Мой птенец

Длись, длись, не дай в себя прийти,
не дай опомниться, очнуться…
Речь непочатая мне чудится,
что задыхалась взаперти,
в запрете, в коме немоты,
вином в пыли подвалов брошенных.
но, перечеркивая прошлое,
весь монолог с рефреном: “ты –
почти что глух для жизни”, вдруг,
как из откупоренной амфоры,
прольется темною метафорой
сквозящий, зыбкий первый звук.
и вместе с ним язык иной,
не разлагаемый на дроби
ответов или их подобий,
лукавой скрытых пеленой,
прольется словом и дождем,
и звонаря усмешкой гулкой,
и рыб пузырящейся музыкой,
и трав предложным падежом
с их шелестением – «о чем?»,
и целованьем пчел с пыльцою,
усталым, дышащим с ленцою
больничным садом, и грачом,
уже свивающим гнездо –
всем бормотанием живого.
всё в эту речь вместилось – слово,
дождь, рыбы, травы, сада вздох,
гнездо грача, пчела, пыльца,
звонарь и звонница, и город,
его укромности, просторы –
всё от начала до конца.
…И, тишины своей кузнец,
замрешь, чтоб слушать с жадным жаром,
как из гнезда земного шара
он всё щебечет, мой птенец…