Мише

Я отдалялась километр за километром,
И сотрясалось тело, и рвались
Стенания, и напряжение на сломанном вольтметре
Равно нулю, в душе же будто бомбы взорвались.

Я видела твой стан и в майке красной
Широких плеч меня зовущий вздох,
В твоих сетях тепло и безопасно,
Люблю тебя наедине, когда весь мир заглох.

Твои глаза не вспомнили моих,
Таких горящих и просящих ласки.
Он для тебя, – я верю, не последний стих, –
Мой принц, что в Александрове, не в сказке.

Три цифры – три, шесть, пять – и целый год
Лелеяла мечты, томясь надеждой;
Не думала, что вправо поворот
Заставит тело содрогаться под одеждой.

Не вижу дома твоего, лишь тихий лес,
Он свежий, темный и листвой колышет,
Луга с медянками и шелк пустых небес:
Они без облаков, а я без Миши.

И онемели губы мягкие и слёз
Горошинок не чувствуют, и льётся
Соленый «бриз» реальностей и грёз
В уста, что ждали мёда, иль корицы, может солнца.

Взяла бы всё, что ты б мне подарил,
И поднесла б к груди, поближе к сердцу;
Под ретро музыку с царапанных винил
Кружились бы мы в танце; по инерции

Мы б воспарили в небо, и домой
Не хочется: красивей птицы здесь, и сверху вниз
Дома уютны, флюгеров вращенье… Но, постой:
Вон там, на поле, мы, там наша жизнь,
А здесь, с тобой, мы всё же ангелы в неволе.

Всё дальше километр за километром,
Всё ближе быстротечная Москва;
Казалось, слёз должно быть меньше, мысли стерпят
И позабудут прошлогодние слова.

Казалось всё, но, где там, в три ручья
Текут, задета за живое, и нельзя
Поставить на пути знак в виде кирпича:
Взорвут преграды, по щекам моим скользя.

И так до вечера дождём летним пролив,
Лоскут моей души порвали в клочья,
По свежим ранам «белой смертью» наследив,
В последний раз – всё о тебе – вернулись ночью.

И несколько недель я мало ем, я плохо сплю:
Мечта заветная – увидеть иль услышать,
И запись в дневнике: «… тебя люблю,
Мой принц из Александрова, мой Миша».