Просто рассказ

На высокой-высокой горе, возвышающейся посреди облаков, сидит старый-старый человек. Его длинная седая борода щекочет колени. Он – на старом трухлявом пне. Рядом жмется к ногам маленькая грязно-белая собачонка. Старик курит длинную замысловатую трубку и пускает пушистые кольца белоснежного дыма. Они опускаются ниже, ложатся на перину облаков и уже непонятно – облака это или пушистый белый дым; который пускает из трубки старик, который сидит на трухлявом пне, который находится на высокой горе, возвышающейся над покровом облаков, которые, в свою очередь…
В общем, неважно.
Старику абсолютно нечего делать. Он сидит вот так уже достаточно долго, но сегодня должно что-то произойти. Он иногда поднимает кустистые брови и оглядывается по сторонам. Не увидев ничего нового, он неопределенно хмыкает себе под нос, гладит собачонку по смешно торчащим вверх ушам и снова начинает дымить. Солнце печет немилосердно, но старику – хоть бы хны, он знай себе пускает колечки. Но вдруг понимает, что ситуация неуловимо изменилась. Рядом с ним – мужчина. Еще не старый, лет так двадцати восьми – тридцати. Он полулежит с правой стороны от старика закусив зубами травинку. Как будто всегда был здесь!
- Ну, здравствуй, - говорит ему старик.
- Привет, - отвечает тот и дальше покусывает ни в чем не повинную травинку. Воцаряется тишина и только кольца дыма продолжают творить облака. Вторым молчание нарушает мужчина.
- Как жизнь?
Старик насмешливо усмехается, скосив на собеседника глаза:
- Идет. Как там? – он кивает вниз.
- Все так же.
- Воюют?
- Суетятся. Много смертей, но и много рождений. Баланс природы пока держится.
- Пока? – кустистые брови взлетают вверх.
- Еще одной катастрофы миру не выдержать.
- Ты считаешь, что все так серьезно?
 - Ну, - мужчина иронически улыбается, - как будто тебе надо объяснять. Ты же все видишь сам. Сидишь себе на своей горе, ни во что не вмешиваешься, с тебя и взятки гладки.
- Зато ты вмешиваешься во все! – перебивает старик. Куда-то пропадают и трубка. И пень, и зеленая трава. Только собачка испуганно смотрит на людей, не зная у кого искать защиты. Облака вокруг начинают отсвечивать багрянцем на черном фоне, погромыхивают молнии, отсверкивая вдали. – Лезешь во все дыры и щели, всюду суешь свой нос! Кто тебя просит?!
- А кто меня спрашивал? – тихий голос мужчины моментально отрезвляет его собеседника. Молнии начинают удаляться, багрянец утихает. Мужчина поднимается и медленно подходит к краю. Не поворачивая головы, он продолжает:
- Когда определялась моя судьба, никто не интересовался моим мнением. Выбора, в конечном счете, у меня не было. Да, я – Смерть. Но я и смертен, как и все люди. Я чувствую приближение финала. Ты вечен. Откуда тебе знать, что это означает? Всю свою жизнь я пытался что-то исправить. Я вмешивался в судьбы, ломал линии жизни на чужих ладонях, рвал в клочья паутину Норн… И что с того? Люди продолжают умирать, продолжают панически бояться смерти и все так же желают ее другим. Как глупы были все мои старания… - он криво улыбается, - видишь, я уже начал выражаться как герои этих пошлых бульварных романчиков…
Мужчина подносит руку к лицу и устало трет лоб рассеянным, надоевшим жестом:
– Скоро меня не станет, на мое место придет другой. Будет ли он вмешиваться? А может сядет рядом с тобой на этой скале под ярким вечным солнышком и будет дожидаться конца? Кто знает? Разве что – ты.
- Нет, - тихо отвечает старик, - вопреки общему мнению, Бог не может заглянуть в будущее. В моем распоряжении только прошлое, доже настоящее непокорно моей воле. Именно поэтому я сижу здесь и просто наблюдаю.
- Знаешь. Я давно хотел тебя спросить. Ты и я – зачем мы? Две совершенно ненужные персонификации двух разных сил. Мы не нужны, но мы существуем.
- Ты знаешь, как появился ты. Своеобразный выкидыш Природы и Человечества, плод инцеста между матерью и ребенком. Ты нужен постольку поскольку. Вклад людей в нечеловеческую силу. Ты рождаешься, живешь, страдаешь, радуешься, умираешь – как и все они. Но обладаешь удивительными возможностями, которые, заметь, тебе лично ничего не дают. Я… не буду рассказывать, как появился я. Мне не хочется вспоминать.
- Однако, можно сделать вывод, что та катастрофа была гораздо больше той, результатом которой стало появление очеловеченной смерти. И что ты был плодом других сил и ответом на абсолютно другие вопросы.
- Да, - с трудом выдавливает старик. – Да, Мефисто. Ты умеешь делать выводы.
Они молчат, глядя на темное чистое небо, без единой звездочки. Первым снова заговаривает старик:
- Ты знаешь, Мефисто, какие мечты могут быть у живого Бога? У которого все есть, хватает незначительного напряжения воли, чтобы сбылись самые причудливые желания. Знаешь? Вечный бог может мечтать только о смерти. Но в этом мне отказано, и сама смерть не в силах помочь. Ты знаешь, смерти были и до тебя. Они были разные. Но только ты смог прийти сюда, только ты заговорил с немощным стариком, в глазах у которого Вечность, а за спиной – Бездна. Будут смерти и после тебя, но ты, Мефисто, навсегда останешься со мной. Ты боишься умирать? Не бойся. Частичка тебя всегда будет жить во мне, а жить в памяти Бога – это хоть что-то да значит.
- А почему не в сердце? – спрашивает мужчина, заранее страшась ответа.
- У меня его нет – слова падают тяжело, как первые капли дождя в придорожную пыль. Если у Бога нет сердца, то людям, созданным по его образу и подобию, оно и вовсе ни к чему, не правда ли? Через два месяца, на место Мефисто, приходит девочка с мертвыми глазами, у которой его точно нет. А на вершине горы, старик, сквозь слезы, застилающие глаза, смотрит на ядерные грибки, медленно растущие над Хиросимой и Нагасаки. И кажется ему, что вот-вот на плечо ему ляжет теплая дружеская рука, что заглянут в его глаза лукавые искорки чужого взгляда, что точное ироническое замечание заставит снова злиться на собеседника и искать ответа. Но туда, куда ушел Мефисто, нет дороги никому, как нет и возвращения.
И еще, если ты – Бог, привыкай к одиночеству и если среди тысячи олимпов, кто-то выберет твой, – наслаждайся моментом, ведь молить тебе некого и проклинать некого. Остается просто сидеть на высокой скале, покрытой зеленой травой, на которой стоит старый пень, гладить маленькую собачонку и пускать дым, который белыми кольцами будет падать на облака – и ждать, вдруг кто-то еще заглянет на огонек твоей трубочки?
И только в темном небе, там, над горизонтом, горит маленькая звездочка. И никогда не восходит здесь теперь солнце, чтобы не погасить ее свет…
Январь 2001 г.