Один день Московского вестника

1

Настали для меня времена другие,
будто нахожусь на излечении терапией.

Я решил его больше не трогать,
но, претендуя на роль Пилата,
он припомнил мне мою больную ногу
и хирургическую палату…

2

К часу на службу, а то и к двум,
много в башке похмельных дум.
Такая фигня… Гениев нет.
Ветхий завет, новый завет,
истинной цели которых мы не знаем,
потому что книг между строк не читаем.
А Библия именно та книга,
которую надо читать между строк,
где через слово – фига,
фиговый листок;
Адам с фигой, Ева с фигой.
Есть одно сугубо
личное откровение,
высказанное в отрубе
пьяным русским гением.
Время его еще не настало или давно прошло,
потому что любое время – фуфло.

День начинается…
Пока не пьяные,
рукописями кидаемся,
как обезьяны бананами.

Сисечник о бутылке напоминает;
мог бы и не напоминать.

Не отвлекайте его от бутылки!..
смертями, похоронами, Вертибутылкин…

К четырем - собираются,
кто скидывается,
кто прикидывается.
Любой не дурак
бухнуть на дурняк.

У нас, что ни литератор – то и бездарность.
Писать не умеют и готовы бесконечно терпеть унижения.
Некоторые неразлучны и ходят попарно
с локаторами для подслушивания и слежения.

Сисечник открывает широкий портмоне
и достает купюру в 500 рэ,
просит вернуть сдачу,
хотя и сдачу пропьем, не иначе.
Ему кажется, его любят в том числе и за это,
а не только как критика, прозаика и поэта.
Пусть остается в приятном заблуждении,
как сказал классик в известном произведении.
Себе на уме, всех презирает,
должность и деньги позволяют.

И носится со своей бабой наглой и вздорной,
как дурак с писаной торбой.

Все ее должны любить, перед ней прогибаться…
Да пошла бы она кувыркаться!..
Что отвратно, есть у нас такие,
всегда готовые на униженья любые.
Это у них называется гибкость проявлять.
Надо было раньше оттуда бежать.

Если какая-нибудь нимфоманка является –
к Сисечнику поближе подсесть старается…
Говорят правду:
ему полагается,
он - глава прайда.
Свой бизнес-клуб…
Надо понимать,
если не глуп,
твою мать.

Сисечник встает:
«Предлагаю выпить за русский народ…
и вот почему…»
Далее идут слова, которые давно все знают наизусть:
«Светлый дух, светлый дух…»
Пьет за двух.
Пусть говорит, пусть…
Правильные слова греют душу,
хотя - кому надоело - может не слушать.

И с бабой своей прохода не дает,
ну, полный ид-з-иот.

Далее разговоры о темных материях:
о буддизме,
империях,
онанизме,
то есть мастурбации,
и прочей хренации,
и о том, о чем мало кто знает,
но что-то слышал, или вообще ни ухом, ни рылом...
Надо выпить, пока водка не остыла.

Иногда у Сисечника случается истерика,
 как у главного
 «страдальца» за русский народ,
бьет кулаком в стол…
Все вздрагивают…
Выпивает залпом стакан водки, багровея,
но не пьянеет
и начинает кидаться хлебом по-детски комически остервенело…
Говорит, любого положу хоть с правой, хоть с левой,
хотя я его ни разу не видел в деле.

И носится со своей бабой бездарной и глупой,
как дурень со ступой.

В результате ко всему ослеп и оглох,
и премий нахватал, как собака блох.
Но ему хочется быть и в моральном плане на высоте,
да в окружении люди не те.

И все вспоминает о бабе своей,
Сисечник,
одним словом, плебей.

Все едва сдерживаются, чтоб не оборжаться,
но на Сисечника глупо обижаться...
Писать не умеет?
А кто умеет?..
Ну, я умею,
за что и уволен, о чем не жалею.
Чтоб ему ничто обо мне не напоминало,
он даже изменил дизайн журнала,
и хочет всюду перекрыть мне кислород,
вот урод,
песнопевец фальшивый,
изначально беззаветно лживый.

Пусть рухнет мир, Россия околеет,
чтоб только он коптел здесь с бабою своею,
две ненасытных глотки.
Таланты в это время вымирают
от Галкина и до Бородкина.
Пусть мир о них узнает.

От имени поэтов
его долбить я буду в мире этом,
пока не вколочу последний гвоздь,
пока не продолблю его насквозь,
а потом
его долбить я буду в мире том,
как я его долбил на этом.
Уж если я чего-то не люблю,
я высший кайф от этого ловлю.

Доволен я теперь собой самим,
сам себе нужен.
Стал журнал без меня действительно другим,
то есть хуже.
Я-то для себя пишу фигню,
сам себя возвышаю, сам себя хороню…
Говорю правду-матку, рубя,
и бываю умнее самого себя.

А без меня журнал стал еще слабее.
Кого это е…?.. Есть дела поважнее…

Постепенно Сисечник начинает засыпать,
уронив голову в тарелку с рассолом.
Вот тут-то его все и начинают пинать,
никто в карман не лезет за словом,
даже те, что всегда подобострастны,
будто голубые, то есть педерасты.
А он все слышит, притворяется,
и в кресле своем то спит, то просыпается…
до глубокой ночи, а то и до утра..

Сваливать пора…

Кто не глуп,
по дороге заглянет в Клуб,
там водка рекой,
можно выпить на халяву,
затем - кто домой,
кто - в ментовку, кто - в канаву…

Пока пьем - еще мнится,
что можно поймать за хвост жар-птицу…

Главное, не зря прошел день.
Завтра снова соберемся, кому не лень…

Самое свободное русское издание
«Московский вестник» прекратил существование.
Еще раньше накрылся Союз писателей,
благодаря кучке бездарей и стяжателей.

3

А на завтра у Сисечника один разговор:
все вчера говорили вздор,
кроме него.
Пора за бутылкой… Послать бы кого...

Ничего, кроме раздражения, не вызывает
и о бабе своей не умолкает…