Репортаж памяти

 В благодарность за мужество Яарит Глейзер
Её глаза влажны,
Сигарета, немного пепла,
Рука чуть-чуть дрожит,
Капюшон защищает от ветра
А душа-то совсем раздета
Яарит говорит, говорит,
И ведет по забытому гетто,
Ослепляет неон витрин,
Казимира собор не маген Давид
Украшает окрестности эти
На иврите воздух молчит
В Ерушалаим де Лита
«Посмотрите туда, юденрат», -
Говорит она мягко, но твердо,
Здесь вершились, Израиль, судьбы твои,
 Но нас привлекает цветущая роза
И на миг, отстранившись от слов,
Что в душах и мыслях нас ранят,
Как провинившаяся стая птенцов,
Вновь притихли, слушая память.
Важно вспомнить личность одну
Звали его Яковом Генсом
Он спасал тех, что встречали весну,
Отдавая врагу, прощавшихся с летом
Но не каждый еврей думал также
Шутиф Хашомер Хазаир
Был, наверно, немного отважней
Он за смерть одного платил смертью двоих,
Говоря, что имеет каждый
Право на жизнь и не важно, какой десяток
К тому времени ты разменял,
Важно сколько печали
Ты у евреев несчастных забрал…
Подошли мы опять к перекрестку
Нам раздали листовки – «Ицик»
Прочитайте, разделитесь просто,
Кто за, а кто «против».
Того, чтобы выдать парнишку гестапо,
Разошлись мы у двух берегов
Наше сердце, как факел пылало.
Ицик ставил дилемму средь нас,
Потому что кому-то важнее,
Чтобы светоча дух не погас,
В ком-то дух семьянина сильнее.
Ицик Виттенберг стоит того,
Чтоб о нем мы всегда говорили
Его дух, его сила и смелость его
В нас свободу, не рабство, селили
Самовольно он выдал себя,
Не оставив в опасности гетто,
Только мнимая жертва его,
Потому что погибло гетто,
Разорвавши себя само.
Люди жизнь покупали за совесть,
Существуя за счет мертвецов....
(Только вдумайтесь в эту повесть)
Но не вправе судить мы отцов!
ІІ
А потом шли в зеленый дом
Или до того, я не помню.
На горе, мы читали мельком
Страницы, залитые кровью,
Кровью темных «малин»,
Звоном голоса Любы Левицкой
И желаньем борцов Хащомер Хацаир
Пусть осветятся в сердце их души и лица.
Мы сидели на сером ковре
Почти траурным казался нам Вильнюс
Здесь читали о черной войне
И глаза, как от гари слезились,
Но костер не погас, не погас:
Там мы ставили пьесы экспромтом,
Как шипами несложный рассказ
Колет сердце, наш шепот негромкий
Заставляет прислушаться к тем,
Чьи пути закатились, как солнце
В ямах, в фортах и у каменных стен.
О девятом, об этом форте,
На котором с разбитых колен
Оставался кровавый оттиск
Пинхаса Крякановского, об отце,
Яарит собралась говорить
Это он в этой камере смерти
Допотопным и ржавым сверлом
Открыл узникам врата Надежды,
А немцы пели в Рождество
В пляске, дьявольской и безмятежной
У рассказчицы слёзы дрожат,
Вдали слышен звон кандалов,
Ведь в тот день был священный шаббат,
Слышим свист зловещих ветров
Но уста говорят, говорят,
Ведя в прошлого памятный миг.
64 узника по лестницы из простыни
Молитва и выносливость, как щит
Они уже не узники, они на вольном воздухе
Поверьте же мне на слово: ничто им не грозит…
ІІІ
Сыны Израиля, они такие сильные,
Но старикам и детям нет спасения
Пришло оно, где солнца всходят линии
Рука посла подпишет о прошении:
Десятки, сотни виз, как пропуск в жизнь.
Теперь за стендов стеклами портрет его висит,
Он - Сугивара, и росписью украсив лист,
Во славе памяти с улыбкою молчит,
Он воин света и добра, а ты, еврей, молись
За каждого, кем Адон подставил крыло,
Но больше не гнись, как раб, не гнись.
Не даром ведь пьешь ты в Седер вино
Да, вовек теперь его народу жить …
А дальше роспись мучеников с глины,
Ключи от камер, фото и… озноб.
Вот наконец-то врата из могилы
Ведь так зовут 9-й форт:
 Ветер рвал нам безжалостно лица,
Ноги путались в мятой траве,
А мы шли и не смели закрыться,
Но бывало и так, что отстав,
Задержавшись у строк с именами
Здесь, средь каменных стен не один узник пал
От Парижа до Брянска на холмах и в сугробах кровавых.