Песня

Конечно, пою, но больше из великих и друзьям. Кассеты пылятся в книжных лавках, и впору сказать всем, что моя песенка спета. Но неожиданно появился мощнейший, может, длиною в жизнь стимул не прекращать петь.

…Она лежала перед открытым окном. Сумбур в голове: молодой любовник, ее ревность к дочери, разборки и зловещий бред. Сакральные числа: ей 33, ему 25, дочери 16. Она ходила по городу, забытая всеми, ушедшая в себя как испуганная улитка. И тут встретился он, молодой, романтичный, и сразу влюбленный. Они встречались часто и пылко. Он оставался у нее и так познакомился с дочерью.
Сумбур в голове: дочь – предательница, он – враг, кругом безвыходная тоска. Часы стучат как бьют по вискам. Она лежит перед открытым окном. Враз, в секунду порвать этот хаос, уйти от них навсегда, в это окно. Все враги и предатели. Ни одной живой души, ни крепкой руки, ни любящего сердца. Мрак. А порвать так просто. Только вот не по-божески это. Крест на шее. Мне 33, возраст Христа. Да, та москвичка дарила мне когда-то кассету, и так долго смотрела в глаза, словно душу изучала.
Она лежит у открытого окна. Стучат часы. Рядом на тумбочке кавардак вещей: где здесь ее кассета? А вон, упала за тумбочку. Все предатели, и уйти так просто. Может на прощанье московских песен?
Ставит машинально пленку и подходит к окну. Присела на подоконник. «Все вы оставите Меня, Христос сказал ученикам…» Известный сюжет: Христа все оставили в Гефсимании, а Петр даже отрекся. Мне 33, дочь предательница. Я как Христос, бред.
«С тобою, Господи, готов я умереть…» Спас-на-крови, веселый как Покровский собор в Москве. В церковь что ли сходить, свечку поставить за всех болящих, скорбящих, блудящих и бредящих. Да что же так дует?
Она закрыла окно, залезла под одеяло и быстро уснула.

«Все вы оставите Меня,
Христос сказал ученикам,
Но Петр, любовию горя,
Сказал Ему: я не предам.

И с грустью посмотрел Иисус
В глаза апостола Петра,
Аминь, аминь, тебе реку,
Прежде, чем запоет петух,
Ты трижды отречешься от Меня…»