Жертвоприношение Маре

Кем быть?

И в косы запредельные
вплела себе ужей,
и в землю семистрельную
воткнула семь ножей,
на четвереньки кинулась,
как из копытца пить,
и вдруг - луна чуть двинулась! -
задумалась: "Кем быть?"


***
Ой не вой, ты, над Невой,
спирт не пей с лица.
Это Гришка - домовой
Зимнего дворца -
нашептал, заговорил -
опросталась телка.
Только ходит меж могил
Сирин с черной челкой.
Речь осталась у собак,
все орлы порхаты,
"и ни церковь, ни кабак -
ничего не свято".
Боже, бороду прикрой -
опрядет мокуша.
Ой не вой, ты, над Невой
зря, просфорка-суша.


***
И братьев, и отца - всех на окрошку
свела тебе на выжженный пустырь.
Твоя церквушка на куриных ножках
три раза оббежит мой монастырь.

Прильни, родная, к мутному оконцу,
поржние глазницы растопырь.
Гляди - взошел над лесом вместо солнца
свернувшийся калачиком упырь.


***
Запеклися двуглавые гуси.
Языка твоего пономарь,
в распашонке, замызганной Русью,
пригорюнился пропитый царь,
прокатился с востока на запад,
колесованный на небеси.
Ороси ей медвежии лапы
самогоном из глаз, пронеси,
пронеси ее тихо как веру
до ручья, где кончается свет,
и в последнее логово бера
ты войдешь без особых примет.


***
И малосольные льют слезы палачи,
и палачам на лица падают грачи,
к спитому дню уже пекутся куличи,
поддатые
скребут ли вештицы брюхатых на печи,
и запечельная печальная в ночи
грядет ли Мара моя поступью свечи
косматая...



Солнце мертвиньких

Это тень моя кусается за ногу,
это боженьки брюхатой слышен рев.
Солнце мертвиньких ведет меня к порогу,
где ты дохлых набросала ворбьев,
обернулась вкруг себя четыре раза,
страшным запахом пролезла мне в ноздрю,
и душой своей я стал теперь обязан
чернокосому босому упырю.


***
За Русь зацепились жилы.
Внимательно слушай мой рык.
Как только восходит Ярило,
журавль летит на штык,
скоморошники скалят десна,
и - прогнанный мой поводырь -
любимая чешет космы
у входа в чужой монастырь.



Скрип волка

Гусиными лапами топчет торф
сисястое чучело горящей болотницы.
Свершилось! я вспомнил - я брусничный волк
на скрипучем протезе юродивой плотницы.


***
Смерть упала с печи.
Как весна, за Смородиной воют.
Шумно пили грачи
за столами - кто сидя, кто стоя.
Я смотрю не на них - за стеклотарные горы,
где сидит мой жених,
а в руках вместо свеч мухоморы.


***
И солнце-обротень висит над нами фигой,
и я попалась в свою собственную шапку.
Моя любимая на дне читает книгу,
страницы трогая вороньей хрупкой лапкой.
А книга добрая, плохому не научит.
Плывут с течением три волоса проклятых.
Гудят  и движутся причудливые тучи
и дышит след от велесовых пяток.


***
Упыри вы мои, упыри,
оттого что я голенький что ли,
я поглянулся тетке Недоле
и сотался у ней до зари.
До зари, упыри, до горячей!
Не догнать уж на птичьей ноге
всех моих колобков прокаженных...


***
Булавка булава в руках паучьих.
Расчесал на скальпе сучья
гребнем из черепа челюсти,
восхваляющий свои прелести,
тов. Леший.

"Спел, да не ту!
 Смеюсь в потемках.
 С утра во рту
 ни маковой соломки"

А в куполах летали гуси.
Хотел пожить да видно струсил.
В Жекабрь-месяц ушел от нас,
впихнув в монокль помятый глаз.



Политическое убежище

Весны Руси клюют проталинки
опохмеленные грачи.
Исус Христос в промокших валенках
мне улыбается с печи.


***
Боганутый идол отскочил в испуге.
Жриц обеих руки завязались в узел.
Свастика застряла в волосатом круге.
Полетел над полем со свечой на пузе.

Лихо одноглазое на бегу горело.
Жрица оскверненную отмывала медом.
Хмурая от страсти, выучила тело,
как хомут на шею ей надела Одал.


***
Воск воскрес в моей груди.
Время вышло. Уходи.
Время вышло из-под ногтя.
Волос чей теплее дегтя,
унесла с собой дыханье.
Не обидься, я заранье
исповедался земле,
недовареной в котле.
Утро. Ирий. Не буди.
Посмотрел и уходи.


***
Мне показалось, я - стихия.
Заря, и меч Зари остер.
И Мары волосы сухие
потрескивают, как костер.
Ее глазниц болотной жижы
ничьим пером не описать,
вот разве Сирин; я унижу
перед тобой весь мир, о мать.



Валькирии

Прохудившимся воинам девы
в раны вложилы руны -
пусть умирают мудрыми.


***
Плачь, палач!
Он не дожил до казни -
окоченел с первым волосом Ярила.
Тряпочная кукла постучит к тебе в окно,
милый.
Не бойся, то я
пришла целовать топоры
и плакать над тобой, пока ты спишь,
и в горле стоять.
Твои руки добры:
рубишь - и значит творишь
чью-то смерть...
А он - скот - не дожил до казни.
На прощанье махнул бородой.
Гляди, как нас ангелы дразнят
и не зовут с собой.


***
Вот бы осенливой
в колодец ухнуть горькое имя
и дуб
обойти раза четыре рыча.
У судьбы очень грязные руки.
Сколько ступ улетело от нас сгоряча...