Любовь Стр. 1

Уважаемые читатели! В жанре "проза" я - "Землемер".
Но, услышав от профессионала, что в моей прозе больше поэзии, я запутался: "Про заек или про это же, но в рифму?" Поэтому выставляю в качестве эксперимента... Спасибо за внимание!

*  *  *

Из записок пациента

(Сексопаталогический опыт.
Наклейка клиники – рецидив «бидонофобии)

Шёл по земле мужчина...
Шёл по земле, которая ничего не просила: ни асфальта, ни бетона. Никакой одежды ей не нужно было, кроме той, которую получила она от рождения или от сотворения, но…
Но люди, ленивые и неблагодарные, не довольствовались лаптями, не говоря уж о содержимом лаптя, ступне, которая когда-то забрала ее тепло.
Они давно уже упрятали свои ступни и прочие  части тела в замысловатые футляры, долженствующие скрыть их естественные формы.
Футляры все усложнялись и достигли некоего совершенства в виде автомобилей и самолетов, поглощающих черную нефть, которая в бидонах разделялась на газ и бензин. А дальше – тишина. Дальше люди не желали идти: и так неплохо! Но неплохо – это не значит хорошо. А Земля ничего не просила.

По этой же земле шла женщина, и шла она навстречу мужчине. Унылая стынь конца ноября окутала безмолвием лес вдоль безлюдной дороги, по которой два раза в день проезжал дребезжащий автобус. Дорога заканчивалась у старой разрушенной церкви на берегу речки Нерль, впадающей в сапропелевое озеро Неро. Противоположный конец дороги упирался в автодорогу, ведущую от Суздаля в Иваново. Именно там был очаг цивилизации с железнодорожной станцией, а, значит, и с ларьком, поселком, застроенным давным-давно неказистыми избами северной России, с двухскатными крышами,  где внутри бедно, но уютно и тепло, и где скотинка, если таковая имеется, тут же, под той же крышей, мычит, блеет, кудахтает, кукарекает, лает, мяукает, сопит, скребется… и вздыхает.  Где между двойными рамами, на посеревшей вате – заснувшие мухи, а на узком подоконнике – бледно-зеленые листья герани в глиняных горшках, где в углу – тускнеет образок в окладе из потускневшей фольги с лампадой, и где на стене – семейные фотографии домочадцев в форме танкистов, летчиков, артиллеристов,  в одежде женихов, невест, запечатленные в единственной на всю жизнь праздничной одежде, в которой и в гробы лечь не стыдно.
Другой конец дороги был еле заметен для проносящихся по трассе автомобилей и туристских автобусов. Взгляд проезжающих на секунду задерживался на бетонном заборе, окаймляющем ретранслятор, у подножия которого ютилось казарменное строение. Но для тех, кого судьба поселила в этих скудных краях или для тех, кого она вывела на эту дорогу, вскоре попадался огромный деревянный сарай, к которому было приделано большое крыльцо. Над широкими входными дверями высилась фанера с надписью «Клуб». Туда иногда привозили кино для жителей заводского поселка, бывшей деревни, уходящей в сторону от дороги, с разбросанными в хаотичном порядке избами, вдоль мутного ручейка, который когда-то был рекой. 
Заводик был построен во времена воплощения великих социальных задач для привлечения к труду жителей безмолвного лесистого края, которые раньше, худо-бедно, но справлялись с задачей прокорма самих себя, пока эту задачу не взяли на себя те, которые ни  разу не бывали в этом краю. И вот, когда за это дело взялись те, кто никогда не бывал в этих краях, коренные жители совсем обленились и перестали думать о насущном хлебе. Они ждали машину с надписью «хлеб» у магазина, в котором на прилавке среди банок с килькой стояли кирзовые сапоги 45-го размера, стаканы и пионерский горн.
Дети их рождались в долгие зимние вечера между приездами кинопередвижки. И тоже стояли в очереди, ожидая хлебовозку, ходили в маленькую школу и росли в ожидании чуда, когда манна посыплется с неба, или придет повестка из военкомата, или нагрянут женихи.

Продолжение следует.