Memento vitae

Я подойду к заросшему оврагу
И крикну что есть мочи в тишину,
Подарит небо облачную влагу,
И на промокшую я землю лягу,
К овражьему прислушиваясь дну.

И дней неисчислимых вереница
Промчится мимо, словно паровоз,
Что скоростью напоминает птицу,
А песнями усталого возницу,
Который нас по Лете мрачной вёз.

Он вёз по Лете мрачной нас. И песней,
Унылым стоном вёсла подгонял.
Я вспоминал метро на Красной Пресне,
Коломенское, где был весь я,
Который здесь уже ничтожно мал.

Я исчезал не сразу, слишком долго,
Чтоб можно было испытать испуг.
"Нет, то не Лета, а, похоже, Волга",
Себя я успокаивал. Но долга
Я своего не замечал вокруг.

А должен был я всем своей виною,
В которой истина (ведь истина - в вине),
Что я так вдруг ушёл, как-будто мною
Командовал как _вечностным_ изгоем
Моих сомнений стражник на коне.

И я не мог терпеть, Харона предал,
И преступил запретную черту,
И прыгнул в Леты черноту, отведал
Блаженство забытья, но я не ведал,
Что я с собой прощаюсь на лету.

Летел я долго - падал я глубоко,
Упал на хлябкость приторных болот,
Вернулся я по злой насмешке рока,
Обратно - и не на мгновенье ока,
А на бессмертие безжизненных забот.

И вот идти мне, в поисках спасенья,
Через овраги, просеки, ручьи,
И вне сомненья, будет мне везенье,
Когда-нибудь я встречу с облегченьем
КОГО-НИБУДЬ. Спрошу его: "Вы чьи?"

И он ответит мне, спокойным тоном,
Что боль в одно мгновенье утолит:
"Ты ликованием встречай меня, не стоном,
И называй меня опять Хароном.
Продолжим путь - вдаль от мирских обид".