Ангел Смерти. Глава 2. Цитодель ночи. Весь мир театр 3

Дыхание, и яркий свет,
И жажда воссоединенья,
Терзания, похоже, бред,
И зябкое тепло мгновенья,
И горячительный ответ,
Частицы жгучего рожденья
И рун забытый трафарет.
На досках чисто откровенье,
Огнем пылают: «Дальше нет».

Вот дверь, оранжевое пламя,
Коробит краску щель, рука
К Светлане тянется, играя
Витушкой скрученной замка.

Возникло призрачное тело,
Возникло в пламени огня.
Светлана все не разглядела,
Но есть рука, и есть нога,
Похоже, девочка пока.

Вот голова, ребенок явно.
Лет четырех, может, пяти,
Немного выглядит забавно.
Прошла, явилась во плоти
И протянула руки: «Мама».
Глаза открыла, глядя прямо,
И здесь оскалила клыки
И тем Светлану напугала.

Страх члены болию сковал,
Дышать, похоже, перестала.
Ужасен огненный кошмар,
И закричала тут Светлана
И этим нитку разорвала
Единства, что огонь создал.

И рев, сменяются черты,
Нить, душ соединенье, рвется.
Ребенок словно у черты,
За ней безумие смеется,
И гулким эхом отдается
Голос огня средь пустоты.

Ребенок гибнет на глазах,
Тело истаивает воском,
В глазах прощение и страх,
И голубое пламя — слезки.

Усилием последних чувств
Сдержать пытается тревогу,
И тело тает понемногу,
В глазах прощение и грусть,
Безумья дальняя дорога.

Ручонки тонкие крестом,
Распахнутые, как объятья.
Светлана: «Это только сон!
О боже! Больно ей. Проклятье!
Ведь она борется с огнем».

А девочка слегка дрожит,
Синеет пламенем улыбка.
И словно в мыслях говорит:
«Прости меня: моя ошибка.
Беги же, мама, разум слит,
Соединен теперь, обидно».
Ее губа слегка дрожит.

Светлана: «Нет, не уходи!»
Ёй огненная буря: «Поздно.
Безумен разум говорит:
Теперь мои навечно звезды,
Пусть мир пылает и горит».

Пожара рев и тела стон,
И тенью девочка исчезла.
Обрушен из любви заслон,
И в коридоре стало тесно,
Когда огонь туда вошел.

Проход закрыт, не получилось.
Рев, крик за тонкою стеной.
То нечто сильно разозлилось.
Отчаянья крик души: «Постой, —
Огня, — не смог он стать собой».

Светлана: «Нет, стой, не отдам».
Навстречу пламени шагнула.
Гермес Светлану придержал:
— Постой, куда ты в пламя, кура.
Я что, зря силы потерял
В то миг когда тебя создал?
Светлана бога оттолкнула.
Гермес: «Вернись, напротив стал».

Светлана: «Дочь! Ох, снова стон!
Она в беде, она страдает!»
Гермес: «Ее спасет лишь тот,
Кто ее имя отгадает.
Ну а пока давай вперед,
А то огонь нас обглодает».

Светлана: «Нет, я назову».
Гермес: «Не вздумай, ошибешься
И в тело больше не вернешься,
Будешь в огня вечном плену».


Тут дева: «Все равно согласна».
Бог: «Что ж, тебя я не держу.
Пускай тобой я дорожу,
Но вскоре будет здесь опасно,
И выхода не нахожу».

Дева задумалась: «Огонь,
Ты слышишь?» — «Слышу», — отвечает.
И крик Светлана различает:
«Ах, мама, верно, я в аду.
Печаль мою огонь терзает!»

Гермес: «Всего одна попытка,
И душу верно не спасешь».
Та лишь ответила улыбкой,
Подумала: «Пускай, ну что ж,
Спасу тебя, родная рыбка,
Или сама лягу под нож».

Дочь закричала: «Мама, нет!
Здесь хорошо, тепло и Хаос,
И пламя негасимый свет».
Огонь взревел: «Какая жалость,
Ведь глазок у малютки нет».

Дочка: «Не бойся, я в порядке,
Ведь я сама была огонь.
Умею с дядей играть в прятки».
Светлана: «Только дочку тронь,
Тебе водой поджарю пятки».
Огонь: «Ой, страшно, ой-ой-ой».

Гермес: «Вода здесь не поможет».
Тут дочки крик: «Как тело жжет!
Нет, нет, нисколько не тревожит».
Огонь: «Ей больно, она врет».

— Нет, мамочка, совсем не больно,
Щекотно. А-а-а, все хорошо».
Огонь: «Ну все, с меня довольно.
Чего бы скушать мне еще?
Головку сразу недостойно,
А ножки это само то».

Крик ужаса, не прекращаясь.
Светлана: «Ведь она огонь
Рожденная, как само пламя,
Значит и имя ей, постой.
Она, стихиями свиваясь,
Сама похожа на огонь.
Ну, хорошо, пускай раскаюсь.
Зову ее…» Вновь крика боль.

«Как же назвать живое пламя,
Она как агнец предо мной.
Пускай я жертвую собой,
Дочку Агнессой называю».
— Агнессочка, вернись домой!
— О мама, помоги, страдаю!
Вой жуткой боли за стеной.

Гермес: «Все верно. Только имя
Надо по рунам начертить.
Ты силами почти богиня,
Попробуй снова повторить.

Но в этот раз тянись к ребенку,
Дай дочке имя, лично ей.
Затем по буквам четко, звонко
Произнеси, затем быстрей
Иди к той огневой воронке
Навстречу к дочери своей.

Закрой глаза, теперь почувствуй
И мысленно войди в огонь.
Отринь сомненья, страхи, чувства
И мыслью тело дочки тронь».

Светлана: «Так, вошла, все вижу.
Огонь здесь вроде алтаря». —
«Иди на крики». — «Верно, слышу.
О боже! Вот судьба моя!» —
«Мама, тебя совсем не вижу!» —
Огонь взревел: «Ах ты змея.
Уйди, я дочку не обижу,
Иначе будешь ты моя».

Светлана: «Ты, огонь кошмара,
Безумье дочери моей,
К тебе пришла святая кара.
Будь ты из тысячи огней,
Будь жерлом адова пожара,
Сражу тебя, склонись скорей».

Огонь: «Ты кто? Ты что, богиня?
Вот сила! Нет, ты смертный дух,
И ты не знаешь мое имя».
Светлана: «Да ты весь потух.

Ну а сейчас и вовсе сгинешь.
Дрожи же, агнец, твой пастух
Тебя от пламени отринет,
И сила тьмы тебя покинет».
Огонь: «На помощь Вельзевул!»

Сноп искр, и дьявол во плоти
Из недр ада появился.
Спросил: «И кто здесь на пути?»
Затем к Светлане обратился:
«Богиня. Ну-ка, просвети. —
Здесь он к огню оборотился».

Огонь: «Нет, просто смертный дух».
— Да, вижу, но откуда сила?
Если она сама Афина…
В аду недавно пушен слух,
Что ее мама возродила.
А я вам вовсе не лопух,
Чтоб Никта звания лишила.
Светлана: «Так ты есть пастух?»

Здесь в пламени из ниоткуда
Гермес возник: «Ну и дела!
Вот, говорят, бывает чудо,
А здесь такие чудеса,
Что их во веки не забуду».
Вельзевул: «Право красота.

Мятежных бог, его девица.
Да, вкус Гермес не поменял.
Ну ладно, мне пора проститься.
Я слышал, силу он набрал,
С ним не хочу, однако, биться».

Вот он цилиндр приподнял,
Кивнул и словно растворился.
И алтаря синий металл
Аж до каленья раскалился.
И здесь ребенок закричал.

Гермес: «Скорее говори,
Пускай услышит свое имя.
С душой любовь свою вдохни».
Огонь: «Ты все-таки богиня?!»
— Нет, ангел, крылья позади.

И вот Светлана руны шепчет,
Слова разбиты на слога.
И пламя жалобно трепещет,
Стихает огнена река.

И вот пред девой молодою
Стоит в доспехах алый цвет,
Та, что, рожденная звездою,
Теперь навечно человек».

Не девушка и не девица,
А женщина лет тридцати.
Они похожи, как сестрицы.
Да, общие у них черты
С той, что на алтаре томится.

Алый доспех, в руках клинок.
Гермес вздохнул: «Вот это формы.
Взгляд неприятен и жесток».
Гермес: «Здесь победитель спорный».

Агнесса: «Мама, я она,
И все про эту сущность знаю.
Ее клинок — сила огня.
Пусть я слепа, но понимаю:
Тебе поможет здесь вода,
Но с необычного пруда.

Представь себе такой же меч,
Но не из пламени, из влаги.
Он сможет лишь ее рассечь».
— Боюсь, сестра, что ей отваги
Не станет, голову отсечь.
Ведь верно матушка, не хватит?

Светлана взгляд свой на Гермеса:
— Так это тоже моя дочь?
Так что же ты молчал, повеса?
Гермес: «А чем я мог помочь.
Здесь без того было эксцессов:
Театр, пожар и Никта-ночь.
И плюс спасать твою принцессу!»
Светлана: «Убирайся прочь».

Гермес: «Ну ладно, удаляюсь.
Вы здесь решите все семьей».
Тут дева: «Папочка, постой».
Гермес: «Что? Право я теряюсь».

Тут женщина: «А кто кричал:
«Пусть будут бури, ураганы?»
Кто чувства пламени придал?»
Гермес: «Готов я петь осанну,
Чтобы окончить сей кошмар».

Агнесса: «Ну вы, блин, даете.
И вы, и старшая сестра».
Гермес: «Россия — вот среда.
Пожалуй, хуже не найдете.
Две взрослых дочери, беда».

Светлана: «Я не понимаю».
Гермес: «А что тут понимать.
Мы просто сценку здесь играем.
А для кого, хочу понять».

Агнесса: «Мама, очень больно.
Нельзя ли, право, побыстрей.
Глаза верните поскорей».
Агнесса старшая: «Нам войны
Зачем, родители? Скорей…»
Гермес: «Ну все, с меня довольно! —
Затем прикрикнул: «Асмодей!
А ну-ка выходи скорей!»

Тут злобный дух: «Как догадался?»
Гермес: «Ну я то все-таки ведь бог».
Тут Асмодей: «И я не плох.
Смотри-ка, чуть здесь не попался.

А славно сцену разыграл».
Гермес: «Да, верно, это славно.
Вот только ты теперь пропал».
Кинжал он с воздуха достал.
— Потом поговорим о главном. —
Так Асмодей ему сказал.

Светлана: «Духи, боги, люди.
Игра, одна везде игра.
Пускай судьба меня осудит».
Гермес: «Кончай качать права.
Ананке не довольна будет».
— Что тут реально, дочь моя!
Пускай душой твоею будет
Теперь навек моя душа.

Тут Асмодей: «Что натворила.
Отдать ребенку часть души».
Гермес: «А что, довольно мило.
Впредь дух подобным не греши.
В ней та таинственная сила.
Смотри, о боже, посмотри:
Она обеих наделила.
Чувства пылают, как огни».
Здесь Асмодей: «Вот это сила».

Здесь тело в розовом на миг
Огнем сияющим предстало.
Раздался жуткий боли крик.
— Ты их местами поменяла. —
Демон вскричал. — Все, я погиб.
Судьба такого не прощала,
Чтобы картина оживала.
Гермес: «Да, точно, влип старик».

Светлана: «Что?» И темнота.
Очнулась снова в своем теле.
Жар опадает, красота.
Гермес пред нею на коленях:
— Очнулась, вот, попей, вода.

Тут дева молвила: «Все сон».
Гермес: «Не все, и то забавно.
Вот ангел твой сопит в пальто,
Её я с алтаря снял, славно».

Пожар стихает: «Скоро уходить.
Твоя Агнессса спит и в нос не дует.
Нашел пальто, сумел вот уложить.
Вот посмотри: лежит себе колдует,
Пытается вернуть глаза свои

Светлана: «Значит это был не сон».
— Почти не сон. А, впрочем, то былое.
Как скажут здесь, росло быльем.
Светлана: «Ну а дух, то, это злое?»
А, Асмодей? Поговорим о нем
Попозже, ведь теперь нас трое.
Сейчас немного отдохнем
И после к выходу пойдем».
Агнессса: «Мама, хватит спорить.
Мы с папой уже долго ждем».

Гермес в смущенье отвернулся.
— Э-э с папой? Так то был не сон.
А знаешь, он в тебя влюблен.
Он тута мыслями плеснулся,
Ведь с этих чувств огонь рожден.

Гермес: «Ну ладно, силы вроде
Мне удалось чуть подсобрать.
Ты хороша, хвала природе,
Но надо платье подыскать,
Нельзя же этак на свободе
Голыми ляжками сверкать».

Агнессса: «А что значит платье?»
Гермес: «Ну, ткань, э, простыня».
— Да. Ну, она же на кровати
Лежит, ведь не кровать же я!».

Агнессса тихо приподнялась.
— О, ножки больше не болят.
И тут Светлане показалось,
Что с простыни на ней наряд.

— Ну, так нормально? — Покрутилась.
Гермес одобрил: так сойдет.
Светлана сильно разозлилась:
— Да разве это платье? Вот.

Представила вот это платье.
Агнессса, мысль перехватив,
Все воссоздала. В груди сжатье.
Чуть-чуть тесемки отпустив,
Шепнула новое заклятье,
Немного плечи оголив.

Светлана: «Боже, не поверю.
Да ей на вид шестнадцать лет».
Гермес: «Да, право, я немею.
Ребенок вырос, вот ответ.

Их было две, одной четыре,
Второй по виду больше чуть.
Теперь сложи… Их разделили…
Вот и получишь, верно жуть?

Гермес: «Сирены затихают.
Пора бы выбираться нам,
Хотя дочурка и слепая,
Но выросла не по годам.

Идут втроем по коридору
Туда, в калейдоскоп огней.
Крадучись в тень подобно вору,
За ними злобный Асмодей.

Сирены, свет, взбегают люди.
Дождь, ветер, град, дыра небес.
По небу полосы злой мути
В ткани сминаются отрез.
Темно, дождливо аж до жути.
В свете прожекторов подъезд,
Оттуда вдруг выходят люди:

Мужчина в фраке при пенсне,
Две девушки в нарядных платьях —
Идут в стихающем огне.
Пожарный вымолвил проклятье
И помолился на кресте.

Его напарник: «Что Семен?»
— Ты глянь, я думал все сгорели.
Напарник: «Правда, словно сон.
А эти две ну просто феи.
И, верно, не горят в огне.
Одна слепая, в самом деле.
Еще вопрос, как уцелели,
Но это после, всех ко мне.
Давай, смотри, как одурели,
Ступают будто бы во сне.

Гермес: «Все, больше не могу.
Ищем укрытие, иначе…»
Светлана: «К нам уже бегут».
Агнессса: «Я сейчас всех спрячу».

Старшой: «Они же были тут.
Смотри, следы туда ведут».
— Куда, да там у мэра дача.
Молчим, а то не так поймут.

— Ух, мама, тут такой огонь
Машины? Верно распознала?
— Да, дочка, только их не тронь,
Они с горючего металла,
А твоя сущность есть огонь.
— Вот именно, мы под дожем,
И он наносит мне урон.
Так далеко мы не пройдем.

Гермес: «Давай, скорей под крышу».
Вот быстро к дому подошли,
В подъезд прокрались тише мыши,
Расположились, как могли.

Агнесса робко притулилась,
Чуть гладя волосы свои,
Что цветом словно бы огни,
Глаза прикрыла и забылась.

Гермес устал, портал закрыт,
Энергия не поступает.
Пускай телесно не разбит,
Но вот душа как будто тает.
Плюс Апокалипсис грозит.
А что еще, он сам не знает.

Все меньше сил, все больше он
Напоминает человека.
Другая сущность входит в кон,
Сражается с ней достойно смеха,
И то он будет побежден.

Обратно бы в тот старый век
Вернутся с милою Светланой
И наблюдать событий бег,
Но не участвуя в них прямо.
Агнессу тоже привести,
С отцом, богами познакомить,
Забыть астральные пути,
С Ананке более не спорить.
Построить порт и корабли
У Леты — памятной реки.

Да, тут мечтай иль не мечтай,
А заперты на землю крепко.
Разрушен Никтой хрупкий рай,
А сил здесь… Ну хотя бы секта
Была, а так — хоть помирай.

Нет, здесь не молятся ему.
Он бы почувствовал, конечно.
Молитвы золота тельцу
Звучат, но их тепло конечно.
Его здесь не благодарят.
На улице, похоже, град,
Забылся, думая о вечном.

Светлана вспоминает дом:
«Есть захотелось, да и страшно:
На улице блеск молний, гром,
Вой тормозов, сирен — ужасно!
Да, далеко здесь не уйдем.

Агнессе вредная вода.
Вот уж не думала-гадала!
Еще и девушка сама,
И вроде как-то мамой стала.
Что моя мама скажет, да…

Замерзла мокрая, дрожит.
Пламя волос совсем потухло.
К стенке прижалась и сипит,
А вдруг у дочери простуда?
Ну ладно, пусть еще поспит.

Озноб, да ведь она больна!
Коснулась лба, горит наверно.
Бормочет странные слова.
Похоже, грипп. Да, это скверно».


Светлана подхватила дочь
И к сердцу своему прижала.
Взгляд на Гермеса: «Мог помочь.
Сидит, словно его не стало.
Как будто с тела ушел прочь.

Удочки жар, сухая кожа,
Не поднимает сжатых век».
Светлану пульс ее тревожит:
Пощупала, почти что нет.
«Все-таки Агнесса человек.
Ну, в целом, выглядит похоже».


Решение приходит вдруг.
Домой идти решила дева.
Подумала, кто из подруг
Поблизости: «Ага, Анжела».
Волненье, громче сердца стук.
«Она живет чуть выше, верно.

Попробую пробраться к ней».
Вот она осторожно встала,
Агнессу положила так,
Чтоб та случайно не упала.
Поднялась на другой этаж,
До двери доползла, упала.
Кружится голова сильней.

Вот и квартира. Опираясь
О стены, снова поднялась
И, ни на что не отвлекаясь,
Внутренне словно собралась,
Решилась на звонок нажать.

Трезвон, как эхо в коридоре.
За дверью шороха шаги.
«—Кто там?» — «Анжела, помоги». —
«Светлана, да? Сейчас открою».

Щель шире, недоверья взгляд.
«— Вы кто?» — «Анжела, я Светлана».
Подруга: «Ну, крутой наряд!
Ты с карнавала убежала?»

И тут давай без остановки:
— Была одна? Где кавалер?
О! Как же платье сидит ловко!
Примерить дашь? Он офицер?
Ах ты монашка и плутовка!
Да ты дрожишь! О, как неловко!

На улице так дождь и град,
На небе молнии сверкают.
Давай, скорей снимай наряд.
Примерить дашь? Я просто таю.
А это что, ведь не брильянт?
Подол весь жемчугом обшитый.
Подделка? Нет! Еще и тут.
Покров же золотом расшитый!
Анжелу охватил испуг.
— Да оно стоит — мила мама!
Ты что, царицу обокрала?

А это кто там за спиной?
В пенсне, с ним девушка слепая.
Светлана: «Вот, знакомься: бой,
А с ним подруга молодая». —
«А что, богат, красив собой?
Он иностранец? Я не знаю!»
Светлана: «Слышь, пусти домой,
Я на пороге умираю».

Анжела: «Да, входи, конечно.
Вы тоже проходите, сир».
Гермес вошел, ведя неспешно
Агнессу из последних сил.

— Вот комната, туда, направо.
Родителей пока что нет.
Опять махнули в Братиславу.
Там холодильник: борщ, обед.
Про ужин позабыла, право.

Мужчине постелить отдельно
Или вам вместе. Все, молчу.
Да не заденьте то растенье,
Папа привез, я не шучу,
Из самой Африки, наверно.

Вот суматоха завершилась.
Агнессу уложили спать.
Бог тоже получил кровать,
Лег, восстанавливая силы.

Светлана свой сняла наряд,
Его повесили сушиться.
Сидят на кухне, говорят.
Анжела: «Так кто та девица
Прекрасней ангела в раю?»
Я ей пижаму уступлю

Светлана: «Извини, устала.
Считай, что это дочь моя.
Так получилось. Не тая
Тебе я честно рассказала».

Анжела: «Ну довольно лгать!
Да вы по возрасту как сестры.
Ты шутишь, ведь ты ей не мать?!»
Светлана: «С нами шутят звезды.
А я теперь… Чего скрывать».

Здесь она руны прошептала,
И на столешнице в тот миг
В живом сиянии метала
Цветок прекраснейший возник.
Анжела ахнула: «Вот, право!»

Потрогала — реальна роза,
И колют острые шипы.
Мурашки бегают мороза
По коже. «Ты Светлана, ты?...»

— Да, я умею колдовать.
А этот бой, он бог, пожалуй.
Гермесом надо называть.
Анжела: «Вау! Божья слава!
А я могу так колдовать?»

Светлана: «Не сейчас, пожалуй.
Без силы звездного кристалла
Не сможешь мыслью управлять.
Ну а теперь довольно, спать.
Завтра придется встать нам рано».

Вот по кроватям разбрелись.
Анжела, та уснуть не может.
Вся от волнения дрожит:
Зависть, обида ее гложет.
Ведь роза — чистый апатит
По цвету — взор ее тревожит.

Потрогать можно: вот она,
С сине-зеленого металла.
Фокус, не верно. Как горит!
Дева решила так сначала:
С богом она поговорит,
Откроет,
В чем секрет Светланы.

«Волшебницей я тоже буду!
А там… И здесь ушла в мечты,
Подвластная простому чуду,
Забылась, отойдя во сны».
……………………………………….
Никта дослушала: «Ну вот,
И платье, туфли все на месте».
И быстро двинулась вперед,
Красой сияя, словно песня.

И свет пристыжено померк
В ловушки тени самой ночи,
Дрогнул у здания фахверк,
Глина осыпалась непрочна,
И трещина прошла, где верх.

Чуть вздрогнуло, осело зданье.
Никта задумалась: «Я тьма,
А здесь свет будто в наказанье.
Скорей одежда мне нужна,
Или разрушу мирозданье.

Я просто поглощаю свет,
Энергию, когда нет платья.
Да я разрушу целый свет,
Втянув в себя его проклятье».

— Василий, это что за шутки?!
— Зина, смотри, это она?
— Нет, не смотри хотя б минутку:
Она почти совсем нага,
На ней всего лишь простыня.

Василий обернулся: «Право.
Красавица, как вас зовут?»
Зина: «Она пылает прямо.
Смотри, ее не видно тут.
Она как тень в пылу пожара!»

Никта: лицо искажено,
Стены сжимаются как будто.
Она их тянет, стены что,
Полы трещат под нею, гнутся.

Василий: «Что за чудеса?!
Красавица, как ваше имя?
Царица, верно, вы, богиня!
Какая чудная краса!»

Зина: «Вам плохо, зачем встали,
Или вам доктор разрешил?»
Царица: «Платье мое взяли.
Браслет — таинственный мифрил.
Еще небесные сандалии».

— Да, ваши веши у меня, —
Зина ответила, — конечно.
Но только вам идти нельзя:
Вы в шоке. А сейчас неспешно
Вернемся, милая моя.

Василий замер, как гранит,
Заворожен очами, телом,
Прической словно антрацит,
Чертами. Где уж там Венера!
Чиллини точно б был побит.

Сверкают плечи белизной
Как будто розоватый мрамор.
Струятся волосы волной,
Густой волнистою рекой.
Тело богини в такт ударам
С дыханием родит любовь.

Василий: «Я вас провожу».
И ближе подошел и замер.
Зина: «Глаза закрой, прошу!»
Никта: «Все, уже поздно, камень».

— Нет. — Зина бросилась к нему,
Схватила и затормошила. —
Очнись. — Он все не наяву.
Никта: «Да, верно, я богиня,
И он сейчас в моем плену.

Прости, нет сил. Источник я
Мимира только посетила,
Но только об одном забыла,
Что сила вырастет моя,
И я теперь угроза миру».

По стенам трещины, кирпич
Дрожит, вот с силой вылетает
И в тело Никты попадает,
И вот он в крошево разбит.
Вот трубы, издавая клич,
С шипеньем словно отрывает.

Никта: «Беги, Зина». — «Ну, нет!
Василия я не оставлю.
Мы с ним знакомы много лет».
Никта: «Уйди, я все исправлю,
И постарайся убрать свет».

Никта уже стоять не может,
Доски полов трещат под ней.
Может девчонка ей поможет,
Не ей не привести коней

Никта: «Василий, этот доктор.
Девчонка, всех мне не спасти!»
В двери колотя очень громко,
Спасатели хотят войти

И рубят дверь, не подается.
Сам воздух каменой стеной.
Кругом щебенка, тьма несется,
Обзор закрывши пред собой.

Зина: «Василий, ну очнись же!»
Никта: «Беги!». Удары в дверь.
Вот и она, слетев с петель.
Пожарные на этаже
Бегут, и только крик уже.
Отчаянья боли и потерь

Богиня: «Срочно уходи.
Сейчас обрушится все зданье.
Этаж я этот удержу,
Пока что нахожусь в сознанье».
Зина: «Конечно, да, спешу.
Василий, что за наказанье!
Нет, без него я не пойду».

— Ты его любишь — так веди!
Вглядись в глаза, и он ответит.
Сотри мой образ из груди,
Напомни свет, как солнце светит.
Ну, что, очнулся, так веди».

Никта уже стоять не может,
Ползет на корточках к столу.
Одежда прямо на виду,
Но не подняться выше ножек,
Доски стираются в труху.

Все двери заперло в палатах,
Отчаянья слышен чей-то крик.
Пытаются сорвать полати,
В двери ворвался штурмовик.
«Где террористы?» Лишь кровати.

Народ сползает на карниз,
От здания в асфальте щели.
Василий с Зиной едут вниз,
Вот остановка, лифта двери
Заклинило, и трос обвис,
Свет замигал, погас на деле.

Богиня шарит под столом.
Вот и браслет, не стены — дыры.
Уж в некоторых и панелей нет.
Где можно, плиты перебило
Решеткою, стена скелет.

Мусор кругом, браслет на ней.
Стало полегче, отдышалась.
Платье теперь найти скорей.
На полке выше, эка жалость,
Туда не дотянутся ей.

Вот подползла, след оставляя:
Рвут гвозди тело, простыню
Схватило полочку одну
И на себя, нет, все, устала.

Тело крошит бетон и камень,
Она как весит сотни тон.
Силу источника как тянет,
А с неба дождь, фанфарой гром,
И ярки молнии сверкают.

Рывок, упала на живот
Одежду захвативши с полки,
Руками сжала туфли вот.
Да, день, похоже, будет долгим
Для тех, кто ночь переживет.

Стен нет, уже исчезла крыша,
Развалины вокруг и мрак.
И здесь заметно стало тише.
Воздух, известка, гарь и шлак,
Никта уже почти не дышит.

Вот перелезла через край,
Прыжок, там фонарей сиянье,
Но никого: огонь, и шлак,
И трещины на расстоянье.

Глубоки раны у земли,
И кое-где выходит лава.
Асфальт вокруг в грязи, в крови,
Над трещинами струйки пара
Там, где ручьи дождя стекли.

И вот богиня на земле
Идет как будто утопает.
Исчезла простыня во тьме,
Дождь теплой струйкою ласкает,
Стекая по ее спине.
Вот она платье одевает
То, что зажатое в руке.

Теперь сандалии, все готова,
Сплетает волосы в косу,
Накидки звездная основа
Как прежде бьется на ветру.

Теперь осталось колесница.
Вот призывает лошадей,
На козлы золота садится,
К Афине правит поскорей.
Стихает дождь, летит царица,
Магию чувствуя сильней.

Звезда Афины маячком
Сияет в городском тумане.
«Сначала дочь, Гермес потом.
Он пожалеет об обмане.
Сейчас скорее ее найдем.
Да, ей, похоже, тоже жарко,
Раз смело ходит голышом.
……………………………………

Афина ближе подошла,
Руками дернула решетку,
Согнула, вырвала, снесла,
Затем на волю вышла кротко,
Злясь, словно хищница, она.

Подняла голову, ткань неба
Обвита нитию дождя,
Вот шум почувствовала где-то
И тут же напряглась она.

Неслышно отступила в тень,
Прислушалась, там разговоры.
Упряталась под веток сень,
Чтоб тело скрыть свое от взора.

— Вы говорите, редкий вид.
— Это гигантская орлица.
Ведь больше человека птица! —
Один другому говорит

Дорога в свете фонарей,
По ней, спеша, ступают люди.
Остановились у дверей,
Решетка сломана как будто
И выгнута. «Иди быстрей».

— Ты думаешь, это орлица?
— Звони военным, она здесь.
Видать голодная та птица.
Ну у ней силища, отметь.

— Ну как же, стянута ремнями,
Смогла веревки разодрать!
Здесь все истоптано следами,
Борьба была чего скрывать.
Вот орнитолог удалился.
— Сейчас прибудет вертолет.
Начальник очень удивился
И сам отправился в полет.

Имеем дело с редкой птицей.
И разум тоже верно есть.
С такой красавицей сразится
Я почитать смогу за честь.

Ну, ладно, стой здесь. Мне пора.
Смотри, не уходи от места:
Орлица очень голодна.
Работнику вдруг стало тесно.
«Хотя б луна была видна».

Профессор, не спеша, ушел,
Фонарик в буре затухает.
Работник, проверяя столб,
Чуть отошел. «Да кто их знает,
Всех гениев. Что он нашел?»
Вот привалился, отдыхает.
«Если б не дождь, то хорошо».
На небе молнии сверкают.
В тени вдруг тело различает.

— Кто там? — Фонарь в руках дрожит.
Орлица? Сразу стало страшно.
Уже готов сорвутся крик,
Но остается он отважно.
Луч тонкий по ветвям скользит.

Здесь что-то вроде как ступня.
«Кошмар! Уже кого-то съели.
Чуть выше средь листвы белеет
Прекрасная на вид рука,
Плечо, там женщина. Она
Скульптура словно, в самом деле.

Да, верно, статуя стоит.
А здорово её сваляли.
Какие формы, а детали!
Живая, словно бы глядит».


Афина замерла, не дышит.
Становится все холодней
Пока не исцелилась, в нише
Поспать решила у корней.

Застыла, словно изваянье.
Кожа, как мрамор, холодна.
Смывает кровь дождя река,
Стекая прямо к основанью.

Работник ближе подошел,
Дотронулся — тверда, как камень.
Затем по кругу обошел,
По тонким линиям провел.
«Да, точно мрамор, изваянье».
Волос коснулся: чистый шелк.
Затем привстал, глаза нашел
Те, что в луче сверкали ярко.
Лицом воинственна весталка,
Фигура, как Венеры клон.

«Нет, не Венера, та потолще,
А эта в талии стройна.
И бедра явно шире, больше,
Упругий кубик живота,
И ноги явно крепче, тоньше.
Вся словно лилия стройна.
Округлы мышцы у плеча,
Грудная клетка широка.

Да, чудо. Мастер постарался .
Не Фидий явно, словно Мис.
Здесь в памяти как потерялся.
Это Афина, вот сюрприз,
Лицом она». Вперед подался.

«А вес и вправду не большой.
Стащу и погружу в машину,
В салон войдет: форд грузовой.
Поверх пожалуй ткань накину,
Профессор вывезет, он свой.

О, Бог ты мой, как тяжела.
А ведь не слабенький, пожалуй.
Тягаю утром пуда два
По двадцать раз, желая славы
На штанги поприще, права
На счет меня была Светлана».
Нужно зайти, она больна
Как мне сказала ее мама»


Несет в руках, ну как живая
Нагрелась от его тепла.
А вот и форд, ее в машину.
Протер муть зеркала стекла
И тряпку на нее накинул,
Носком слегка, постукал шины
И здесь подумал: «Во дела,
Уже дошел до воровства.
Вот не попасться бы мне, право.
Ох, хорошо не видит мама»

Афина, в небе отдохнув,
Набралась сил у вечной речки.
Вернулась в тело и, вздохнув,
Почувствовав тепло от печки,
Чуть шевельнулася, зевнув.

Затем моргнула: боги, люди!
Ее сожрал другой дракон!
«О мама! Что же теперь будет.
Наполнен магией весь он».

Она тут явно не одна.
«Вот человек тоже проглочен,
Но он совсем не озабочен.
Чего-то про себя бормочет.
Себя ощупала она.
Поверхностно так нет вреда»