Мертвая мать и живой отец
В приемной говорю, что мне Васильева, практиканты-милашки, еще улыбаются, им еще нравится. Ожидаю с полчасика уже у него в палате. Всегда прибрано, всегда пахнет табаком и старым, как пахнет старое. И каждый раз я нервничаю, не могу говорить, во рту сохнет, но не пью, облизываю губы.
-Здравствуй, сынок.
-Здравствуй, отец.
-С работы? У тебя уставший вид. Ты не высыпаешься? Ты мало спишь? Хочешь, я расскажу тебе, как быстренько заснуть? Уж чего только я не пробовал, уж всех овец пересчитал, но… Что у тебя в пакете? – И под шумок, тычком в бок. – Выпить взял?
-Садись, отец.
Я раскладываю ему скатерть на столе. Небольшую белую скатерть с желтым цветком астры по середине. На цветок ставлю настойку, он прибирает ее под подушку своей койки и оживленный, садится напротив меня. Когда освобождаю пакет, он говорит, сопровождает отеческим взглядом, даже оберегающим, даже переживающим, но я то знаю, что это глаза лиса. Он любит сыр. Любит колбасу. Ветчину. Он любит сок и апельсины, порезанные на кружочки. Они походят на маленькие солнца, как он считает.
-Ты принес опят кучу вкусного, но меня здесь кормят. Зачем ты тратишься? Я вообще в курсе всех дел теперь! Нам поставили телевизор! А ты смотришь телевизор?
-Ешь, отец, я смотрю телевизор.
-Да, телевизор. Ты смотришь телевизор. Вечером. У тебя есть женщина? У тебя, наверное, есть женщина?
Он всегда спрашивает, есть ли у меня женщина. Он ест и спрашивает, есть ли у меня женщина. И я всегда ему отвечаю:
-Да, у меня есть женщина.
-У тебя хорошая женщина?
-Да, у меня хорошая женщина.
-Сынок, женщина должна любить мужчину. Всегда должна! Твоя женщина любит тебя?
-Да, отец. Ты ешь.
Он ест, кусочки пищи мелкие кусочки вылетают из его рта, не прожевывая, он говорит. Короткими, но частыми глотками пьет сок и поминает в руке салфетку. Он поминает в руке салфетку и безостановочно говорит. Он не отводит взгляда, я не могу смотреть на него, когда он говорит. Мне кажется, он требует чего-то в ответ. Я киваю головой.
Свидетельство о публикации №105031201635