Квадрат

                К В А Д Р А Т



              >К Володе Габрильчуку, вернувшемуся в родной город с далеких северов после двухлетнего отсутствия, разноречиво объясненного друзьями и соседями по причине внезапности этого отъезда, встретив его, поднимающегося с чемоданом, на лестнице, - забыв, хотя бы из приличия, расспросить полярника о здоровье, успехах и вообще и едва не забыв даже просто поздороваться, - со слезной просьбой и намеками на "горячую" поддержку мероприятия подступила соседка сверху - тетя  Клава  и  мать его, еще со школы закадычного, друга: из-за своеобразного расположения бровей на своем лице и их надежной  неподвижности, Володя  с  детства слыл  серьезным  парнем и пользовался авторитетом у всех детей и большинства взрослых.
              >Тетя Клава умоляла Володю опустить ее сына  на землю, вразумить его и убедить не жениться, что ей самой и всем ее ближайшим по географии родственникам не удалось сделать, несмотря на то, что на длящемся уже неделю семейном совете и было выпито два ящика крепких стимулирующих убедительность напитков. И хотя поначалу, восприняв это сообщение слишком вообще, Володя несколько покоробился, не поведя, впрочем, бровями,  на такую,  по его мнению,  слишком завышенную оценку достоинств своего друга, но узнав, кто конкретно избранница его сердца, посчитал себя не в праве оставить эту просьбу без внимания:  участие  в  судьбе друзей - моральная обязанность и душевная потребность нашего человека,       как простого, так и значительно более сложного.
              >Сквозь многочисленное,  зыбкое и неустойчивое собрание, вдруг вспомнившее - при появлении тети Клавы и нового человека, с опозданием опознанного как влиятельного друга их всевозможного родственника, - о своих изначальных целях, Володя, в почтительной и очень контрастной на фоне секунду назад утихшего шума тишине,  прошел в комнату своего друга, в которой тот уже неделю и, видимо, очень успешно держал моральную оборону.
              >В совершенно искренней радости от встречи друзья обнялись и от избытка  нахлынувших чувств даже - чего раньше никогда не было, но не было и долгих расставаний,  - расцеловались. Друг отметил как изменение внушительную заматерелость Володиной фигуры и как непреходящее качество - прежнее выражения его лица,  а Володя,  напротив, нашел друга внешне совершенно таким же,  каким и оставил, хотя все же обратил внимание на одну почти неуловимую новую черту,  которую,  как ему на миг показалось, он уже когда-то видел у себя самого, - какую-то просветленность взгляда, но и то это можно было счесть скорее внутренним изменением, чем внешним.
              >Многозначная особенность  момента требовала обстоятельной раскрепощенной беседы, и Володин друг выдвинул из-под кровати уже изрядно початый ящик, остатка боекомплекта в котором, впрочем, могло бы хватить еще недели на полторы этой осады.
              >Когда они в крупных мазках восстановили друг перед другом картины своих разделенных пространственно-временным интервалом периодов жизни и когда первая пустая бутылка,  как стреляная  артиллерийская  гильза, укатилась, гулкозвонкая, под кровать в компанию подобных, Володя счел себя способным перейти к теме щекотливой, но, как сразу же стало ясно, давно и даже, похоже, изначально ожиданной.
              - А почему именно и так бесповоротно - она?
              >Ответ был скор, прост и оттого весьма убедителен:
              - Люблю!
              >Они распечатали  еще одну и выпили еще по сто, после чего Володя почувствовал в себе силы напомнить:
              - А как же... это... ведь она же ножку приволакивает.
              - Да. Но зато как грациозно!
              >И Володя вдруг подумал, что и в самом деле.
              - Но ведь она же еще и плечиком дергает, - сказал он, стараясь быть возможно более деликатным.
              - А если ее не сердить, так и не ничего,  почти не дергает, ведь выпивать я ей не дам.
              >"Тоже верно," - подумал про себя Володя,  и ему почему-то стало вдруг  грустно. Но из чувства долга он привел еще один аргумент, известный ему еще два года назад:
              - А глазик косит!
              - Ну и что! Это даже мило! К тому же легкая асимметрия не разрушает красоту, а лишь создает ее,  истинную и живую. Да и вообще, обо всем этом не стоит и говорить, все это пустяки, ведь главное не внешняя красота, а красота внутренняя, красота души!
              >И Володя погрустнел еще больше.
              >Тетя Клава, с сердцебиением заглянувшая в щелку двери, не могла видеть лица сына, сидевшего спиной,  но увидев Володины брови, в этот момент  как-то особенно серьезно сдвинутые, отразила на своем лице их вечную напряженность, усиленную своим собственным страданием от ясного осознания безнадежности и от, теперь уже безоговорочного, раскаяния.
              >А Володя, к тому же испытавший удар трехсотпятидесятимиллилитрового калибра, стал окончательно грустным и думал с возрожденной душевной тоской и необычной даже для него серьезностью:  "Конечно, асимметрия там не легкая. Но ведь во всем остальном он прав! Да, все это пустяки! Если любишь, все минусы становятся плюсами. И даже если не становятся, не важно. Но почему тогда, два года тому, я не смог найти этих простых, лежащих на поверхности контраргументов! Нет своей головы - останешься бобылем! Нельзя никого слушать!"
              >Он разлил остатки, молча поднял стакан и,  увидев в его гранях раздробленное, кубистское, изображение тети Клавы в дверной расщелине, перед тем, как выпить его подглядывающее содержимое, вдруг испытал к этому образу  мстительное и совершенно иррациональное в своей злорадности переживание.

                К О Н Е Ц .