Я приму на себя всю безвыходность муки...

Я приму на себя всю безвыходность муки,
каждый день и заполненную до краев
цианистой тревогою ночь, и Кабуки
этих кукол тряпичных. В.С.Соловьев,

Н.Бердяев, Булгаков, Декарт, Аристотель,
Эпикур и Платон, Ницше, Кант и Шестов,
подождите, не трогайте, прочь! Но постойте,
здесь не вход, это взломанный наспех засов.

Это сорванный ветром шлагбаум, застава,
за которой болото моргает травой.
Что за ней? Не – любовь. Не – посмертная слава.
И иду за черту. И иду за чертой.

Мир, прорвавшийся внутрь шестикрылых чудовищ,
трехголовых оскаленных призраков; ложь,
что еще, день грядущий, ты что-то готовишь,
кроме ложек к обеду и ложа, и лож.

Я и в дом-то входила, как рыцарь в доспехи,
даже пальцем (О Дама!) не тронув Ее.
В сундуках темноты укрывала успехи,
от копья оставляя одно острие.

С продырявленным сердцем отвергнутым кровлям
шлю взрывчаткой безумное пекло в груди.
Так Священным Граалем разбит, остановлен,
рыцарь кровь свою держит пока взаперти.

Что ж, черти, разрывай белокожие окон,
заменяющих лица, раскаянье, страсть. –
Не распробован звук, но растравлен. Растроган.
«Убивай наповал, но потрать, все потрать».

Потолки, пауки, чердаки, челядь, плесень.
Полумрак, и хохочут, срываясь с петель,
деревянные двери, не знавшие песен.
Сбила крышу-печать альбиноска-метель.

И другие слова, беспредметный излишек,
покатились к другим, как по склону мячи.
И от крыши несет бесполезностью крышек
обезглавленных банок напрасной мочи.


 Март – апрель 2001