Быль о войне отрывок

     
БЫЛЬ О ВОЙНЕ.

Война пришла в то злое утро,
Нарушив сон, покой и жизнь.
Хочу к ушедшей бездне времени вернуться
И вновь всё это вспомнить пережить.

Лечу я птицей длиннокрылой,
В просторах неба голубом
И вижу край я сердцу милый,
Такой желанный, близкий и родной.
Порю свободно над землёю,
Где солнце светит ярко всем.
Где муравьи со стрекозою,
Цветы, с зелёною травою
Поля ,леса и всё кругом,
Объяты солнечным теплом.
Берёзу белую я вижу,
Клён и рябину рядом с ним.
И куст сирени под овином
И сад цветущий перед ним.
Мой взор летит над мирною землёю.
Я вижу ленту синих рек.
Земля мне видится воздушно-голубою
И так тревожно за неё в сей век.
За то, что может быть во всей Вселенной,
Земля моя живее всех планет.
За то, что человек венец природы
И для него уютней колыбели нет.
          *****
Люблю, тебя земля, за солнце и весну,
За счастье любви, святую красоту,
За песен перезвон и громкий детский смех.
И то, что ты, земля, создание для всех.
         *****
И люди счастливыми были,
На этой прекрасной земле.
Они навсегда позабыли,
О чёрной и злой Сатане.
Она же пока притаилась,
Вздымая жаровни меха,
Чтоб угли сильней раскалились,
Чтоб люди страдали не зная греха.
          *****
В земле той, совсем не далёкой,
Где гений мечтал и творил чудеса*
Из пепла восстал антихрист жестокий,
Питавшийся кровью под тенью Христа.
И двинул он чёрные орды,
На радостный, милый мой край,
Чтоб сжечь, уничтожить народы.
Чтоб сам он господствовал сам.
          *****
Вставала заря багряна.
Был вечер тревожных надежд.
Когда на страну волчья стала,
Пошла сея чёрную смерть.
Горели деревни и сёла,
Стонала родная земля
И ужас войны той проклятой,
Запомнили мы навсегда.
         *****
Стоял я на улице сельской.
Сады уж давно отцвели.
Тогда моя мама водою поила,
Солдат отступавших в пыли.
И солнце стояло высоко
И грохот был слышен вдали.
И наши войска покидали,
Края, что мне были милы.
Здесь ива плакучая ниже,
Спустилась до корня травы.
В цветочных лугах нектар собирала,
Пчела до вечерней поры.
И небо бездонное было,
Тревожным, несущим беду
И люди печальными стали
И думали думу свою.
        *****
Под каждою крышей местечка,
Где жили евреи мои,
Тревожно и сильно забилось сердечко,
Во взрослой и детской груди.
...Евреи бросали дома, всё на свете.
Пешком покидали свой край на рассвете.
Другие сидели в надежде слепой,
Мечтали-беда обойдёт стороной.
...Отец мой, Герш-Лэйб, был активен,
Он где-то подводу достал,
Туда посадил он детишек
И всех их в дорогу собрал.
А позже замок он повесил,
На домик, где жил он с семьёй,
В надежде, что скоро вернётся,
Обратно с семьёй он домой.
И нас провожали родные, соседи,
Друзья и подруги и с улицы дети.
Все молча стояли и с грустью, тоской
И громко вздыхали теряя покой.
И плакали тёти и дети их тоже,
И все говорили-"Это не гоже,
Куда вы поедите в трудный сей час.
Вы смерти хотите? послушайте нас".
И скорбной толпой потянулась дорога:
Машины, повозки, людей очень много
И крики, и плач были слышны вдали,
Как будто их всех на костёр повели.
           *****
 ...Отец мой оброс бородою,
Тревожно блестели глаза,
Ведь взял он с собою в дорогу,
Детишек и женщин, не зная куда...
С крестами летят самолёты
И тянется беженцев хвост
И жутко строчат пулемёты
И ухают взрывы, и крики стоят,
Убитые женщины, дети,
Под холмом зелёным лежат.
...А ночью взлетали ракеты,
Летел самолёт там и тут.
И точками падали где-то,
Фашисты раскрыв парашют.
Потом оказались одни мы,
На тихой дороге в лесу
И травы стояли высоко
И сосны шептались вверху.
И узкой тропинкой дорога бежала.
И жутко тревожной была тишина.
И сосны собой кругом небо скрывали,
И ночь была тёмной средь белого дня.
Потом нам открылась поляна
И грустная хатка на ней...
Хозяин-лесник был под стать атамана,
Блатных и разбойных людей.
...Чтоб дети чуть отоспались,
Их в домик внесли отогреться в тепле.
Родители брат на повозке остались,
Стоявшей в сторонке на тёмном дворе.
Луна из-за туч выступала
И дождик холодный чуть-чуть моросил.
А мать неподвижно лежала, не спала,
Ум беспокойный тревожные мысли её ворошил.
И ночью осеней, глубокой,
Услышала шорох сперва
Увидела тень у повозки,
Топор в руках лесника.
НА матери окрик проснулся
Отец и старший мой брат.
Лесник же обратно вернулся,
Сказав:-Охраняю я вас и ребят".
В то время в деревнях витала легенда,
Что золото полный запас,
Евреи везут с собой, что за невежда,
Придумал, пустил этот фарс.
Поддавшись всем страхам на свете,
Мать сняла серёжки с ушей
И бросила их она в поле,
Где вьются тропинки зверей.
       *****
...НО после "атаки" ночной лесника,
Мы снялись с ночлега и дом сей тогда,
Покинули тот час и мрак нас ночной,
Укрыл с непогодой от злобы людской.
И небо сияло от массы огня.
И где-то пылали в огне города.
Мы видели это. Тогда стороной,
Старались объехать тропинкой другой.
Мы ехали долго во мраке ночи,
Под утро услышали крики вдали,
Увидели мост с километр длиной
И пост на мосту, на посту часовой.
С трудом пропустили нас мост одолеть:
"Быстрей проезжайте, не то вам всем смерть".
И гул самолётов был слышен вдали,
И чёрные точки всё в небе росли.
Мы только успели проехать сей мост,
Как бомбы упали ему на помост.
И мост изогнулся и весь задрожал,
Затем содрогнулся и в воду упал.
Из леса выскакивает всадник лихой,
Он шашкою машет и крик его злой.
Кричит он:-"Скорее прячьтесь в лесу,
Не то я помочь вам ничем не смогу!".
Все дети и взрослые бросились вниз:
В репейник, крапиву, забыв про каприз.
Я к папе прижался всем телом дрожа:
"Скорей под рубашки спрячь ты меня".
И после бомбёжки жестокой такой,
Мы все потеряли совсем свой покой.
Хотя и надежда теплилась в душе-
Конец "путешествия" видели все.
...Воронеж нас встретил огромной толпой-
Гулящей, снующей и спящей везде.
Вокзал имел запах сгоревших углей
И долго сидевших людей.
Мы тихо устроились все на полу
И сонными падали, погружаясь во мглу.
ВСё пили и пили простой кипяток,
Вот всё чем кормил нас ужаснейший рок.
Мы ждали отправки не зная куда,
Туда куда часто идут поезда
И вот посадили нас в поезд битком.
И в путь мы отправились дальний потом.
Мелькают посёлки, колёса стучат,
Навстречу с Востока, платформы бегут,
Там танки, орудия на фронте их ждут.
Конца мы не видим поездки своей,
Не видим знакомых, не видим друзей.
Вагоны забиты до самых дверей.
Быстрей бы доехать, доехать скорей.
            *****
Последний беженец покинул дом родной.
Осела пыль, поднятая толпой.
И пусто, грустно стало всё вокруг.
Тревожной тишиной покрылся каждый дом.   
Лишь тучи чёрные закрыли небо всё.
И шёпот ветра слышен в вышине.
И гнутся ветви и шумит листва,
Срываясь с дерева и улетая в никуда....
...Мой дедушка Бэрэ Гуревич,
Серьёзный и умный старик,
Был думами тяжкими занят,
По лужам он шёл напрямик.
И ветер осенний, холодный,
Порывисто дул в лицо.
Тревога его обуяла
И сжалось сердце его.
Отправились в путь неизвестный:
Две дочери восемь внучат
И зять черноглазый, бывалый,
Как будто ему чёрт сам брат.
Остались с ним в Краснополье,
Три дочери, четверо внучат,
А дочери младшей - три года,
Женитьбы второй результат.
Жома зажёг все свечи
И талес одел ,как всегда.
Он Богу усердно молился
И слёзы слепили глаза.
У Бога молил он три вещи,
Заветных желаний своих:
Чтоб были все живы, здоровы
И встречи настал счастья миг.
Молитвой своей просветлённый
И сердце своё укрепив,
Во двор он вошёл полутёмный
И в сад, успокоясь, проник.
Он сад свой любил беззаветно:
Ухаживал, нежил, белил
И вредных жуков убивая,
Он жизнь деревьям дарил
И ветви тяжёлыми были,
Плоды их тянулись к земле,
Антоновки запах любимый
И шорох приятный в листве.
И вспомнилось как он скупился,
Хорошее яблоко дать,
Когда к нему в гости ходили:
Дочь, внуки, любимейший зять...
Долго ходил он по саду,
Согнувшись, держась за бока,
Плоды по земле собирая,
Но их не срывал никогда.
И вспомнив, вздохнул он глубоко,
Ворота, калитку закрыл на запор.
...Уснул он не скоро, тревожно
И видел во сне он молитвенный хор.
И песня была их тоскливой,
Он плакал и тихо стонал,
Потом он, как будто, с обрыва свалился,
Наверх он карабкаться стал.
Но тело его было ватным,
НЕ слушались руки его.
Он падал всё время обратно,
Не зная зачем, отчего?
И стал он дышать учащённо,
Бессилье стараясь своё одолеть
А горло сжималось всё туже,
Как будто пришла к нему смерть.
Лежал в холодном поту он
И тихо мелко дрожал,
Потом он ужасное, что-то увидел,
От страха вскрикнул и быстренько встал.
Стучали в калитку так громко,
Что в окнах дрожало стекло,
Почуяв недоброе что-то,
Волнуясь посмотрел он в окно.
Лицо его стало лиловым
И крепко стучало в висках,
Когда он увидел стоявших
У дома фашистских солдат.
Калитку открыл очень скоро
И близко увидел солдат.
Их взгляд очень грозный, суровый.
Фашистский звериный их взгляд.
Немедленно был им получен,
Удар в переносицу, грудь.
Обиду и боль он почувствовал остро
Чуть воздух успел он вдохнуть.
И кровью своей обливаясь,
Теряя сознание чуть,
Хотел он сказать возмущённое слово,
Но сильно болела вся грудь.
...Несколько дней отлежавшись,
Начал приходить он в себя.
А мысли тревожными были,
И сильно болела душа.
Он думал как жить они будут?
Как сложиться дальше судьба?
И скоро ли немцы отсюда,
Обратно уйдут навсегда?
Он встал, потихоньку оделся
И медленно в сад он вошёл.
И вспомнил как много всего натерпелся,
Пока этот сад он в порядок привёл.
...Пред взором предстали плоды разоренья:
Упавшие сучья, листы...
Воспринял он страшные эти мгновенья,
Почти как крушенье заветной мечты. 
Но то, что потом он увидел,
Не в силах был это стерпеть.
Он тихо стонал, кулаками махая,
Проклятья он слал врагам, смерть.
Деревья стояли пустыми.
Плоды были сорваны, пусть.
Но сломаны были ветви живые,
Природы нарушена суть.
И сад был и грядки живые,
Похожи, как будто прошёл,
Над этой когда землёю счастливой,
Злой демон с жестокой душой.
И ягоды чёрной смороды,
Усыпали землю вокруг.
И сломаны, вырваны с корнем,
Подсолнух, сиреневый куст.
И раны увечных деревьев,
Похожи на раны солдат.
Но только деревья стоят молчаливо,
Солдаты от боли кричат.
Их сок, животворная влага,
Что светлой струёй течёт,
И плачут деревья, совсем не рыдая,
Но вид их доводит до слёз.
       *****
Как мост разбомбили, мы помним.
Проехать успели не все,
Обратно домой возвратились,
Те люди на встречу судьбе.
Приехали всем рассказали,
Как гибли под бомбами.
Родные слезу проливали:
"Как рано погибли они".
Горюя они вспоминали,
Тогда уговоры свои,
Что ехать нам просто не не надо,
Что дома помогут углы.
А дед мой поник головою,
Сказал, что домой он пойдёт.
Не знали они, что евреев,
Судьба беспощадная ждёт.
И медленно сумерки плыли,
Над тихим посёлкам сейчас.
И люди в домах все закрылись
И ждали беды каждый час.
И яркие звёзды зажглись,
На бархатном небе потом.
И тихо берёзоньке белой,
Листвой, шумел стройный клён.
Люди запомнили крепко,
Как немцы собрали евреев мужчин
И зверски расстрел учинили
И был среди них седовласый раввин.
И тихо на улице сельской
И ясно сейчас почему,
НЕ слышно задорных тех песен,
И нет молодёжи в саду.
И мёртвой печатью безмолвья,
Покрылся сейчас городок,
Не скрипнет калитка у дома,
Не светит нигде огонёк.
И вдруг, над кладбищенской тишью,
Где думалось вымерли все,
Раздались крики фашистов
И топот их ног вдалеке.
И лаяли злобно собаки.
Фашистов-несметная рать.
И громко стучали приклады,
Кругом всё стараясь сломать.
Еврейских детишек и женщин,
Хватали и грубо толкали в толпу.
Облава всю ночь продолжалась
И кончилась только к утру.
...Их заперли всех в помещенье,
Что клубом звалось давно.
Стоя они в изумленье:
"Зачем нас загнали? За что7
И слышались всхлипы, рыданья
И детских вопросов поток:
"Когда мы домой возвратимся
И скоро ль настанет сей срок?",
И холодно было и страшно
И душно от массы людей.
И женщины тихо шептались,
В тревоге обнявши детей.
Здесь заперты были сестрички
И братики, тёти мои.
Красавица Маня Карасик-
Дочь маминой старшей сестры.
А было ей только семнадцать.
Как мало жила она лет.
Ей много о жизни мечталось:
О счастье, любви, долгий век.
...Их несколько дней продержали,
Запертых в ужасном смраду:
Чистых, безгрешных, безвинных.
Страдающих будто в аду.
...И вот загремели запоры.
Га улице шум голосов
И замерли души закрытых
Всех женщин, зелёных юнцов.
И резко открылись двери.
Команда звучит:-"выходи".
Предатели-дикие звери,
Шеренгой стоят вдоль пути.
Не смелой толпой, чуть со щурясь,
От утренней, ранней зари,
Мадонны выходят волнуясь,
Младенцем держа у груди.
И старшие женщины тоже,
Выходят, за руки держа,
Внуков совсем не похожих,
На маленьких, резвых ребят.
Они в эти дни пережили
И это всё было в глазах.
Так ясно они выражали:
Бессилье, надежду и страх.
Колона стояла понуро.
И плакали дети в толпе.
И кто-то смотрел друг на друга,
С вопросом немым на лице.
И крикнули громко и внятно,
Что все на работу пойдут.
Догадывались, знаю евреи,
Они здесь могилу найдут.
 И сотни людей обречённых,
Пошли по дороге пешком.
Надеясь на чудо порою
Что скоро пройдёт страшный сон.
Но сон этот был горькой правдой,
И крестный свой путь им пришлось одолеть,
Где ждала их всех, неминуемо смерть.
...В колоне слышны были плач и рыданья:
"За что нам достались эти страданья?
Мы честными были пре Богом, людьми.
О. Господи, Боже, ты нам помоги".























     ...В колоне слышны были плач и рыданья:
       -За что нам достались эти страданья?
       Мы честными были пред Богом, людьми.
       О, Господи, Боже, ты нам помоги.

       В ответ было слышно лишь шарканье ног,
       глубокий, печальный, трагический вздох,
       бредущих людей, злому року навстречу,
       чтоб Бог им ответил и не было речи.

       Подъехал на чёрной машине,
       весь в чёрном, со стеком в руке,
       с моноклем в глазу оловянном,
       с фуражкой на жирной башке
       гестаповец.
       Взглядом холодным
       окинул невинных людей,
       стоявших покорно детишек
       и юных совсем матерей.

       Предатель лакейски согнувшись,
       докладывать что-то там стал.
       Фашист же презрительным взглядом,
       приказ свой негромко отдал.

       Потом он присел на пенёчек,
       любуясь природой вокруг
       и модный журнальчик листая,
       насвистывал марш, фатерлянд вспоминая.

       ...Угрюмо и мрачно чернел вдали лес
       и птицы парили в просторах небес.
       Редкий кустарник людей окружил,
       не верилось им, что Бог их забыл...

       ...Предатели "работали" рьяно.
       Приказ был все вещи сложить,
       что были людьми с собой взяты,
       ведь думалось им ещё жить.

       У рва, свежевырытой ямы,
       стояли в шеренгу они-
       надеялись, верили, ждали,
       что чудо свершится и жизни продолжатся
       дни.

       Яркое солнце вставало,
       над лесом и ширью полей.
       И небо безмолвно взирало,
       на чёрное дело зверей-палачей.

       ...Ударили вдруг пулемёты,
       из многих смертельных стволов.
       И падали женщины, дети
       со стоном смертельным в тот ров.

       Шеренга вставала, другая
       и так же строчит пулемёт
       и каждый стоял ожидая,
       когда подойдёт их черёд.

       И вдруг...тишина наступила...
       Из ямы лишь стоны слышны.
       Предатели пот вытирают
       и стынут от жара стволы.

       И солнце теперь вдруг светить перестало.
       И синего неба совсем стало мало.
       Лишь чёрные тучи по небу плывут,
       а в детских, застывших глазах был
       испуг.
       
       Закопано страшное место...
       Колышется, "дышит" земля.
       Лежат в той могиле жена и невеста-
       чуть бьются в груди молодые
       сердца.

       Казалось земля содрогнётся
       подонков, фашистов поглотит тот час.
       И небо огнём разверзнётся,-
       молнией жгучей накажет врага.

       О Боже, всесильный и милосердный,
       к тебе обращаю свой крик:
       Зачем допустил ты такое злодейство?
       Ответь мне, скажи напрямик.

       Ведь каждый безвинно убитый ребёнок,
       был ликом похож на тебя.
       И вырасти гением, мог из пелёнок,
       по Божьим заветам живя.

       Иль девушка, женщина-божье создание,
       обитель красы и любви.
       О, сколько счастливых минут ожиданья,
       дарила бы милому ты?

       А сколько потеряно нитей рожденья?
       А сколько погибло любви?
       А скольким надеждам вовеки не сбыться?
       А сколько пролито невинной крови?

       О, Боже великий! Ведь ты справедливый?
       Но непостижим ты для нас.
       И всё, что творим на несчастной планете,
       я верю, ты спросишь у нас в судный час.

       Но дай подтвержденье, что это так будет-
       безвинная кровь вопиет.
       И слёзы когда проливать мы не будем?-
       Тобою избранный народ.

       Неужто мы избраны лишь для страданий,
       для жутких гонений и слёз?
       Столетьями кровью своей поливали,
       пропитана ею планета насквозь.
       * * *
       Проходят недели и годы.
       И времени много минуло с тех пор.
       А сердце всё жжёт отчего-то,
       с собою ведёт давний спор.

       Кругом говорят, что те годы,
       уж канули в лету давно,
       что время нас всех помирило
       и помнить, что было не стоит того.

       И разумом я не согласен!
       И мечется, плачет душа.
       Когда тот курган вспоминаю,
       где люди безвинно легли навсегда.

       И грустно, обидно и больно,
       что жертвы евреев в войне,
       хотят преуменьшить и спрятать
       и это обидно в двойне.
 
       Ведь пали евреи не только,
       в боях и сраженьях больших.
       Под пулями пали, сгорели в огне,
       миллионы невинных людей на земле.
       * * *
       И водит экскурсии старый еврей-
       по комнатам, залам где много дверей.
       И страшные вещи рассказывал гид-
       как гибли евреи, про их геноцид.
       * * *
       Евреям замученным в страшной войне,
       в пространстве незримый и бесконечный,
       пропитанный скорбью, стоит на земле,
       им памятник памяти вечной.

       Вы пали невинно, на радость врагам.
       Своё завещанье оставили нам.
       Под солнцем сверкающим видно всегда,
       что кровью начертаны эти слова:

       "НАВЕЧНО ЗАПОМНИТЕ ЛЮДИ ЗЕМЛИ,
       ЧТО ПАЛИ НЕВИННО, БЕЗВРЕМЕННО МЫ.
       МЫ, МЁРТВЫЕ, ВАМ ЗАВЕЩАЕМ НАВЕК,
       ЧТОБ ЖИЛ, НА ЗЕМЛЕ, БЕЗ ВОЙНЫ ЧЕЛОВЕК".