Ангел Смерти. Глава 2. Цитодель ночи. Весь мир театр 2

Обычный город, полумрак,
Театр есть, идет премьера.
Сегодня вовсе не аншлаг,
Едва заполненный партер.

У публики прикован взгляд,
На сцене нечто происходит,
Уже шумок в народе бродит,
Вслух о премьере говорят.

— Вы посмотрите, вот сюжет,
Артисты вроде все знакомы,
Вон тот Семенов — это дед,
А эта девушка из дома
Напротив, я ее сосед.
Она актриса? Право нет,
Скорее взяли для массовки,
Но как ее одели ловко!
Смотри: и платье, и корсет,
И правда, клева постановка.

А этого совсем не знаю,
Похоже, новенький у них,
Но посмотри, как он играет!
Ну а на сцене уже крик.

— Меня, Гермеса так охаять!
Я никакой—нибудь вам князь,
Такою шуткою ославить,
Да я ваш город втопчу в грязь!
Тут режиссер: «Во славно травит,
Совсем народа не боясь!»

Светлана: «Стой, не трогай город!
Поверьте, он и вправду бог,
Он из песка может построить
Любую вещь без всяких слов».

Персей: «Тогда пускай докажет!
А то кричать…» — Светлана: «НЕТ!»
Тут режиссер: «А он что скажет?»
Гермес сказал: «Да будет свет!
Да будут бури, ураганы,
Да будет дождь, и сель, и град!
Раз вы так жаждите награды,
Пускай на землю сойдет ад!

Уже давно готов я к битве,
Я буду высший из богов!»
Тут режиссер: «Да вы охрипли.
Прошу, не надо больше слов.
Персей, звоните санитарам,
Он верно буйный, Боже мой!»
Артист-Гермес: «Пойдем домой,
Там нелупешечка под паром».
Гермес: «Я принимаю бой!»
 
Семенов: «Не борзей, парниша,
Здесь все таки сцена. Что? Герой?»
Тут режиссер: «Съезжает крыша…»
Персей: «Товарищ, э, постой.
Зовите санитаров, Миша».

— Они сказали, уже едут.
На улице там град, потоп,
Река выходит с берегов!
Горгона: «Вмажь ему, атлет».
Тут режиссер: «Ребята, тише».

Персей Гермеса взял за плечи:
— Теперь с тобой поговорим!..
Тут режиссер: «Гасите свечи…»
Гермес: «Чтоб смертный навредил!
К Харону хочется навстречу?!»
Горгона: «Он довольно мил.
Какая стать, какие плечи!»
Персей: «Его я покалечу».
Гермес: «Я бог, ты что, забыл?»

Тут режиссер: «Да он безумен.
А вот и санитары там
Спешат уже навстречу к вам».
Гермес: «Светлана, что колдуем:
Светлана: «Лучше думай сам,

Чтоб некого не покалечить».
Гермес: «Ну, это обеспечим».
И тут в его руках граната
Возникла как из ничего.
— И что теперь с ней делать надо? —
Спросил Гермес. — Бросать ее?
Светлана вырвала гранату.
— А ну-ка прочь все от него!

Тут подлетели санитары:
— Ну и где этот ваш больной?
Персей: «Да вот, перед тобой.
Но я вам помогать не стану,
Он верно террорист живой».

Светлана: «К нам не подходите!
Он в правду бог. Ох, это сон».
Тут санитар: «Ее держите! —
Светлану здесь хватает он.
Кричит своим: — Того вяжите,
А с этой мы сыграем кон».

Его собратья на Гермеса:
— Мужик, ты с нами не шути.
Гермес: «Да, золото прогресса. —
Светлане: — Нам пора идти
В портал, подальше от эксцесса».

Тут он насторожился: «Никта,
Она теперь здесь, на земле.
Похоже, дверь пока закрыта,
Придется защищается мне».

Его уж трое ухватили,
Старший рычит: «Ну и силен.
Скорее руки заломите,
Видно аффект, безумен он!»
Второй: «Снотворное колите!»
Третий: «Колю, а он как слон!»
Гермес: «Немедля прочь идите!»
И тут руками встряхнул он.

Легко как кегели санитары
Вспорхнули птицей к потолку
И с диким грохотом упали,
Сбив с Андрамедою скалу.
Проснулась та и завизжала,

Все в шоке, зрители в испуге,
Никто не может разобрать.
Тут санитар, скрестивши руки,
Пустив Светлану, стал шептать:
«Я в домике, нельзя хватать».


Светлана смотрит с удивленьем,
Скользнуло пламя с кисти рук
И чудным розовым виденьем
Слегка коснулось ее губ.

Пламя совсем не обжигало,
Словно ребенка поцелуй.
Она услышала вдруг: «Мама,
Иди скорей со мной танцуй».
Светлана в страхе закричала,

Бог в гневе, занялась портьера,
Народ, как в панике, бежит,
Артисты врассыпную, верно,
От декораций дым валит,
Театр пламенем горит,
Сцена уже пылает. «Скверно». —
Сказал Гермес. Вот он спешит,
Светлану подхвативши верно,
Та в клубок сжалась и дрожит,

Повисла у него на шее,
Все повторяя: «Это сон!»
От страха губы онемели,
Но чувствует, как он силен.

Народ с театра врассыпную,
Сирены воют, ветры дуют,
Вода потоками бежит,
Элементали вновь колдуют,
Земля тихонечко дрожит,
Грязь в свете фонарей — авгит,
Блики сверкающе танцуют,

На небе тучи собрались,
Закручены стальной воронкой,
Как будто смерч, стекают вниз,
Привязаны бечевкой тонкой
К земле, а небо без границ.

Распахнуто, как темный ад,
В пространстве молнии мелькают,
Дождливый ветер, сильный град.
Картину эту дополняет
Колонна из машин, стоят,
Затор, клаксонят и гудят,
Фары тьму ночи пробивают,
Водители шумят, кричат.
Театр как факел полыхает,
Пожарные к нему спешат.

Гермес с прильнувшею Светланой
Стремится к выходу скорей,
Бежит чуть полутемным залом,
Огонь, жар пламени сильней,
Театр полон дымом, паром,
Там, где вода бежит быстрей,
Из труб разбитых бьет фонтаном.

Дым, пар, Светлана чуть жива,
И кашель, и идти не может,
Поникла девы голова,
Гермеса жизнь ее тревожит,
Но надо выбраться сперва.

Вот коридор, здесь полумрак,
И жар досюда не добрался.
Гермес легко снимает фрак,
В рубашке с бабочкой остался,
Сложил его подушкой так,
Чтоб под Светлану помешался.

Затем бедняжку уложил,
Задумался, присев устало,
Подумал: «Ну, наворожил…
Но как, все сделала Светлана».
Теперь он понял: «Вот дожил»,
Чтоб его смертная спасала:
«Смотри, вся выбилась из сил,

Как видно, магия кристалла
Ее вторая сущность стала».

Трещит огонь там, за стеной,
Светлана бредит в полудреме,
Гермес сидит, окончен бой,
Глядит на деву как в истоме:
«Да, верно, хороша собой.

Роскошны волосы до плеч,
Все лини чисты и гладки,
Округлости прекрасных плеч,
И губы алой силой сладки,
Такую стоит уберечь.

Воительница, сила есть,
Волшебница, почти богиня,
И это вряд ли будет лесть,
Если сказать, что героиня:
Могущество при ней и честь.

Да, хороша, ее б спасти
Было б не лишнее, однако.
Вот только где тот путь найти,
Огонь не остановишь знаком,
Если он встанет на пути.

Да, вырос сильно ее зверь,
Теперь оставшись без присмотра,
Приблизился, чтоб выгрызть дверь,
Огонь спалит кого угодно».
Он то спасется, а что с ней.

«Если б в сознании была,
Огонь бы верно потушила,
Он чувствовал, играет сила
В ней, что оставила Афина».
Но дева как в бреду спала,

Огонь, рожденный колдовством,
Могущество элементаля,
Он был огнем, рожден огнем,
Вода его не укрощала,
Пена шипела кипятком
И как горючие сгорала.

Он помнил, кто его родил,
И бился, стену прогрызая,
К Светлане, он ее любил,
Лишь на секунду угасая,
Кирпич и стену вновь палил,
Тем помещенье нагревая,
Он как ребенок просто жил,
Все больше качеств обретая,
Играл и над землей кружил,
Шипящий столб напоминая.
Такой проказник очень мил,
Как дети, что порой играют,
Он чуть Светлану не сгубил,
Того, любя, не понимая,
Что зло огнем ей приносил.

Светлана наконец очнулась:
— Ужасный сон? Нет наяву.
Тут она резко оглянулась,
Кошмара снова я в плену.
 
Вскочила, жарко, силы нету.
Гермес: «Очнулась, ну теперь
Пора дитя призвать к ответу,
Видишь, уже скребется в дверь
К любимой мамочке своей.

Поговори с ним». — «Боже правый,
Он что, живой?» — «Твое дитя,
Рожденный силою огня
Того, что у Афины взяла.
И рвется он, тебя любя».
Светлана: «Мне нужна вода!»

Гермес: «Нет, это не поможет,
Он силою звезды рожден,
И воду, и песок он сгложет,
И мир, той силой наделен
Что и богов порой тревожит.

Он ждет теперь только тебя,
Пока ребенок, несмышленыш,
Но сила в нем теперь твоя,
Играет, вышел из пеленок,
И вскоре возгорит земля.

Он будет жить, сметая звезды,
Истает гелий, кислород.
Иди к нему, иль будет поздно,
Он уничтожит весь народ.

Утешь, заставь к себе вернутся,
Стать снова кротким огоньком,
Он может птицей обернутся
Или сияющим котом,
А может мальчиком проснутся,
Не ведаю, кем станет он.

Сейчас он в гневе, ест без меры,
Младенец сказки твоей ждет,
В его сознании химеры
Ведут свой вечный хоровод».
Светлана: «А вдруг он и меня сожрет?!»
Гермес: «Добавь любви и веры,

Ты вспомни, ведь когда к тебе
Он только сразу прикоснулся,
То холод был в тепле огня.
Он спал, и вовсе б не проснулся,
Но страх твой оттолкнул тебя,

И он заплакал как ребенок,
И стал сжигать все, поедать,
И жаром гнев свой нагнетать
Театр стал его застенком,
Он хочет миром обладать,
Огню ведь нечего терять.

Но прикоснись к нему любовью,
Покорен за тобой пойдет,
Влекомый общей вашей кровью».
— Ох, ладно что же, пусть войдет.

Светлана руки протянула
Туда, где зарево огня,
И обжигаяся вдохнула,
Душу его втянув в себя.
………………………………….
Провал бездонной силой вод
Богиню ночи манит к древу,
К тому, что у реки цветет,
Той, что напоминает вену
Земли, уставшей от забот.

Там старец: «Никта, точно ты.
Не думал, что тебя здесь встречу.
Чтоб так царицу у реки,
И встретить чудное, отмечу.
Титан все помнит про долги.
Что привело тебя, царица,
К источнику святой реки?»
— Мимир, не пудри мне мозги.

Ты, верно, сам все это знаешь.
— Да, знаю, хоть и голова
Была моя отделена,
Страницы времени листая
Могу предвидеть знанья я,
Но только сила моя тает,
Вернутся тотчас Вам пора,
Иначе тело там растает
Без силы божьего тепла.

Придешь чуть позже и вопрос
Задашь, ну а теперь не в силах
Помочь. Смотри, совсем я врос
Главой в подножия могилы,
Глумится время надо мной,

— Ну, ладно, верно возвращаюсь.
— Посмотрим, так, там сущий ад.
— Да, а Афина где не знаешь?
Твой сон еще не столь богат?
Ответь, что от меня скрываешь?
Мимир: «Там скоро будет ад.

Афина в клетке, точно вижу,
Железо, нет, похоже, сталь.
Сейчас, погодь, приближу ближе,
Ей путы не дают привстать
И тем мешают колдовать,
Тут ничего уж не попишешь».
Никта: «Позволь самой узнать,
Позволь к источнику припасть».

—Что ж, пей, чем нынче помешаю,
Ни рук, ни ног — лишь голова,
И то покоя ждет она.
Царица: «Ладно, обещаю,
Восстановлю твои права
И тело». — Мимир: «Верно знаю.
Что ж, пей, а я усну пока».

Никта к источнику подходит
И отпивает пол глотка,
И силой мощи ее сводит,
Кружится сильно голова,
И вот она землю сходит.

И вот уже вернулась в тело,
Чуть удивилась, что болит.
Затем глаза открыла смело,
Сердце встревожено стучит.

Привстала, комната большая,
Запах? Так сразу не понять.
Койки вдоль стен, одна такая,
Чтобы она могла лежать.

Почувствовала: платья нету,
Прикрыта свежей простыней.
Ужасна мысль: она раздета.
Тут взгляд по сторонам другой.
Встала, прикрывшись простыней.
«Ну люди! Призову к ответу».

Тут тихо приоткрылась дверь
Заходит человек в халате.
— Вы, верно, встали поскорей,
Ложитесь. — Никта: «Где же платье?!
Пусть принесут его быстрей!»

«О Боже! — Доктор в ступор впал. —
Такая женщина! Богиня!»
Он себе тихо прошептал:
«Ох, и какой я был разиня».
Тут он едва лишь не упал.

Царица в гневе: «Где одежда?!»
К нему поближе подошла.
У того вспыхнула надежда:
«Какие формы, простыня
Их, нет, не сколько не скрывает.
Какая женщина! Кто знает,
Что за блаженство ждет меня».
Доктор почувствовал, что тает.

Никта встряхнула головой:
— Ну, человек, я жду ответа.
Копною, свет гасящей тьмой,
Предстали волосы при этом,
Доктор уж не владел собой.

Тоня в красе бездонных глаз,
Что завораживали чудно.
«Тьфу, пропасть, видимо угас. —
Решила Никта. — Как же трудно,
Сгорают свечками зараз».

Доктор в нирване пребывал,
Уже ничто ему не мило,
Похоже, точно в кому впал,
Так красота его смутила,
И ничего не ощущал.

Никта задумалась: «Пустяк,
Попозже разберусь с одеждой.
Пока смогу пройти и так». —
Решила, полная надеждой.

Вот вышла темный коридор,
Там дальше свет, да, неудача,
И слышит странный разговор,
Стоит в тени почти что плача,
Прислушиваясь, в чем же спор.

— Нет, вам пока туда нельзя,
Там доктор делает осмотр.
В себя больная не пришла.
В нее вкололи столько! Роту
Доза бы уложить смогла.

— Конечно, спит, сейчас спрошу.
Да, кстати вот ее одежда.
Я ее странной нахожу,
Такой я не встречала прежде.

Вот посмотрите, эта ткань
Холодная как будто небо,
А звездочки здесь, только глянь,
Огнем пылают словно где-то.

Не думаю, что террористка:
Бесценна ткань была на ней.
Верно она из тех, артистка,
Что приезжали в этот день.

Тут следователь: «Там все чисто,
Проверили. Так что там ткань?»
— Она брильянтами искриста,
Я тут примерила. Ах, Вань!
— Ты что, скорей его в химчистку!

— Да оно стоит! Я дрожу.
Надеюсь, ничего не взяла.
 — А вот еще браслет, скажу,
Он очень странного металла.
— Ох, Зина, я с тобой дружу,
Но лучше б ничего не брала.

— И знаешь, Вань, белья на ней…
Ну, в общем, не было. Конечно!
Зачем ей при груди своей.
Я описала все неспешно.
А туфли — не было черней!

— Ладно, закончим с этим, Зин.
— Так ты считаешь, впрочем, верно.
Не будет грабить магазин
Царица, говоришь наверно.

Никта дослушала: «Ну вот,
И платье, туфли все на месте».
И быстро двинулась вперед
Красой сияя, словно песня.
……………………………………..
Тень от решеток пролегла
Пересеченьем биссектрисы
От треугольника окна,
В соломе шебуршаться крысы,
Она забытая одна.

Орлица, голову подняв,
Чуть осмотрелось и, привстав,
Упала, ноги как скрутили
И клюв ремнями прикрутили,
Чтобы клеваться не могла.

Шаг тяжело дался, другой,
Ноги у птицы затекают,
И сердце, верно, сильный сбой,
По перьям кровь слегка стекает,
А в голове словно огонь.

Удар, так непослушен клюв,
Но дотянулся до железа.
Афина обострила слух,
«Нет, — тихо, — жалко много веса,
А то б вспорхнула, точно Рух».

Вот ближе к камню подползла
И стала клюв тереть с усильем.
Еще, еще, уж голова
И тело полнится бессильем,
Шепчет заклятия слова.

Нет, слишком стянут клюв,
И снова трет ужасно долго,
Вокруг полно жужжащих мух,
На край присела перепелка,
И столь невыносим здесь дух.

Свобода, треснули ремни,
Веревки в кашу обратились,
Блеснули яркие огни,
Но во тьме тут же растворились,
Так магия слаба, увы.

«Крысы, вот верно, то оно».
Афина крови в рот набрала
И ей веревку орошала,
Пока та не промокла, вот
Упала, неподвижной стала.

Вот крысы рядом, уже здесь.
Подкрались тихо, все в порядке.
Веревки стали в крови есть,
Афине было очень гадко,
Но приходилося терпеть.

«Боль, ноги словно пожирают,
Хотя возможно так и есть.
Осталось что от них, кто знает,
Уже и крылья стали есть.

Ну, вот пора, а то съедят».
Афина мышцы напрягает,
Еще, и путы опадают.
Свобода, крысы прочь летят,
Нерасторопных поедает.

Движенье крыльев, и она
Вдруг обратилась в человека.
Слегка ободрана, нага,
Но радостна силе успеха.

Плоть заживает на глазах,
Ведь это, верно, плоть богини.
Крысы бегут, в глазах их страх,
Уходят меж железных линий
Решетки к тени, что в кустах.

Афина ближе подошла,
Руками дернула решетку,
Согнула, вырвала, снесла,
Затем на волю вышла кротко,
Злясь словно хищница, она.