Мастер и Маргарита Глава 1

Никогда не разговаривайте
с неизвестными


Весной в тот год, как никогда,
Палило солнце над Москвою,
На Патриарших – у пруда
В пустой аллее были двое:
Редактор толстого журнала
И председатель МАССОЛИТа –
Он лыс, упитан был на славу,
В очках огромных, чисто бритый.
Не кто иной, как Берлиоз,
Одетый в серенькую пару,
В руках устало шляпу нёс,
Весенним мучаясь угаром…

Второй – вихрастый, молодой,
Чуть рыжеватый и плечистый
Поэт – пока что никакой,
Весьма порывистый, речистый.
В ковбойке, в мятых брюках белых,
И в кепке клетчатой – всё в моду,
Витал в мечтах он очень смелых –
Известным стать всему народу!
И первым делом, он, Бездомный,
Таков его был псевдоним,
Стопы направил к "Пиву - водам",
Жара гнала всех только к ним!

Но, как всегда, в столь жаркий час
Неслось обиженно из будки:
 – Нарзану нету, сколько вас?..
Ей, видно, было не до шутки.
Ни он, ни даже Берлиоз,
Платком устало лоб стирая,
Снести не смог расстройства слёз,
От "абрикосовой" икая!

Внезапно перестал икать,
От страха в сердце Берлиоза
Тупым концом игла впилась,
Нежданно – как в ладонь заноза!
И знойный воздух перед ним
Сгустился… и престранный с виду
Вдруг появился гражданин,
Весьма глумливый – до обиды.

Что за напасть тогда случилась?..
Пред Берлиозом, колыхаясь,
В жокейской шапочке забилась
Тень… очень нагло улыбаясь!..
Затем в пространстве растворилась,
А страх покинул вдруг его,
Но сердце долго колотилось,
 – Ох, фу ты, черт! Ну, пронесло!.. –
В глазах его тревога билась,
И дрожь в руках не мог унять,
И объяснить, что приключилось!..
Он ничего не мог понять...

 "От лип весенних тени мало:
Быть может, голову спекло…"
Подумал он: "…пора настала?.."
И в Кисловодск вдруг повлекло.
 – Итак! – сказал он, успокоясь,
 – Продолжим старый разговор,
Как в фолиантах, в мыслях роясь,
Он собеседнику в укор.

А тот поэму на показ
Принес в журнал весьма известный,
Писал ее он на заказ,
Ему всё вновь, всё интересно!

Редактор, нам заметить надо,
Начитан был и образован.
Поэт Евангелие знал слабо
Подробностями был взволнован!..
Бездомный тронул чуть Голгофу,
Чуть – про несение креста…
О том рифмованы им строфы,
Хотя не верил он в Христа!

Высокий Берлиоза тенор
В пустой аллее разносился…
И тут в костюме светло-сером
На "Фу ты, черт!" тот вдруг явился!
Там, далеко в тени аллеи
Фигура чья-то показалась,
И оба как-то онемели,
Дискуссия на том прервалась!

А "иностранец" покосился,
(Так окрестили впопыхах),
Прошел вперед, остановился
И сел на лавку в двух шагах.

Остановив рассказ обычный,
Отметим, что высок он был,
И в туфлях серых – заграничных,
Лет сорок с лишним... (да, забыл),
Рот кривоват, но выбрит гладко,
Брюнет, и чёрен правый глаз,
Зелёным левый был! Ну, кратко:
Всё ж иностранец!.. В самый раз!
Трость с набалдашником под мышкой
Он нёс и, лихо заломив
Берет на ухо – в том уж слишком
Был доказательства мотив!

Меж тем, окинув окна взглядом,
Где отражался свет заката,
От литераторов сел рядом
И тихо слушал их "трактаты".

Редактор всё пытался страстно
Поэту объяснить просчеты:
Мол, сатирически прекрасно,
Но отдавай себе отчёт ты!
 – Выходит, что в твоей поэме
Христос действительно родился?! –
Бездомный вновь икнул "не в тему",
А Берлиоз вдруг удивился:
Их иностранец приподнялся…
К ним подошел, с акцентом чуть
Он очень долго извинялся,
В предмет беседы вникнув суть.
Присесть спросил он разрешенья,
 – Уж не ослышался ли я,
На счет Христового рожденья?! –
Спросил, испуга не тая!
 – Вы атеисты?! – с любопытством,
 – Какая прелесть! – изумясь,
Обвёл глазами окна быстро,
От впечатлений торопясь:
 – Позвольте вас спросить? – тревожно,
 – О доказательствах известных!
Их ровно пять! Оспорить сложно,
Мне ваше мненье интересно!

Но Берлиоз сказал: – Увы!
Давно их сдали все в архив,
И человечества умы
Живут, о боге позабыв!

Гость заграничный вскрикнул: – Браво!
Мысль старика Иммануила
Вы повторили точно, право! –
(Уж не тесна ль ему могила?)

Про Канта, улыбнувшись тонко,
Редактор возразил степенно:
 – Все пять – нужны рабам и только,
То Шиллер доказал отменно!

Иван тут бухнул, "как с тоски":
 – Взять Канта – на три года,
Да и сослать на Соловки!
На остров, в непогоду...

Всё это привело в восторг.
Сверкнув зелёным глазом,
Наш иностранец вдруг исторг,
Всех поразив, ту фразу:
 – Оно, быть может, и умно,
Но больно непонятно…
Я говорил ему давно
За завтраком приятным!..

 – Да что же это он плетёт? –
Подумали с укором,
 – Ведь, заслужив Кант свой почёт,
В могиле у собора!

 – Мне жаль! – в общении был прост,
Кричал поэт-задира.
 – И мне!.. – Гость выставил вопрос:
 – Кто управляет миром?
И если бога нет совсем,
То кто стоит над вечностью?
Кто распорядком правит всем
И жизнью человеческой?

 – Да человек и правит всем! –
Поэт в сердцах, сердито.
(И для него из всех проблем
Одна была закрыта!)

 – Позвольте ж вас тогда спросить, –
Продолжил неизвестный,
 – Как это можно допустить?
Мне это интересно!
Ведь управлять – так нужен план,
Хотя б на срок короткий.
Пусть лет на тысячу… – я вам
Скажу... (сомненья нотки),

И в самом деле, – повернув
Вопрос свой к Берлиозу,
Зеленый глаз в него воткнув:
 – Тут близко до курьёза:
Вот начали вы управлять
Другим... собой… вообще...
Распоряжаться, так сказать,
Входить во вкус... кхе... кхе...
Саркома легкого у вас!.. –
Он усмехнулся сладко,
 – И управление – всё в раз
Закончилось – так кратко!
Ничья судьба кроме своей,
Вас больше не волнует,
Родные – врать вам без затей:
Неладное все чуют.
Конец всегда трагический,
И кто ещё недавно
Жил в мире эмпирическом –
В гробу лежит бесславно!..
Собрался в Кисловодск другой,
Устал, быть может, срочно…
Пустяк, казалось бы, такой,
Но в мире всё непрочно:
Скользнул по рельсам под трамвай
И кончилось правление… –
Всего-то вроде – не зевай!
(Смеялся... без сомнения.)

С тревожным чувством Берлиоз,
Забыв совсем покой,
Не мог ответить на вопрос:
"Ну кто же он такой?!"

А иноземец как бы вдруг
К Ивану обратился,
Без суеты, не для услуг
Тут портсигар открылся.
 – Вы, как я вижу, закурить
Давно уже мечтаете?
Так не стесняйтесь говорить,
Чего предпочитаете?

Не удивило их тогда,
Что в портсигаре этом
Он "Нашу марку" без труда
Нашел там для поэта!
А портсигар их поразил:
Окованный "невольник"
В червонном золоте свет лил
Алмазный треугольник!

"А надо б возразить тогда,
Что смертен человек..."
Подумал Берлиоз "…пока
У всякого свой век!.."

Он не успел еще начать,
Как незнакомец срочно
Продолжил то, что он сказать
Хотел ему… и точно:
 – Да, смертен человек пока,
Но это полбеды,
Внезапно смертен иногда,
Что… – случая плоды?!..
Кирпич не может просто так
На голову свалиться,
Когда всего остался шаг,
Совсем её лишиться! –

 – Быть может, знаете, какой
Мне смертью умереть? –
Спросив с усмешкою кривой,
Редактор стал бледнеть.

Сквозь зубы что-то пошептав,
Тот смерил Берлиоза,
И будто радость испытав,
Достиг апофеоза:
 – Отрежут голову! – вскричал
Их незнакомец громко.
 – Гм... – Берлиоз тут промычал:
 – И кто же? –
 – Комсомолка!..
Да, мне хотелось бы спросить, –
Продолжил собеседник:
 – За то прошу Вас извинить,
В делах я не посредник,
Что делать будете потом, –
Поправив чуть берет,
 – Ну, скажем, вечером, при том,
Коль это не секрет?.. –

 – Секрета нет. Зайду к себе,
Затем уж – в МАССОЛИТ,
Где председательствовать мне! –
Обрел он гордый вид.

 – Нет, этого не может быть. –
С прищуром, глядя в небо,
Где воздух наконец-то стыть
Уж начал, гость поведал:
 – Ведь Аннушка купила масло,
Позволила ему разлиться,
Конечно, это не напрасно:
Собрание не состоится!

И здесь Бездомный не стерпел:
 – Не приходилось, так сказать,
(И как бы вовсе осмелел)
Вам в психлечебнице бывать? –

 – Иван!.. воскликнул Берлиоз,
Прикрыв в смущеньи рот,
(Мол, гостю задаёшь вопрос!..)
Смеясь, ответил тот:
 – Бывал, бывал, жаль, не спросил,
Что есть – шизофрения,
Так что, Иван, уж будьте мил,
Без всякой истерии
Узнайте сами у врача,
Как будете в больнице! –
Сказал всё это, хохоча,
Глаза ж – как две бойницы!

Иван же, дёрнувшись, в ответ:
 – Я извиняюсь очень,
Позвольте пару слов, секрет
Товарищу… ну, впрочем!.. –
И, Берлиоза оттащив
Чуть в сторону, он начал:
 – Послушай, Миша, сообщи –
Шпион он, не иначе!
Быть может, русский эмигрант?
Пусть документ покажет,
И что за фрукт, и что за франт?!
Пусть, кто таков, расскажет!

А незнакомец не сидел,
Держа конверт бумаги,
На них насмешливо глядел,
Дивясь такой отваге!
 – Я извиняюсь, господа,
В пылу такого спора
Забыл представить сам себя
В начале разговора.
Вот приглашения мои
В Москву, для консультации,
И подозрения свои
Оставьте... и нотации! –

На карточке успел поэт
Прочесть на иностранном:
"Профессор" и (плохой был свет)
Двойную "В"... и странно –
Все трое на скамейку сели,
Смущенно бормотал редактор…
Спор продолжать уже не смели.
(Остался интереса фактор).

 – Вы немец? – вдруг спросил Бездомный,
 – Пожалуй, да... – тон неуверен,
 – А русский ваш хорош! – нескромно
Поэт продолжил (был растерян).
 
– Я полиглот и знаю много,
Не перечислишь языков. –
Здесь Берлиоз, совсем не строго:
 – А специальность? Кто таков?

 – По черной магии я спец,
Для консультаций пригласили,
Скажу, я вовсе не гордец,
Но разобраться попросили:
Нашли труды в библиотеке
От Аврилацкого Герберта,
Написаны в десятом веке
И восстановленные кем-то.
А я единственный, кто сможет
Помочь им в этом трудном деле.


 – А-а! Вы историк?! Ну, так что же... –
Тут все вздохнули и присели.

А незнакомец вдруг слукавил,
Вводя их снова в изумленье,
 – Да, я историк, – и добавил:
 – Сегодня вечером волненье
На Патриарших всем доставит
История… и, без сомненья,
Все точки в деле не расставит,
Оставив в душах сожаленье!..
Проблемы, обсужденьем коих
Вы заниматься вдруг решились,
Просты! – И, поманив обоих,
Дождавшись их, когда склонились,
Он очень тихо прошептал:
 – Имейте вы в виду, пожалуй,
Что Иисус существовал…

Слова впились в них, будто жало.
И, принужденно улыбнувшись,
(Словно редактора зажало)
Всё в той же позе – чуть согнувшись,
Глазами гостя всё пытая:
 – Мы уважаем ваши знанья,
Но точка зрения другая... –

В ответ профессор без признанья
И с безразличием – какая:
 – А точек зрения не надо,
(И никаких вам разбирательств)
Иисус существовал когда-то,
Не требуется доказательств! –

И далее совсем не громко,
И без акцента почему-то
Продолжил он, рисуя тонко
Картину, что видал, как будто:

 – В плаще с подбоем цвета крови...