Инные стихи

 Инна – «сильная вода»,
 И.В.Р. посвящается.

1. «О, эта женщина – по мне!»
2. «Твой голос – камертон Вселенной…»
3. «Разочарованьям несть числа…»
4. «Коснусь руки твоей…»
5. «Вы не забыли: я вас люблю…»
6. Толкование снов по-научному
7. «О это чванство политиков…»
8. Русский экстрим
9. Таро
10. Поэтика
11. «Она была актрисою…» (из песни В.Меладзе)
12. Город
13. Скрипач не нужен
14. Три ангела
15. Попытка к бегству
16. Фиаско
17. «Я слишком поздно понял…»
18. «Господин Иррацио...»
19. Закрытие темы


1.

О, эта женщина – по мне!
Пел голос в затемнённом зале
в полупустеющей стране,
где мы так много растеряли,
где друг-художник еле жив:
в начале века и эпохи
«фанерой» кроют витражи.
Аминь. Романтика подохла.

Теперь высокий стиль – приём,
а-ля-фуршет по протоколу,
вы в смокинге, а за стеклом
люд в сауну проходит голый.
Когда всё включено в расчёт
для «звёзд», и боссов, и охраны –
по массажистке на всю ночь –
и вся любовь, и груди набок.
«Поп-арт гоу он!» – пониже стиль:
ТВ покажет без утайки,
как нам желанны травести
и «розовые» развихляйки…

Но в этом зале – как ожог,
как свежий вихрь – чуть низкий голос,
как будто кто-то в костерок
тепла и света бросил хворост.
В молчанье космоса окрест
звучит, как чудо, голос дивный,
как оправданье, как венец
усилий нашего светила.
Века сурово скажут нам:
«Вы пыль времён, вас сдует ветер,
царица мира – тишина!» –
нам есть на это что ответить.

Искрится ток её очей,
стан – как струна, душа – нагая…
Я стану во сто крат сильней,
шалаш с такой – желанней рая.
Да за неё и в ад сойду,
Орфеем выведу из плена,
беду любую отведу,
поэму сочиню нетленну!

Я к ней рвану через партер
с цветами… за таким ответом:
«Мне спонсор нужен – мильонер,
а не поэт – бездомный, бедный…»


2.

Твой голос – камертон Вселенной,
с тех пор, как я его узнал,
звучит началом всех начал,
как отраженье жизни бренной,
он будоражит мой оркестрик,
что ни черта не оробев,
играет подходяще к месту –
у моря нежности к тебе.

Но этих волн, мечтой согретых,
ты, загрустив, не замечала,
а я не смог уйти и где-то
любовь пролить мою сначала.
Жду встреч и не приму разлуки –
творись, вселенская тоска! –
могло ли быть нелепей муки
любви без слов, исподтишка…

Под шум прибоя, в махе чаек
мне грезится шальное «да»,
а тёмные глаза лучами
сияют всюду и всегда.


3.

Разочарованьям несть числа:
в долгих безалаберных скитаньях
вся моя дорога поросла
сорняками злых очарований.

Сколько встреч и сколько добрых глаз –
разговоры, пьяные объятья…
Как по свету раскидало нас,
старые друзья, почти что братья!

Кто-то жив, а кто-то спит в земле –
не от мира наше поколенье.
Я не исключенье в их числе,
но не дай мне, Боже, быть последним.

А любовь – так праздником была,
море чувств от края и до края…
И куда ж она потом ушла,
«по лазури весело играя»?

Где же выход? В песнях и стихах
остаётся плакать и смеяться,
чтобы в жизни этой на пятак
в пух и прах не разочароваться.


4.

Коснусь руки твоей –
и никуда не деться,
белеет шрам на ней
мне бритвою по сердцу.

Но если, о, мой Бог,
груди коснусь беспечно,
то получу ожог
с гарантией навечно.

И током в тесноте –
касание бедра,
и это спор двух тел,
что нам пора, пора…

Мне – в одинокий быт
касание плеча,
касание судьбы –
начало всех начал?
Я почти счастлив был,
пока тебя не знал.


5.

Вы не забыли? Я вас люблю.
Всё было против – молва, гороскопы,
бешеным махом по календарю
время неслось – ни развилок, ни «стопов».
Таянье снега, паденье листвы –
зябкий роман из немой киноленты,
вместо тепла – так задумали вы? –
редких ценителей аплодисменты.
Крушенье надежд, рожденье стиха,
крены созвездий над пьяным порогом…
И разве так просто дойти до греха,
если понять – нет его перед Богом.

Глазами взахлёб это тело проев,
испив, изласкав исступлённо и блудно,
лишь раз наяву эту грудь лицезрев,
слепнуть и выть над погибшей секундой.
Хмелем страниц обопьётся народ:
как он любил, как ей было до фени…
«Чёрной дырой» обрывается свод
в её животе незажжённой Вселенной.


6. ТОЛКОВАНИЕ СНОВ ПО-НАУЧНОМУ

Я танцевал во сне
с тобой полураздетой,
в мерцающем огне
нам не было запретов…
То было, как в кино,
оборвалось в начале.
Сей сон я понял, но
поймёшь ли ты – едва ли.

Гадалка ни при чём
и лекарь тут не дока –
надёжное плечо
подставит лишь наука!
Ведь не напрасно нам
кривые строил Гаусс,
и «бритвою» Оккам
зарезал «Нострадамус»,
и морщил лоб Эйнштейн,
свет вычислив победно,
исследуя мышей
строчил трактаты Мендель…
Зачем мы в мир пришли,
как не откинуть полог?
А казус нелюбви
пусть пояснит психолог,
я ж буду твёрд и строг,
учёных книг законник…

У женщин между ног
Бермудский треугольник!


7.

О это чванство политиков!
Карлик вообразил себя
вождём великой страны,
но вот бы нам своего
верзилу де Голля,
который принимал простые,
но гениальные решения.

О это чванство новых русских!
Купаясь в «зелени»,
они надеются отмыть
свою совесть в церквях,
но не получается,
потому что душа пуста.

О это чванство поэта!
Написав одно
неплохое стихотворение,
он простодушно ждёт,
что женщина, выслушав его,
немедленно начнёт раздеваться…


8. РУССКИЙ ЭКСТРИМ

Прости, что слишком я любил, –
такая страсть тебя пугала, –
так и не смог умерить пыл,
не видя в этом криминала…
Давно уж классик доказал,
что любят сдержанно-холодных,
и лишь наивный ожидал
капитуляции почётной.
И в холоднющую постель
я падал, ночь за ночью постной,
и шар земной мой срок вертел,
на ось накручивая простынь.

........................

Россия, матушка, душа,
прости нас, мужиков поддатых,
что не имеем ни гроша
и мрём, как мухи, от инфарктов,
что всех вконец замучил быт
и не в ходу мужские ласки,
и спрос стал выше на гробы,
а не на детские коляски,
что наших девушек косяк
летит и тает за границей, –
их груди голые косят
на наши вскинутые лица…


9. ТАРО

Было наважденье –
годы потерять,
не успеть к сраженью,
воли не видать.

На базарной буче –
карты и ворьё –
выпала мне участь
полюбить Её.
Посреди напастей
и лихих невзгод
стыдно верить в счастье –
иль наоборот?

Я вернусь к истокам
через столько зим,
прожил одиноким
и останусь им.

Та весна далёко,
но бывает день –
ведьмы темноокой
наплывает тень,
блудные глазища,
пылок давний спор,
и рука поищет
кладенец-топор.


10. ПОЭТИКА

Любовь – болезнь, цена ей – стих:
с горячкой в паре ходит муза.
Увы, нас много, кто постиг
скандальный факт сего союза.
Художник – хошь-нехошь – творец,
уже с рождения причастен,
паразитирует, подлец,
даже на собственных несчастьях.
Чем безнадёжнее тоска –
будь ты Ван Гог, Шагал иль Гоголь, –
тем пуще качество мазка
диктует хворая подкорка.
И сублимируя в холсты
свои сердечные увечья,
с Творцом мы, словно Бах, на «ты»
ещё при жизни скоротечной.

Но тем не легче. Путь я свой
торил вторую половину, –
вдруг, блин, любовь, – но, Боже мой,
куда там Лиле Брик до Инны!..
Когда пройдёт душевный криз,
я, приоткрыв больную тему,
узрю лишь неплохой эскиз
для потрясающей поэмы.
Тогда же, в тот неблизкий год,
скажу себе проформы дабы:
«Ты двоечник и стихоплёт –
не справился со вздорной бабой».
Ты тоже вспомнишь те дела,
как подрастут чужие дети,
и скажешь: «Дура я была:
ну что мне стоило ответить…»


11. «Она была актрисою…» (Из песни В.Меладзе)

Мальвина известной певицей была,
Пьеро – мечтателем просто,
его от себя то гнала, то звала,
а он доставал с неба звёзды.
Она мужиков не терпела – их мать,
спились и повывелись на фиг! –
а он землю рыл, что-то ей доказать,
и песни слагал, чтоб потрафить.

Она с подругой спала, не стыдясь,
в обнимку на узкой кровати,
а он разве что со свечой не стоял,
обеим служа на подхвате.
А то и с любовником где пропадёт, –
так он и ни сном, и ни духом,
и верен был ей, словно сэр Ланцелот,
и был ей за брата и друга…

Таранит созвездья корабль простаков
В надежде, что ныне и присно
вот эта преподлая штука любовь
снабдит мироздание смыслом.
В упрямстве влюблённых есть скрытый резон,
есть сложность второго порядка:
чтоб жизнь на Земле не пропала, как сон,
стоять им свой век на подхвате.

И если появится в смазке, крови
ребёнок, окупятся разом
наивность и дурость, – что ни говори,
он так продолжается, разум,
лишь криком любимых, рождающих плоть,
наш шарик у Солнца отмечен,
и эта преподлая штука любовь
нацелена в бесконечность.

Не знаю, чего он ей не доказал
(что глупость – есть разума матерь?),
Пьеро до сих пор, весь в соплях и слезах,
стоит, как дурак, на подхвате.


12. ГОРОД

Он обновляется, спесив,
не помня взрывы и обиды,
и, никого нас не спросив,
восстал над речкой куцый идол.

О город, как же ты неправ,
ты никогда слезам не верил,
ты без стыда свой кажешь нрав,
свои окованные двери,
здесь всё ещё хранят дворы
твои расстрельные подвалы,
где жижа снега и крови
на тротуары выползала,
и шли семёрками в расход,
и, доставая их крюками,
дырявою башкой вперёд
кидали в кузов штабелями,
лишали жизни и жилищ,
других селили в коммуналки,
где люд бесправен, пьян и нищ
«мир новый» строил шатко-валко,
и выходили не за тех,
и с кем попало – всяко было –
детей плодить было не грех
для безотцовщины постылой…

Здесь Витька бросился с моста –
и что его так разобрало? –
но мне кошмарнее места,
где вместе с Инкой мы бывали, –
так и сплелись – мотки судеб
с повязками дорог расстанных,
автомобили с меткой «хлеб»
возили в тюрьмы арестантов,
но трижды проклят и болит
проход на Трубной – свод дощатый, –
мою любовь он проглотил
и в ночь не выхаркнул обратно.


13. СКРИПАЧ НЕ НУЖЕН

Когда врагу грозят войной,
стяни ремень потуже,
в полку есть барабан с трубой,
а ты, скрипач, не нужен,-
ну, может быть, в госпиталях,
где будет к месту Пушкин,
а так, конечно, на фронтах
имеют слово пушки.

Привычна к бедствиям страна,
и это тупит чувства,
грош музыканту – вот цена
высокого искусства.
В России нищей, плачь – не плачь,
дворцов и общежитий,
скрипач - он больше, чем скрипач,
он сердцепроявитель.
О, эта музыка в метро,
с ней, просветлённо всхлипнув,
душа возносится костром…
(Тут мент ломает скрипку).

Он суетой не дорожил,
хвалу и мат не слыша,
на струнах из волос и жил
играл себе на крыше.
Уже в летах, он как-то раз
влюбился в танцовщицу,
она плясала – высший класс,
красавица, жар-птица.
Его речей стаккатный бред
она не стала слушать:
был нужен аккомпанемент,
а сам скрипач не нужен.

Покинув город, он бредёт
в пустыне без дороги –
изгой и мастер не поймёт,
чем насолил он Богу.
Тот уважительно внимал
(смычок затронул звёзды),
потом растроганно сказал
на «Рондо каприччьозо»:
«Тебя сравнил бы я с Христом,
твоя стезя не проще:
тебя полюбят, но потом,
когда пойдёшь на мощи».


14. ТРИ АНГЕЛА

Фрида-Магдалина –
две судьбы в одной,
песни и картины –
пламенной чредой.
В мракобесной чаще,
в этот век стыда
редкость – настоящее,
чаще – ерунда.
Не любой художник –
кисти, нот, резца –
в жизни этой может
биться до конца.
Жгла её палитра,
пламенела страсть, –
от неё, родимой,
самая напасть.
Магда о духовном
праведно споёт
так, что душу полну
всю перевернёт,
но в картину вставит
ведьмины глаза –
Гойя отдыхает!
Фрида, так нельзя…
…………………………..
В ясный полдень – ангел,
крыльев взмах на «ах!»…
И явился парень –
кудри на плечах.
Сам – косая сажень,
и глядит, смеясь,
что-то он ей скажет –
сбудется «на раз»:
«Ты сама, как песня,
гордая, подишь…
На десятый месяц
мальчика родишь!».
Но, отринув чары,
вскинулась она:
«Я тебе не пара
и ничья жена!
Я служу искусству,
век его раба,
радость материнства
не моя судьба.
Ты, красив, конечно,
ладен, спору нет,
только музам нежным
я дала обет.
Если грех пред Господом –
замолю, винясь,
он оценит вдосталь
и простит меня…»
…………………………..
А второй был ангел –
кистью в акварель –
в огненном закате,
сбруя в серебре.
Был мужик на зависть –
и богат, и дюж,
и в отменном здравье –
чем не добрый муж?
Он сказал ей, жарко
за плечи обняв:
«Не отринь подарков,
выйди за меня!
Тебя ждут, отрада,
храмов звон и высь...
На луне десятой
дочкой разрешись!»
Но ответ на это –
чуть ли не крича:
«У меня есть кредо –
я жена ничья!
Хочешь стать мне другом –
но не больше, чур!
Нас уже с подругой
повенчал Амур.
Ах, моя богема –
грешных муз семья!
Избранное племя –
нам лишь Бог судья!..»
…………………………..
А как третий ангел –
стынет в жилах кровь,
дурь она иль благо,
плотская любовь?
Бинтовал ей рану
её старый друг
и журил изрядно
(думать – недосуг):
«Что тебе свобода,
или твой успех?
Не люби бесплодно,
резать вены – грех!
Не перечь природе:
в ней, любви, есть смысл,
коль потянешь нити
в будущую жизнь,
пусть на тайных весях
душу обретя,
на десятый месяц
закричит дитя…»
«Что ты, – засмеялась, –
не про нас мечты,
чтобы нянчить ляльку
слишком старый ты!
Грех мне не обуза,
поддаёт огня,
а за службу музам
Бог спасёт меня…»
…………………….
Отстояв, как водится,
очередь сполна,
входит к Богу скромница,
горечи полна.
«Я тебе молилась,
мне ли сей венец,
что ж ты мне за милость
ниспослал, Отец?»
Хмурит брови Кормчий,
взгляд поверх очков,
его слог отточен
на кругах веков:
«Как же, Фрида-Магда –
две судьбы в одной.
Ты своим талантом
равная со мной.
За ангелом ангел
к тебе прилетал –
чем не угождали?
Я ж тебя спасал.
Третьим сам явился,
чтобы жил твой род,
а ты – открестилась,
кто ж тебя поймёт?
Если ты художник –
духу подсоби,
ну, а жизнь продолжи
с помощью любви,-
да святится светом
разума во мгле
и осталось это
чудо на Земле…»
…………………………………
Фрида-Магдалина –
дикая тропа,
песни и картины –
странная судьба,
бередит мне голос
душу столько лет…
Где-то он, тот голый
старенький мольберт?


15. ПОПЫТКА К БЕГСТВУ

Когда на драном полигоне
судьба твоя идёт вразнос,
ты не сходи с ума от боли,
её умаслить – не вопрос.

Гораздо хуже, если знаешь,
что не сберёг, а мог сберечь,
что мог довольствоваться малым,
а захотел по-полной встреч,
как будто бы в разгул ненастья,
в развалах нищеты поэт
имеет право, грант на счастье
быть исключением из бед.

Нет, друг мой, нет – ты будешь распят,
ты нахлебаешься сполна,
сам Ангел выправит твой паспорт
туда, на крест – гляди, страна!

Вишу, реву и, мух сдувая,
поскрипываю на гвоздях…
За то, что просто ныл, страдая,
канонизирован в веках.


16. ФИАСКО
Романс, мотив Ф.Лорки, Г.Маркеса, Ст.Лема

Моё одиночество
без конца...
Дорога, дорога
верста за верстою,
и малый овал
моего лица
следит за борьбой
слабых фар с темнотою.
Где та развилка,
нетронутый лес,
как мне проехать
в местечко Макондо?
Кругом ни души,
только тускло с небес
мигает,
с теплом от мотора вразрез,
звёздный навес отчуждённо.
Там в старой избе
у тёплой печи
ждёт меня та,
к кому рвусь я в ночи.
Мы родим с нею дочь,
или пусть будет сын, –
и заклятие – прочь,
мраковластие – в дым!
Чтобы жил наш ребёнок,
искал, находил,
чтобы вырос счастливым,
любил и творил…
Но нет той избы,
той женщины нет, –
мы с ней разминулись
на двадцать лет,
и её не спасти,
самому не спастись,
осталось во тьме
куда-то нестись –
заброшенным полем,
с прожжённой душой,
пепел стелется над
Кардаилом-рекой...
…

Уходит в вираж
переплётчик дорог,
от шуги и от жезла
храни его, Бог.

И бьёт в небеса
над мостом чёрный столб,
как будто из угля
луч вырезал гроб.
Певцы несвободы,
поёте злой рок,
слабо жить в Макондо?
Был вралем пророк!
Кричал: «за горами горя
солнечный край непочатый!», –
его б нам на гореву гору,
что бы тогда пропечатал?
Как же он кончил, тёзка,
одобрив террор красный,
жил и любил броско,
пока не решил: напрасно.
Снова в крови
страна-супостат,
а вместо любви –
разврат или мат…
Чехов, Толстой, Горький,
сто лет нам вышли боком!
Эх, вам бы, задобрив Бога,
грянуть сюда на подмогу!
Иль мы б к вам обратно
шагнули –
вместе б Россию
встряхнули, –
может, под нашими перьями
сдвинулась к солнцу б империя…
Но мы разминулись
на сотню лет, –
амба культуре российской,
привет!
…

Их выводят на старт,
дремлет в соплах огонь,
на пастбище карт
цель гарцует, как конь.

Готов экипаж,
каждый спит неглиже –
то ль ещё человек,
то ли робот уже.
Мимо сонмища звёзд
маханёт звездолёт,
до системы Макондо
путь свой пробьёт,
чтоб узнать у друзей,
как планету спасти,
как космический хлад
или жар отвести,
как от дури людской
защитить старый мир,
чтоб он жил и любил,
и рожал, и творил...
И пространство изведав,
но слегка опоздав –
лет на тысячу эдак, –
прибывает корабль.
Что ж? На братской планете
боле нет тех существ,
лишь послание их
здесь торчало, как перст.
«Братья мы не по разуму, –
дешифратор прочёл, –
а, скорее, по глупости...»
…

Не доставил послание
тот экипаж,
он застрял на Макондо
как одна из пропаж.
Где-то Солнце,
свою оболочку разъяв,
запекало планеты,
как лепёшки в камнях.
На Земле не осталось
ни лесов, ни морей,
ни следа от культуры,
ни следа от людей.


17.

Я слишком поздно понял:
глаза её черны,
не карие, а смолью
бесстыжею полны.

Запретными страстями
увлечена она,
а значит, по Писанью
на ад обречена,
сверкнёт рояльный отблеск
из пары чёрных дыр,
от «розовой угрозы»
пусть содрогнётся мир!

Оторванный и звонкий
в неё вселился бес,
а за свечой иконка
пред карою небес,
запуталась наотмашь,
враньё как абсолют, –
не все бывают дома,
лежачего не бьют!

Но, воровато зыркнув,
мне, дураку, на смак,
- хчшш! – к «бардачку» приникнет,
кулак аккорду в такт,
и как не улыбнуться,
когда – пустой был зал –
она, чтобы встряхнуться,
подпрыгнет, как коза…

Безбашенно и дерзко
над пропастью скользит
и мне кровянит сердце
и не даёт спасти.


18.

Господин Иррацио,
вас ли мне забыть?
Вы мою любимую
увели любить.

Лучший друг из «телека»,
выскочка, кумир,
таки до истерики
потрясёт он мир.
Ланчи, презентации,
дачи до небес…
Господин Иррацио –
чёрный «мерседес».
Удивляя гимнами
(«Бог хранит страну»),
он ведёт настырную
за мой счёт войну.
Жизней поугроблено,
стольких бед букет,
но тоскует родина
по скрюченной руке.
Не чума треклятая
и не сивый бред –
это с депутатами
«пилит» он бюджет,
вышка нефтяная
красит «русский путь»,
музыка блатная –
ух, не продохнуть!

Где вы, Босх и Гойя,–
помогите, SOS! –
пара девок стройных
целуются взасос.
А куда тут денешься –
мужиков-то нет,
в моде семя геево
брать через «рунет»,
будет геем папочка –
в рюшечках пиджак…
Мир, куда ты катишься?
Всё не так, не так!

Пьянство, деградация,
рвётся жизни нить…
Отдохни, Иррацио,
дай-ка порулить!
Чтоб сгодились каждому
руки, голова,
власть дружила б с разумом
и была права,
чтобы каждый лапонька,
вылезши на свет,
получал бы маменьку
с папенькой навек…
Но пока на улицах
миллион детей
беспросветно трудятся
для беды своей.
Я молю о женщине –
перекошен рот…
– Сам, когда ты женишься?
– Бес их разберёт…

Господин Иррацио –
было – не забыть,
как мою любимую
он увёл любить.


19. ЗАКРЫТИЕ ТЕМЫ

Трофеем на стенке
твой смуглый «топлесс» –
со взглядом, наверх отведённым,
в нём вспыхнул и гаснет
заносчивый блеск
от страсти неутолённой.
Мне сердце царапают
стрелки бровей,
и точно по теме портрета
золотенький крест
меж упругих грудей, –
ты так занимаешься ЭТИМ.
К тебе в эти рамки,
бока ободрав, –
я б стал чемпионом по ласкам,
отбросив постылый
застенчивый нрав –
всегдашний, как плата по таксе.
Шеренги красавиц,
не знающих стыд,
позируют смачно в «плейбоях»,
но просто, как куб,
как надёжное «ты»:
никто не сравнится с тобою.
Что мне их улыбки,
их шарм и «Шанель»,–
портрет этот горче упрёка,
ведь груди твои
источали лишь хмель,
но не молоко для ребёнка,
и я эту сладость
девичьих сосков
могу ощутить только взглядом,
чтоб высосать пару
добротных стихов –
и баста. Ну, чем не отрада?


Осень 2004 - зима 2006

Москва