Первый поэтический перформанс

Мама выходит замуж. Мама выходит замуж.
Муж - высокий, стройный и вечно уставший офицер с длинной хохлятской фамилией. Блондин. Леонид Валерьевич. Так его называла бабка. Леонид Валерьевич иногда заходил к нам в гости, садился на стул в центре комнаты и устало говорил о своей работе. Он курил папиросы беломор. А бабка курила "Север" с большим белым медведем на пачке на фоне восходящего солнца (армавирские лучше чем моршанские). Леонид Валерьевич несколько раз был на параде.
Наш дом стоял недалеко от главной площади на которой был парад. Что происходило на параде мне  известно не было. Меня туда не пускали. Начинался парад очень рано - я тогда еще спал. Пройти  на парад было невозможно. Площадь на которой был парад была огорожена огромными автобусами, стоящими впритык друг к другу. Из за автобусов доносилась энергичная музыка. Иногда становилось совсем тихо и  слышались  какие-то непонятные короткие и энергичные выкрики.
После парада парада была демонстрация. Мама любила  ходить на демонстрацию в несколько заходов. Сначала мы шли в колонне четвертой школы с мамиными учениками. Потом мы возвращались дворами  на место старта и шли от имени работноков облоно, где у мамы были подруги. Иногда нам удавалось пройти и в третий раз - в колонне кульпросвета и библиотечных работников. Там тоже у мамы были подруги - работницы библиотеки Томочка и Эрочка, пускавшие меня в огромное книжное хранилище тогда, когда мы с мамой приходили в библиотеку.
Подруги и просто знакомые махали шариками и кричали то, что говорили с трибуны. Ни разу на демонстрации не было плохой погоды. Всегда светило солнце.
Потом мы шли домой. Обедать.
Один раз после демонстрации к нам пришел муж с приятелями. У них были очень красивые пепельного цвета шинели с желтыми ремнями. Когда их вешали в прихожей, то прихожая меняла цвет и становилась светлее.
Приятели были так похожи, что я не мог сразу определить - который из них наш муж.
Бабка кормила всех холодцом из огромной белой кастрюли. Они пили шампанское и громко смеялись.
Один из них больно обжег меня сигаретой, нечаянно стряхнув горящий пепел на руку.  Они любили сажать меня на колени и задавать разные вопросы на которые я стеснялся отвечать.
Где-то через неделю мы засобирались к родственникам мужа - знакомиться.
Родственники жили очень далеко - за линией. Линией называли  железную дорогу, разрезавшую наш городок на две части. За линией находились в основном частные дома с огородами. Это было очень далеко.
Идти за линию было опасно. Один раз мы с бабкой пошли за линию. Надо было перелезть под стоящим на линии поездом. Бабка успешно переползла под вагоном, а на до мной поезд тронулся. Я очень боялся, что я буду перелезать через поезд, а он возмет и тронется. Он взял и тронулся. Я выскочил из под вагона как ошпаренный. Бабка почему-то смеялась.
Так вот. Родственники жили за линией в большом доме.
Родственников было так много, что я всех не запомнил. Они были разного возраста - и взрослые, и дети.
Я слонялся по дому, потом посидел на диване и нечаянно заснул. Когда проснулся, никого в комнате не было.
Я пошел искать людей, и нашел их.
Все сидели и обедали.
Когда я зашел, все сверху посмотрели на меня.
И тут у меня родился первый в жизни поэтический экспромт.
Откуда он возник, и почему я его сказал - это для меня загадка до сих пор.
Может быть,  в тот момент появилось какое-то мистическое наслаждение от соединения содержания и ритма вдруг возникшей фразы  с моментом  наивысшего внимания общества ко мне. И фраза была сказана.
Наверное, это и есть искусство поэта - уметь соединять в одном мгновении форму, содержание и внимание к себе.
Если чего-то не хватает, то поэзии не получается.
Так вот, я сказал стихами: "Ага, жрёте, а мне не даете!".
Возникла неловкая пауза. Все посмотрели - сначала на меня, а потом на маму.
Я понял, что слушатели оценили только содержательную сторону экспромта, не обратив внимание на изящество формы и лапидарную ироничность рифмы.
Матушка выбежала из-за стола, и дала мне затрещину.
Я завыл.
Потом она долго припоминала мне эту выходку.
Я не стал ее убеждать в том, что на самом деле, она присутствовала при рождении поэта. Ведь это был мой первый перформанс. И он был правильно оценен. По российски.
Не любят в России творцов. Как потом выразилась моя бабка, царство ей небесное: "Сказал - как в лужу пернул". А я  творил. Я внутренний мир демонстрировал. Кто я, в конце концов, тварь пердящая, иль право имею? Художника обидеть может каждый, а вы сами вот так попробуйте - чтобы и форма, и содержание и общественное внимание и не стать сукой. Это же сложно. А тут тебя же за это и шпыняют.
Такова судьба поэта в России - ожидаешь поддержки, оценки изящества наложения формы на содержание. А получаешь подзатыльник.