Отворишь в феврале калитку грудью...

Отворишь в феврале калитку грудью:
по улице холодные и вязкие гармонии текут
застывшей, мертвой музыкой сугробов
и, хоть в тиши робеет колокольчик тонкий,-
зато с уверенностью погромыхивают бубенцы...

...А под ногами - скрип довольный, мягкий;
по-женски, всхлипывающий облегчённо
и - громкий поцелуй, звенящий в ухе, -
вручает автопортрет свой ежегодный, зима;
глаза пустыми, от сна усталыми, -
совершенству внимаю долгого,
однако - временного небытия...
Высовываюсь на солнцепек, раздетый,
где не-морозную совсем уже, - вдыхаю сублимацию...
и сам с корой я бесконечно таю...
И мысли к прошлому уже не возвращаю...
Немного помечтать дерзаю
не о зените жаркой страсти - о прохладе мая...

Когда, убогий родничок забьёт под корнем
рассыпчатой, в столбе гудящем комарья, осины
глуповато-липкой; всего захочется скорей и невдомёк;
и ветерок, дрожащий радостно, стыдливо,
проверит заново дороги. - Гонцом любви
бесстрашным вскользь направит бархатные перья на меня;
и вверх опять взовьётся, скрывшись в поле.-
Успешны будут все его труды! И, в неожиданности,
ласковости, - вдруг встрепенётся сердца нега...
Что человек? и всякий знатный червячок, - пичужки малой мысль,-
в земле проснувшись, жить захочет вечно;
исполнит чудотворец жизни свой каприз:
как сверху взглянет - не соскучится, конечно.