Медицинское

Наш путь извилист, но не вечен:
у всех вдали один вокзал...
"Иных уж нет, а тех долечим", -
как доктор доктору сказал. (Игорь Губерман).

Говорят, медики – народ циничный. Наверное, правда, но не вся: они ещё народ, как правило, весёлый. Сама работа способствует. Правда, медицинский юмор – довольно специфического свойства: очень раблезианский, без комплексов, что называется, и при этом чернее чёрного. Юмор солдатской казармы – это радостная и безмятежная детская невинность, если сравнивать его с медицинским.

Когда-то я собирался стать врачом: работал в больнице, учился в медучилище, затем в – тогда ещё – Втором Московском мединституте. От этого куска жизни остались байки и «случаи из практики», засевшие в памяти куда как попрочнее профессиональных знаний. Чего сам не видел, за то не поручусь: фольклор есть фольклор, хотя бы и профессиональный. Но кто возьмётся категорически утверждать, что этого не было, поскольку не могло быть?

Только не сами медики: они-то знают, что в нашей жизни бывает всё.

PS. То, о чём здесь рассказывается, относится к десятилетию 1980-х. Конечно, с тех пор наша медицина изменилась очень сильно: проникший с Запада дух трезвой, без иллюзий, деловитости («деньги – товар, и без соплей!») сильно потеснил, надо полагать, былую внутрикорпоративную атмосферу, – ту, что, в сущности, и запечатлена в этих заметках. (Может, оно и не к худу). Изменились не только врачи, но и больные, – как и все мы, как изменилась до неузнаваемости вся наша страна. У меня нет представления, как выглядит изнутри сегодняшняя медицина: окончательно я ушёл из неё в 1992-м, в самом начале великих перемен. Так что на вопрос, имеют ли эти смешные и грустные истории хоть какое-то отношение к дню нынешнему или же являются только музейными экспонатами, – на этот вопрос я честно отвечаю: не знаю. Но всё-таки думаю, что кое-что и осталось, так что многие узнАют в них себя и знакомых. Приятного чтения!

* * *
Поступает к нам в хирургию больной: вроде как аппендицит под вопросом. Молодой парень, студент. Посмотрели его хирурги и забеспокоились: какой-то он подозрительно желтоватый, уж не гепатит ли, не дай Бог? Так и всё отделение перезаразить недолго, потом расхлёбывай... Короче, вызвали к нему, не теряя времени, инфекциониста. Та пришла, глянула, заглянула в бумажки:

– Да вы что, коллеги, смеётесь, что ли? Это же вьетнамец!

* * *
Вопрос: для кого пишется история болезни?

Ответ: заблуждается тот, кто наивно полагает, будто для самого врача или для медстатистики. История болезни на смом деле пишется для прокурора.

* * *
Приходит женщина на аборт. Милая интеллигентная дама лет под тридцать с высшим техническим. Ложится с задранным подолом на кресло, я набираю в шприц наркотик, готовясь пустить его ей по вене, а врач смотрит в историю болезни (аборт, правда, не болезнь, но это в данном случае не суть важно). Далее между ними происходит диалог следующего содержания:

– Постойте, милая, это что же получается: у вас уже девятый аборт, что ли?

– Да...

– Да вы с ума спятили, как же это можно над самой собой так издеваться?! Дети-то есть?

– Да нет пока, всё недосуг заводить: оба с мужем работаем, жизнь суматошная...

– И не будет, после такого-то! Вы что, не предохраняетесь или, может, не умеете?

– Да нет, предохраняемся, только всё вот так как-то получается...

– И как же вы предохраняетесь?

– Ну как же: вот мы вечером с мужем-то ляжем, но утром, как проснёмся, я первым делом пойду в ванную и как следует подмоюсь!

Это – быль, а не анекдот.

* * *
Лежит у нас в хирургии старый профессор, сам врач-хирург. По ночам ему не спится: больно (диагноз – на треть страницы), да и к безделью не привык. Вот он и зовёт меня, благо палата отдельная:

– Сделаешь ночные назначения, освободишься, – заходи, потреплемся.

Около часу ночи захожу. Сидим (вернее, это я сижу, а он лежит и время от времени прикуривает очередную сигарету от спичек, которые я ему зажигаю и подношу), разговариваем:

– Знаешь, вот недавно книга вышла хорошая, советую купить: мемуары нашего крупнейшего отечественного микрохирурга, не встречал в «Медкниге»?

– А кто автор, Владимир Владимирович?

– Вот чёрт, фамилию запамятовал!.. Ну, отец советской микрохирургии, всю свою жизнь рассказывает...

– Называется-то как?

– «Сорок лет за лупой»! Что, неужто не встречал?..

* * *
На лестничной клетке в больнице стоят двое больных, курят. Направо и налево отходит длинный коридор и висят две таблички: в одну сторону – неврологическое отделение, в другую – урология. Один из мужиков задумчиво читает по складам:

– «У-ро-ло...», – и ко второму: – Хирургия, терапия, – знаю, неврология – знаю, а что такое урология?

– Саш, да это просто мужская гинекология!

* * *
А эта байка не меньше уже эдак четверти века всплывает то там, то здесь.
Значит, едет по улице парень на мотоцикле: шлем, кожанка (в более ранних вариантах – телогрейка), словом, всё как надо. И на перекрёстке то ли автобус в него впечатывается, то ли он сам в автобус, – словом, понятно. Ну, тому хоть бы что, он здоровенный, а мотоциклисту пришлось хуже: сам мотоцикл – всмятку, а парень лежит без сознания в луже крови и голова на сто восемьдесят градусов назад повёрнута, будто собственную спину разглядывает, то есть шея то ли сломана, то ли, в лучшем случае, вывихнута. Сбежался народ, смотрят – вроде дышит. Скорую вызвали, да пока её дождёшься, – надо же что-то делать, пока концы не отдал. Подойти, однако, никто не решается. И вдруг решительный голос из задних рядов:

– Граждане, я студент медицинского института, пропустите, пожалуйста!

Расступились, пропустили. Подходит он и склоняется над пострадавшим. Чего-то посмотрел, чего-то пощупал, потом берётся двумя руками за голову и разворачивает её обратно. Вроде как вправил.

Тут через пару минут подъезжает скорая, парня грузят в неё и увозят. И, не доехав до больницы, он по пути, не приходя в сознание, отдаёт концы в машине.

Стали разбираться, – оказалось, куртка была задом наперёд застёгнута. Должно быть, чтобы полы ветром не раздувались.

* * *
Положим, то – байка, степень достоверности которой установить невозможно. Но вот подлинный случай.

Простудилась студентка второго курса. Вечером в общаге две её однокурсницы, соседки по комнате, выносят решение: надо тебе банки поставить. Что ж, банки – дело хорошее, соглашается больная, заголяет спину и предаёт себя в их заботливые руки. И тут разгорается научный спор: чем полагается предварительно спину мазать, вазелином или эфиром?

К счастью, обошлось без увечий. В последний момент сработала дедуктивная логика: вазелин же не горит, так что если эфир израсходовать на спину, то чем же тогда пропитывать фитиль?

Одним словом, повезло.

* * *
На всякого мудреца довольно одной простаты. (Урологическая поговорка).

* * *
Говорят, нервные клетки не восстанавливаются. Вопрос: куда деваются отмершие нервные клетки? Ответ: переходят в перхоть.

* * *
Была у нас практика в районном КВД (кожно-венерологический диспансер). Заключалась она в том, что в присутствии врача мы по очереди занимали её место за столом в кабинете и вели приём.

Однажды прихожу чуть раньше срока. Группы ещё нет. Стою на крылечке,
дожидаюсь. Подходят ко входу две девицы разбитной наружности лет по семнадцать. Одна окидывает меня взглядом и осведомляется:

– Что, поймал?

Не пускаться же в долгие объяснения:

– Ага, – соглашаюсь меланхолично, – поймал.

Ухмыльнулись и вошли внутрь.

Минут через десять собралась группа и мы пошли врачевать.

А ещё минут через двадцать та самая, разговорчивая, заходит в кабинет и видит за столом меня в белом халате: «Раздевайтесь, показывайте, что вас беспокоит».

И надо же было видеть это лицо! Какая гамма эмоций прошла по нему волной, сверху вниз, за каких-то пару секунд, – как в кино!

* * *
Как-то работал я в детском травмпункте. Вечером после приёма сижу в кабинете и разбираю медицинские карты пациентов. Выглядят они как обычно: такие рукописные книжечки, на обложке каждой – паспортная часть, фамилия и имя написаны покрупнее и пожирнее всего остального, отчество не пишут, а имя написано в уменьшительном варианте, а не в полном, детишки всё же. (К примеру: «ГОЛУБЕВ ВАСЯ»). И вдруг чувствую холодок вдоль позвоночника. Жирно и чётко, фломастером, на обложке начертано: «КОНЕЦ СВЕТА». Помню ощущение какого-то дикого сюра: за окном – ласковый летний вечер, заходящее солнышко светит, листва шелестит, а ты сидишь в тишине в полутёмном пустом кабинете, и перед тобой вдруг вылезает из кучи медицинских карт эдакое... что, предупреждение свыше, что ли, как огненные письмена перед царём Валтасаром?! Наверное, секунд десять прошло, не меньше, пока я сообразил, что это – пятилетняя малышка Светлана по фамилии Конец.

* * *
Была у меня однокашница Ниночка. Фантастически трудолюбивая и старательная девка, у которой было только одно слабоватое место – терминология. И вот заканчивается у нас на каком-то из младших курсов самый начальный курс хирургии: собственно, не хирургия даже, а общесестринский уход за хирургическими больными. Но и это тоже халявой не назовёшь: есть там много таких вещей, которые надо знать точно и конкретно, а не знаешь, так и не ответишь ни из каких общих соображений. К примеру, десмургия – учение о повязках: в основном они придуманы давным-давно и опробованы веками, а то и тысячелетиями. Так что импровизировать обычно ничего не надо, а просто знать и помнить до автоматизма: чепец Гиппократа, повязка Дезо, рыцарская перчатка, ну и так далее. И вот, накануне зачёта Ниночка решила ещё раз всё освежить. Заходит она в институтскую библиотеку и направляется к стойке выдачи. Идёт через весь зал, и по лицу видно, что что-то она мучительно пытается вспомнить. Через несколько секунд стало ясно, что забыла научное название, а сказать просто – дайте, мол, руководство по повязкам, – профессиональная гордость медички не позволила. Подходит к стойке и громко и внятно, при большом стечении народу, говорит:

– Дайте мне, пожалуйста, эту самую... как её... мастурбацию!

Картина, достойная кисти Репина: зал просто лёг.

Но дали.