Сидя под луной багровой...

Сидя под луной багровой в легкой дымке влажной жмусь.
Как от мачехи суровой к земле-матери тянусь.
Овевает ветер губы, сердца ровный стук глуша.
 Кто-то сзади тихо бродит и вздыхает не спеша.

Шелестят сырые травы под шагами ног босых.
В лунном свете, словно слезы стынут капельки росы.
Словно конь во сне, листвою вдалеке прядает бор.
Он как платье оседает у подножья серых гор.

На плечо легла десница, белая как снег,
Но не смог я обернуться, то не человек.
И под ледяным дыханьем поседел я вмиг.
И трепещет в горле сильный, но беззвучный крик.

Словно ото сна воспрял я, вместе с ней взлетел.
Без мольбы и без страданий в очи ей глядел.
В них увидел я свободу, в них узрел я грусть,
Черную как смоль породу, и туда тянусь.

То была Она – стихия, сгусток страсти и порока.
Проливаясь ядом в устья нитей-рек людского рока
Рвет на части и играет, то на дно, то ввысь утащит.
В одно ухо мне смеется, а в другое горько плачет.

Мы слились под гром небесный, молний треск дурманит кровь.
За спиной ее планида из моих тяжелых снов.
Извивается и душит, и трепещет рябью зыбкой.
Поцелуи обжигают и стекают медом липким.

Но уже заря рассвета гонит алую волну,
По долине растекаясь пьет студеную росу.
 Там где нет ее доколе, вихрем черным ходит в поле,
В лоскутах пожухлых трав оперившаяся воля.

В мирной тишине светало, душной, вязкой теплотой.
Мое тело согревало пред свиданием с землей.
И струился свет лучистый, не успел он рассказать,
То, что я тем утром чистым мог впервые увидать.