Ангел Смерти. Глава 2. Цитодель ночи. Весь мир театр

Обычный город, полумрак,
Театр есть, идет премьера.
Сегодня вовсе не аншлаг,
Едва заполненный партер.

История стара, как мир,
Персей Горгону убивает,
Бюджет театра весь из дыр,
Хоть декорации латают,
Но этим мало достигают.

Актеры тоже так себе,
Играют без энтузиазма,
Давно доверившись судьбе,
Пламя огня в глазах угасло.

Зарплата, что там говорить,
Квартиры тоже обещали,
Не МХАТ, какие тут печали,
Но все-таки надо как-то жить,
Вот и забыв про пасторали,
Ходили уголь все грузить
И, разумеется, устали.

Речь кое-как, не помнят текст,
На лицах о быту заботы,
Персей - он грек или не грек?! -
Немного выпил до работы,
Не ровен шаг, неполон жест.

Так Андромеда ничего,
Но молодость давно минула,
Прикована к скале, уснула,
Замаялась, а что с того,
Уже не нужно ничего.

Горгона в целом всем мила,
Юна, красива, только с ГИКа,
Только беременна она,
От режиссера шито-крыто,
И виден след от синяка,
Только припудренный слегка.

Массовка набрана с бомжей,
Их в простыни всех завернули,
Парик натянут до ушей,
Они скульптурой прикорнули,
Как каменные, хоть убей.

Уныло крутит фонограмму
Усталый звукорежиссер,
Он вспоминает тёщу-маму
И их недавний разговор
И про рыбалку, и про сор,
И про пропавшею сметану,
Что Гермес выиграл на спор.

А кстати, где же сам Гермес,
Уже конец второго акта ,
Пора являться из небес,
Вот сволочь, не хватает такта,
Опять куда то видно влез!

Персей, вот в простыне, босой,
С мешком (там голова Горгоны),
Идет себе лесной тропой,
Вот показались сини горы,
Гермеса нет, пропал герой.

Вот это, право, катастрофа,
А режиссер уж сам не свой.
— Ищите все, — кричит, — за мной,
Найдем, так ждет его голгофа!

Нашли в коморке у бомжей,
Лыка не вяжет, так напился,
Видок, бывали и страшней,
Похоже, с ролью своей сжился
Ту, где играл про пир царей

Его трясут и тормошат:
— Твой выход, быстренько на сцену.
Он встал: «Готов я хоть в геенну,
Ведите, где ваш зоосад».

Бежит руководитель группы:
— Семенов, слишком низко бьешь,
Твой выход, фу ты что же пьешь.
Гермес: «С дороги, вы все глупы,
Где мой кинжал, где острый нож?
Душить кого, не проведешь,
В истории Мы слишком круты».

— Мы! — режиссер чуть не упал. —
Ты бог. — Ну ладно, буду богом,
Только отдайте мой кинжал,
Тут он как вепрь зарычал
И здесь на сцену побежал.

Кошмар, погибель и омега.
Горгона: «Ладно, Михаил,
Пойди, узнай на счет обеда,
Смотри, Гермес довольно мил».

Меч у Персея отхватил,
Теперь по сцене как забегал,
«Быть иль не быть» заголосил.

— Пропал и я и постановка,
Скорей со сцены его прочь!
— Прости, не знаю, чем помочь,
Как он Персею врезал ловко,
А тот до жраки так охоч.
Тут режиссер ожил: «Плутовка,
А что, смотри, еще не ночь.

Пусть зритель думает, что так
Заранее мы заложили,
Ну и слова, не Пастернак».
Та тут хихикнула: «Дожили,
А зритель тоже не дурак,
Смотри, уж ставки принимают.
Я думаю, Персей побьет,
Ему не чужды пасторали,
Но конституцию блюдет.

А твой Гермес сплошная каша,
Лишь много шума с ни чего,
Ревет, что бык, а что с того,
Мускулатуры нету даже.

Персей вот, в целом, молодец, —
Горгона сладостно шепнула, —
Хотя порядочный подлец».
Решила: «Лишнее сболтнула».
Тут режиссер: «Так он отец?!»
Тут девушка в ответ вздохнула:
— Он обещал взять под венец.
Тут режиссер: «Ему конец.
Ну, а с тобою после, дура,
Закончит разговор истец».

Вот он, стремительно сорвавшись,
Как был прикрытый простыней,
На сцену молнией ворвавшись
С Персеем тоже принял бой.

Горгона: «Нет, его не трожь!»
И бросилась за ним на сцену,
И, поминая Мельпомену,
Схватила бутафорский нож.

И вот на сцене сам Содом,
Листают зрители программки,
Тут с неоткуда грянул гром,
И словно из небесной арки
Возник вдруг свет, огонь потом,
В театре сразу стало жарко.

Артисты так удивлены,
Что даже перестали биться.
И тут из бледной темноты
Возник мужчина, с ним девица.+

Всю обстановку оценил,
Спросил небрежно по-французски:
— Я что-то видно пропустил,
Или это Персей по-русски.

Горгона вижу, да, жива,
За змей бы я не поручился,
При ней похоже голова,
И с кем еще Персей сразился?

Так, этот нимб у головы…
Ты кто? — спросил он у артиста. —
По нимбу вижу бог, увы.
— Гермес. — Ответил тот речисто.

Бог рассердился: «Ты?! Гермес?!
А в драку то зачем полез?»

Бог рассердился не на шутку.
— Так клеветать на образ мой,
Меня порочить пред судьбой, —
Тут он взревел ужасно жутко, —
Сейчас узнаете в чем соль!

Тут режиссер, вошедши в образ,
Сказал: «А сам-то кто таков?»
— Кто я? Презренный из богов,
А нынче сам властитель снов
Склонится предо мной готов. —
Ответил тот, повысив голос. —

Да что Дагот! Богиня Тьмы
Отныне мной не управляет!
Персей: «Во братец завирает.
Раз так, то цезари все мы,
А вас психушка ожидает.

Тут режиссер его толкнул:
— Давай, пусть этот подыграет. —
Затем как невзначай зевнул,
Добавив. — Кто его там знает…
Гермес, мне помнится, хромает.
Гермес: «Я вам не Вельзевул!»

А зрители заворожено
Следят за сценой напряжено,
Уже не думают уйти,
Так интерес, что впереди.

И многие считают: «Ловко
Раскручена здесь постановка».
……………………………………..
По небу чистому земли
Навстречу солнечной зарнице,
Где облака, как корабли,
Летит в сиянье колесница,
Стремясь на города огни.

Царица Ночи верно правит
К той точке, где горит портал,
Вот ближе площадь, вот вокзал,
А вот театр волною манит,
Той магией, что бог создал.

Как полыхает весь астрал,
К земле спустилась колесница,
Скрип тормозов, свет ярких фар,
И в страшном сне то не приснится,
Вдруг на дороге самосвал.

Несётся злобный, как дракон,
Сверкают фары, паром пышет,
Никта, создав из тьмы заслон,
Устала так, едва что дышит.

Афина, ее поддержав,
С собою рядом усадила.
Та молвила, поводья сжав:
— А здесь слабее моя сила.

С чудовищем сразись сама,
А я попробую нас спрятать.
Ох, как кружится голова,
Устала, хочется заплакать.

Афина: «Нет, он не пройдет!»
И тут в сверканье блеска стали
Подпрыгнула, спеша вперед,
И меч и щит аж заблистали.

И, вынырнув из темноты,
Щитом прикрылася девица,
И приготовилась сразится.
Тут тормоза словно коты
Проскрежетали, но убийца
Не остановится, увы.
Разгон могуч, удар о щит,
Удар всей многотонной массой,
Перед машины весь разбит,
Девица стала вся чумазой,
Но взгляд аж пламенем горит.

Водитель думал, в сон попал,
Ошеломлен виденьем чудным,
В такое ведь поверить трудно,
Схватил он руль и по газам.

Взревела мощная машина,
Колеса словно жгут асфальт,
Сгорает крепкая резина,
Его стирая как базальт.
Еще немного лопнет шина,
Но как скала вросла Афина.

Кричит по-гречески: «Дракон,
Тебе не справится со мною.
Уйди, иль нанесу урон,
Клянусь я Зевса головою».
От шин дымок, резины стон.

Но все-таки сил у девы мало,
Хоть и кристалл теперь при ней,
И вот, чтоб выжить жесть метала,
Она ударила быстрей.

Тут генератор струю пара
Прямо в глаза выдохнул ей,
И тут несчастная упала,
Очи прикрыв рукой своей.

Но Никта, спрятав колесницу,
Решила дочери помочь.
Тут вой сирен ворвался в ночь,
Афина превратилась в птицу.

А самосвал, взревев как зверь,
Препятствия не ощущая,
На стену ринулся быстрей,
Все больше скорость набирая.

И вот металлом скрежеща
Ворвался в стены магазина,
И в брызгах лопнула витрина,
А самосвал вперед, громя,
Рванул, не выдержала шины,
Взрывом стекло разворотя.

Мигалки: синий, красный, желтый —
Вот быстро скорая спешит.
Афина в воздухе кружит,
Знает, не выдержать ей долго,
Земля не лимб, но ворожит.

Тут Никта вышла с пустоты,
Присела прямо на дороге,
Вокруг сирены, как коты,
Чудовища — щитами ноги —

Блестят, людей видно едят,
Их видно сквозь стекло желудков,
Огнем разящим ей грозят.
Тут Никта встала: «Ну и шутки.
Скорей забыть бы, сущий ад».

Глаза прикрыла, силы мало.
Тут санитары к ней бегут.
— Смотри, почти не пострадала. —
Один другому сказал тут. —
Давай к машине для начала,
А я пока хочу курнуть.

Тот, что помладше так ответил:
— А вдруг она из тех, из этих,
Ну, смертница, наряд прикинь
Старшой: «Мне сигарет подкинь».

Тот поделился: «Ладно, грузим,
Пусть с ней другие говорят.
У нас еще один наряд,
Иль ты старшой, похоже, струсил?
Тут у них бомбы, говорят».

— Да где, смотри какое платье,
Накидка словно твоя ночь,
Может то ведьма, где распятье,
Мой ангел должен мне помочь.

Вот докурили, за носилки,
Несут к машине. Никта: «Нет,
Себя не дам я на обед!»
Старшой: «Наверное, грузинка,
Похоже, горский диалект».

Здесь Никта: «Это что, Россия?
Да как вы смеете! Ведь я
Над миром высшая богиня,
Меня скормить никак нельзя».

Старшой: «Смотри, заговорила,
Похоже травма здесь всерьез. —
Ей отвечает. — Да, Россия.
Чудачка. — буркнувши под нос».

Втолкнули кое-как носилки.
Никте подняться, да нет сил.
Старшой грузинке пригрозил:
— Послушай, перестань бесится,
Вам поберечь бы надо сил.

Вот ей снотворное вкололи,
Чтоб буйственный порыв унять,
Не знали лишь о том герои,
Что Никта не способна спать.

Уже три ампулы вкололи
Снотворного как для слона,
Царица плачет как от боли,
Бессильная сейчас она.

А мысли: «Где сейчас Афина?»
О дочке думает своей.
Глаза прикрыла, вот картина
Тут же предстала перед ней:

Почти у неба, ближе к звездам,
Подобно молнии кружится
И с птицей из металла бьется
Ее прекрасная орлица.

В соседних птицах тоже люди,
В руках как света огоньки.
Никта боится, что же будет,
И вспышки, вспышки, вот они

Мелькают, бьют орлицы тело,
Хотя похоже нет вреда.
Афина нападает смело,
Но сила то уже не та,
И вот она, чтобы укрыться,
В тени садится у пруда.

Здесь Никты виденье пропало,
Богиня словно ступор впала.

Тут санитар: «Смотри, заснула,
А говорил, иммунитет,
Таких людей на свете нет,
Чтобы с лекарством протянула».

А в небе яркие огни,
Что затмевают сами звезды,
Афина ближе у реки,
Но понимает: уже поздно.

Крыло разбито о металл,
Когда за лопасти задела,
И перья как состригла сталь,
И кровь течет, такое дело.

Вот у реки, теперь вперед,
Под сенью тех дубов укрыться,
А там уже шумит народ,
Без сил уже ползет орлица,
Где зев — подземный переход.

Вокруг народ: «Во редкий вид!
Смотрите, только не пораньте.
Тут орнитолог словно гид
Всем объясняет: «Тоге Ранде.

Считалось, вымерли они,
Бесценный образец пернатых,
Крылья безумно широки».
— Что делать? — рявкнули солдаты. —
Мы тута сети принесли,
Возьмите, если очень надо.

Вот сети, некуда бежать,
Расставлены, ума не надо,
Чтобы простую вещь понять:
Орлица — главная награда.

Богиня рвется лишь вперед,
Крылом здоровым сметя сети,
Манит подземный переход,
Где огонек хрустальный светит,
Он ей напоминает грот.

Еще усилье, вот ступеньки,
Крыло волочит за собой,
И вот спустилась помаленьку,
Чуть отдышалась — снова бой.

Ловушка здесь уже закрылась,
Усталость словно в сон влечет,
Афина на пол опустилась,
От ярости когтём скребет.

Глазами молнии метает,
Вот сети на нее летят,
Вспышки горящие сверкают,
Еще приблизился отряд.

И снова сети рвать устала,
В клочьях веревок острый клюв,
Забилась в угол, легче стало,
Чуть выползла, замкнулся круг,
Удар амоновца вандала,
И темнота, и вкус металла.