Иллюзион

Иллюзия первая.

Арлекин погрузился в преисподнюю Лунапарка Красного Безумия. Он бегал в потемках вращающейся в себе Комнаты Смеха, между всполохов раскаленных сферических зеркал и при ирреальном свете шаровых молний шарахался от отражений собственной физиономии, искаженной дьявольски измененной метрикой этих рефлекторных полированных аквариумов. Зеркала хохотали над ним сардоническим безудержным смехом, а бедный Арлекин метался из стороны в сторону, обхватив голову обеими руками. Сумасшедшее гремели его золотые бубенчики. Эринии и демоны летали вокруг, выпучив яростно-страстные глаза.
И вот он вломился в какую-то боковую дверь и ткнулся с разбегу в тощую грудь прежней жертвы своих бесконечных насмешек и издевок – грустнющего юношу Пьеро. «Прости меня, о друг Пьеро, как я виноват перед тобой!..» – хотел было обнять бледного Лирика раскаявшийся Комик Арлекин, но Пьеро оказался тоже призраком; он тихо растаял, смутно улыбаясь на прощание в ответ.


Иллюзия вторая.

Я нахожусь вместе с окружающим мирозданием во внутриутробном живом баллоне. На его ртутные стены наползают призраки меридианов и облаков. Но вне этого душного баллона – кислородная вечность, я хочу дышать, дышать её воздухом. Я беру острую стальную спицу и пытаюсь проколоть в уязвимом месте герметичную стену резинового восприятия. И из тонкой дырочки врываются морозно-колючие молекулы чистого воздуха, так, что перехватывает от восторга дыхание. Это воздух бесконечности. Мы живем – в будущем. Оно нас видит и зовет. И наполняет своим свежим дыханием замкнутое пространство настоящего. Даже спрятавшись в темный шкаф и захлопнув за собою все двери, я чувствую на себе его едко-пытливый взгляд ненасытного ока движения времени. На нас льет тяжелый водопад внимания Вселенной. И её кислородные молекулы новизны, словно семена произрастания, – двигают толщу слоев ртутной посюсторонней материи. Она то вытягивается, извиваясь змеёю, то бушует диким морем.
  Но потом вдруг ясность прекращается, и я вновь погружаюсь в темную беспробудность своего внутриутробного баллона. Я живу в нем, словно помидор в зимней теплице. Персональная самозамкнутая сказка.


Иллюзия третья.

Ты подошла ко мне солнечным сном, Прекрасная Галатея, неуловимо-нежно улыбалаясь из световой дымки. А в добрых глазах медленно переливались серебряные блестки, плавающие кораблики искр. Когда я проснулся, то ничего не помнил… Но ты стучалась в эту реальность невских домов, пробираясь в неё через мое субклеточное подсознание.
  Я взял карандаш с неопределенной целью, но после нескольких круговых штрихов ты взяла управление на себя и начала вытекать из под рисующих пальцев графитовым образом той грезы, пробуждая смутные воспоминания. На листе смешивались пятна света и тени, преследуя друг друга они сплетали кружева дивной игры, вылепливая твое лицо. Точные импульсы, доставляемые откуда-то изнутри, правили полет острия карандаша по арене бумаги. Я уже начинаю неслышно шевелить губами, почти разговариваю с твоим ликом, все яснее проступающим сквозь пелену неясности формы. Словно установилась коммуникация с твоим миром, откуда ты, с твоей обителью, с Создателем твоего Прототипа. Встреча во времени…
К вечеру, придя домой, я увидел, что лист с утренним рисунком стал непостижимым образом пуст: Галатая выскользнула вовне живым изваянием, растворившись в лицах горожанок. И после они еще долго улыбались твоей, мною нарисованной, светлой улыбкой…

Иллюзия четвертая.

Орфей и Эвридика перебегали дорогу вне пешеходного перехода. Они были вечно вместе и этим абсолютно счастливы. Кроме друг друга, казалось, они не нуждались ни в чем и ни в ком. Они прошли века и эпохи – неразлучно. Но вдруг Эвридику сбил внезапно промчавшийся трамвай. Её тельце, словно легкую куколку, отшвырнуло в сторону.
На город опустилась вечерняя темень, но Орфей еще долго безутешно лил слезы над телом любимой. А люди продолжали идти по своим делам, совершенно не обращая на произошедшее никакого внимания; потоки зажженных фар автомобилей неостановимым потоком проносились мимо, и трамваи гремели по-прежнему в своих неизменяемых маршрутах…
И так до глубокой ночи безучастные холодные звезды равнодушно взирали на две чернеющие в стороне тени, замершие в вечном объятии – живого и мертвой…


ноябрь 2005 г.