Вторая Дуинская Элегия

Вторая Дуинская Элегия

ВТОРАЯ ЭЛЕГИЯ

Каждый ангел ужасен. И, тем не менее, больно мне,
вас воспевая, почти убийственных птиц души,
всё знать о вас. Куда-то ушли дни Tобия,
когда один, самый сияющий, у незатейливой входной двери стоял,
немного приодет к пути, и более не так уж страшен;
(Юноша пред юношей, - так на него смотрел он с любопытством).
Если бы сейчас Архангел, опаснейший, снизошёл,
только шаг заступив за звёзды,
и отступив немедля: высоко ударяясь, нас собственное
сердце бы убило. Кто ж всё же вы?

Счастливцы  ранние, вы, баловни Творения,
цепи гор, зарёй окрашенные рёбра
всего Создания, - пыльца цветущей божественности,
суставы света, проходы, лестницы, троны,
пространства из сущности, знаки из наслаждений,
чувства беспорядочно и бурно восхищённые, и, внезапно, каждый -
Зеркало: в котором, проистекая из собственной Красоты,
излучая её, повторно отражаете в ней свой лик.

Но мы, где чувствуем, - там и растворяемся; ах, мы
выдыхаем нас туда-обратно; от углей жарких - к жару углей,
распространяя слабеющий запах. Вдруг скажет нам один:
да, ты проник мне в кровь, и эта комната, и весна
заполнится тобой... Но тщетно, ему нас не сдержать,
мы исчезаем в нем, и вкруг него. А те, которые прекрасны,
кто сдерживает их? Неизменно выражение на лицах их,
но и оно проходит. Словно роса от травки ранней,
испаряется Наше перед нами, подобно пару от
горячего блюда. О, а что ж с улыбкой? О, Приподнятость:
новая, теплая, ускользающая волна сердца -;
мне больно делаешь: ведь это же мы. Вкусны ль Вселенной мы,
когда в ней растворимся? Действительно ли ангелы
ловцы только лишь своего, от них проистекающего,
иль иногда, так, ненароком, немного
и от нашего вбирают? Являемся ли мы,
на ликах их, лишь оттенком, как краска смущения на лицах
беременных женщин? Им это не заметно, в вихре
возвращения к себе. (Как им это ощутить.)

Влюблённые могли бы, сие поняв, при воздухе ночном,
причудливо беседовать. Лишь потому, что всё нам
таинственным кажется. Вглядись в деревья; дома,
в которых мы живём, они стоят ещё. А мы
пролетаем мимо всего, как дуновение.
И всё вокруг едино в стремлении промолчать о нас, -
наполовину, скорее всего, от стыда за нас, и
наполовину от надежд невыразимых.
Влюблённые, вас, друг пред другом полноценных,
о нас спрошу я. Себя избрали вы. Докажите ли это чем?
Смотрите, что со мною, как мои руки, друг друга
вдруг познали, иль как мое усталое
лицо себя лелеет в них. Сие даёт мне хоть немного
ощущения. Но кто же только ради этого решился быть?
Но вы, однако, вы, - восхищением другого партнёра
возрастаете, до той поры, пока он, одолев вас,
не умолит: не нужно больше -; и руки ваши
обильней будут, чем годы урожая винограда;
через которые вы иногда проходите, лишь потому,
что другому передаёте главенство над собой:
я вас спрошу о нас. Я знаю,
вы соприкасаетесь так чувственно, как ласка того требует,
и потому, место это не исчезнет, которое вы, нежные,
всё укрываете; лишь потому, что под ним познали
всю суть Продолжительности. Так обещаете вы друг другу Вечность,
 ещё даже до объятий. И все же, устояв от первых
взглядов испуга, снеся уверенно тоску у окна,
и первую совместную прогулку через сад:
Влюблённые, себе ли вы теперь принадлежите?
Когда один к другому вы подходите, ища губами -:
напиток к напитку:
о не избежать тогда пьющему эту странность действа.

Не удивляет ли вас, в аттических стелах, эта осторожность
человеческих жестов? не были ли любовь и прощание,
так легко на плечи возложены, как будто б были сделаны
они из другой Материи, отличной от нашей?
Припомните их руки, что от тяжести прикосновения свободны,
хотя мощные торсы статуй силою полны. Эти державные знают: мы таковы,
и это наше достояние, - так прикасаться друг к другу;
боги поддержат нас. Но это, - дело богов.

И нам нужно когда-нибудь найти такое чистое,
сдержанное, тонкое Человеческое, ту нашу черту Земли Обетованной,
среди течений и скал. Ведь сердце наше, нас превосходит
во всём, также как и боги. Но мы не можем дать ему увидеть
образы, которые бы смягчили его, ещё в
божественном теле, в котором величие себя измеряет.