Цикл Бабачка Брэдбери

Максим Орлов










Цикл «Бабочка Брэдбери»























* * *
 Со смерти
 Все и начинается,
И выясняется тогда,
Кто дружен с кем, кто с кем не знается
И кем земля твоя горда.
И всё яснее освещается
Кто прав, кто – прах, кто – раб, кто – знать…
А если смертью все кончается,
То нечего и начинать!

 Л.Мартынов

Когда Союз был пятнадцатипалым
и Таллинн был ещё с одною «н»,
довольствовался телезритель малым:
«Клуб путешественников», «Время», КВН…

Запал мне в душу фильм документальный
(в Эстонии он кем-то был отснят).
В шестнадцать лет я счёл сюжет банальным,
но мне уже почти что пятьдесят...

В архиве где-то взяли наудачу
все паспортные данные тех лиц,
что умерли давно, и сверхзадачу
поставили: оставил жизни блиц

об этих людях затеси, зарубки
или времён безжалостный каток
всё закатал? Что помнят дети, внуки?
Был выбран персонаж – таков пролог,

предвосхищавший киноленту эту.
Каков был жребий? Женщина-швея
(не кинодива, не вдова поэта).
В шестидесятом Бог прибрал ея.

Работала, кроила сарафаны
в своём перворазрядном ателье.
Её там не забыли, как ни странно:
искусно вышивала ришелье.

Нашли и дом, и нужную квартиру
(теперь в ней посторонние живут),
и зритель приобщался к микромиру
конкретной жизни. В доме том найдут

двух-трёх соседей, что её знавали,
машинку «Зингер», пяльца, пару спиц…
(Соседи режиссёра уверяли
что это – дар). Из этих-то крупиц

воссоздан был портрет той мастерицы
(я имя, к сожалению, забыл).
Нашли и дочь, живущую в столице
(речь о Москве). В урочищах Курил

внук проживал (охотник ли? лесничий?).
Цела швеи могильная плита,
заросшая бурьяном. Для приличий
киношники прибрались и с креста
 
смели листочки (клёна ли? дубочка?).
Каков той киноленты эпилог?
Финальная отсутствовала точка,
и зритель сам итожил – кто как мог.

Конечно же, изношены те юбки,
что сшиты были тридцать лет назад.
Остались чуть заметные зарубки.
Вооружить потребуется взгляд,

чтоб их заметить. Но они остались!
Теперь уже не выведать того,
по ком страдала и о чём мечтала,
любила ли та женщина? Кого?

* * *
Когда моя была свежа подкорка,
прочёл я Рэя Брэдбери рассказ,
в котором некий мистер из Нью-Йорка,
машины времени открыв железный лаз,

ногой ступил на твердь палеолита
и бабочку подошвой раздавил.
Его в машину затащила свита,
но ход развития тот мистер изменил.

И в современность возвратясь мгновенно,
заметил мистер въявь и из газет:
произошли большие перемены,
вплоть до того, что даже президент

другой обосновался в Белом доме.
(Простите за неточный пересказ,
но фабула верна. Ну, может, кроме…
был не железным, а стальным тот лаз.)


То с бабочкой, а то и с лепесточком
поэты часто сравнивают нас.
То кружим мы сентябрьским листочком
на крыльях рифм, в потоке строк и фраз.

Пускай избито, но по сути – точно.
Рэй Брэдбери – воистину – мудрец.
Всё мимолётно, зыбко и непрочно,
но не конечен бабочки конец.

* * *
Братская ГЭС – достойное оправдание жизни тех, кто её создавал.
 И.И. Наймушин
Вернусь теперь в родные палестины.
Не написать я не могу о ГЭС.
Бетонная громадина плотины
давно влечет поэтов, поэтесс,
стремящихся ответить на вопросы,
что гидротехникам решить не по зубам.
Ведь люди – не турбинные колёса,
и жизнь нельзя прожить по чертежам.

 Наскальный амфибрахий

 «Здесь будет построена Братская ГЭС» –
Наймушин прочёл, поразился:
– Какой же смельчак на скалу ту залез?
И как он с неё не свалился?
Здесь будет построена Братская ГЭС!
Пророчество это – не байки!
Но ждут нас не страсти заигранных пьес…
Палатки нас ждут и фуфайки.
Здесь будет построена Братская ГЭС!–
строку повторял как молитву,–
Нелёгкий нести нам приходится крест,
а стройка похожа на битву.
Здесь будет построена Братская ГЭС!
Другой не желаю судьбины.
А там, где стою, будет море окрест
и воды закрутят турбины.
Здесь будет построена Братская ГЭС!
Слова эти все прочитали!
Пусть будет бетона последний замес
итогом наскальной скрижали.
Здесь будет построена Братская ГЭС,
назло завываньям метелиц!

И слушал Наймушина девственный лес
при свете небесных Медведиц.



 Из рассказа ветерана
 Всё не так, ребята.
 В.Высоцкий

Порхали двухконсольно краны,
мечтая к облакам взлететь,
и приангарские бураны
пытались что-то нам пропеть.

Бадья с бетоном открывалась,
скрипел опалубочный щит,
а электроды, нам казалось,
рождали трассы леонид.

Прожекторы – ночные стразы –
светили, чтобы шёл мотнаж.
Сновали ЗИСы, ГАЗы, МАЗы,
стонал под грузом такелаж.

И водоводные улитки
зияли жерлами в упор.
Шандор железные калитки
Готовились держать напор.

…Уходит всё в немую Лету,
но утверждаю, чуть дерзя:
преображали мы планету
и ГЭС построили не зря!
Всё изменилось: АО…ЗАО…
Не расшифрую их никак…
И правду- матку вам врезаю:
не так, ребята, всё не так!

* * *
Фотографируемся часто…
На юбилеях, за столом…
В год фотографий полтораста
Кладём в новёхонький альбом.

Храню на самой дальней полке
Портрет с пометкой «Порт-Артур».
С него мой пращур на потомков
Глядит сто лет. Его прищур

Застыл навеки. На картонке
Приклеен снимок-раритет.
Клеймо фотографа в сторонке…
Не фотография – портрет.


За годы поистёрся глянец,
Но предстаёт при свете бра
России канувшей посланец
Из друз хлорида серебра.

Смотрю на старые портреты
И цепенею каждый раз:
Не мы глядим на лица эти –
Они разглядывают нас.

* * *

 В доме номер восемь по улице Гидростроителей жили люди, а не небожители. Дядя Володя работал вроде бы в похоронном оркестре .Супружница его была прелестна! Из окон их порой хрипел Высоцкий: про Бобби Чарльтона, про Фишера, про Спасского, «Скалолазка моя…»…

Не помню как, но пионерский горн
стал собственностью нашего мальчишья.
С утра до ночи дул в него весь двор –
а кто же в детстве грезит о затишье?
Бесчувственным казался инструмент,
латунь нам навевала только скуку.
Не трель мы выдували, не мордент –
сводилось всё к бессмысленному звуку.
Однажды я, под хохоток ворон,
постичь пытался звукоизвлеченье.
Дядя Володя, попросив наш горн,
поднес к губам мундштук. Одно мгновенье –
мелодия порхала между стен,
арпеджио витали меж домами,
и форте вылетало из глубин
улитки; звуки воспаряли.
Звучал Вивальди – вовсе не Шопен.
Домохозяйки двери отворяли,
чтоб въявь услышать звук, а не с бобин.
Трубач трубил, не мог остановиться.
Зеваки образовывали круг
вокруг него, желая насладиться
ме-ло-ди-ей, в которой каждый звук
 пленял.

 Случилось это в детстве,
когда казалось – не грозит нам тлен…
…Вивальди похоронные оркестры
не исполняют. Слышится Шопен…

 


 С этим нужно считаться

Мы от мира сего,
 с этим нужно считаться:
нужно взращивать хлеб,
 на свирели играть.
Жить в миру наяву,
 не в плену декораций.
Срок придёт – полюбить,
 срок придёт – умирать.

Мы от мира сего,
 с этим нужно считаться:
поднимать паруса,
 налегать на весло,
выпекать пироги,
 угощать домочадцев
и потомков своих
 поднимать на крыло.

Мы от мира сего,
 с этим нужно считаться.
подметать во дворах,
 возводить терема,
постигать ремесло…
 И тогда, может статься,
заплутавшее счастье
 вернётся в дома.


* * *


И напослед ещё раз о плотине,
о средоточии и судеб, и судеб.
Здесь человек подобно хворостине
не изломался. Наподобье верб
он был упруг и столь морозостоек,
что, кажется, завидовала сталь…

Вот новости газет тогдашних строек:
до Усть-Илима строят магистраль…
открыли клинику для Пауля – сто коек!..
в кинотеатрах Братска – «Вертикаль»…
в УРС поступило триста двадцать плоек…
Твардовский дописал «За далью – даль»…
проводят Залетаев с Фредом «Глобус»…
закончил Михасенко «Милый Эп»…
возводится на БрАЗе третий корпус…
до Богучан прокладывают ЛЭП…
даёт сеанс экс-чемпион Ботвинник…
встречает Братск Фиделя Кастро Рус…
у Марчука в гостях зиминский лирик…
Попова открывает первый ВУЗ…

Плотина – те же «Зингер», спицы, пяльца,
но тысяч и десятков тысяч лиц.
Их занесут, всенепременно, в святцы:
бетонщиков, рабочих, крановщиц…

Когда в столицах ныли от застоя,
залихорадило, казалось, вечный строй,
застоя не бывало в «Братскгэсстрое»
и строй здесь звали в шутку «Братскгэсстрой».

Теперь живём в эпоху свистопляски.
Мне глубоко, простите, наплевать,
какие там чубайсы, дерипаски
владеют ГЭС. Уже не отобрать!
Важней другое: затеси, зарубки
отцы и деды вытесали так,
что и сегодня видим их из рубки
миллениума. Не поглотит мрак
забвения, покуда ещё с нами
свидетели тех достославных лет,
осевшие кто в Братске, кто на БАМе…
Жизнь никогда не сводится на нет,
ведь цел листвяк острога Аввакума,
что простоял четыре сотни лет,
и «Житие…» нетленно вольнодума…

…А бабочки опять летят на свет! 2004 – 2005

 -------------
 – выдающийся братский хирург