Весь проз адним куском

***
Еще одна песня

я хочу пропеть тебе песню, слушай
я хочу пропеть ее уже который век
но эта дурацкая привычка умирать
сводит на нет мои усилия
раскрываются двери ночи
банды пацифистов готовится к тотальному миру
а этот клептоман Прометей опять стибрил огонь
и теперь на всех диапазонах - гонево
просто больше нельзя откладывать и я продолжу
должно быть что-то с небесной механикой
настройщик в запое но я спою
пусть и несинхронно во времени
да ведь когда-то мы совпадем вновь
хоть и это не столь важно
голос ветра тронет белые башни метелок подорожника
расскажи мне свои прошлые сны
в которых ожидание обесцветило воздух
скарабей дрожит над своим солнцем
и пытается вкатить его на небо
и тянет к нему заднюю пару упершись лбом в пыль
в стрельце светится Новая
неужели моя мысль оформилась
зачем я пытаюсь вспомнить твои прошлые глаза
а ты называла это милой привычкой
и вздыхала туманами в парках старой Европы
как затейливо я вырезывал твои листы
ты сердилась (притворно?) и улетала на юг
стаи моих дельфинов выбрасывались на отмели и плакали
зеленым лучом заката сверкнув над засыпающим морем
возвращалась притихшая
строгой аскетичностью ледяных замков в фиордах белизны
я выходил встречать тебя во фраке - пингвин пингвином
мне казалось важным выдержать монохромность
а ты растекалась сухим жаром пустынь
и знойное марево дрожало над миражами
и пески начинали стонать и смеяться
и долгая ночь над ледяной тундрой вспыхивала сполохами
луна меняла орбиты
приливы сходили с ума
у невылупившихся самок динозавров начинался климакс
показатель Доу-Джонса менялся сразу на несколько пунктов
предприниматели добровольно отказывались от рекламы
и небо пестрело знаками любви
хотя позже оказалось что это формула силикона
я начинал очередной век
и это звалось погоня любви
и ночь была пронизана флогистоном
и не хватало одного маленького пазла чтобы картина сложилась
и в это время скарабей вкатывал-таки свой навозный шарик на небо
и Солнце рождалось вновь
и дрожало в каждой маленькой капле росы
и наши глаза встречались
и тогда уже больше ничего не было
кто-то заботливо стер мою память
а то что болит
это же не память
это память памяти
и она знает
она ищет тебя

***
еще одна песня - 2 (диптих)

1
но почему вечная любовь так похожа на смерть?
зализывать рубцы на серой шкуре,
вдыхая полынный запах полночи
и, положив голову на лапы, - думать,
прав ли брат Эразм, открывший этот ящик Пандоры,
и опять пробовать гортанный звон этого страшного,
этого манящего слова...
гуманизм...
и опять шерсть рефлекторно станет дыбом
и лапы нальются сталью...
и однажды простить Тебя,
в конце концов – ТЫ всего лишь Бог,
заложник своей всепоглощающей любви…
расслабься, дружище,
да закачу я Сол и зажгу звезды…
знаешь, я думаю, – тебе пора доверять своим фантомам,
а вечер сегодня действительно хорош,
чертовски хорош, как говорят в этом лучшем из миров,
и лягушки в прудах уже затянули свои спиричуэльсы,
из селения тянет дымком и коровьими лепехами,
подпой мне ветром
как приятно он ерошит загривок...
до сих пор не привыкну,
что ночные запахи совсем не похожи на дневные...
наверное это пахнут звезды...
и эта сияющая донна – луна –
всегда выходит слушать мою песню,
и тогда пыль на дорогах, забывшись в кратком сне,
мерно пульсирует, опалесцируя,
переливаясь бледным зелено-голубым неоном…
ещё несколько мгновений – и дороги опять проснутся,
вечные дороги, ведущие в вечный город,
где Она выкормила нас своим молоком,
но пока чорная ночная птица рвет мое горло
и отблески луны оранжево сверкают в моих глазах, –
спите дороги, разойдитесь облака, замрите вулканы,
слушай донна мою песню,
дрожите несчастные порождения своего страха,
шумите леса листвой, очнись леший в каждой коряге, –
я пою, я держу эту звенящую тишину,
и небесный свод повис на длящейся ноте,
и звезды, вздрогнув, начинают свой сиртаки
и я скорее сдохну, чем прерву эту песню,
пока Ты поёшь мной свои сны.

2
Сегодня полнолунье и луна лучится
В пыли дорожной словно изразцы
И хочется скулить и лезть под бок волчице
И теребить ее за вспухшие сосцы
И радостно роняя слюни – от умиленья обмочиться
И всех любить и рядом и окрест
Но поучает нас матерая волчица
Мол, дети, помните, что люпус люпо – хомо эст…
А ты рукой загривок мой взъерошишь, отче,
Такой простой, такой обычный жест
И я пойму, что значат эти строчки
Про хомо – хомени,
И про ЛЮБОВЬ, – про люпус эст…

***

така заГадка

ЗаГадка ты моя, и чо мне, мля
в жопень квашенному со смены делать с етим?!
а атвечать нада. И атвечать дастойна
а не атстойна, и нада тревзеть, мля, а чем?
ну нет у меня набору для выживания!
и потому буду жить невыжитым
и када-нить некрасива сдохну обоссав ковролин
или что там окажется под етим временным
так хотевшим незнамо что но бобольше
и чтобы было празднично
а не как в эттом безканечном глуханемом фильме
с катораго бы давно смылся ежели б не...
а чо собссно не? ежели сюжет бездарен, поп-корн съеден
и семачки слусканы
а тока етот со спины жгучий да пристальный
да в груди что-то теплое
да пагодь ты, я ж исчо не обоссался, я про другое теплое, гражданка
я ить сказать чтой-то хотел
да тока что я скажу новаго
чтобы самому себе поверети
и чтобы весело
до самой ласковой, до етой суки, до..
ну что, не прав я, черти?
а тока жжет да не пускает
да фсё молчит, скупая
да светится
да святится...

***

ТОРО!

Судьба моя, тореро страстный, звукосниматель твоей бандрильи
уже вошел в контакт с заезженной пластинкой моего сердца,
так начнем же наш рок-н-ролл.
Вашу руку, сеньора жизнь, всё ОК, Вас не минует этот менуэт.
Слегка отяжелели копыта,
но эта усталость только придает весомости движениям
и изгиб моей шеи, когда я оглядываюсь на ваши па
скрывает мощь летящего бульдозера...
Жаль, конечно, что трибуны столь малочисленны,
но я всегда играл розданными картами,
а извечная жажда песка не зависит от числа зрителей.
Вперед, моя девочка, лихо мы закрутили этот вираж,
ты только доверься моему чутью.
Мои ноздри рвут застоявшийся воздух арены,
но холодный ум работает с точностью компьютера.
Этот смешной человечек, столь нелепо машущий мулеттой,
он так надеется на свой опыт... увы, мой враг,
опыт не работает в нашем стремительно меняющемся мире.
Вот ты ускорился, ведомый хладным железом шпаги,
но через шаг мир изменился, а ты не в силах прервать начатое движение...
Все суета, враг мой.
В этом мире нужен не опыт, а правильная математическая модель.
Ищи разрывности функций...
Разрывна функция души пространства,
интерполяция полета мысли, чепуха!
Мы падаем на жизни дно, себя презревши,
а вылетаем в облака...
Вот это правильно, враг мой, постой, подумай...
Но нет, ты опять суетишься. Всё суета...
Этот суетный посыл железа опять находит только мою плоть...
Эх, недоучка, опять работаешь на публику, а песок ждет...
Теперь ты меняешь позицию и проводишь ложный выпад... ты изолгался...
не лги себе.
Есть что-то от «прости» в позиции «рипост», как все непросто... ну уж нет,
 все как раз предельно просто!
Девочка моя, пусть вокруг сплошная клоунада, но все таки в мире, в этом гребанном мире, существуют вечные ценности:
Ковбои Хаггис самые крутые, бутерброды падают именно вниз,
у компаса всегда стоит на север, любовь
старая сука, предлагающая рай по дешевке... немногие знают,
но есть ряд условий, при которых её предложение не лишено смысла...

...алые пятна на песке, слепое солнце в небе и тающий огонь свечи севера...
Это глобальное потепление хуже полчищ москитов,
мелькающих перед глазами...
…Приготовься, девочка, время перехода приближается, тройка и семерка открыты и Аннушка уже пролила масло... дай мне свою руку, вперед!

***

Из дн-ка

...Вчера опять возился с ним, теперь мне не понравился рост,
И я хотел прикинуть еще пару вариантов, но подружка утянула гулять,
И я забросил его до вторника, пока случайно не наткнулся в коридоре.
Оно тыкалось в стену и не могло найти двери. Я забыл сделать глаза.
Пришлось за руку вести его к туалету,
А я вспомнил, что у меня уже было такое, когда я учился в институте.
Ну почему они все время получаются на одно лицо?
(гм,… лица-то я ему как раз и не сделал…)
Опять примчалась подружка. Летали до пятницы.
Пришел поздно, уснул быстро. Ночью вспомнил, проснулся и доделал ему лицо.
Странно, ночные лица кажутся умнее дневных, в глазах, что ли?
Проспал до полудня, никуда не пошел, ничего не делал,
Играл с ним в города, дурак круглый. Приятно…
Вечером все-таки подправил ему рост.
Моя рубашка ему коротка, шорты подошли.
Прилетела подружка, обсудили. Они с ней меня.
Не понравился. Ну и ладно! Переделал ему лицо на зверское,
И ноги колесом сделал. Сразу уравнялись в росте.
Подружку теперь не оттянешь… или не оттащишь?
Что-то я совсем заработался… Накричал и выгнал,
А его поставил в угол, завтра примерка.
Лег спать с чувством глубокого удовлетворения,
Давно не получалось сделать такую цельную композицию…
Ночью снилось, что в новом теле я умею играть на виброфоне.
Проснулся рано и выспавшийся.
Ночью они с ней сбежали

***

ОЗЁРНЫЙ БОГ

...и если посмотреть в твои глаза в тот момент, когда ты не готова, то можно застать в них странное существо. Немногие, увидевшие его, уверены, что им померещился чертенок, но я то знаю, что это озерный бог. Невероятно, но когда-то я сумел сфотографировать его, и сейчас, сидя в моей одинокой комнате, оббитой до потолка в бессонницу, я иногда беседую с озерным богом твоих глаз.
И тогда ночь начинает пахнуть вечностью, звезды мерно качаются в темной воде, в пойменных лугах раскрываются невиданные цветы и тянутся навстречу лунному свету...
На фотографии ты стоишь рассеянно глядя вдаль, но глаза твои живут собственной жизнью. Сегодня озерный бог сидит на низко склоненной ветке ивы, болтает ногами в прохладной по сравнению с густой духотой вечера воде и улыбается.
- Привет, говорю я ему, а он молча кивает и показывает мне на закатное небо, солнце уже село, но узенькая полоска фрактальных облаков, видом своим напоминающая иероглифы, еще светится...
Вообще то он не всегда показывается. Иногда он неделями не появляется, и тогда твои глаза на фото безжизненны, но сегодня он явно хочет что-то сказать... Я не знаю этого языка и долго вглядываюсь в иероглифы, нет, это один иероглиф, повторяющийся с какой-то завораживающей последовательностью. Наверное что-то важное...
А у меня за окном идет снег и неба не видно... а черт его знает, не помню сколько... Я молча открываю бутылку и не закусывая пью из пластмассовой бордовой кружки. Бьющаяся посуда кончилась. Озерный бог укоризненно качает головой. Над водой движется узкий язычок дыма, видно где-то жгут костры. Мне становится тепло и мир начинает тихонько раскачиваться. Качается одинокая лодка, брошенные весла скрипят уключинами. Качается ива на берегу. Качаются отраженные звезды. Качаются под водой зеленые волосы хороводящих русалок. Волны бьют в камыши и они шепчут что то отрывисто и невнятно. Знакомый ритм. Я узнаю его. Это ритм тех фрактальных облаков. Мне кажется - я почти различаю отдельные слова... еще чуть-чуть и информация достигнет порога восприятия... Звезды качаются все сильнее... их свет все ярче... русалки по одной выходят из воды, взмахивают полупрозрачными крыльями и взлетают...Из-под коряги выглядывает пучеглазая плоская голова сома, и, шевеля усами беззвучно шепчет что-то вслед русалкам... те хихикают и виляют хвостами...
Господи, как трещит голова. Который час? Наверное - заполдень. Солнце светит в мою не разобранную постель. Солнце... значит вечером будут звезды, и, может, - сегодня я сумею разобрать их шопот, скоро вечер…

***

Божественны закаты в Гондурасе

всю ночь боролся с каменностью подушек,
все сочинял нову поему,
про божественость закату у Гондурасе
под утро кака то сука за окнами начала брехать,
на зарю, что ль, но очень истово и честно.
Вот и заканчиватся ночь перед сменой,
опять хрен выспался. Скоро заверещит будило,
встаю и иду мыть рожу. Волосы дыбом, глазья красные.
всю смену - башка чугуниевая, и - колоколом:
*кажда сука должна знать свое место*
иду со смены, а соседска бабуля ету суку у подьезда
прикармливат, делится, панимаш с ей
своей обсчебюджетной пенсией!
бедненька, грит, чуть к етим извергам-душегубцам не попала... -
ето она ужо ко мне аппелироват, грнпистка стара,
облава, грит сёдня днем была,
каки то несознательны сволочи машину вызвали...
Я чуть не прокричал ей у иё светящеся добротой, блин, лицо
*кажда сука должна знать свое место*
да промолчал, - ето ж бесполезно, токо время терять
в конце концов ета собака таки добрешется
и попадется в очередну зачистку
и мне ие таки жалко, ить она так и не научится молчать
за что будет жить в своем собачем раю
как образец истового служения свому назначению,
жалостлива бабуля за доброту душевну
тож обеспечит себе аусвайс на небо
с возможность посещения собачаче-кошачего сектора,
работники отлавливающи бездомных псин и котов
будут в свое время награждены посмертно
орденом Шарикова 1 степени и, безусловно, взяты в рай,
как самоотверженно исполнявши нелегкий свой долг
по предотвращению неконтролируемого роста
четвероногих *новых диких*,
а что же выпадет мне, безвестному поету?
всю смену терзался етой мыслей
пока дома на диванчике не забылся в коротком сне
и приснилось мне, - попал я, проездом, что ли,
потому как понимаю, шо не помер, - к Богу.
Кругом птички чирикают,
цветочки-фикусы воздух дезодорируют...
а в голове все звучит
*кажда сука должна знать свое место*
но ето токо в голове
а наяву, то есть во сне, - добрый бог
похлопал меня по плечу,
наградил геморроем и отправил назад
именно в мой дом, в мое время

тяжела доля поетов.

***

Все совпадения случайны. Все события выдуманы.

Провалявшись полночи на ненавистном диванчике она, обложив судьбу матом, не размыкая глаз нащупала на столике начатую пачку и нервно клацая зажигалкой закурила свой "житан". Крепкий и терпкий дым сразу схватил ее грудь изнутри и ей стало легче. На ощупь, в темноте, она нашарила кнопку включения на системнике и сильно, не по-женски, вдавила ее в прохладное нутро компа. Вспыхнули светодиоды, мягко заурчал винт, пинком включился монитор отбросив ее изломанную тень на раскрытый шкаф. По экрану поползла вязь протокола загрузки. В голове крутилась первая фраза. Надо удержать ее еще минуты полторы, пока чертов комп загрузит всю гребанную винду и можно будет ожить в виртуальном пространстве инета. По стене, соперничая со светом монитора, ползла тень оконного переплета, анимированная галогеном случайной ночной машины, и ей подумалось, что она тоже, как эта тень, оживает только под светом экрана... Она втянулась в предложенную условность и идентифицировала себя скорее с простеньким коллажиком на ее страничке, чем с отражением в зеркале. Там она жила полной жизнью, там были ее знакомые, там хранилось все, что она хотела сохранить. А здесь... здесь валялась неубранная постель, рассыпанные дискетки, коробки CD, маркеры, помада... Она вспомнила, как однажды, когда в доме отключили свет, ей надо было записать номер телефона и она не могла найти клочка писчей бумаги, она написала его помадой на прокладке и прикнопила к стенке. Она никогда бы не призналась себе, что все еще надеется... Она намеренно старалась быть нарочито вульгарной, ее поэзия становилась все злее и эпатажней, а виртуальные друзья недоуменно, невпопад, писали слащавые рецки. Подруг она не заводила. Нет, у нее была пара-тройка знакомых девиц в Интернете (сучки, интердевочки), но это чтоб можно было иногда перекинуться на знакомом языке. Она не будет скулить и распускать розовые слюни! Любовь-морковь! Не скулить, бля! Сигарета обожгла пальцы. Прикуривая новую сигарету от старой она закончила стих. Больше всего ей хотелось чтобы этот чопорный мир споткнулся об ее нерв и боль и вздрогнул, заметил ее, чтобы пнул со своей дороги, трахнул ее, трахнул, что называется в грубой и извращенной форме, трахнул так, чтобы заболели сведенные судорогой ступни ног, чтобы назавтра все саднило и было больно ходить.... Она нажала надпись "согласен, разместить" (согласная я) и сеть заглотнула ее боль, потянулись томительные минуты. Торопливо просматривая полученные ранее отзывы она вдруг отчетливо поняла, что и этот виртуальный мир не хочет замечать ее. Нет, не так... – не может! Не прошибить это сонное царство. Мудачье! И с последней затяжкой к ней пришло понимание, что весь этот чертов мир, оконный и заоконный, виндовый и реальный, – весь этот холодный равнодушный мир – импотент. Он будет вежливо хихикать и угодливо потакать ее стихам, но он никогда – НИКОГДА – не сможет, не осмелится и пальцем тронуть то больное, набухшее и ждущее, то, что эти слюнявые виршеплеты обозвали душей. Где они были, когда она выла сучьим, страшным воем, когда молила – оживите, зароните семя...
Она не глядя, слепо выключила комп, просто потянула вилку, упала в скомканные простыни и тоненько, по детски заплакала, бормоча какие-то неважные, случайные слова: ....город... меня увези... из вязи... на галеонах... твоих галогенов... я еще маленькая... напроказила... пальцами лезвия... гладила вены...

***

ПТИЦЫ ЛЕТА

Прокричат неслышно в ночи улетающие Птицы Лета,
и тебе захочется прибиться к стае, и ощутить рядом живое, хрупкое тепло….
И весь день ты будешь ждать гостей, и работа будет валиться из рук.…
А вечером, подумав, что надо набрать воды, – заглянешь в колодец, где поселились нарядные тритоны с оранжевым пятнышком, но в темноте не разглядишь ничего, и, зачерпнув воду, начнешь отсчитывать обороты скрипучего ворота: шесть, семь, восемь.…Восемь, а еще недавно было семь…, это прибывают осенние ночи и гулко плещутся, пока ты вытягиваешь ведро... В темноте не видно, плавает ли на дне вытянутого ведра тритончик с пятнышком, и тогда в ведерко заглянет месяц, и ты опять ничего не разглядишь сквозь это чуткое, пугливое серебро.
Ты принесешь ведро к дому и поставишь на освещенное крыльцо и тогда увидишь на воде ярко-оранжевый лист клена. Осень пришла в гости.
Ты вскипятишь воду и заваришь чай, и он будет пахнуть осенью и немного лунным серебром. Как будто пьешь из серебряного подстаканника.
А лист будет лежать возле чайника, и отсвечивать на белый пузатый фарфор горячим огоньком, и чай будет обжигать губы.
И пока вы вдвоем с осенью чаевничаете, тритоны в колодце, потревоженные ведром, успокоятся, и станут смотреть выпуклыми золотистыми глазами на Млечный Путь, неспешно текущий в створе верхнего сруба…
И ты долго не сможешь заснуть, и выйдешь на крыльцо, и будешь
прислушиваться к ночным шорохам и смотреть в небо, в надежде увидеть
таинственных, волшебных, улетающих Птиц Лета.…
И тебе опять покажется, что ты слышишь в ночи их молчаливый зов…
А месяц будет то и дело выглядывать из-за облаков и улыбаться, –
Толи тебе, толи тритонам, толи осени…

***