Вика. Тетрадь Первая. XI

Напиться до степени крайней самой –
До небытья –
До забытья –
До того, что есть после
Уже бытия –

И затеряться,
И не сам уже есть –
И, растворившись,
Как дверь –
Стать сверх себя…

Совсем уже проснувшись утром, Вика, переодевшись, что есть обыденное дело утреннее, и соверша ещё дела всякие, немного подумала о виденьи ночном, эдак с десяток секунд, уже истирая в дыры белые увиденное и стремясь прожить день наступающий наново, откидывая с себя, словно кожу старую змея, мгновенья минувшие тотчас же после свершенья их, тем обновляясь ежесекундно, что не есть ли лучшее средство от мигрени – забывание мгновенное неприятного, оставляя только сласть лишь бытия всякий миг на губах своих и ища даже во всяческой непорочной неприятности толику малую благоприятного, стёршую бы весь даже и лёгкий намёк на нехорошее. Это забывание освободило столько Вику, что даже позевнув совсем немного и незаметно, она, окроплённая холодом утренним водой святой будто, издала тихое “а!”, звучавшее покалыванием бы в пальцах или вкушаемое кислинкой на самой грани вкуса. И от этого, себя ощутя кошкою, уподобясь вполне невротику некому или некой, Вика огладила себя всюду, да и, советам маммологов следуя, чуть даже давя себе, потянула руки свои, вверх направя, пред зеркалом стоящая, оценивая себя, как товар какой, оценивая вид, гладкость, качество – верно, ценя себя.

И вот уже мысли налились её кровью, пульсирующие плавно, тонкие и неогранённые, не знающие расчлененья, частей и сгустков – обычно и плавно потекли её мысли, степенные такие и вполне типичные.

Так же уже шла Вика после по улице, ещё неся вкус кофе в памяти, голос матери, тепло постели; и движение её каждое было как выученное стихотворение; эти вживлённые обществом движенья и повадки, весь этот спектр ритуалов, именуемых разумом – новый механизм приспособления к условиям внешней среды, накапливаемый опыт – и тогда мы единое с нашими предками; и это отточенное веками, эта дивная плавность, как прелестна она в движеньях женщины, в её повадках и каждом аспекте поведения её – уловки и прочее, весь арсенал – разве это не льстит, что столь многое и так длительно отрабатывается с одной лишь чаще целью – разве может не льстить это? И разве можно тогда, зная уловки все эти, не поддаться их действу, завораживающему походкой только. Как прекрасна женщина!

Так вот и прогуливалась Вика, в походке своей единой только вмещая уже весь этот ритуал очистительный, дар продолжения рода человеческого. Увы! – Вика грезила тем единственным, тем Дон Кихотом, что храбр с мельницами, но появись оный пред её глазами стоя на коленях да ожидающий ответа на предложение его - лишь смех был бы ответом ему, и вот, осмеянный легко, ушёл бы, голову свою повеся, этот диковинный железный дровосек, а поутру уже и все смеялись бы вслед ему – падшему пред женщиной и говорившему столько ерунды вместо обычного действия, вместо объятий и мгновенных уволакиваний в кровать, где бы уж и воплотить должно ему всё своё красноречие в дело – в телодвижения сладкие языку и многим мышцам –

Тела сверкающие, словно молнии, молнии, идущие оттуда, с основания черепа, подкрадывающиеся по позвоночному столбу и бьющие затем оттуда по глазам, скользнув по темени и по мышцам шейным – до дикой боли, что даже плавает всё пред глазами тогда, мельтеша –

И влажный воздух обжигал чуть лёгкие, словно льдом впиваясь в них, пробивая до дрожи, такой судороги, и даже мурашки начинали ползать по телу тогда, отчего сжала плечи друг к другу Вика и шла быстрее, дыша даже чаще, отстукивая по асфальту, и уже появились ещё люди, и все двигались и ходили, и движениям в такт их руки, и от холодка не все скрывались, иным словно и нужен был только этот холод, это упоение утром, и даже старушка шла по тротуару, а её маленькая чёрная остриженная едва не налысо собачонка бегала по траве, важнецки поднимая на всё свою ногу, прикладываясь ею всюду и нюхала проходящих, нос свой задирая кверху и порою под юбки, а то и норовя ухватить за штанину иль ногу. Собака эта тявкала злобно и бежала за Викой, а хозяйка чего-то там полуласково бормотала, невнятно пытаясь договориться с этим чёрным существом с небольшим мозгом. И Вика прошла дальше, к перекрёстку. Машины почти не ездили, тени солнечные были длинны, и еле-еле согревали пока что лучи его. Потому зевнула Вика, прикрывая свой этот неожиданный порыв ладонью и шагнула далее – идя да идя себе - …