Поль элюар

Эта связь Поля с ГалА (Еленой Дьяконовой) невероятна. Уже после разрыва с предельно фантасмагорической женщиной (она ушла к Сальвадору Дали) Элюар по-прежнему задыхался от любви.
Как это произошло? Мы все каникулярничали в Кадексе, в доме Сальвадора. Кое-кого из тех, кто там тогда произрастал, вы отлично знаете. О, этот вулканический, пыхтящий, пытающийся разговаривать с Богом на равных Луис Бунюэль. Он много эпатировал, сверкая глазами, свергал и опровергал всех и вся. Но я-то видел однажды, как он истово молился рано утром перед образом Богоматери.
Итак, однажды утром, стоя на террасе, мы увидели Дали в страшном волнении. Он подскочил к Бунюэлю и громко зашептал: "Луис! Приехала необыкновенная женщина!"
И пред нами предстала ГалА (Элюар придумал ей особое имя: по-французски – "праздник"). С тех пор Сальвадор и эта женщина почти не расставались. Надо заметить, что Элюар одновременно и страдал без своей Музы, и с настоящей радостью приветствовал ее роман с Дали. В общем, это был комплекс сюрреалиста.
Новое увлечение Элюара – Нуш: тонкая, изящная. Но по-прежнему его влекла магнетическая ГалА. Они время от времени встречались как любовники.
Как-то он пожаловался мне на заседании редколлегии журнала "Минотавр": – Послушай! Что ты будешь делать! Я, конечно, бесконечно признателен Нуш. Все при ней – она мила, покладиста. Но! Отношения наши становятся все более дружескими. А Любовь куда-то утекает, понимаешь? А с ГалА я связан уже почти двадцать лет! И все еще хочу ее. Всю! Всю! Парадокс в том, что я не могу жить с ней, но желаю бесконечно. Это отнимает у меня всякую свободу, превращает в старика. Мучительная страсть заставляет смотреть на ГалА, да и на связь с женщинами вообще, как на крайнее средство. Словно это – самая жалкая необходимость. Вот до чего я дошел!
И Элюар смахнул легкую хрустальную слезу.
При всей тонкости, чувствительности, поэтичности, изощренной извращенности, Поль был, как и всякий истый француз, не лишен практической жилки.
Бесконечные его разговоры о приобретении и продаже картин своих же товарищей (Пикассо, Дали) порядком утомляли.
Франки, франки, доллары, сестерции, драхмы. И даже немецкие марки.
Деньги! Вот предмет вожделения не менее сладостный, чем любовь и поэзия.
Бесчисленные расчеты, расчеты…
Вот его хвастливое письмо из Берлина, где он просто-таки захлебывается от счастья удачных спекуляций (17 марта 1929 г., отель "У зоопарка"): "…представь себе – у Гюрмитт я купил предмет из Абиссинии, похожий на тот, что я продал Раттону за 5000 франков для Салля, и кость из Новой Гвинеи (очень красивую). Обе вещи удалось прикупить за 3900. А ведь эту кость можно продать Раттону по меньшей мере за 3000. Для тебя же у меня есть три потрясающих перуанских серебряных маски. Ласкину я их, конечно же, не продам. Одна из них просто изумительна: большая, красно-зеленая. Таких я никогда не встречал. Отдам (если, конечно, ты будешь в Париже) по дружбе за 500 марок".
Через неделю, по возвращении, он показал мне эту реликвию инков. Я, конечно же, не задумываясь ее купил. Мы долго сидели в тот вечер за столиком "Куполя", обмывали покупку. Элюар быстро хмелел, потом эйфория сменилась беспокойством, и он потребовал у официанта перо и бумагу.
"ГалА, не могу без тебя", - пробормотал он и, разбрызгивая чернила, стал стремительно заполнять белый лист.
Я слегка скосил глаза и прочитал текст, который навсегда врезался мне в память:
"Моя прекрасная, священная девочка, будь разумной и веселой. Пока я люблю тебя – а я буду любить тебя вечно – тебе нечего бояться. Ты жизнь моя. Неистово целую тебя всю целиком. Хочу быть с тобой – обнаженной и нежной. Так называемый Поль. P. S. Привет малышу Дали".