Чеховщина форевер или либретто для слепца

Кошачий блуд совсем, мой друг, не блуд,
И музыкант тот был, конечно, зрячим…
Который год с бульоном теплым ждут
Три медсестры в приемнике бродячем.

На наш поход хватило сапога,
Хватило сил дойти до заземленья.
Нарежет хлеб покорнейший слуга,
На два часа сплошного умиленья

Пойдем в кино. Кругом такая тьма -
Не видно дыма, значит, нет пожарищ.
Округлость нот с поверхностью ума
Совокупилась. Слово – не товарищ.

Комар – не воин. Воин – не пророк.
Пророк упал с высоких постаментов.
Завыть, как кошка в марте – не порок,
Взорвать мосты и укатить в Сорренто –

Не преступленье. Достоевский был,
Конечно, психом, но не идиотом.
Унялись боль, сомнения и пыл,
И кот уснул под створчатым киотом.

Какая к бесам чертовая мать!
Кому в глаза закапали либретто,
Когда приспичит, сможешь понимать,
За кем опять приехала карета.

За кем идет обиженно толпа,
Не зная даже имени и сана.
А на крыльце выделывает па
Не в такт музЫке зрячая Роксана.

А над толпой витает в облаках
Козел анфас или архангел в профиль,
И держит чайку в шелковых силках,
И распыляет в огородах морфий…

Поверить, что ли, в радио небес?
Прозреть во тьме? Напиться водорода?
Пускай в ушах смеется мелкий бес,
Я выхожу – за сценой– на свободу.