Цикл третий Города и страны

ЦИКЛ III. ГОРОДА И СТРАНЫ

ИТАЛИЯ

В Италию брошена чьей-то рукою,
Всевышней рукою - своею судьбою,
Вхожу через площадь Петра в Ватикан,
Швейцарский стрелок там стоит истукан.

Вот солнечный луч сквозь витраж упал
На мраморный пол – толпы пьедестал.
Здесь в стены вмурованы красные свечи,
И в камне застыли зеленые притчи.

Джульетта с Ромео склонились у клети,
И рядом Монтекки и все Капулетти.
И «Agnus Dei» поют без конца
Кристальней и чище златого венца.

Италия 1981 г. Рим


ВЕРОНА

О, мой Ромео,
«Где ты, где ты, где?» –
Написано в Вероне на стене.
«Ромео нет».
Не плачь, не плачь, Джульетта,
Уснёте вместе под лучом рассвета.
Ни мук, ни слез…
Сиянью нет конца…
И «Agnus Dei» кристальнее венца!
Ни жить, ни чувствовать…
О, как сладка отрава…
И как спасительна
Отточенность клинка!


2001 г.


* * *

Другому я пишу, а не тебе
Стихи и письма, странно было мне,
Что в сердце ожила моя любовь.
Что потеряла, нахожу я вновь.
Не ты, не ты и нежил и ласкал,
Речами сладкими меня околдовал…
“Where is Romeo? Where is he,
Where, where?” –
Написано в Вероне на стене.

2001 г.


* * *

Греция, Греция, древняя Греция!
Я с неба спустилась на землю твою.
«Эллада, Эллада, Греция, Греция!» –
Тобой восхищаюсь, тебе я пою.

В Салонниках лоно морское вдали,
И в дымке картинно стоят корабли.
А ночью гора зажигает огни,
И мчится сверкающий вниз серпантин.

Звезда огромная светит Венера,
Словно лимон, застрявший в расщелине.
В Салонниках, раскалённых у моря,
Спокойно гуляют гордые эллины…

Земля, родившая древние мифы,
Оливы, персики, виноград, сливы…
Над морем роскошный шатёр раскрыли
В звёздах – огнях сверкающих лилий!

21.VIII.1994 – 2005г.


ИСПАНИЯ

Какое чудо бытьСевилье,
А в Севилье есть костёл Марии.
Чтобы красоту воспеть,
Надо просто умереть,
Иль упасть на эту тумбу
Перед прахом Х. Колумба,

Что несут чрез время властно
Четверо из алебастра.
Взоры их горят живые,
Высоченные, немые,
Наводя на смертных нас
Ужас, трепетный экстаз.
И колонны все витые,
Растворяясь в вышине,
Нас уносят в неземное
Наслаждение, к мечте.
А витраж – иконостас
Завораживает нас…
О святые! О, Севилья!
Дева ты моя, Мария!

1996 г.


ТАЛЛИН

Ах, Таллин, Таллин, Таллин!
Ах, есть ли что прекраснее?
Керамику набрали,
У старых стен мы странствуя.

На площади у Ратуши
Нас Хильма приютила
И в сауне, что в Саусти
Нам баньку истопила.

Наш Рональд там творил –
Гвоздём и молотком
Из дерева построил
Себе роскошный дом.

А из окна у Ратуши,
Куда не кинешь взор
Мы видим крыши Карлсона,
Бугущие в простор.

И старый Томас вертится
Где монастырь Бригитта,
И пляшет длинный Герман
С толстушкой Маргаритой.

Мариночка с Юляшей
Стучали каблучками.
Там цирк приехал к Ратуше,
Лошадки разъезжали.

Там лебедей кормили
Мы в парке Кадриорг.
У моря мы бродили
И каждый там продрог.

Услышали мы в дюнах
Как песнь любви напрасно
Поё т русалка в волнах
Всем розам Лаоласмаа.

1980 г.


ЗА ВИЗАМИ В ЯПОНИЮ

Взявшись за руки с мужем
Под шум колес в метро
Я, как росток, пробиваюсь,
Увидеть хочу Токи`о.

Ожившее в полнолунье
Зерно, лежавшее века,
Я улетаю в Японию,
В далекое Narita!

Увидеть своими глазами
Двадцать первый век,
Космический центр в Цекубо,
Японский приоритет.

И в лабиринте улиц,
Обклеенных кимоно,
Я еду в далекое прошлое –
В древнее Киот`о.

Российская мощь, их тонкость,
Держитесь за руки впредь.
Ведь помогали всем миром,
Чтобы на Марс взлететь.

Проникну ль я в глубь
Иль буду смотреть свысока,
Чтобы понять суть,
Японской души глаза?

1998 г.


ТОКИО

Да, я смотрю сверху, с седьмого этажа.
Они снуют и бегают в кедах, но не в гета,
В белых майках и серых, но не в кимоно.
Как это не похоже, что видела я в кино.

А там, в лавчужке узкой от “Tashio” за углом
Купила я синие чашки с бамбуковым белым листом.
И вышла из занавесок старушка, как моя мать,
И вежливо поклонилась, чтобы пакет отдать.

Я кланялась, долго пригнувшись,
Шептала: “Аригото”,
Но как объяснить старушке,
Что встретила мать в Токио?

На следующий день я вернулась,
Но серые жалюзи
На выходные закрылись –
На жизнь мою – se la vi.

Гинза дымилась от жара, влаги и авто,
Машины элегантны, как черное кимоно.
Но что было в “Кабуки” – словами не передать.
Метался белый ангел, взлетал и падал опять.

Мы были в Москве на “Кабуки”
В Вахтанговском на “Арбате”.
Теперь мы с Вадимом в Токио,
В “Кабуки” – старинном театре.

Прощальное караоке, гуляние до утра,
Компьютер видения щелкал –
Последний наш бег в Narita.

Россия, Россия под нами –
Сибирская тайга!
Как птица летит наш лайнер –
Серебряных два крыла.

Июль 1998 г.


ФАНТАСТИКА

Мне солнце бьёт в глаза: “Проснись!”
И розовому чуду помолись.
Сегодня после ночи тьмы
Сиреневые флоксы расцвели.

Журчанье птичьих тонких голосов
Божественною музыкой плывёт.
Но за зелёной, девственной листвой
Шумит поток железный, огневой.

То замирая перед жёлтым глазом,
То с новым необузданным экстазом
По руслу чёрному блестящего шоссе,
Срываясь с перевала на глиссе,

Несётся, обтекаемый авто,
И, кажется, немного – вот оно!
То чудо – край! И взору вдруг предстало
Огромное морское покрывало.

Оно могучее… Корабль для оного
Песчинка, луч, скользящий вдоль него,
Так невесом… И близко, близко, близко
Маячит черно-белый Сан-Франциско.

О, сколько песен спето про него!
И про залив и про ворота рая.
На улицах пустынно, все в авто.
Но о Москве я часто вспоминаю.

Как бабочка, порхая вдоль небес,
Я на цветок сажусь «Лос-Анжел`ес».
Занятно всё: и пальмы Holliwood’а,
Американская мечта – восьмое чудо.

Но шоу с лайнера – оторопь берет,
Как будто падаешь в Гренландский лёд,
Как будто бы снимаешься в кино
И без дублеров падаешь на дно,

Потом через Неваду твой скачок,
Видны уже Манхеттен и Нью-Йорк.
Когда же над Огайо пролетала –
Вот тут-то я сережку потеряла.

Но это значит, что вернусь когда-то
Иль в Кливленд иль в уютное Чикаго.
Вадим там жил и там не раз бывал
И Мичиган как босс переплывал.

Теснятся небоскребы вечной славы –
Термитники из вечной лавы,
Не сможет время их стереть, вы правы,
Пример тому – на Пасхе истуканы.

А в терминалах, заблудившись в залах,
Я африканцев чёрных повстречала
С улыбкой вежливой из белого оскала,
На черном глаз белки я различала.

А терминалы так внутри разветвлены:
Так много стоек, магазинов и воды.
Но, наконец, увидев “Duty three”,
Я там купила вид “Californ`ee”.

И вдруг прошла ватага динозавров
С огромной шеей – изящества остатков.
И с мощью в тазобедренных суставах,
Прообраз человечьих великанов.

Прощай, Америка, запала ты мне в душу.
Не буду больше есть я ножек Буша.
Европе помахала Delta – bye!
И вот уже красавица – Москва.

Там всё летит – надземное авто.
У нас в Москве – подземное метро.
В чем разница – и кто подумать мог?
Нам – чай горячий. Им же – чистый лед.

Нам – булки свежие и хрустость огурца.
Им – всё смешать до ровности белка.
Нам – песню звонкую бы спеть “Катюшу”,
Им – каждому по ножке Буша.

Подумав так у кромки тротуара,
Ты мчишься вновь к предгорьям Краснодара
В свой детства мир, где чист воды глоток,
И где живёт твой дом и твой цветок.
Где луч играет с веткой винограда,
Где край родной и лучшего не надо!

Июнь 2001 г.


ШВЕЙЦАРИЯ. DAVOS

Из Цюриха на поезде
Мы едем в D`avos-Platz.
Там на перроне узком
Нас встретил некто Франц.

Повёз он нас на Satle,
Как в гору Mon Parnas.
Недалеко от Cresta-San,
К отелю Edelvais.

Рябины красовались
На фоне тёмных гор,
Долина убегала
В ущелье на простор.

Швейцария, Швейцария,
Альпийские луга…
И люди здесь спокойные.
Идёт конгресс ICA…

Индусы из Америки,
Японцы из Берлина,
Канадцы-англичане…
“Я – русский” у Вадима.

Всё чистотою блещет!
Пуховы одеяла,
Столы – в четырёхзвёздочном,
В стеклянной крыше – зала.

В бассейне я купалась,
И в сауне – одна.
Наверно, набиралась
Там горная вода.

С бассейна наблюдала:
Над высью тёмных гор
Там планеры парили
В струях воздушных волн.

В то солнечное утро
От гор впадала в транс.
В Davos’е горном, тихом
Остался милый Франц.

Шопена я играла,
Затих конгресса гул.
Я просто отдыхала,
Они кричали “Good!”

Недаром называли
Отель наш Cresta-San:
В то солнечное утро
Над нами крест сиял!

И снова красный поезд
По узкой колее
Нас вёз обратно в Цюрих
К неведомой судьбе.

Там сумочку украли
И всё ,что было в ней.
Заплатит мне Швейцария
Когда-нибудь, поверь.

2003


ЭМИГРАНТ

Мне ничего не расскажут
Тот заметающий снег
Вдруг наступившей зимы
И закрывающий веки
Сон из сырой пелены.

Мне ничего не нашепчет
Птиц пропадающий щебет.
Нет ни одной полыньи –
Снегом покрыты они.

Мне ничего не напомнит
Облика смутные плечи,
Голоса дальнего речи
В этой промозглой тиши

Мне ничего не навеют
Просьбы о вдохновеньи
Нет его – попросту нет.
Жизнь ведь – одно сновиденье.

К истине рвусь я душой.
Истина ж – только в забвеньи.
Чистого поля покой
Слаще мирского смятенья.

О, не взрывай же устой
Знанья, покоя, смиренья.
Пусть ты всегда холостой –
Легче в свободном паденьи.

Пусть ты всегда одинок.
Родины сладкий глоток
Снится тебе, только снится…
Жизнь не должна повториться.

Ты уж теперь вдалеке,
Ты уже встал вне закона.
Ты без страны, без судьбы,
Образа русского бога!

Не возвратиться тебе,
И не войти в её воды.
Есть ведь закон у природы –
Дважды всю жизнь не пройти.

Буду нести я свой крест
Так же любя и страдая,
Образом милого края
Словно крестом осеняя.


БАЛИ

Мне рифмы стих свободно, без помех,
Как облака высокого полёта,
Бросаются дождём на лунный снег
Иль застревают в пасти кашалота.

И вижу я в мерцающей дали:
Спиной огромного кальмара,
Сверкает остров – маленький Бали –
Он весь в шампанской пене океана.

Я, словно рыба-меч или акула,
Или акула, или рыба-меч
Блуждаю в зарослях коралловых атолла,
Коралл пытаюсь из глубин извлечь.

Срываю я кораллы ярко-красные
И белоснежные, и розовый коралл,
Такие и снега у нас атласные
При свете звезд, а ты не замечал?

И пальмы, пальмы, пальмы и кокосы,
И молоко их снежной белизны.
Как странно, что в суровые морозы
Рябины докрасна раскалены.

И вспоминать мне жизнь уже не жалко,
И пью я из кокоса скорлупы
Сладчайший сок божественного манго,
Надкусывая горечь кожуры.

Май 2002


* * *

Я родилась под Воронежем
И, проезжая, завороженная,
Гляжу из окон и ищу
Российской глубины красу.

Корабельные сосны
  мне навстречу летят.
Под «Воронежской грязью»
  стук колес невпопад.

А на небе раздолье
  кучевых облаков,
За желтеющим полем
кучерявость лесов.

И рябины краснеют
  у всех на виду,
И берез хоровод
  закружился в лесу.

И уже за окном
  замелькала Рязань.
Здесь Есенин гулял
  в голубиную рань!


К 850-ЛЕТИЮ МОСКВЫ

Я видела в Испании Севилью,
Колумба прах несли четыре великана.
Я видела картины Рафаэля,
Бродила я по залам Ватикана.

Прошлась по бесконечной Пикадиллии
И посетила дом Стюарт Марии,
И в Греции развалины в Афинах,
И средиземноморские равнины.

Но чудо из чудес – моя Россия!
Среди лесов, полей и далей синих,
Моя Москва, моя любовь, святыня,
Где родила детей, растила их, учила,

Где мы трудились до седых висков.
И вот – Москва, что «сорок сороков»,
Явилась нам в сиянии прекрасном
Своих строений, зданий, куполов.

Где учится и любит каждый,
Где дух науки ясен и высок,
И потому свершила ты однажды
Из тьмы веков космический прыжок!

Храни тебя, дух матери России!
Пусть сердце бьется весело, отрадно!
Театры полны, музыка в эфире
И Пушкина читает нам Вячеслав Моцардо!

2002


КАШИН (КАЛЯЗИН)

Я живу в России – в средней полосе,
Где у речки Кашинки звёзды на росе.

Купола сияют в небе голубом,
Главы их увенчаны золотым крестом.

Исцеляет Анна недуги мои,
Целовала мощи древние твои.

Исцелила душу – покойней она.
Родина святая, сердцу ты мила!

Сяду я на облако, улечу в края
К колокольне белой, где кругом вода.

Словно лебедь белая среди волжских вод
Через два столетия к нам она плывёт.

Тихо так и нежно говорит она:
“Как Россию – родину береги меня”.

Июнь 2005 Кашин – Калязин


УЗКОЕ

В старинной усадьбе прекрасный рояль.
Рояль же не может так долго молчать…
Он тихо и нежно со мной говорит
О жизни, наверно, Семьи Трубецких.

Он помнит их речи, он видел их всех,
Звучали здесь песни, и говор, и смех.
На солнце горели церквей купола.
И звонницы звон долетал и сюда.

Кружилися пары… И липовый цвет
Дурманил заутренний, летний рассвет.
И плакали розы кристальной росой,
И персик оранжев, как воск золотой.

И мирты и лавр экзотических стран
Возделаны были в чудесных садах.
Прелестные дети, прелестная мать
Садились в террасе вот здесь отдыхать.

Играли лучи в подвесных хрусталях,
И звон их стоит в вековых миражах,
И в кроне деревьев, и в гомоне птиц…
Сюда я приеду, чтоб видеть их лица.

Я тихо войду – одинокий рояль
Мне чутко откликнется, тихо, как встарь.
Упьюся слезами и сладко и грустно.
Далекое, милое, доброе “Узкое”.

27 декабря 1999 г.