1987. начало

Идея в воздухе летала,
Идея на землю сошла.
Двоих в саду она застала
И за собою повела…

Накрапывал тёплый июльский дождь. В центре Москвы, на площади им. А.С. Пушкина, несмотря на проходивший кинофестиваль, было не многолюдно. Двое, один толстый и коротко стриженный, другой тощий, но оба в очках, сидели на скамейке и читали газету. Читал, точнее, один, а другой ел мясные пирожки, статью он уже прочитал.
- Да, Даниил Гранин, это голова - сказал толстый и,  после паузы – Но ты знаешь, а ведь у нас две головы.
Второй, тощий, снял очки, нервно постучал пальцами по скамейке, уперся взглядом в спину великого памятника. Его взгляд пронзил великую спину, достиг облаков и, отразившись от них, вернулся  назад, осветив его глаза. Тонкий улыбнулся. По небу пошли разноцветные сполохи.
- Знаешь, сказал он, - я чувствую в себе силы и,… какой-то зуд. Я готов. Я готов возродить его, Милосердие. Ты только вдумайся в это слово, - сколько в нем глубины, сколько силы. Милосердие, дай мне его, и я переверну всё! Все станут милосердными. Мы создадим  кооператив, устроим фешенебельный дом с ЛТП, извини,  я оговорился, интернат с ЛП и таксопарком. В этом доме будет бассейн, будут бани. В буфете будут продавать горячие сосиски с булочками.В номерах будут жить одинокие престарелые и инвалиды .Они будут ходить в бани, покупать сосиски, а тем, кто не  захочет жить в нашем доме, мы будем их возить на такси, за полцены. И лекарства будем возить и девочек- массажисток.
- А деньги где ты на это возьмешь - спросил толстый. - Ты представляешь, сколько это всё будет стоить, особенно таксисты и девочки.
- Ну и что с того. Мы создадим постоянную систему сбора пожертвований и взносов. Платить будут все, ежемесячно, еженедельно, ежедневно. Два раза в день. Кто сколько сможет, но регулярно. Освободим только девочек и  таксистов, они будут функционерами. На собранные средства  создадим наш кооператив. Будем выращивать поросят и гусей Поросят будем продавать, а гусей дарить по праздникам. Все будут счастливы и сыты и никто не станет, есть эти мясные пирожки…
Дождь понемногу прекращался. Разноцветные сполохи продолжали прыгать по небу, постепенно концентрируясь слева, в стороне Петровки.
- А как насчет фининспекции – спросил первый, склонный к полноте и облизнулся, как-будто только что съел гуся из подарочного фонда. Опять была долгая пауза. Разноцветные сполохи остались только слева, над Петровкой.
-А я гусятину не тем,  ответил тощий. И  тебе лучше стать вегетарианцем. Тощие, они живучие.
Глаза толстого погрустнели, но вид оставался решительным.
-Да, я не стану есть гусятину, я стану вегетарианцем. - сказал он .Однако в глазах промелькнула  едва заметная грусть. Идея милосердия и благотворительности начала разгораться и в нем. Он даже слегка похудел и, расправив плечи и поясницу, сказал:
-Андре, ты знаешь, у меня тоже есть идея. Давай пойдем в народ, вдохновим людей. Чего ждать. Все только и делают, что болтают. А работать кто будет! Давай таскать камни, давай их тесать. Давай напишем объявление и расклеим его. К нам придут люди и нас станет много. Мы все станем собирать камни и тесать их. Построим наш дом и заселим его. И возрадуемся все труду нашему. Вспашем землю вокруг и засеем её. Будут всходы и уже  этой осенью мы соберем урожай. Пусть он будет небольшой, но мы накормим страждущих. А гусей будем развозить на осле, таксист вряд ли пойдет в наш кооператив, я их знаю и массажисток тоже. Но и они придут, когда мы соберем большой урожай. Я верю в нашу идею, Андре.
Тощий пожевал губами, постучал по скамейке и сказал:
- Я ведь тебе уже говорил об этом. Я –за, Но давай сначала напишем статью и пошлем её Даниилу Гранину. Давай сначала посоветуемся с ним, он – голова, что он скажет.
- Андре, а ведь мы уже писали. И что нам сказали? Ты уверен, что надо кому-то писать и ждать. Давай не будем ждать. Давай начнем. И начав, станем носителями нашей идеи, её творцами, а не писателями.  Мы будем автономны и будем творить благо. То благо, о котором уже год столько говорят и пишут. Я не против того, что бы написать, я – за. Но давай пойдем в народ  и станем частью его, будем жить и трудится для него. И в этом труде обретем самих себе и свои мысли. Давай, а?
Глаза их осветились. Руки сплелись в крепком пожатии. Один достал блокнот и стал писать Д. Гранину. Другой встал со скамейки и стал ходить кругами вокруг фонтана, среди собравшегося народа, проповедуя свои идеи.
Идея в воздухе витала, идея на землю сошла. Нас по рукам она связала и на Петровку отвела.… Когда закрылись наружные двери и открылись внутренние, идея, приведшая нас, куда-то исчезла, возможно, пошла за другими… Мы были в маленькой уютной комнате. Посередине её стоял стол. За столом сидел симпатичный невысокий человек с длинными седыми волосами. Его лицо очень эффектно подсвечивалось через маленькие квадраты оконной рамы разноцветными вспышками тех сполохов, на которые мы обратили внимание еще на площади Мы узнали его - это был он, Творец. И он спросил нас:
- Так в чем же ваша идея , ребята и почему приставали к прохожим?
- Да мы… - начал я, - мы проповедовали о Милосердии…
И меня сразу же направили в другое помещение, без окон, с мягкими стенами и одели в длинные белые одежды.
- Да я… - начал Андре, - я писал…
И его  оставили, не переодевая.
Наутро я с братьями в длинных белых одеждах тесал камни их дома и строил наш дом. Мы распахивали землю вокруг него. А в домике Андре все писали. Нас сразу же воссоединили и выгнали. Братья тоже хотели пойти с нами, но их оставили. Мы заплакали, обнялись и обратили свои взоры к небу. На облаках сидели  идеи, каждая на своем, все по росту, слева направо. Они попивали пивко и закусывали креветками. Иногда креветки падали вниз и порождали разноцветные всполохи.
30.09.1987 - 27.06.2005