Фёдор устраивается на работу и получает финку-клад

Однажды Фёдор устроился работать менеджером по продажам на мясоперерабатывающий завод.
К тому времени он, как всякий порядочный человек, изрядно поломал голову над смыслом и назначением жизни. Голова стала похожа на кубик Рубика, побывавший в руках лентяя. За это дело Федор получил пожизненное, почетное звание инвалида умственного труда.

Но не будем о грустном. Лучше – о высоком. Небо, в которое вглядывался Фёдор, таило в себе неслиянность и неразделенность. Хотелось взлететь. Куда – не важно, лишь бы подальше. Но как взлететь, если земля – круглая, а небо – высокое и синее? В самом факте этом заложено глубинное, неразрешимое противоречие.

Правда, земля тоже бывает синей, но только из космоса и когда пишется с большой буквы.

То есть тогда, когда небо перестает быть и высоким, и синим. А какой смысл в низком черном небе? Небо имеет смысл только как чистая, дальняя синева. Или синяя даль.

Земля.

 Или вот так: Земля.

Завод, на котором трудился Фёдор, был богат и недобр. Первое проявлялось в годовом обороте, второе – в том, с каким остервенением резчики и кольщики скота уничтожали толпы невинных коров.

Это обстоятельство повергало Фёдора в особое уныние. Если бы мясники резали свиней, как какие-нибудь израильские террористы, или собак, подобно палачам из Южной (а может, Северной) Кореи – еще куда ни шло. В конце концов, даже с истреблением священных крокодилов (говорят, советские бюрократы сожрали их всех при строении Асуанской плотины на Черной Земле Египта) Федор мог бы примириться. Едят же где-то мозги живых обезьян – тоже, кстати, священных животных (см. «Рамаяну» и «Путешествие на Запад»).

Но коровы?

Помимо неэтичности происходящего, Фёдор переживал и оттого, что прежде был индуистом. Но все резюме, отправленные им в каждую из сторон света, неизменно приносили схожие плоды. Плоды были то шелковыми свитками, исписанными искусными иероглифами, то камнями с зарубками огамического письма, то ворохом разноцветных веревок с кляксами письма узелкового, но вкус - вернее, содержание их, был неизменен. Кисл и горек. «Компания ХYZ благодарит Вас за интерес к данной вакансии. Ваше резюме будет храниться в банке данных в течение ближайшего полугода».

 На христиан, особенно православных конфессий, спрос был необычайно высок - почти такой же, как на программистов, умеющих работать в джаваскрипте, или на переводчиков санскрита. Католики, адвентисты, протестанты, даже мусульмане и иудаисты, которыми успел побывать Федор, скитаясь от профессии к профессии в поисках смысла и назначения жизни, расходились нарасхват, подобно выпускникам престижного ВУЗа среди HR-отделов родительских корпораций.

Лишь индуисты казались совершенно невостребованы. От отчаяния Фёдор взял отпуск за свой счет и записался на выездной семинар по перепрофилированию. За сорок дней в Синайской пустыне, безработных индуистов переучивали в режиме экстремального тренинга на буддистов, а особо продвинутых – в джайнистов или тантристов правой, а то - и левой руки. Духовной жаждою томимы, в пустыне мрачной они влачились, а успешно окончившим курсы выдавались сертификаты ОСО – Особые Свидетельства Очевидцев, в английской версии обозначенные отчего-то NDE.

Вернувшийся, Фёдор страдал еще сильней. Оказалось, что все бывшие индуисты (а также толика мусульман) поголовно приняли буддизм. И теперь невостребованность, преследовавшая индуистов, бременем наследованных долгов легла на их оголенные плечи.

 Знать, что ты продаешь тела тех, кого должен почитать, подобно матери – есть ли мУка горше? А если у тебя не одна мать, а тысячи тысяч, и их ежедневно убивают, уничтожают, а ты не помог им ни делом, ни телом?

Если бы Федор не знал о сансаре, то наверняка бы повесился. Но вешаться, зная, что ты вновь возродишься – и возможно, именно на твоем веку всё сложится к худшему в этом худшем из миров - согласитесь, это как-то глупо.
 
Душевные терзания Федора как-то сами собой получили счастливое разрешение. Однажды по дороге на работу он повстречал буддийского монаха, собиравшего подаяние. Сборщик был невысок, лопоух, и чем-то походил то ли на Джорджа Буша… хотя нет, будем доброжелательны к монаху. Тем более, что в действительности он напоминал и Ханумана из «Рамаяны», и спутника Чжубадзэ из «Путешествия на Запад».

- Молодой человек, извините, мне на метро нужно, и на маршрутку еще, до Купчино и обратно, а деньги кончились. Не поможете? – проворно спрашивал монах, как-то забавно подпрыгивая и гримасничая.

- Отчего же, напротив, - пообещал Федор, шагая при этом дальше. Он не любил опаздывать на ненавистную работу.

- Напротив – как противоположность «да», или же скорее как отрицание «нет»? – поспешал рядом монах. В его чаше для подаяний сиротливо брякали два алюминиевых пфеннинга, брошенные каким-то шутником-туристом из ГДР.

- Скорее «Да», чем «Нет», - на ходу пояснил Федор.

- То есть Вы полагаете, что скорость положительного выше скорости отрицательного? – оживился и без того бойкий монах.

- Именно, - отрывисто кивнул Федор.

- А где деньги? – спросил монах.

- В банке, - сообщил Федор и зачем-то назвал номер счета.

- А банка, банка где? – не отставал монах.

- Банка – в лесу. Под Париккалой. Это если ехать по третьему рингу от Хельсинки, то часа два будет, - выпалил Федор, чихнул и поправил квадратик на скуле. От холода цвета часто смещались, и Федора одолевал чих.

- Большая банка? – сочувственно вздохнул монах.

- Большая, - почти одновременно с монахом вздохнул Федор, - литров пять наверное.

- А у меня мама в такие огурцы закатывала, - с легкой тоской по прошедшему детству произнес монах.

- Мама… А я вот свою маму в банки закатываю, чтобы у меня были деньги для банки. Каждый день! Это невыносимо. Я хотел покончить с собой, но ведь даже самоубийство ничего не изменит, верно? - разоткровенничался Федор.

- И много закатываете? – прежним сочувственным тоном спросил монах.

- По деньгам или в закупочных тоннах? – уточнил Федор.

- По деньгам, - ответил его спутник.

- Не очень. Лимона два-три будет, - прикинул Федор и снова чихнул, после чего вновь поправил съехавшую грань. На сей раз – на лбу.

- Два-три лимона – это нормально, - сказал буддийский монах. – Конечно, если план продаж не накручивать.

- А я по откатам наберу, - признался Федор, - а потом контрагентам откачу. Двойной откат. Я эту схему сам придумал.

- Большой откат для маленькой,

Для маленькой такой компании,

Для скромной такой компании

Огромный такой откат, - неожиданно пропел монах.

 Он был учеником Судзуки, исповедовал внутреннюю свободу и в глубине души оставался большим ребенком. Который очень тосковал по маме, когда-то закатывавшей в пятилитровые банки маринованные огурцы.

- Ах было б только с кем

Ах было б только с кем…

С кем было б только бабки распилить, - неожиданно пропел Федор.

 Ведь бывает так, что на душе у человека отчего-то делается легко и свободно, и хочется петь. Тем более, что внутренний ребенок, который все это время был в полудреме, неожиданно проснулся и заголосил в полный ор. Жалел мамку, которую как раз в этот миг вели под мясницкий нож, а потом закатывали в консервную банку.

- Ой, простите, - неожиданно смутился Федор, - я же на работу иду, а денег вам так и не дал. Вот, возьмите, пожалуйста, - и он бросил в чашу для подаяний пластиковую карточку.

- Я вижу, Вы человек хороший, - произнес похожий на Ханумана буддийский монах, доставая из-за складок одежды большой и острый финский нож.

- Хороший человек – мертвый человек? – с грустной иронией спросил Федор.

- Напротив. Хороший человек – жил, жив и будет жить. Как и слова его – об истине, что всех сделает свободными, - протянул спутник Федора нож рукоятью вперед. – Это – финка-кладенец. Возьмите.

- Зачем?

- Чтобы воспользоваться им для правого дела. Вы же, кажется, одно время учились на тантриста правой руки? А за песню Вашу я Вас словам тайной мантры научу. Если ее прочитать семикратно над телом живых существ, мясо которых будет употреблено в пищу, то существа эти переродятся к лучшему в лучшем из миров.

- А как читать? – произнес Федор. Остановился, неуверенно вертя в руках нож, - сперва нужно убить, а потом прочитать, или нужно сперва прочитать, а потом – убить?

- А уж это, молодой человек, Вы сами должны понять, когда – убивать, а когда – читать, - сказал монах, проворно прошептал Федору на ухо мантру и исчез. Как будто и не было его.

Но тут же появился вновь:

- Кстати, у вас грань съехала, - произнес он, показывая на кубик Рубика, когда-то бывший головой Федора.

- Здесь? – произнес Федор, дотрагиваясь до квадратиков на подобродке.

- Чуть левее, за ухом, - сказал монах, и снова исчез. Федор поправил грань, и больше никогда не видел монаха.

Весь день, и в офисе, и на выездах Федора не оставляла какая-то странная полуулыбка. Под вечер, отодвинув финкой-кладенцом засов, он прокрался в фаршировочную, и семь раз прочитал над чанами с мясом коров заговоренную мантру. После чего с чистой совестью отправился спать. И улыбался во сне.

На следующее утро в городе пошел дождь из жасминовых лепестков. Клином пронеслись к востоку гаруды, роняя на землю радужные перья. На одной площади прорвало трубу, из земли забил фонтан амриты, а наги и нагини поспешно собирали сладкий нектар в священные раковины. Все буддисты, а также джайнисты и индуисты, неожиданно нашли престижные высокооплачиваемые работы согласно собственным убеждениям. Федор стал директором мясоперерабатывающего предприятия, и завод обанкротился, а всех оставшихся в живых коров скупила какая-то индийская фирма и вывезла в Карнатаку - для испытания первого в мире курортного отеля для парнокопытных. И было еще много всяких чудных и славных дел.
 
Это зарезанные коровы, переродившиеся к лучшему в лучшем из миров, решили заглянуть на Землю.

Поиграть.

Ведь Земля, если видеть ее издалека, такая маленькая, что пишется с большой буквы.

И такая синяя и чистая – почти как небо.