Гризайль

Циферблаты царапают наши улыбки, вгрызаются в наши распятья. Всё карты перевёрнуты, а в едких новостях не хватает двадцать пятых кадров, чтобы сообщить, что в каждый мобильный телефон вмонтировано взрывное устройство, и взрывы ждут только того, пока все стационарные земляне приобретут такие погремушки и однажды все телефоны зазвонят одновременно и одновременно взорвутся, и поэтому виртуозы зимних и летних равноденствий думают, как бы изобрести двадцать шестой или, к примеру, тридцать первый кадр. И это, конечно же, не причина не тратить деньги ради миниатюрного всемирного фейерверка, хотя есть несомненное наслаждение в том, чтобы купить мобильный телефон последней на Земле. Но мы не справимся с мигренью каракатиц и прочих постояльцев вечного скитания, и нам нет никакого дела до их новостей и портативных транквилизаторов. У твоей палитры есть с десяток оттенков серого цвета и ты рисуешь пейзажи пёстрыми оттенками серой масляной краски, и, будто поводырь, водишь по этим пейзажам своё ясновиденье, приодевшееся в образ ферзя. И ты никак не можешь забыть, что нам не поднять великанов со дна Атлантиды, и от этого я прихожу в ярость. А от ярости до отчаянья один шаг, и когда я в отчаяньи, я веду себя как ребёнок, непринуждённо заклиная свою душу не отвечать на вопросы сутулой осени. Но от отчаянья до ярости восемь шагов, а ты не любишь чётные числа. Твоя душа стесняется отсутствия пряной логики громкостью в сто пятьдесят децибелов, не меньше, но ты настаиваешь на том, что все медиумы ошибаются, и нет ничего общего между тобой и угрюмым по утрам часовщиком, предлагающим починить твои улыбки, и твоя душа соглашается с тобой, ведь она доверяет тебе, чтобы не доверять мне. Я проснулся сегодня ночью от ультразвукового свиста тысяч сигнализаций под нашим окном, и если бы тут же не заснул, то мгновенно оглох бы. Но потом вспомнил, что от такого свиста не глохнут, а сходят с ума, или, скорее наоборот, этот свист является атрибутом ренессанса в прихожей безумия. Сегодня утром я не открываю окно, потому что мне нечего сказать тому миру, который улетучился вчера вечером сквозь занавески, на которых вьют гнёзда райские птицы с молчаливыми голосами, хотя удобнее вить гнёзда в роялях, а на занавесках не осталась даже пыли, даже мельчайших частичек этого мира. А за окном стоит моя корабельная весна и смотрит мне в глаза и почему-то я не вижу отчаянья в её глазах, хотя мне всегда казалось, что её глаза отражают мои. И я никак не могу понять, чего же она хочет от меня. Пародия на ясновиденье гулко кашляет в кулачки серебристо-сизых бутонов ревности. И почему-то ты не устала сообщать мне о том, что было с тобой, и устала – о том, что будет. Пираты всех эпох скандируют одно и то же. Что если Бог был бы совершенен, он слепил бы женщину из другого ребра Адама. И право, нашёл же ребро! – а ведь у Адама двенадцать ребёр, не меньше! Раньше мне казалось, что меня окружают люди, и ты одна была единственной богиней среди них, и это подтверждалось тем, что люди не замечали тебя, а теперь я понял, что меня окружают мутанты, а ты – единственный человек в этой романтической стране. Если не ты, то кто же? Если не ты, назови имя моего спасителя. Я буду знать, но всё равно останусь с тобой. Так говорят звёзды.