Жуки и Бабочки

ПриЛЮДИя.

«Птица муха, птица муха
Любит птицу комара,
У неё на сердце зло и сухо…»
Вероника Долина


(I.) А,- ДАЖЕ - О!


На кроне разветвлённого белого древа,
Жучки ползли каллиграфией по листьям,
Точил точильщик их лояльную свежесть
Гротеском хаоса их идеальность разрушив.

И гусеницы челюсти свои тренируя
Их испещряли увяданьем и тленом,
Пытаясь в дырах видеть чистую небыль
И забывая, что не вечны под небом.

Жуки пронырливы, от них лист рвёт и крутит,
А под листом их подноготное - племя.
Кишит, пищит и снова радостно смотрит,
На свежесть листьев молодое поколенье.

А гусеницы объевшись зелени, до жиру,
В шелка оденут свой прожорливый кокон,
А ночью скинут г-ЛяМур-ные одежды,
И будут трепетностью бабочек живы.

Чтоб в день летать, и от лукавого племени,
На листьях в иероглифах обглоданные,
Принимать поклоны и восклицания масок,
От пауков, жирными мухами балованными.

И в хороводе, под вечными звёздами,
Выплясывает маленький балаганчик.
Танцуют жуки со статными стрекозами,
И комары с мошкарою домашнею.

И метят комары, потирая свои зубы,
На то, что будут с мошек жирные мухи,
Они, жужжа и пусто глазищами лупая,
По осени, наполнятся свежею кровью.

А жукам нужны стрекозы лишь на вечер,
А стрекозам всё равно кому жужжать им,
Они лето променяют до осени, а затем,
За муравьями леса, побеж-жат они.

И будут тем стрекотать лжи в три короба,
И распускать свои прозрачные крылья,
А если те не согласятся, то насупившись,
Они возьмут муравьёв, лапами за горло.

А бабочки прелестницы – эгоистки,
Всё будут витиеватостью восхищаться,
Но жирные пауки любят гусениц,
И чуют за три версты своё счастье.

Я наблюдал, как трепетали те крылья,
Когда жуки и пауки к ним прислонялись,
И их достоинства оценивали сзади,
А в глазки им лишь только мило улыбались.

Я слышал эту какофонию слуха,
Я видел эти призрачные насекомых химеры,
В душе у этих эгоистов – всё сухо,
Лишь жарко челюсти лист дерева держат.

А белый лист – он только тянется к свету,
И муравей его от мусора жизни чистит,
Он собирает личинки на зиму
И использует в строительстве пожухшие листья.

Не знаю, видел ли ты это селенье,
И на листах того чудесного древа,
Читал ли ты каллиграфию тех посланий,
На листьях вырезанную и на коре его.

А каллиграфия свивалась всё в свитки,
Являя каждого творенья личину,
Ты случаем не знаешь их лица –
Под масками простых насекомых.

А между листьев птицы кружились,
Ласточки в небе, соловьи в ветвях, да вороны
С их вершин на эти селенья дивились,
И молча, с прищуром, каркали в сторону.

Но эта песня не о птицах и зверях,
А о простейших маленьких насекомых.
Чей разноликий и невзрачный мирок,
Всё ж наступает деревьям на горло.

И я бы не терзал напрасно бумагу,
Да только этот мир заполнит скоро город,
С их суетой парадоксально насекомой,
Врезаясь в гнёздовья птиц и в животные норы.

Но если их мирок нарушишь ты песней,
То будь уверен, хватит писку и жужжанья,
И ты услышишь даже бабочки с зубами,
Когда, как гусеницы листья пожирают.


(II.) С-ПЕРЦОМ


К бабочке пристроился он сзади,
Вероятно, гнали крылья воздух,
И когда он небом засмотрелся,
Когда плыли её крылья,
Рядом звёзды,
Он решил в глазах её свет лунный
Увидать, любовью окрылённый.
Но её зелёная лупатость
Уже грызла жадно древа листья,
И смотрели словно челюсти – глаза,
С гусеницы, вечной в этой жизнь.
Так порой на день всего с крылами,
Всею жизнью будет в это верить,
В остальное время проедая
И твой труд и мысли вознесенье.
Пусть же будет каждому по паре.
Муравью же божия коровка,
Только верность так рукою в небо
С радостной иллюзией взлетает,
А потом всю жизнь живёт полётом,
Складывая с муровьём из тлена,
Жизни новой новую основу,
Продлеваю судьбы поколений
И листвы и древа, даже рощи,
Ведь не даром звать их санитары.
Жизнь их тяжела, но мысли проще,
Без витиеватости и шармов,
Чьим банальным шарканьем и шорохом
Насекомые так кичатся в деревне,
Где растут погрызенные листья,
На ветвях прекрасных чисто белых.


(III.) FINAL

Я не знаю, где здесь тля, где шалость
И где злая муха проползала,
Я старался говорить всё прямо,
Без витиеватого начала.

Потому не требуй разъяснений,
Что же делать, коль тебе знакомы,
Слов пустые яркие гротески,
И иная побежалость формы.

Что же делать, если присмотреться,
К иероглифам под микроскопом,
Не во многом ты узреешь много смысла,
В свитках из деревни насекомых.

***

ОТ АВТОР, - А!?

Опера для одного саксофона,
Волынки, жалейки, гуслей
И маленького оркестра.
Всё исполняется молча,
Без подготовки и дирижера,
Публика читает программку
И спокойно занимает своё место.
Сегодня в деревне - Эс ,
Для всего русскоязыкого народу,
Я приоткрою разворотом этим свитка,
Произведение, при помощи суфлёра.
Простите, это только свитков малость,
Лишь содержание, что вы найдёте,
Слушая разноголосую музыку,
Звуки птиц, зверей и насекомых,
Которые вам, потравят немного душу.
И, о, уважаемые критиканы,
Не бейте насмерть этой оперы куплеты
Ведь в музыке моей не много опер,
Из басни вылетающей в куплетах.


***