иного из своих современников. Но к "Думам" он был
беспощаден. И это не случайно. Критика "Дум" была органической, составной
частью главного дела его жизни - его борьбы за "поэзию действительности".
1822 годом датируются два обращения Пушкина к историческим темам. Одно
из них - фрагмент трагедии о восстании Вадима, второе - "Песнь о вещем
Олеге". Первое полностью строится на системе аллюзий, и в нем вперед вами не
Вадим с наперсником Рогдаем, а два молодых офицера второй армии,
воспринявшие пропаганду тайного общества" {В. В. Томашевский. Пушкин, кн.
22. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1961, стр. 168.}. Второе - исторически правдивое
воспроизведение характеров и быта Руси XXI вв. {См.: Г. А. Гуповский. Пушкин
и русские романтики. М., 1965, стр. 331-334.} К первому Пушкин быстро
утратил интерес и оставил трагедию незавершенной. Второе ознаменовало важный
этап формирования пушкинского историзма.
"...В данной балладе, - писал о "Песни о вещем Олеге" В. В.
Томашевский, - нет переклички с современностью... "Песнь о вещем Олеге"
кажется какой-то картинкой, никак с прочим творчеством Пушкина не связанной"
{В. В. Томашевский. Пушкин, кн. 1. М.-Л., Изд-во АН СССР 1956, стр. 545; там
же, кн. 2, стр. 171.}. Но, может быть, правомерно видеть связь с
современностью, с вопросами, вызывавшими острые споры в журналах и письмах,
в самой исторической точности вещи, в скрупулезном следовании преданию и
историческим источникам. Не была ли "Песнь о вещем Олеге" живым участием в
этих спорах? Не говорил ли ею Пушкин своим современникам, что цель поэзии -
поэзия, что в стихах - стихи главное, а в истории - история?
Тем более показательно и интересно, что и в творческой биографии
Пушкина был эпизод, когда он обратился к тем самым стилистическим
построениям, которые столь решительно осудил в думах. Это элегия "Андрей
Шенье". Пушкин в точности воспроизводит "покрой" рылеевских дум: "описание
места действия, речь героя и - нравоучение". Это было бы загадочно, может
быть необъяснимо, если бы мы не учли той специфической цели, которую ставил
перед своей элегией Пушкин: не только изобразить Андрея Шенье, но и
"подсвистнуть" о собственной судьбе.
Доверенный круг читателей Пушкин прямо призывал искать в его элегии
потаенный смысл, судить о ней "по намерению". Он хотел, чтоб читатель его
элегии не только видел изображаемое лицо, но и догадывался, на кого он
намекает, к кому применяет избранный сюжет. И обращение к системе аллюзий
повлекло за собой использование той композиции, того "покроя", который в
других условиях не был бы приемлем.
Нет необходимости детально характеризовать значительные отличия,
существующие между "Думами" и "Андреем Шенье". Важно другое. Использование в
исторической элегии Пушкина рылеевского "покроя" подтверждает, что "покрой"
этот не обязательно свидетельствует о бедности изображения и изложения, во
обнаруживает зависимость от целей, которые ставит перед своим произведением
поэт.
В споре Пушкина и Рылеева о "Думах" столкнулись две противоборствующие
тенденции, два подхода к литературе, надолго пережившие обоих поэтов. О
месте этих тенденций в последующем литературном развитии предстоит говорить
особо.
Успех дум стимулировал появление в журналах и альманахах 1820-х годов
ряда стихотворений, близких к рылеевским по жанру и стилю ("Баян на
Куликовом поле" В. Розальон-Сошальского, "Святополк" и "Кучум" П.
Шкляревского, "Михаил Тверской" А. Бестужева, "Дмитрий Тверской" и "Георгий"
А. Шидловского, "Песнь барда во время владычества татар в России" Н.
Языкова, "Бард на поле битвы" А. Шишкова и ряд других).
В некоторых из этих произведений авторы пытаются преодолеть рылеевское
влияние, ищут собственный путь. Так, дума П. Шкляревского "Кучум" содержит
прямую полемику со "Смертью Ермака". Кучум, изображенный Рылеевым как "тать
презренный", представлен у Шкляревского поборником "вольности священной","
врагом "трона" "владыки грозного", мстителем "за плен супруг, за гибель
чад".
Своеобразна трактовка исторической темы у Языкова. Для рылеевских дум,
при всей мрачности их колорита и трагизме судеб героев, характерны
оптимистические идеи. Погиб Святослав, но жив его "дух геройский".
Питая к славе жар в сердцах.
Он окрыляет наши войски.
Не зря пожертвовали собой Сусанин, Волынский, Артемон Матвеев.
Славна кончина за народ!
Певцы, герою в воздаянье,
Из века в век, из рода в род
Передадут его деянье.
Вражда к неправде закипит
Неукротимая в потомках -
И Русь священная узрит
Неправосудие в обломках.
У Языкова же нет уверенности, что подвиги предков способны пробудить
доблести сограждан. Им владеет иное, скептическое убеждение:
И вы сокрылися, века полночной славы.
Побед и вольности века!
Так сокрывается лик солнца величавый
За громовые облака.
Но завтра солнце вновь восстанет...
А мы... нам долго цепи влечь;
Столетья протекут - и русский меч не грянет
Тиранства гордого о меч.
Неутомимые страданья
Погубят память об отцах,
И гений рабского молчанья
Воссядет, вечный, на гробах {*}.
{* В. М. Языков. Полн. собр. стихотворений. М.-Л., 1964, стр. 90.}
Историческая лирика 1820-х годов, бесспорно, не была столь однотонной и
подражательной, как это представлялось, например, П. А. Ефремову (см. PC,
1971, Ќ I, стр. 71). Но более или менее отличаясь от дум Рылеева поэтической
фразеологией, построением, сюжетами, думы его последователей не обновили
главного - рационалистического подхода к истории, которая по-прежнему должна
была "приноровляться" к "гражданским понятиям" декабристской эпохи.
Повторяемость рылеевских тем, мотивов и приемов в стихах его
современников не может быть объяснена только их малой одаренностью и
творческой несамостоятельностью. Причины этого явления связаны с
закономерностями жанровой эволюции в поэзии русского романтизма. Главная
историко-литературная функция разновидности жанра, разрабатываемого
Рылеевым, заключалась в том, что она подготовила появление русской
национально-героической поэмы. Национально-героическая поэма, ознаменовавшая
целую эпоху в истории русского и европейского стихотворного эпоса {См. об
этом: И. Г. Неупокоева. Революционно-романтическая поэма первой половины XIX
века. Опыт типологии жанра. М., "Наука", 1971.}, представляла
поэту-романтику несравненно большие возможности для решения новых
художественных коллизий, порожденных новым временем, чем переходная жанровая
модификация рылеевской думы. Не случайно сам Рылеев, обратившись к поэме,
перестает писать думы и даже оставляет незавершенными начатые.
Для того чтобы отстоять свое место в литературе, жанр думы должен был
пережить радикальное, внутреннее обновление, и эту задачу решил Лермонтов. В
думах Лермонтова - иное в сравнении с Рылеевым соотношение идеи, тенденции с
конкретным легендарным или историческим материалом. В идейно-художественной
структуре "Дум" определяющую роль, как мы знаем, играла _цель_, которой
подчинялись и тема, и развитие сюжета, и выбор стилистических средств. Это
видели и поклонники Рылеева, и его критики. Вяземский, например, потому и
одобрял думы, что видел их особенный характер в "цели", в "намерении" (PC,
1886, Ќ 11, стр. 312). А Пушкин ту же их особенность осуждал: "целят, а все
не в попад".
О думах Лермонтова нельзя было сказать, что они "целят". Здесь нет
примата идеи над изображаемым объектом, напротив, сам объект и заключает в
себе причину интереса поэта к данной теме. Конечно, в связи с ним возникают
и более широкие обобщения и выводы, но здесь исторические реалии,
определенные лица или события, изображенные в думе, первичны, а выводы, идеи
проистекают из них.
Вот одна из ранних лермонтовских дум (или исторических элегий),
написанная в 1829 г., - "Наполеон" ("Где бьет волна о брег высокой"). Здесь
налицо многочисленные компоненты традиционного "покроя": вначале описание
места действия, затем - речь "певца", заключающая в себе основное содержание
произведения, выражающая мысли и чувства автора. Но это сходство лишь более
оттеняет внутреннее, принципиальное отличие этой ранней, во многом
ученической, думы Лермонтова от образцовых в своем роде произведений
Рылеева.
Наполеон здесь - не исторический атрибут, использованный для
поэтического воплощения какой-либо философской или политической идеи.
Обращение к этой теме объясняется не чем иным, как интересом к самой
личности французского императора, в постижении которой Лермонтов видел путь
к разгадке интересовавших его вопросов исторического развития.
Подход Лермонтова к завещанным традицией элементам художественной
структуры обновлен настолько, что они находят себе место даже в его
реалистической лирике. И в "Бородине" не трудно видеть компоненты того
"покроя", который когда-то критиковал Пушкин: "описание места действия, речь
героя и - нравоучение" ("богатыри - не вы"). Но какая разница между
рылеевским героем, скажем, "младым гусаром" в "Святославе", служащим лишь
рупором мыслей поэта, и индивидуализированным, реалистически правдивым и
точным образом солдата - участника Бородинского боя у Лермонтова! Какая
разница между воссозданием исторического события у Рылеева и у Лермонтова!
Персонаж лермонтовской думы отъединяется от автора, а автор, когда это
нужно, обращается к читателю сам, голосом своего "лирического я", без
персонажей-посредников ("Дума").
В лермонтовскую и послелермонтовскую пору жанр думы приобретает те
формы, в которых он без существенных изменений дожил до наших дней.
"Народность во взгляде и выражении", которую Белинский еще в 1841 г. считал
непременным жанровым признаком думы {В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т.
V, стр. 51.}, утрачивает свой обязательный для стихотворений этого вида
характер. Думами начинают называть разного рода поэтические медитации,
стихи, воплощающие раздумья автора на самые различные темы: любовные,
философские, социальные, бытовые. Обычно такие стихи окрашены меланхолией,
тоской, неудовлетворенностью прошлым и настоящим, неверием в будущее.
Происходит зримое сближение жанров думы и элегии. Оно проявилось, в
частности, в названии, которое дал Фет своему известному сборнику -"Элегии и
думы".
Дума, какой она складывается во второй четверти XIX века, не имеет
почти ничего общего с рылеевской думой. Но хотя жанр, введенный в поэзию
Рылеевым, сходит на нет, влияние его произведений на умы новых поколений, их
популярность в передовых кругах русского общества не ослабевает. Возникают
все новые списки и отдельных дум, и всего цикла в целом. Наряду с небрежно
выполненными и грешащими массой искажений, в ту пору появляются тщательно,
любовно изготовленные копии, сохранявшие все особенности издания 1825 г.
(шмуцтитулы, размещение примечаний и проч.) {Такой список хранится, в
частности, в рукописном отделе Центральной научной библиотеки АН УССР в
Киеве.} Такие списки - живые свидетели огромной популярности дум Рылеева,
свидетельство того, что поколение, разбуженное декабристами, понимало
значение его знаменитой книги и стремилось сберечь ее для потомства. Тем же
стремлением было вдохновлено и издание "Дум", осуществленное Герценом и
Огаревым в Лондоне в 1860 г.
*
Лондонское издание "Дум" - своеобразный и интересный факт не только в
судьбе рылеевской книги, ко и в деятельности Вольной русской типографии.
Обращаясь к "братьям на Руси" 21 февраля 1853 г., Герцен прозорливо и
точно определил задачи, которые должно было решать и действительно решало на
протяжении ряда лет вольное книгопечатание в Лондоне. "Быть вашим органом,
вашей свободной, бесцензурной речью - вся моя цель, - заявлял он. - Не
столько нового, своего хочу я вам рассказывать, сколько воспользоваться моим
положением для того, чтобы вашим невысказанным мыслям, вашим затаенным
стремлениям дать гласность, передать их братьям и друзьям, потерянным в
немой дали русского царства" {А. И. Герцен. Собр. соч., т. 12. М., Изд-во АН
СССР, 1957, стр. 64.}. Нет нужды напоминать о массе материалов подобного
рода, полученных из России и изданных в Лондоне. Герцен неоднократно
призывал своих русских корреспондентов присылать ему "ходящие по рукам
запрещенные стихотворения Пушкина, Рылеева, Лермонтова, Полежаева, Печерина
и др." {А. И. Герцен. Собр. соч., т. 12, стр. 63.}. "Рукописи погибнут
наконец, - предупреждал он, - их надобно закрепить печатью" {Там же, стр.
270.}. Многие такие рукописи были действительно спасены от гибели. Герцен
обещал печатать в Вольной типографии свои рукописи - было сделано и это:
множество произведений Герцена и Огарева здесь впервые вышли в свет,
некоторые, публиковавшиеся ранее с цензурными изъятиями, появились в
дополненном и исправленном виде.
Но перепечатка в Вольной русской типографии книги, ранее легально
вышедшей в России, книги, сохранявшейся в достаточном количестве
экземпляров, чтобы ей не грозила гибель, была в деятельности Герцена и
Огарева нехарактерным фактом, который, естественно, нуждается в объяснении.
Так, в 1858 г. было перепечатано "Путешествие из Петербурга в Москву", а два
года спустя -"Думы".
Оба издания связаны одно с другим. Когда Герцен писал предисловие к
книге Радищева, перед его мысленным взором был и Рылеев. Идеалы Радищева,
говорит он, - "это наши мечты, мечты декабристов ... Что бы он ни писал, так
и слышишь знакомую струну, которую мы привыкли слышать и в первых
стихотворениях Пушкина, и в "Думах" Рылеева, и в собственном нашем сердце"
{Там же, т. 13, стр. 273.}.
Решение переиздать "Думы" становится понятным, если вспомнить о том
огромном воздействии, которое оказала рылеевская книга на поколение Герцена
и Огарева. "Думы" Рылеева ... не выходили из рук" {Там же, т. 6, стр. 420.}.
"Революционные стихи Рылеева и Пушкина можно было найти в руках у молодых
людей, в самых отдаленных областях империи... Целое поколение подверглось
влиянию этой пылкой юношеской пропаганды" {Там же, т. 7, стр. 198.}.
Революционные песни Рылеева "и другие в том же духе воспитали целое
поколение, продолжавшее во мраке дело этих героических личностей" {Там же,
т. 20, стр. 272.}.
Хотя в свое время "Думы" были изданы легально, с разрешения цензуры,
они стали в последекабрьскую пору неотъемлемой частью вольной поэзии. Герцен
вспоминал в "Былом и думах", как ему доводилось читать мелко переписанные и
очень затертые тетрадки стихов. Среди них были "Думы" Рылеева. "...Я их
переписывал тайком... (_а теперь_ печатаю явно!)" {Там же, т. 8, стр. 64.},
- писал Герцен.
Известные ленинские слова: "Декабристы разбудили Герцена" {В. И. Ленин.
Полн. собр. соч., т. 21, стр. 261.} - лаконично характеризуют сложный и
разносторонний процесс воздействия первого поколения дворянских
революционеров на их последователей. Есть все основания сказать, что Герцена
"разбудили" и "Думы". Но лондонское издание знаменитого рылеевского цикла
было не только данью благодарности своим предшественникам. Оно имело целью
не простое воспроизведение литературного и революционного памятника,
ставшего малодоступным. Это было воссоздание памятника, дающее ему новую
жизнь - в новых условиях, в восприятии нового читателя. Это было в известной
степени и созданием _нового памятника_ на основе прежнего.
Книга открывалась поэтическим посвящением Огарева "Памяти Рылеева" и
его же предисловием. Затем было помещено стихотворение Мицкевича "К русским
друзьям" - польский оригинал и прозаический перевод. Это была важная часть
издания, исполненная глубокого смысла. Извещая за семь лет перед тем
"братьев на Руси" о создании Вольного русского книгопечатания в Лондоне,
Герцен подчеркнул, что он подает им руку "на старый союз наш во имя _русской
и пользской свободы_" {А. И. Герцен. Собр. соч., т. 12, стр. 64.}.
Программная мысль, воплощенная в этих словах, красной нитью прошла сквозь
всю герценовскую революционную пропаганду, она наложила отпечаток и на
издание "Дум" 1860 года. Напоминая русскому обществу о Рылееве и его
соратниках, Герцен и Огарев напоминали и о том, что "геройское время русской
жизни" было временем русско-польского революционного союза, что польская
демократия видела и видит друзей и братьев в Рылееве и Бестужеве. Стихи
Мицкевича придавали лондонскому изданию "Дум" дополнительный смысл, повышали
агитационное значение книги.
Важную роль играло и помещенное в ней предисловие Огарева. Думается,
что Е. Л. Рудницкая приуменьшает его значение, полагая, что и это
предисловие, и статью "Памяти художника" "можно рассматривать только как
эскизы для будущего большого полотна каким стало предисловие к сборнику
"Русская потаенная литература XIX века" {Е. Л. Рудницкая. Н. П. Огарев в
русском революционной движении. М., "Наука", 1969, стр. 191.}. Но внутренняя
связь между этими тремя произведениями Огарева несомненна, и она позволяет
глубже понять каждое из них.
В статье "Памяти художника" Огарев ставит вопрос об общественном
значении произведений искусства. "Почему в художнике явилась потребность
произвести что-нибудь?" спрашивает он и отвечает: "Она взялась из среды
общественности; художник только потому и стремился к созданию, что вся
общественная жизнь дышала в нем, не давала ему покоя..." {Н. П. Огарев.
Собр. соч., т. 2, стр. 439.}. "...Обличительные сочинения, - говорит он
далее, - могли быть не довольно талантливы, но сердиться на них нельзя; у
них был свой благородный источник и своя благородная цель". И судить их
должно не по абстрактной теории "искусства ради искусства", а "только с
точки зрения живой общественной деятельности" {Там же, стр. 442.}. Обращаясь
к новому поколению, которому теперь "предстоит взойти на поприще
литературы", он горячо призывал его смело вносить в искусство "общественные
страдания и все элементы живой общественной жизни" {Там же, стр. 443-444.}.
Лишь в свете всего, что было сказано в статье "Памяти художника",
наполняется своим подлинным смыслом та лаконичная характеристика, которую
дал Огарев Рылееву в предисловии к лондонскому изданию "Дум": "Рылеев был
поэтом общественной жизни своего времени". Кратко, немногими словами он
восстанавливает панораму этого времени, "геройского времени русской жизни",
помогает современникам понять все значение того дела, которому посвятил себя
"поэт-гражданин". "Страстно бросившись на политическое поприще, с
незапятнанной чистотой сердца, мысли и деятельности, он стремился высказать
в своих поэтических произведениях чувства правды, права, чести, свободы,
любви к родине и народу, святой ненависти ко всякому насилию. В этом
отличительная черта его направления, и те, которые помнят то время, конечно,
скажут вместе с нами, что его влияние на тогдашнюю литературу было огромно.
Юношество читало его нарасхват. Его стихи оно знало наизусть".
Огарев помнил, что многочисленные анахронизмы "Дум" и историческое
неправдоподобие изображенных в них лиц нисколько не препятствовали успеху
этих стихов. Но с тех пор минула целая литературная эпоха. Лондонское
издание "Дум" адресовалось читателю, воспитанному на произведениях
натуральной школы, на статьях Чернышевского и Добролюбова. Он зачитывался
Толстым, Тургеневым, Островским. Властителем его дум был Некрасов.
Исторические несообразности рылеевских дум могли теперь скомпрометировать их
автора. Необходимо было объяснить, почему "Думы" написаны именно так и что
должны искать в них люди 60-х годов.
И Огарев сделал это. С подлинным историзмом охарактеризовал он задачу,
которую ставил перед собой поэт-декабрист, и объяснил, в каком смысле она
оказалась невыполнимой, а в каком - могла быть и действительно была решена.
"Влияние "Дум" на современников, - подчеркнул он, - было именно то, какого
Рылеев хотел, - чисто гражданское". Эту мысль Огарев позднее развил и
дополнил в предисловии к сборнику "Русская потаенная литература":
"Поэтическая деятельность Рылеева подчинена политической, все впечатления
жизни подчинены одному сильнейшему впечатлению; какие бы ни брались аккорды
- они вечно звучат на одном основном тоне... В этом была сила его влияния и
его односторонность... Святая односторонность его поэзии была выражением
святой души и святой жизни; нравственная чистота Рылеева дает его
произведениям силу, которая охватывает читателя не меньше, чем самая до
тонкости доведенная художественная отделка" {Н. П. Огарев. Собр. соч., т. 2,
стр. 471-472.}. Огарев подходит к оценке Рылеева с позиций, намеченных им в
статье "Памяти художника" (судить не по абстрактной теории "искусства ради
искусства", а "с точки зрения живой общественной деятельности"), здесь
развитых и углубленных. "Нам кажется, что приходит пора свести эстетическую
критику с метафизических подмостков на живое поле истории, перестать
уклоняться от живого впечатления, навеянного поэтическим произведением,
искажая это впечатление мыслью, что произведение не подходит под вечные
условия искусства; пора объяснить себе силу этого впечатления силой, с
которой исторические и биографические данные вызвали в душе поэта его
создание" {Там же, стр. 472.}.
Именно так и подходил Огарев к объяснению поэзии Рылеева. Вольная
русская типография переиздала "Думы" не как образец произведения,
подходящего "под вечные условия искусства". "В "Думах", - с полемической
заостренностью подчеркнул Огарев, - видна благородная личность автора, но не
видно художника". А в заключение повторил еще раз: "Думы" Рылеева мы считаем
историческим памятником того времени и юным выражением благородной личности
поэта".
В предисловии к "Думам" Огаревым была развита и обоснована лапидарная
характеристика, которую дал Рылееву Герцен, назвавший его "Шиллером
заговора". "Так же, как и Шиллер, - комментирует это определение В. Д.
Морозов, - Рылеев не стремится к объективному изображению действительности в
ее социальной и исторической конкретности, а к правдивой передаче настроений
и чувств, характерных для лучших людей России 20-х годов - декабристов",
по-шиллеровски превращал своих героев "в своеобразные рупоры времени" {В. Д.
Морозов. А. И. Герцен и Н. П. Огарев о русских революционных романтиках. -
"Ученые записки Томского гос. ун-та", 1964, Ќ 48, стр. 137.}. В этом можно
было видеть недостаток поэзии Рылеева, но Герцена и Огарева, стремившихся
воскресить в памяти современников дух и идеалы декабризма, она этим именно и
привлекала.
Бестужев заметил ранее, что целью рылеевских дум было "возбуждать
доблести сограждан подвигами предков". Теми же словами можно определить и
цель, с которой "Думы" были переизданы в Лондоне. Но только предками,
подвиги которых хотелось поставить в пример согражданам, были не Святослав,
не Волынский, не Сусанин, а сам Рылеев и та "фаланга героев", к которой он
принадлежал. В издании "Дум" Герцен и Огарев видели средство выразить мысль,
близкую к той, которая позднее была высказана Лениным о самом Герцене, что
"беззаветная преданность революции и обращение с революционной проповедью к
народу не пропадает даже тогда, когда целые десятилетия отделяют посев от
жатвы..." {В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 21, стр. 261.}.
Герцену и Огареву принадлежит заслуга не только переиздания "Дум", но и
их первого глубокого и беспристрастного объяснения, данного с позиций
историзма и подлинной объективности. Именно Огарев, анализируя спор между
Рылеевым и Пушкиным, показал, что каждый из участников этого спора был в
чем-то прав и в чем-то неправ. Глубоко чтя Рылеева, Огарев видел вместе с
тем историческую ограниченность или, как он говорил, "односторонность" его
литературной позиции. Но это была "святая односторонность" - вот чего, по
мысли Огарева, не увидел и не оценил Пушкин: "Пушкин, со всей своей
всеобъемлющей впечатлительностью, не мог понять исповеди Наливайки; публика
поняла ее и откликнулась. Пушкин искал образа казацкого вождя, чтобы быть
вполне удовлетворенным этим отрывком, и не находил его - и был прав; он
только забыл в заглавие поставить: исповедь Рылеева, и тогда бы он
удовлетворился; публика поняла, что это была исповедь не только Рылеева, но
каждого неравнодушного человека того времени. Великий художник не понял
великого мученика и его святую односторонность; он считал ее за ошибку, но
внутренне невольно поддавался влиянию, которое захватывало и его в одно
направление" {Н. П. Огарев. Собр. соч., т. 2, стр. 471.}.
В своем движении к реализму русская поэзия должна была преодолеть
инерцию того творческого метода, на котором строились "Думы". Откровенная
дидактичность целей, которые ставились перед "Думами", мешали правдивому
изображению в них жизни. Пушкин видел это лучше, чем кто-либо из его
современников, и глубже других понимал, что идея должна не привноситься в
произведение извне, а органически вытекать из верного и беспристрастного
изображения жизни.
Критикуя "Думы", Пушкин исходил из тех же по существу положений
реалистической эстетики, которые позднее отстаивал Энгельс, когда напоминал,
что "тенденция должна сама по себе вытекать из обстановки и действия, ее не
следует особо подчеркивать", что "автору никогда не следует восторгаться
своим собственным героем", что "чем больше скрыты взгляды автора, тем лучше
для произведения искусства" {"К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве", т. 1. М.,
"Искусство", 1967, стр. 5, 7.}.
Но была в споре о "Думах" и другая правда. Она состояла в том, что ни
один русский поэт до Рылеева не поставил так прямо в последовательно свое
перо на службу задачам времени, задачам социального освобождения, как автор
"Дум". Если Энгельс видел главное достоинство "Коварства и любви" "в том,
что это -"первая немецкая политически тенденциозная драма" {Там же, стр.
5.}, то мы имеем не меньше оснований видеть достоинство "Дум" в их
политической тенденциозности, в воплотившемся в них понимании задач поэта и
поэзии. Рылеевский подход к истории с присущим ему видением прошлого сквозь
призму актуальных проблем современности не прошел бесследно для дальнейшей
литературной эволюции.
В пушкинскую эпоху эта тенденциозность, с вызывающей прямотой
воплощенная в формуле "я не поэт, а гражданин", могла восприниматься как
помеха реализму, но через несколько десятилетий наследником ее оказался не
поздний романтик Фет, а реалист Некрасов. Она зазвучала в знаменитых
строках:
Поэтом можешь ты не быть,
Не гражданином быть обязан {*},
{* Н.А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. 2. М., 1948, стр. 12. }
Рылеевская антитеза
Ты не _увидишь_ в них _искусства_.
Зато _найдешь_ живые _чувства_
(БП, стр. 186).
нашла отклик у Некрасова:
_Нет_ в тебе творящего _искусства_...
Но кипит в тебе живая кровь,
_Торжествует_ мстительное _чувство_.
Догорая, теплятся любовь... {*}
Служи не славе, _не искусству_ -
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя _чувству_
Всеобнимающей любви {**}.
{* Там же, т. 1, стр. 107.
** Там же, т. 1, стр. 401.}
Когда Ленин ставил задачу создания литературы, которая должна стать
"_частью_ общепролетарского дела, "колесиком и винтиком" одного-единого,
великого социалдемократического механизма" {В. И. Ленин. Полн. собр. соч.,
т. 12, стр. 101.}, он опирался на опыт и творческие достижения художников
прошлого, которые своими произведениями участвовали в общественном движении,
в борьбе за передовые идеалы современности. Среди них был и Рылеев.
Маяковский, говоря, что он "ассенизатор и водовоз, революцией
мобилизованный и призванный, _ушел_ на фронт _из_ барских садоводств
_поэзии_ бабы капризной", продолжал то направление в русской литературе, у
истоков которого стоял и Рылеев.
Нельзя совершить большую ошибку, чем представить спор между Пушкиным и
Рылеевым о "Думах" как разногласие защитника идейности и гражданственности с
поборником "чистого искусства", каковым позднее противники гоголевского
направления пытались изобразить Пушкина. Излишне было бы доказывать, что
пушкинское творчество не уступало рылеевскому ни в идейности, ни в
гражданственности. Но этот спор отразил два подхода к проблеме
гражданственности. в поэзии, к проблеме соотношения идеи произведения с
художественным материалом. Поучительность этого спора в том, что, при всей
остроте противостоящих друг другу точек зрения, каждая из них оказалась
нужна будущему литературному движению и нашей современности.
Л. Фризман
СОСТАВ И ПРИНЦИПЫ ИЗДАНИЯ
Настоящее издание объединяет две книги: сборник, вышедший при жизни
поэта (Думы, стихотворения К. Рылеева. Москва. В типографии С.
Селивановского; 1825. В 8 д. л. Стр. VIII + 172. Цензурное разрешение 22
декабря 1824 г.), и издание, осуществленное Вольной русской типографией в
Лондоне (Думы. Стихотворения К. Ф. Рылеева. С предисловием Н. Огарева
(Издание Искандера). Лондон. 1860. 32Ј XXVIII, 4 нен. 172, 4 нен. стр.).
Думы были написаны и публиковались в журналах в 1821-1823 гг. 14 ноября
1824 г. Рылеев отправил из Воронежа в Москву сборник, включавший двадцать
дум в тех же редакциях, в которых они уже были напечатаны. Лишь некоторые
стихи подверглись незначительной правке. Большинство примечаний было
подготовлено П. М. Строевым и появилось в печати впервые. Переговоры с
цензурным комитетом и наблюдение за изданием "Дум" осуществлял П. А.
Муханов, а с конца января 1825 г. - Е. П. Оболенский. 18 декабря 1824 г.
книга была представлена в цензуру, а 22 декабря цензор, профессор
Московского университета И. И. Давыдов, допустил ее к печати. К этому
времени сборник еще не включал предисловия, и потому цензурное разрешение
помещено на шмуцтитуле первой думы - "Олег Вещий". Поступивший позднее
автограф предисловия был вклеен в сборник, и Давыдов поставил на этом
автографе свою подпись. Посвящения "Дум" Н. С. Мордвинову в цензурном
экземпляре нет.
Нет в нем и тех трех дум, которыми Рылеев хотел дополнить сборник, -
"Петр Великий в Острогожске", "Видение Анны Ивановны" и "Царевич Алексей
Петрович в Рожествене". Из них была разрешена к публикации только первая.
Автографы всех трех дум хранятся в ЦГАДА, вместе с цензурным экземпляром
Книги.
Список дум, вошедших в издание 1825 г., составлен Рылеевым на обороте
автографа "Артемов Матвеев" (ПД). На обороте чернового наброска неоконченной
думы "Вадим" сохранился еще один перечень дум, который, по-видимому,
включает заголовки проектированных поэтом произведений: "Владимир. Рюрик.
Вадим. Владимир Мономах. Василько. Гаральд и Елизавета. Пожарский и Минин.
Марина. Марфа Посадница. Гермоген. Мазепа. София. Петр Великий. Лукьян
Стрешнев. Миних. Румянцев. Суворов. Меньшиков. Потемкин. Яков Долгорукий".
Этот перечень, датируемый 1823 г., хранится в ПД, впервые опубликован в PC,
1871, Ќ 1.
За тридцать пять лет, отделяющие выход в свет лондонского издания "Дум"
от московского, стихи этого сборника несколько раз появлялись в печати. В
1829 г. они были изданы в Вильно, на польском языке: Dumy historyczne
rossyyskie К. Rylleiewa. Przekjad polski. Z pycinami i notami na fortepiano.
Wilno. Nakladem Alexandra Zotkowskiego, drukiem Josef a Zawadzkiego.
Цензурное разрешение 25/V 1829 г. Цензор - Павел Кукольник. В этот сборник
вошли предисловие Рылеева и 17 стихотворений с историческими справками,
помещенными в издании 1825 г.: "Олег Вещий" (с подзаг. "jpiew historyczny"),
"Ольга при могиле Игоря", "Святослав", "Святополк", "Рогнеда" (с подзаг.
"powieic"), "Боян", "Мстислав Удалый", "Михаил Тверской", "Димитрий
Донской", "Курбский", "Смерть Ермака", "Борис Годунов", "Димитрий
Самозванец", "Богдан Хмельницкий", "Артемон Матвеев", "Петр Великий в
Острогожске", "Державин".
Фамилия переводчика в издании указана не была и до недавнего времени
оставалась неизвестной. Сейчас мы знаем, что первый перевод дум на польский
язык осуществил И. Богдашевский (Ignacy Bohdaszewski) {См.: Anna Kaupuz. О
plerwszym polskim Uumaczeniu "Dum" К. Rylejewa. - "Slayia orientalis", 1970,
Rocznk XIX, N 3, str. 239-246.}. Переводчик снабдил книгу следующим
предисловием:
"Думы о деяниях русского народа несу я вам, дорогие земляки" с их
голосом я хотел бы согласовать хоть слабый звук моей лютни, которая
настроена более благим намерением, чем талантом. Русская литература достигла
той ступени расцвета, которую давно получили в наследство другие народы, и
жителей стран просвещения уже связывают узы дружбы с учеными России.
Щедрость добрых монархов, успехи страны и прежде всего неутомимый труд
русских писателей воспламенили поэтический дух в сынах Севера, возвысили
науки и искусства. Это думы одного из передовых русских писателей,
совершенные и чудные, они достойны, чтоб их освоила и польская литература.
Очевидно, что образцом автору послужили "Исторические песни" Ю. У.
Немцевича, это бесценное сокровище нашей истории и литературы; - он даже
перевел думу о Глинском, и чудесный цветок поэзии, взращенный над Вислой,
дал хорошие плоды на берегах Невы. Хотя думы Рылеева не так полно изображают
историю народа, как польские Песни господина Немцевича, но и русский поэт
преследовал ту же самую цель. Перечисляя заглавия дум исторических, я
опустил те, темы которых взяты не из истории России, либо которые воспевают
менее важные, обычные события {В издании опущены следующие думы: "Глинский",
"Иван Сусанин", "Волынский", "Наталия Долгорукова".}. Прости, читатель, если
я не вполне удачно передал мысли автора.
Написал в Антосине
1829 года апреля 16 дня.
(str. VII-VIII).
В 1831 г. в альманахе "Венера" появились четыре думы, подписанные "К.
Р-в": "Наталия Долгорукова", "Димитрий Самозванец", "Смерть Ермака" (ч. 2) и
"Ольга при могиле Игоря" (ч. 3). Цензурное разрешение Ч. 2-18/IX 1830 г., ч.
3-19/IX 1830 г. Цензор - С. Аксаков.
В 1857-1858 гг. в Германии выходят следующие три книги: Стихотворения
К. Рылеева. Берлин, Ferdinand Schneider, 1857; Стихотворения К. Рылеева,
Второе издание, пополненное, Берлин, Ferdinand Schneider, 1858; Русская
библиотека, т. I. Собрание стихотворений Пушкина, Рылеева, Лермонтова и
других лучших авторов. Лейпциг. Вольфганг Гергард, 1858. В каждую из них
включены четыре думы Рылеева: "Волынский", "Борис Годунов", "Димитрий
Самозванец", "Глинский". Эти тексты воспроизведены, по-видимому, со списков,
с большим количеством искажений и сокращений. "Глинский" опубликован в
ранней редакции, напечатанной в "Новостях литературы", в "Волынском"
отсутствуют ст. 73 и след., в "Борисе Годунове" ст. 25-32.
В 1859 г. появляется более достоверное, хотя далеко не совершенное в
текстологическом отношении издание: Думы К. Рылеева. Берлин, Ferdinand
Schneider, 1859. Здесь напечатаны 17 дум: "Державин", "Святослав", "Димитрий
Самозванец", "Петр Великий в Острогожске", "Димитрий Донской", "Рогнеда",
"Мстислав Удалый", "Олег Вещий", "Ольга при могиле Игоря", "Михаил
Тверской", "Волынский", "Наталия Долгорукова", "Бонн", "Глинский",
"Курбский", "Борис Годунов" и "Артемов Матвеев". Год спустя вышла книга:
Сочинения, К. Рылеева. Берлин, Ferdinand Schneider, 1860. Первый отдел ее
составили думы. Здесь мы находим уже не 17, а 21 стихотворение, входившее в
сборник 1825 г. Думы напечатаны в той же последовательности, что, и в 1859
г. После "Артемона Матвеева" идут "Святополк", "Смерть Ермака", "Иван
Сусанин", "Богдан Хмельницкий". Исторические справки и подстрочные
примечания к думам ни в одно из названных изданий 1857-1860 гг. не включены.
Одновременно с "Сочинениями К. Рылеева" вышло в свет лондонское издание
"Дум". Впервые после 1825 г. думы были переизданы точно и бережно, с
сохранением последовательности их расположения, посвящения, примечаний,
вступительных заметок. Введенная в сборник дума "Видение Анны Ивановны"
помещена там, где ей надлежало быть в соответствии с принятым в книге
Рылеева хронологическим принципом расположения стихотворений: между думами
"Наталия Долгорукова" и "Державин", а вступительная заметка, написанная к
ней Огаревым, была напечатана на обороте шмуцтитула, где помещались
соответствующие тексты в рылеевской книге.
За сто с лишним лет, минувшие после выхода лондонского издания "Дум",
несколькими поколениями исследователей была проведена огромная работа по
разысканию, публикации и комментированию стихов "поэта-гражданина", работа,
многократно расширившая наши сведения О его жизни и деятельности.
Значительную ценность представляют два издания "Полного собрания
стихотворений" К. Ф. Рылеева в большой серии "Библиотеки поэта" (1934 и 1971
гг.). Здесь нашли себе место наиболее полные, основательные и достоверные
комментарии к рылеевским думам, а также убедительные решения некоторых
сложных текстологических проблем.
В данной книге сборник "Думы" воспроизведен в том виде, в каком он
вышел в 1825 г. Входящие в него стихотворения печатаются по указанному
прижизненному изданию поэта. Лишь в текстах дум "Ольга при могиле Игрря" и
"Курбский" устранены купюры и искажения, вызванные цензурными условиями.
В разделе "Дополнения" помещены думы, завершенные Рылеевым, но не
вошедшие в отдельное издание, а pа ними - отдельной рубрикой - наброски
неоконченных дум. Обе группы произведений Рылеева располагаются в хронологии
исторических сюжетов, т. е. в той последовательности, которая была избрана
автором для сборника 1825 г. Эти тексты печатаются по автографам, а при
наличии нескольких автографов - по тем, которые содержат позднейшие редакции
стихотворения.
Далее приведены все материалы, которыми Герцен и Огарев дополнили
рылеевский сборник в 1860 г. Эти материалы публикуются по лондонскому
изданию "Дум" в том порядке, в котором они там помещены.
В следующем разделе приводятся варианты автографов, прижизненных
изданий дум и того авторизованного списка, который представляет собой
цензурный экземпляр сборника. Принято во внимание, что поправки в этот
экземпляр были внесены по указанию Рылеева (см. его письмо к Вяземскому, ЛН,
стр. 144).
Многие рукописи Рылеева хранят на себе следы многослойной и
разновременной правки. В настоящем издании предпринята попытка возможно
более полно воспроизвести процесс работы Рылеева над думами.
Последовательность правки указывается обозначением около строк а, б, в...
Разные варианты одного фрагмента, если они записывались наново, нумеруются
римскими цифрами. В случаях, когда последний слой правки совпадает с
окончательным текстом, он в настоящем разделе не приводится, а при
предшествующем варианте ставится звездочка (*). Под номером стиха
указывается источник (или Источники, если их два и более) данного варианта.
Если для следующего стиха источник тот же, указание на него не повторяется.
Примечания имеют единообразную структуру. Вслед за порядковым номером
(римским для дум, включенных в издание 1825 г., арабским для стихотворений и
других материалов, составляющих раздел "Дополнения") указывается первая
публикация, затем другие прижизненные публикации. Наличие данного
стихотворения в издании 1825 г. не оговаривается. Далее сообщается
местонахождение сохранившихся автографов и а случав необходимости
аргументируется выбор основного текста. Поскольку Рылеев публиковал Думы или
представлял их в Вольное общество сразу после написания, год их
представления в общество или первой публикации обычно совпадает с годом, в
котором они были созданы. Если такого совпадения не было, в примечаниях при-
водятся сведения, позволяющие с доступной степенью определенности датировать
соответствующее стихотворение.
Затем указываются исторические источники дум, даются пояснения к
малоизвестным собственным именам, словам, выражениям, встречающимся в
текстах. В некоторых случаях упомянуты также оценки, данные тому или иному
стихотворению современниками и потомками, сведения о воздействии, оказанном
им на позднейшие произведения литературы и искусства.
Исследователями Рылеева собран богатый материал; свидетельствующий о
популярности" в русской литературе сюжетов, на которые писались думы. В
комментариях к данному изданию он не приводится. См. М., примечания к ПСС,
статью С. М. Клюева "Думы" К. Ф. Рылеева (Ученые записки Московского
государственного педагогического института им. В. И. Ленина, т. 248. Труды
кафедры русской литературы. М., 1966, а также библиографический указатель:
Художественно-историческая литература. М., 1943.
ПРИМЕЧАНИЯ
Думы
<Предисловие>. Д. Автограф - ЦГАДА. Написано после 14 ноября 1824 г.,
т. к. в ц. э., присланном из Воронежа в Москву, первоначально отсутствовало.
Поступило в Цензурный комитет, когда сборник был уже допущен к печати и было
вклеено в ц. э. Ранний набросок предисловия, называемый обычно "Нечто о
думах" (автограф ЦГАОР), датируется 1823 г. Позднее, вероятно в 1824 г.,
написана первая редакция предисловия, которая осталась неопубликованной
(автограф - ЦГАОР, впервые напечатана - ЛН).
1 "...Кроме некоторых" - Рылеевым составлены, исторические справки к
думам "Боян", "Петр Великий в Острогожске", "Наталия Долгорукова" и,
возможно, "Богдан Хмельницкий".
I. НЛ, 1822, Ќ 11. Историческая основа думы - летописный рассказ о
нападении Олега на Константинополь в 907 г. в изложении Карамзина (И, т. I,
гл. 5). В предисловии к Д. Рылеев отметил, что "решился поместить" "Олега
Вещего" "в числе дум, чтобы показать состав исторических песен Немцевича,
одного из лучших поэтов Польши". В сборнике Немцевича нет стихотворения об
Олеге. Думу Рылеева, сближает со "спевами" Немцевича главным образом
стремление воспеть, поэтизировать ратные, подвиги предков; Чтоб усилить
сходство "Олега Вещего" с произведениями Немцевича, Рылеев в этой - и только
в этой - думе нумерует строфы. У Немцевича строфы всех "спевов" нумерованы.
1 Еексин (Понт Евксинский) - древнегреческое" название Черного моря.
2 Леон - византийский император Лев VI (886-912).
3 Потомки Брута и Камилла - византийцы, потомки римлян.
4 Ст. 55-56 вызвали критические замечания Пушкина (См. П, т. ХШ, стр.
54, 175-176).
II. НЛ, 1822, Ќ 12. Ст. 81-88, пропущенные по цензурным соображениям,
впервые опубликованы в ЛН. Автограф этих, а также 89-92 ст. в ранней
редакции - ЦГАОР. Историческая основа думы - летописные предания о смерти
Игоря и мести Ольги в изложении Карамзина (И, т. 1,. гл. 6, 7).
III. С, 1822, Ќ 7; НЛ, 1822, Ќ 4. Представлена в ВО 15.V.1822 (ом. УР,
стр. 416). Действие думы происходит 24 июля 1773 г., когда во время
русско-турецкой войны в сражении у Кучук-Кайнарджи погиб русский генерал
Отто-Адольф Вейсман фон Вейсенштейн. Источник характеристики Святослава - И,
т. 1, гл. 1. Ст. 1, 3 повторены в "Войнаровском" (ч. I).
1 Цимиский (X в.) - византийский император, с которым воевал Святослав.
2 Доростол - крепость на Дунае, где в 971 г. был заключен мирный
договор между Византией и Русью.
3 Белый царь - русский царь. Происхождение этой идиомы связано с
отношением к белому цвету, как символу чистоты и святости: "белая кость"
означает благородное происхождение, "белый" имело значение независимый, не
платящий дани (См. М. И. Михельсон. Русская мысль и речь, т. 1. СПб., б. г.,
стр. 89). Она существовала уже в первой половине XVI в. и в рылеевскую эпоху
нередко встречалась в литературе. Ср. в "Полтаве": "Усердием горя / С
врагами Белого царя / Умом и саблей рад был спорить".
IV. СО, 1821, Ќ 47. Историческая основа думы - летописное предание в
изложении Карамзина (И, т. 2, гл. 1).
V. ПЗ, 1823 с подзаг. "Повесть". В содержании ПЗ 1823 (автограф
Рылеева, ЛВ) имеет подзаг. "Поэма". Черновой автограф фрагмента - ЦГАОР,
опубл. в ЛН, с. 20. Историческая основа думы - летописный рассказ о
покушении Рогнеды на жизнь князя Владимира в 985 г. в изложении Карамзина
(И, т. 1, гл. 9).
1 Воейкова Александра Андреевна (урожд. Протасова, 1795-1829) - жена А.
Ф. Воейкова, умная и образованная женщина, пользовалась авторитетом в
литературных кругах. Многие поэты посвящали ей стиха. Жуковский воспел ее
под именем "Светлана".
2 Цимиский - см.. прим. III К
3 Нейстрия - западная часть франкского королевства Меровингов,
расположенная между Шельдой и Луарой.
4 Чернобог - злое божество в древнеславянской мифологии.
VI. С, 1822, Ќ 3. Автограф ранней редакции и журнального варианта
примечания к думе ЛБ. Представлена в ВО 5.XII.1821 г. (См. УР, стр. 407).
1 Ст. 27-28 восходят к "Слову о полку Игореве".
2 В период работы над думами Рылеев занимался стихотворным переложением
"Слова". Перенесение легендарного Бояна в эпоху князя Владимира произошло,
вероятно, - под влиянием Пушкина, сделавшего то же в "Руслане и Людмиле".
VII. ПЗ, 1823. Представлена в ВО 15.V.1822 (см. УР, стр. 416).
Историческая основа думы -летописное предание в изложении Карамзина (И, т.
2, гл. 2).
1 Булгарин Фаддей Венедиктович (1789-1859) - реакционный журналист и
писатель. До 1825 г. поддерживал дружеские отношения с Рылеевым и другими
декабристами.
VIII. НЛ, 1822, Ќ 19. Историческая основа думы - летописный рассказ о
смерти князя Михаила Тверского в изложении Карамзина (И, т. 4, гл. 7).
1 Раманец - сведений о человеке с таким именем найти не удалось. У
Карамзина говорится только; что Романец - "христианской веры" (И, изд. 2, т.
IV, стр. 187). Само имя произошло, вероятно, от названия города Роман,
существовавшего в описываемую эпоху на территории нынешней Румынии. Этот
город неоднократно упоминается в И (т. IV, стр. 242, 243).
IX. СО, 1822, Ќ 40. Представлена в ВО 2.Х.1822. Историческая основа
думы - летописные данные о Куликовской битве в изложении Карамзина (И, т. 5,
гл. 1). Начальный монолог Димитрия написан под воздействием произведения
Ивана Ламанского "Речь Димитрия Донского перед сражением на Куликовом поле"
("Русский вестник", 1812, Ќ 6). См. об этом: В. И. Маслов. Литературная
деятельность К. Ф. Рылеева. Дополнения и поправки. Киев, 1916, стр. 34. В
1833 г. находившийся в заключении Кюхельбекер перечитал" эту думу и оставил
одобрительный отзыв о ней. (См. "Дневник В. К. Кюхельбекера". Л., 1929, стр.
146.)
1 Сергий Радонежский - видный церковный и политический деятель Древней
Руси, благословивший Димитрия перед Куликовской битвой.
2 Пересвет Александр - монах Троице-Сергиева монастыря. Начал
Куликовскую битву поединком с татарским богатырем Темир-мурзой(Челибеем). По
летописи, они столкнулись с такой силой, что оба пали мертвыми.
3 Ст. 61. Князь Федор Белозерский и его сын Иван погибли в битве.
4 Черный стяг - знамя московского князя.
5 Волынский - Боброк Дмитрий Михайлович, командовал резервным полком,
вступление которого в бой способствовало победе русских.
6 Русский бог - об употреблении этой идиомы в разные эпохи см. С. А.
Рейсер. "Русский бог". - Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1961, Ќ
1.
X. С. 1822, Ќ9, тогда же вышла отдельным оттиском, НЛ, 1822, Ќ 14.
Представлена в ВО 7.VIII. 1822 г. (См. УР, стр. 418). Черновой автограф
фрагмента - ЦГАОР. Как перевод из Немцевича, "Глинский" был отправлен
Рылеевым, польскому поэту, который ответил на это любезным письмом (См.
ПССоч, стр. 466-467, 774-778).
XI. СО, 1821, Ќ 29 с подзаг. "Элегия" и пометой: "Острогожск, июня 20,
1821". Перепечатано без подзаголовка и даты в "Собрании образцовых русских
сочинений и переводов в стихах", изд. 2, ч. IV, СПб., 1822. Автограф (ПД),
включенный в письмо к Булгарину, впервые опубликован в PC, 1871, Ќ 1. Здесь
напечатаны и ст. 25-32, 45-47, изъятые или искаженные цензурой. Хотя, по
собственному признанию Рылеева, дума была "плодом чтения девятого тома"
Карамзина, отношение поэта к Курбскому резко отличается от выраженного в И
(см. ПСС, стр. 418-419). Сочувствие и симпатию к Курбскому высказывали и
другие декабристы (См., напр.: Н. И. Тургенев. Дневники и письма, т. III,
Пг., 1921, стр. 124).
XII. РИ, 1822, Ќ 14. 17 января, без посвящения, с примеч. издателя:
"Сочинение молодого поэта, еще мало известного, но который скоро станет
рядом с старыми и славными. В<оейков>". Перепеч. в С, 1822, Ќ 4 и в "Сев.
Цветах на 1825 г." (в статье П. А. Плетнева). Представленная в ВО 28.XI.1821
г., эта дума, как достойная "особенного уважения", явилась основанием для
переименования Рылеева из членов-сотрудников в действительные члены Общества
(см. М., стр. 195). Историческая основа думы - материалы о гибели Ермака в
изложении Карамзина (И, т. 9, гл. 6). Дума получила широкое распространение
и стала народной песней.
1 Муханов Павел Александрович (1798-1871) - декабрист, историк, друг
Рылеева, по просьбе которого до января 1825 г. участвовал в подготовке к
изданию "Дум".
Тяжелый панцирь - дар царя - упоминаемый Рылеевым панцирь был подарен
Иваном IV Ермаку после его победы над Кучумом на берегу Иртыша, на мысе
Подчуваш (1582).
XIII. ПЗ, 1823. Среди материалов, использованных Рылеевым, кроме И, т.
10, гл. 2, была книга П. С. Железвикова "Сокращенная библиотека в пользу
господам воспитанникам первого кадетского корпуса" (СПб., 1804). См.: Е.
Привалова. О думе К. Ф. Рылеева "Борис Годунов" ("Русская литература", 1963,
Ќ 3). Трактовка личности и правления Годунова, предлагаемая в думе, близка к
его характеристике в статье А. А. Бестужева (ПЗ, 1823, стр. 4) и в какой-то
мере предвосхищала образ, созданный в трагедии Пушкина (См. М., стр.
206-209; ПСС, стр. 420-421).
1 Ст. 22 иронически цитирован Пушкиным в письме к Л. С. Пушкину (П, т.
XIII, стр. 56).
XIV. НЛ, 1822, Ќ 2. Историческим и литературным источником думы
послужила трагедия А. П. Сумарокова "Димитрий Самозванец" (1771). Упоминание
о "неблагонамеренных иностранных писателях" имеет в виду в числе прочих
книгу: P. Levesgue. Histoire de Russie, 1782-1783. См. ПСС, стр. 421-422.
1 Закон римлян - католичество.
XV. ПЗ, 1823; НЛ, 1823, Ќ 11. Историческая основа думы - костромское
предание о подвиге Ивана Сусанина в изложении А. Щекатова ("Словарь
географический российского государства", ч. III. M., 1807) и С. Н. Глинки
("Русская история в пользу воспитания", ч. VI. М., 1817). Образ, созданный в
стихотворении Рылеева, оказал воздействие на позднейшие произведения
литературы и искусства, в том числе на оперу М. И. Глинки. Эту думу любил А.
И. Ульянов (см. "А. И. Ульянов и дело 1 марта 1887 г.". М.-Л., 1927, стр.
39-40).
XVI. С, 1822, Ќ 6; РИ, 1822, Ќ 54, 1 марта; СО, 1822, Ќ 23, с примеч.:
"Автор сего стихотворения просит нас уведомить читателей СО, что оно
напечатано в "Русском инвалиде" без его ведома и с неверного списка. Изд.".
Представлена в ВО 5.XII.1821 г. (см. УР, стр. 407). Сюжет думы восходит к
повести Ф. Н. Глинки "Зиновий Богдан Хмельницкий, или Освобожденная
Малороссия" (1819) и к "Песне о Богдане Хмельницком" Л. Рогальского (рус.
перевод О. Сомова в "Благонамеренном", 1821, Ќ 7). Си. об этом: ПСС, стр.
426. Ст. 2 был изменен Рылеевым под влиянием критического замечания Пушкина
(П, т. XIII, стр. 46, 54). Как указал Ю. Н. Тынянов, Пушкин пародировал
начало думы в элегии Ленского: "Блеснет заутра _луч денницы_, и заиграет
яркий _день_". См: Пушкинский сборник памяти С. А. Венгерова. М. - Л., 1923,
стр. 86. К образу Хмельницкого Рылеев вернулся во второй половине 1825 г.,
когда работал над трагедией о нем.
XVII. РИ, 1822, Ќ 35, 7 февраля. Представлена в ВО 17.IV.1822 г. (см.
УР, стр. 415). Беловой автограф ранней редакции - ПД. Историческая основа
думы - книга Н. И. Новикова "История о невинном заточении боярина Артемона
Сергеевича Матвеева, состоящая из челобитен, писанных им к царю и патриарху,
с приобщением причины его заточения и возвращения из оного" (СПб., 1776).
См. ПСС, стр. 427.
XVIII. С, 1823, Ќ 3 с посвящением "Барону А. А. Дельвигу"; НЛ, 1824, Ќ
15. Автограф ст. 1-28 - ЦГАДА. Представлена в ВО 16 мая 1823 г. под загл.
"Первое свидание Петра Великого с Мазепой" (см. М., стр. 80). Историческая
основа думы - данные о свидании Петра I с Мазепой в Острогожске в изложении
Д. Н. Бантыша-Каменского (см. его "История Малой России", т. 3. М., 1822).
Пушкин отметил поэтические достоинства этой думы, а ст. 67-68 процитировал в
"Путешествии в Арзрум". (См. П, т. VIII, стр. 446; т. XIII, стр. 175).
1 Брюховецкий Иван Мартынович, гетман Левобережной Украины в 1663-1668
гг. Пытался поднять мятеж против русского царя и отдать Украину под власть
Турции, но был убит восставшими казаками.
XIX. НЛ, 1822, Ќ 16. Черновой автограф ЛБ, автограф ранней редакции ПД
(впервые опубл. PC, 1972, Ќ I). Представлена в ВО 4.IX.1822 г. (См. УР, стр.
419). Как источник сведений о Волынском Рылеев использовал "Записки кн. Я.
П. Шаховского" (1821) и "Манштейновы современные записки о России" (перев. с
франц., 1810). Однако, вопреки историческим данным, Рылеев
революционизировал облик Волынского, так что содержание думы не вполне
согласуется даже со специально написанной к ней справкой П. М. Строева. Дума
оказала влияние на изображение Волынского в романе Лажечникова "Ледяной дом"
(1835).
1 Манштейн Христофор Герман (1711-1757) - автор известной книги
"Манштейновы современные записки о России" (перевод с французского, Дерпт,
1810), послужившей одним из источников рылеевской думы.
2 Долгорукий Яков Федорович (1659-1720) - сподвижник Петра I,
заслуживший репутацию смелого и независимого человека.
XX. НЛ, 1823, Ќ 30. Автограф ранней редакции - ПД. Представлена в ВО в
1823 г. (см. УР, стр. 426). Историческая основа думы - записки Н. Б.
Долгоруковой ("Плутарх для прекрасного пола", ч. 6. М., 1819) и повесть С.
Н. Глинки "Образец любви и верности супружеской, или бедствия и добродетели
Наталии Борисовны Долгоруковой, дочери фельдмаршала Б. П. Шереметева,
супруги князя И. А. Долгорукова" ("Русский вестник", 18-15, кн. 1). См. ПСС,
стр. 433.
1 Долгорукова Наталья Борисовна (1714-1771) - жена приближенного Петра
I Ивана Алексеевича Долгорукова (1708-1739), который после смерти Петра I
был сослан в Березов, а затем арестован по доносу своих врагов и казнен. Н.
Б. Долгорукова последовала за мужем в ссылку, а после его смерти постриглась
в монахини. Дума Рылеева, видимо, побудила И. И. Козлова написать поэму
"Наталья Долгорукова". См. его письмо к Пушкину (П, т. XIII, стр. 537), а
также М, стр. 234-236. Образ Долгоруковой предвосхищает образы декабристок в
"Русских женщинах" Некрасова.
2 Ст. 27-28. И. А. Долгоруков был сослан через три дня после свадьбы.
XXI. СО, 1822, Ќ 47. Автограф ранней редакции ПД, опубл. PC, 1871, кн.
11. Представлена в ВО - 6.XI.1822 (см. УР, стр. 422). Впервые Рылеев
обратился к образу Державина в наброске "Вечернею порою", который А. Г.
Цейтлин без достаточных оснований счел первой редакцией думы (ПССоч., стр.
599-601).
1 Гнедич Николай Иванович (1784-1833) - поэт, переводчик, пользовался
большим авторитетом у Рылеева и других декабристов.
2 Цитируется обзор А. Ф. Мерзлякова "Рассуждение о российской
словесности в нынешнем ее состоянии". - "Труды общества любителей российской
словесности", ч. I. M., 1812.
ДОПОЛНЕНИЯ
1. PC, 1871, Ќ 1, ПСС - по автографу рукописного отдела Ленинградского
отделения Института истории АН СССР (беловой с позднейшей правкой). Черновой
автограф . наброска к думе - ЦГАОР, Написана не позднее 1823 г., вошла во
второй список. Историческая основа думы - летописное предание в передаче
Карамзина (И, т. 1, гл. 9). При жизни поэта не печаталась, т. к. трактовка
Владимира как злодея-братоубийцы сделала думу неприемлемой для цензуры.
1 Рокот струн живых - образ, восходящий к "Слову о полку Игореве" (ср.
прим. VI).
2 Ст. 24 связан с оссиановской традицией в русской поэзии (см. БП, стр.
432-433).
2. PC, 1871, Ќ 1. Автограф с позднейшей правкой - ПД. Датируется 1823
г., т. к. ст. 25-28 использованы в думе "Наталия Долгорукова" (лето 1823
г.). Историческая основа думы - рассказ о бегстве Я. Ф. Долгорукого (см. о
нем прим. XIX) из шведского плена, содержащийся в "Дополнениях к деяниям
Петра Великого" И. И. Голикова (т. 17, гл. 147. М., 1798) и получивший
распространение в литературе начала XIX в.
3. XIX век, кн. 1. М., 1872 - по черновому автографу ЛБ, БП - по
беловому автографу ЦГАДА. Печ. по тому же источнику, с некоторыми уточнения-
i ми. Написана не ранее 1823 г., т. к. не вошла во второй список. Вероятная
историческая основа думы - доклад А. О. Корниловича "О жизни царевича
Алексея", сделанный 19 декабря 1821 г. в ВО (см. М., стр. 225), 1 Рожествено
- село на реке Оредеж, принадлежавшее в начале XVIlI в. царевичу Алексен).
4. Полярная звезда на 1859 г., кн. V - по неточному списку, PC 1870, Ќ
11, ПСС - по беловому:, автографу ПД. Черновой автограф с большой позднейшей
правкой - ЛБ. Печ. по беловому автографу. ЦГАДА. Три автографа, которыми мы
располагаем, позволяют видеть три этапа работы Рылеева над текстом думы.
Автограф ПД, озаглавленный "Голова Волынского" ("Свершилась казнь - и
образец") дает раннюю редакцию стихотворения. Автограф ЛБ первоначально
содержал текст, близкий к автографу ПД. Позднее он был правлен другими,
менее выцветшими чернилами. Автограф ЦГАДА закрепляет результаты этой
правки. В автографе ЛБ первая строфа вычеркнута, а нумерация начата со
второй строфы. Автограф ЦГАДА начинается стихом "Превренного злодея меч".
Многослойной правке подверглась в автографе ЛБ последняя строфа. Ниже Рылеев
приписал четыре стиха, которые в автографе ЦГАДА завершают текст думы.
То, что автограф ЦГАДА содержит позднейшую редакцию думы, доказывается
и тем, что он написав на одном листе с думой "Петр Великий в Острогожске", и
ее местонахождением - вместе с ц.э. Подтверждается предположение А. В.
Архиповой, что двумя думами, не допущенными цензурой к включению в сборник,
были "Видение Анны Иоановны" (А. В. Архипова называет ее "Голова
Волынского". - Л. Ф.) и "Царевич Алексей Петрович в Рожествене" (БП, стр.
420). Автографы обоих стихотворений и "Петра Великого в Острогожске", как
известно, включенного в Д. после 22.XII.1824 г., составляют одну единицу
хранения. Представляется бесспорным, что именно редакцию автографа ЦГАДА
Рылеев хотел опубликовать в сборнике 1825 г., и этот текст следует признать
основным. Подробнее об этом см.: Л. Г. Фризман. Дума Рылеева "Видение Анны
Иоановны" ("Известия АН СССР. Серия литературы и языка", 1975, Ќ 2).
Дума была (под загл. "Видение императрицы Анны") представлена в ВО
16.X.1822 г. (см. УР, стр. 422), но в печати не появилась, по-видимому, по
цензурным условиям.
5. I - PC, 1871, Ќ 1; П - ВЕ 1888, Ќ 11, III - ПСС, IV - PC, 1871, Ќ 1;
Автографы всех четырёх фрагментов - ПД. Наброски I - III представляют собой
три варианта начала думы. Край листа, на котором написан фрагмент III,
оторван, текст восстанавливается по фрагментам I-II. Установить
последовательность создания этих набросков не представляется возможным, т.
к. наблюдения над правкой различных стихов ведут к неидентичным выводам.
Фрагмент IV, по предположению Ю. Г. Оксмана, - набросок к монологу Вадима.
Датируется временем работы Рылеева над думами - 1821-1823 гг.
6. БП, черновой автограф ЦГАОР. Предположительно датируется временем
работы над думами (1821-1823). Для какого стихотворения предназначался
фрагмент, неизвестно. Как отметила А. В. Архипова, "отдельные строки
метрически соответствуют наброску думы "Вадим" (БП, стр. 458).
7. BE, 1888, Ќ И, ПСС по автографу ПД. Историческая основа наброска -
данные, упоминаемые Карамзиным (И, т. 1, гл. 7). Предположительно датируется
временем работы Рылеева над текстами Карамзина (1821-1822). См. ПСС, стр.
443. Для какого стихотворения он предназначался, неизвестно.
8. I - PC, 1871, Ќ 1; ПСС, по автографу ПД; П - ЛН, по черновому
автографу ЦГАОР. "Марфа Посадница" входила во второй список и писалась,
по-видимому, в 1822 или в 1823 г. Исторической основой думы послужили
данные, содержащиеся в И (т. 6, гл. 1 и 3) и в повести Карамзина "Марфа
Посадница" (1803). Ст. 9-12 фрагмента II написаны после ст. 39 и помечены
звездочкой (*). После ст. 8 имеется такая же звездочка, указывающая место
вставки. Подробнее о тексте данного фрагмента см.: Л. Г. Фризман. Пути
поэтической мысли. - (сб. "Собеседник", в печати).
1 Пять концов - название пяти частей Новгорода: Неровский, Гончарский,
Славянский, Загородский, Плотнинский.
2 Ст. 1 фрагмента II - реминисценция начального стиха монолога Иоанны
из "Орлеанской девы" Ф. Шиллера в переводе В. А. Жуковского: "Простите вы,
поля, холмы родные" (пролог, явление четвертое).
9. PC, 1871, Ќ 1; ПСС, по автографу ПД. Черновой набросок,, целиком
зачеркнутый Рылеевым, - ЦГАОР. По положению в автографах предположительно
датируется 1822 или 1823 г. Ю. Г. Оксман определял этот набросок как
фрагмент незавершенной думы о царевне Софье (см. ПСС, стр. 445). Эта дума
входила во второй список.
10. Г-PC, 1871, Ќ 1; ПСС, по автографу ПД, II - BE, 1888, Ќ 12; ПСС, по
автографу ПД. После ст. 8 в автографе стоит звездочка, указывающая место
вставки, а на полях, под такой же звездочкой, написаны четыре стиха. Эти
четыре стиха включаются нами в текст фрагмента. III - Я. Ф. Рылеев.
Сочинения и переписка. СПб., 1872; BE, 1888, Ќ 12; ПСС, по автографу П Д
(черновой с последующей правкой). Имеется еще один черновой автограф
фрагмента III на одном листе с фрагментом II (ПД). Автограф ст. 1-17 III
фрагмента - ЛБ; все автографы имеют многочисленные разночтения. IV - ПСС, по
автографу ПД. "Меньшиков" включен во второй список. Датируется 1823 г. (см.
БП, стр. 459). Наиболее вероятный источник сведений Рылеева о Меньшикове -
книга Д. Н. Бантыша-Каменского "Деяния знаменитых: полководцев и министров,
служивших в царствование Петра Великого", ч. I. M., 1812.
1 Сосва - река в Западной Сибири. На ней стоит город Березов, куда был
сослан Меньшиков.
11. PC, 1871, Ќ 1, автограф ПД. Факсимильное воспроизведение в кн.
"Сборник снимков с автографов русских деятелей 1801-1825". СПб., 1873.
Датируется 1822 г. по местонахождению среди черновиков думы "Державин".
"Миних" фигурировал во втором списке.
1 Деспот - Бирон Эрнст Иоганн (1690-1772) - фаворит императрицы Анны
Иоановны, ставший после ее смерти регентом Российской империи. Свергнут и
арестован Минихом 9 ноября 1740 г.
12. Д 1860, написано в 1859 г. Автограф ЛБ.
13. Д 1860, написано в 1859 г. Автограф, местонахождение которого
считалось неизвестным (см. Н. П. Огарев. Избранные произведения, т. II. М.,
Гослитиздат, 1956, стр. 525), обнаружен нами в ЛБ (Записная книжка, Ќ 34).
1 "L'etat - c'est moi" - государство - это я (фр.) - изречение,
приписываемое "Людовику XIV, употребляется для характеристики сущности
абсолютизма.
2 "Хранить завет страдальцев сильных / Людей повешенных и ссыльных" -
измененная цитата из поэмы Огарева "Матвей Радаев".
3 "Из "Наливайки" сохранились только два-три отрывка" - большинство
сохранившихся отрывков из поэмы "Наливайко" были найдены и опубликованы
позднее (BE, 1888, Ќ 11, 12).
4 "Пора правительству, после тридцатилетнего намордника, отдать истории
ее достояние и позволить безусловно печатать все о Рылееве и его
сподвижниках". - Правительство придерживалось иного мнения. В год издания
"Дум" Герценом и Огаревым в Москве и Петербурге имела место следующая
переписка: "Министерство народного просвещения. Московский ценсурный комитет
в Москве. 16 марта 1860 г. Ќ 198.
В Главное Управление Ценсуры.
В Московский Ценсурный Комитет поступили на рассмотрение сочинения К.
Рылеева - Думы и Войнаровский.
Ценсурный Комитет, затрудняясь дозволить к перепечатанию новым изданием
означенные сочинения, честь имеет представить оные при сем на
благоусмотрение и разрешение Главного Управления Ценсуры.
Председатель Комитета
Сенатор Тайный Советник М. Щербинин.
18 мая 1860 г., Ќ 651 О сочинениях К. Рылеева.
Г<осподину> председ<ателю> Московского Ценс<урного> Комит<ета>
Главное Упр<авление> Ценс<уры>, рассмотрев представление Московского
Ценс<урного> Ком<итета> от 16 марта сего года за Ќ 198, об испрашиваемом
дозволении перепечатать новым изданием сочинения К. Рылеева - Думы и
Войнаровский, не признало возможным разрешить издание сих сочинений, которые
при сем возвращаются.
Подписал: Член Главн. Упр. Ценс. Н. Муханов.
Секретарь: Правитель Дел пр. Янкевич...
Министерство народного просвещения. Санкт-Петербургский Ценсурный комитет.
Санкт-Петербург, 23 апреля 1860 года; Ќ 477
В Главное Управление Ценсуры.
Титулярный Советник Лев Камбек представил в С.-Петербургский Ценсурный
Комитет _Полное собрание сочинений К. Рылеева_ с просьбою о дозволении
издать в свет эти сочинения.
Ценсор Волков, которому поручено было, рассмотрение сих сочинений
Рылеева, нашел, что сочинения Рылеева как сделавшегося уже достоянием
истории отечественной литературы нашей двадцатых годов и как потерявшие в
настоящее время то политическое значение и тот смысл, который имели эти
стихотворения при первом своем издании, - могли бы быть с некоторыми
исключениями дозволены к напечатанию. Исключить же из сего собрания, по
мнению Ценсора Волкова, следует "Видение Анны Ивановны" и сверх того
Ценсурный Комитет встречает затруднение в пропуске без особого на то
разрешения стихотворения "Исповедь Наливайки".
С. Петербургский Ценсурный Комитет, совершенно разделяя мнение Ценсора
Волкова, но с другой стороны имея в виду то обстоятельство, что сочинения
эти принадлежат перу одного из бывших государственных преступников, - имеет
честь представить об этом на благоусмотрение и разрешение Главного
Управления Ценсуры с приложением полного Собрания сочинений К. Рылеева.
Председатель барон Н. Меддем."
Главное управление ценсуры, 18 мая 1860 г., Ќ 654.
О сочинениях К. Рылеева
Господину Председателю С. Петербургского Ценсурного Комитета
Главное Управление Ценсуры, рассмотрев представление С. Петербургского
Ценсурного Комитета от 23 истекшего апреля за Ќ 477 об испрашиваемом
дозволении Титулярным Советником Львом Камбеком выдать в свет _Полное
собрание сочинений К. Рылеева_, не признало возможным разрешить таковое
издание. Представленная рукопись сочинений К. Рылеева у сего <так. - Л. Ф.>
возвращается.
Член Главного Управления Ценсуры
Н. Муханов
Скреп<ил> Прав<итель> Дел Пр. Янкевич" {*}
{* Центральный государственный исторический архив (Ленинград), ф. 772,
оп. 1, ед. 5221. О Л. Камбеке см.: С. А. Рейсер. Журналист и "обличитель"
Лев Камбек. - "Звенья", т. 8. М., Госкультпросветиздат, 1950. О его
дальнейших попытках добиться разрешения на издание сочинений Рылеева см.: Г.
А. Рязанцев. Материалы к цензурной истории сочинений Рылеева (ЛН, стр.
336).}
5 "Стихотворный перевод, который у нас есть, слишком
неудовлетворителен" - автором этого перевода, по-видимому, был Н. А.
Добролюбов. См.: А. Н. Степанов. Добролюбов и Мицкевич. В кн.: Адам Мицкевич
в русской печати 1825-1955. Библиографические материалы. М.-Л., Изд-во АН
СССР, 1957, стр. 505.
9 "Я тоже пробовал перевести, но не сладил". Сохранились лишь 4 первых
стиха этого незавершенного перевода. Автограф, зачеркнутый Огаревым, - ЛБ.
Впервые опубликован в 1938 г.
Вы помните ль меня? А я моих друзей -
Казненных, сосланных, по тюрьмам заточенных, -
Как вспомню, - вспомню вас! Храню в мечте моей
Права граждан для вас, людей иноплеменных...
14. 1832, в составе третьей части "Дзядов".
15. Д 1860. Перевод Н. П. Огарева.
16. Д 1860.
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
БП К. Ф. Рылеев. Полy. собр. стихотворений. Вступ. статья В. Г.
Базанова и А. В. Архиповой. Л., "Сов. писатель", 1971 ("Библиотека поэта",
б. с, 2 изд.).
BE "Вестник Европы".
ВО Вольное общество любителей российской словесности.
Второй список - список двадцати дум, проектированных Рылеевым в 1823 г.
Автограф на обороте черновика неоконченной думы "Вадим" (Пушкинский дом),
впервые опубликован в журн. "Русская старина", 1871, Ќ I, стр. 73. См. наст.
изд. стр. 228.
Д К. Ф. Рылеев. Думы. М., 1825.
Д 1860 К. Ф. Рылеев. Думы, Лондон. Изд. Искандера, 1860.
И Н. М. Карамзин. История государства Российского, тт. I-XII, изд. 2-е,
испр. СПб., 1818-1829.
ЛБ Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
ЛН Литературное наследство, Ќ 59. Декабристы-литераторы, т. I, M.,
1954.
М В. И. Маслов. Литературная деятельность К. Ф. Рылеева, Киев, 1912.
НЛ "Новости литературы"
П А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. 1-17,
М. - Л., Изд-во АН СССР, 1937-1959.
ПД Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН
СССР
ПЗ 1823 Полярная звезда. Карманная книжка для любительниц и любителей
русской словесности на 1823 год, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб.
ПСС К. Ф. Рылеев. Полн. собр. стихотворений. Редакция, предисловие и
примечания Ю. Г. Оксмана. Л., Изд-во писателей в Ленинграде, 1934
("Библиотека поэта", б. с, I изд.).
ПССоч К. Ф. Рылеев. Полн. собр. соч. Редакция, вступительная статья и
комментарии А. Г. Цейтлина, М.-Л., "Academia", 1934.
РИ "Русский инвалид".
PC "Русская старина".
С "Соревнователь просвещения и благотворения. Труды Вольного общества
любителей российской словесности".
СО "Сын отечества".
ст. стих, стихи.
УР В. Г. Базанов. Ученая республика, М.-Л., "Наука", 1964.
ЦГАДА Центральный государственный архив древних актов (Москва).
ЦГАОР Центральный государственный архив Октябрьской революции (Москва).
ц. э. цензурный экземпляр первого издания "Дум".
К. Ф. Рылеев
Богдан Хмельницкий
К. Ф. Рылеев. Полное собрание стихотворений
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
М.-Л., "Советский писатель", 1971
Вступительная статья В. Г. Базанова и А. В. Архиповой
Подготовка текста А. В. Архиповой, В. Г. Базанова, А. Е. Ходорова
Примечания А. В. Архиповой и А. Е. Ходорова
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
ПРОЛОГ
Площадь в Чигирине.
Юрко
Будь ласков, Янкель, дай ключи от церкви;
Лишь только хлеб сберем с своих полей,
Церковную мы подать всю внесем.
Теперь, ты знаешь сам, мы обнищали:
Кто лошадь, кто овцу, а кто пожитки
Последние из бедной хаты продал,
Чтоб только чинш Чаплицкому отдать.
Вот уж прошло шесть воскресений сряду,
Как в церковь нас ты не велел пускать;
Священникам в парафиях окрестных
Ты отправлять все требы запретил:
Недели три, как бог послал мне сына, -
Отец Карпо его крестить не смеет...
Начыпор
Мой сын уж целый год Настусю любит,
Ты обвенчать не позволяешь их.
Свырыд
А у меня мать при смерти лежит
И третий день всё исповеди просит.
Юрко
Умилосердись, Янкель, дай ключи...
Настуся
Будь ласков к нам...
Грицько
Позволь нас обвенчать.
Свырыд
Позволь отцу Карпу на хутор съездить;
Божусь, внесем мы подать всю сполна.
Янкель
Мне не слова, мне гроши ваши нужны.
Свырыд
Где летом их достать мы можем, Янкель?
Янкель
Как не достать, когда захочешь только.
Ну, что-нибудь продай...
Свырыд
Да что продать?
Всё у тебя ж давно в закладе, Янкель,
Иль отнято на пана подстаросту...
Янкель
Ну, так займи... ведь твой сосед, Пылып,
Недавно в дом из Сечи воротился.
Я слышал, много он добычи разной
Привез с собой - ив клуне закопал.
Он даст тебе взаймы; он должен дать:
В нужде должно друг другу помогать;
А если он не даст, так ты...
Свырыд
Так что?
Янкель
Ну, что?.. ты разве глух и не слыхал,
Что он зарыл свою добычу в клуне...
Свырыд
Проклятый жид!.. еще он недоволен,
Что грабит нас, обманывает, мучит;
Ругаться стал! уж воровать нас учит...
Янкель
Я жид! Безбожник я! как смеешь ты?..
Гоим, сизматик, бунтовщик... гвальт, гвальт!
Свырыд
Так я ж тебя, чтоб пропадать недаром;
Давай ключи, иль задушу на месте.
Рахиль
(выбегает из корчмы)
Ай! гвальт, гвальт, гвальт!
Янкель
(мигая жене)
Рахиль, беги скорей
И принеси ключи... Да отпусти ж...
Эк рассердился он; с тобой нельзя
И пошутить...
Начыпор
Ага, скрутил свой хвост...
Свырыд
Я никогда с чертями не шучу...
Смотри ж, вперед не трогай нас, не то
Еще не так тебя я проучу.
Терпенью есть конец; то испытали
Уже не раз и ляхи и жиды;
Мы терпим, как быки, но как быки же
Рассвирепеть против врагов мы можем...
Янкель
Свырыд, Свырыд! да я ж чем виноват?
Что мне велят, я исполняю только;
Ты знаешь сам, как пан Чаплицкий зол;
На откуп брать церквей в Чигирине
Я не хотел, да он меня принудил...
Свырыд
Мы знаем, как тебя он принуждал:
Когда на откуп он все церкви отдавал,
К нему жиды сбежались, как собаки,
У вас тогда чуть не дошло до драки...
Но где ж ключи?..
Янкель
Ключи? - вот их несут.
Ай, гвальт, гвальт, гвальт! меня убить хотят.
Сотник
Кто тут шумит? Кто обижал еврея?
Янкель
Вот, этот чуб! Он бунтовщик, пан сотник,
Вельможного он пана подстаросту
Бранил при всех, меня чуть не убил
И возмущал сизматиков на ляхов!
Свырыд
Он врет...
Сотник
Молчи. Связать его, в тюрьму.
Козаки неохотно приближаются к Свырыду.
Свырыд
За что вязать, за что меня в тюрьму?
За то, что не позволил я жиду
Ругаться над собой? - Поляки рады
Беде украинца; чтоб погубить
Его, для них довольно пары слов
Клеветника еврея иль цыгана.
Сотник
Что ж стали вы? Связать его скорей.
Свырыд
Не смейте! прочь! Он лях, я ваш земляк;
Сегодня свяжете меня, а завтра
Кого-нибудь из вас другие свяжут;
Пора узнать, что лях над козаками
Тиранствует посредством Козаков же.
Рахиль
Эй, Янкель, быть беде; ты видишь сам,
Как чигиринцы ненавидят нас,
Какою злобою дышат против поляков, -
Отсюда лучше нам заране прочь,
Придет опять Тарасовская ночь.
Опять, предчувствую, прольется снова
От Козаков израильская кровь!
Бог наших праотцев тогда чудесно
Одних лишь нас избавил в Переславле.
Теперь точь-в-точь как и тогда: везде
Такие ж страшные и злые лица
В ночь сходятся и шепчутся...
При ляхах же или при нас ни слова
Не говорят; эй, Янкель, будет худо.
Янкель
Давно я сам предчувствую беду;
Но делать нечего; два года здесь
Еще прожить необходимо нам;
Не бросить же другим доход церковный.
Рахиль
Да он уж нас обогатил довольно,
Не лучше ль нам сберечь, что есть теперь,
И без беды убраться из Украины?
Янкель
Всё так: но я, что б ни было, решился
Еще скопить хоть тысячу червонных...
Уходят.
1-й малороссиянин
Ушли... Ну вот, еще один погиб.
Эх, брат Юрко, прогневали мы бога, -
Всем на Руси пришельцы завладели,
В своей земле житья мы не находим.
Нет больше сил терпеть. Бегу отсель,
Бегу за Днепр к удалым запорожцам,
Чтоб притупить об кости дерзких ляхов
От деда мне доставшуюся саблю.
Прощай.
Грицько
И я с тобой. Благослови
Меня, отец; прощай, не плачь, Настуся.
Юрко
За Днепр... и я б туда, когда б не дети...
Чего, чего не вытерпели мы
За то, что не хотим на униатство
Переменить мы православной веры.
Всё отнято у нас: права, уряды,
Имения, и даже церкви наши
Ограблены погаными жидами,
Священные сосуды перелиты
В подсвечники для грешных их суббот,
А ризы пышные жидовки
Употребить дерзнули на одежду.
2-й малороссиянин
Уж видно, так создателю угодно...
Юрко
Нет, нет, поверь, создатель зла не хочет;
Не он, не он виной бед Украины,
Но мы с своим терпением воловьим.
Нет головы, нет гетмана у нас.
Когда был жив наш гетман Сагайдашный,
И крымцам мы и ляхам были страшны,
Никто тогда нас оскорблять не смел.
Теперь же всё пошло у нас вверх дном
И весь народ стал польским ясырем.
2-й малороссиянин
Опять католики без страха стали
Нас в унию насильно обращать
И православную святую веру
Холопскою в глаза нам называют.
Ноябрь - декабрь 1825
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ
Варианты приводятся в порядке номеров строк. После номера стихов
указывается источник варианта; если он не указан, это означает, что источник
тот же, что и для предыдущего варианта.
Свырыд
62 [До двадцати евреев как собаки]
Автограф
ЦГАОР
Янкель
70 И возмущал их [всех против поляков]
Свырыд
73 а) [Я не пойду, возьми меня насильно]
б) [А он? не стыдно ль вам? или забыли]
76 Его, довольно [слов чорта]
между 120 И погубить души своей навечно
и 121
ПРИМЕЧАНИЯ
77. А. Г. Цейтлин. Неосуществленный замысел трагедии "Хмельницкий".-
ЛН, с. 59 (в сокращении); Изд. 1956, с. 346. Автограф ЦГАОР. Время работы
над трагедией - последние месяцы 1825 г., что засвидетельствовано Ф. Н.
Глинкой и В. И. Штейнгелем в их показаниях в следственной комиссии, где они
рассказывали о своих последних встречах с Рылеевым. В показаниях Глинки
говорится о том, что Рылеев собирался в новую поездку на Украину, "чтоб дать
историческую правдоподобность своему сочинению". Штейнгель свидетельствует,
что в середине ноября Рылеев читал пролог на вечере у Ростовцева (ЛН, с. 59,
216). В конце своего творческого пути поэт вновь возвращается к образу
Хмельницкого, вождя массового казацко-крестьянского движения середины XVII
в., деятельность которого, судя по прологу, он предполагал показать на
широком народном фоне. Пролог относится к началу деятельности Хмельницкого,
чье поместье находилось недалеко от Чигирина (см. примеч. 74), на площади
которого разворачивается действие. Очевидно, Рылеев ставил своей задачей
воспроизвести причины недовольства, охватившего крестьян и казаков, их
стремление к сопротивлению, обусловившее выдвижение на авансцену гетмана,
вскоре возглавившего вооруженную борьбу с польским владычеством. Одной из
наиболее тяжелых форм гнета поляков над украинскими землями было
предоставление ими права сбора доходов от православных церквей
ростовщикам-арендаторам, чаще всего евреям, что для украинцев оборачивалось
как обременительными поборами, так и оскорблением их религиозных чувств.
Чинш - арендная плата в Польше, Парафия - церковный приход. Подстароста -
одно из главных должностных лиц в старостве, феодальном наделе в панской
Польше, в данном случае - конкретное лицо - подстароста Чигирина Чаплицкий,
ярый враг Хмельницкого. Клуня - хозяйственная пристройка для молотьбы и
хранения хлеба. Гоим (еврейск.) - библейское название одного из племен
Галилеи (страны в древней Палестине); часто употреблялось в значении
"иноверец". Сизматик (искаженное "схизматик") - от греческого "сизма", т. е.
церковный раскол; в словоупотреблении католической Церкви - православный.
Тарасовская ночь... Бог наших праотцев тогда чудесно одних лишь нас избавил
в Переславле. Эпизод украинского национально-освободительного движения в
1630-е годы, когда в Переяславле казаки, вождем которых был Тарас Трясила,
перебили своих угнетателей. Уряд - порядок, устройство. Сагайдачный - см.
примеч. 74. Ясырь (татарск.) - пленник, невольник.
Рылеев Кондратий Федорович. Собрание сочинений
© Copyright: Даниил Серебряный, 2006
Свидетельство о публикации №106082400559
Свидетельство о публикации №106082400559
Рецензии
Рылеев Кондратий Федорович: Собрание сочинений
http://goo.gl/XfQ1C8
Даниил Серебряный 12.09.2016 01:58 • Заявить о нарушении
http://goo.gl/XfQ1C8
Даниил Серебряный 12.09.2016 01:58 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.