Тир песнопевец

Тир песнею цветы сажал –
и вырастали крыши, возгласы, зонты.
Все куполообразное копило
в купели капли из капели эха…
В зал, кружась, летели крылья и хвосты
то ли фазанов, то ли крокодилов.
На высшей точке хохота и эха
прорезывались чуткие глаза
и обводили внутренность яйца –
мир был тогда горячим цехом.
И форма, образованная смехом,
была таинственна, как бирюза.
И слово потекло уже с лица
как капля пота, первая слеза.

Тир был садовник пения: на «О»
шли поезда, а в поездах шли люди
с бутылками боржома до купе,
и холодно и грохотно в окно
окурок вылетал как желтый лютик,
обрызганный росою.
На губе уже заря играла «труляля»
и ёжила деревья над рекою,
а солнце подливало теплоты –
и вот уже оно с тобой на «ты».
И маленькая милая земля,
взьерошенная – ну, пригладь рукою
эти леса, поля –
так хочет быть с тобою!

Тир бешено выдергивает «Ё» –
и всё в одеколоне!
Неловко. Хочется поправить этикет.
Одернуть что-нибудь… Осёл!
Та леди, что на склоне,
такая стерва, что подобной нет.
Скорей за шпагой, острым словом!
Фрондёр, бретёр и сутенёр
стихотворенье сделают несносным…
Тир, прячьте «Ё», да ну его к коровам!
Теней из крон вытряхивают сор
ветр с солнцем утром ранним росным,
когда большое «А» потянет из-за гор
бог звука Тир, щербатый, венценосный.

Он улыбается, держа в запасе «И».