Письмо Вячеславу Куприянову на деревню в Германию

В глухой деревушке немецкой,
проездом на Танарифе
сижу на космическом рифе,
тебе благодарен заране.
«Какая, однако, эпоха»,
говаривал миру Мартынов.
Не плохо, родные, не плохо.
Свобода – неплохости имя.
Сегодня – печаль. Годовщина,
Великий соратник покинул
земное своё воплощенье,
но трепетно духа движенье
еще не явившейся книги.
Себе – пожелаем удачи!
 Когда заколочены дачи
мы чувствуем это движенье.
Не спрячешь его  притяженье,
бессмертного духа метанье.
Молчание – избранный дротик,
уже не нагонит невротик   
нагое, как лук, умолчанье,
и  скроется недомоганье!
На всех исполинских широтах,
и всех нерассказанных сагах
все та же причина оврагов
на наших незримых бумагах.
Как в дымчатых снах никотина
сигарным рефреном двоится
и форма рассудка стремится
как воздух к сигнальному флагу.
Но ныне (не нынче, конечно)
с  любимой пирую грибами,
картофельный соус кружится,
он здесь и командует нами.
Обдумаешь многое. В прошлом
встречали прекрасные лица.
В своем поведенье надличном
стихи представители Солнца,
но мы в глубине не тарифной   
грешны самовластьем  бумаги.
Привет тебе, поздняя осень,
Вы, рифмы, –  стопы муравьиных,
упругие в каждом вопросе.
Я – здесь, отражаюсь в витринах,
стихах о подспудно зелёных,
классичных  по осени, смелых,
изящных в своих электронах.
И  ей,  госпоже интонаций,
я следую скромным примером,
чтоб бодрости не примелькаться,
не скрыться на поприще сером. 
Привет вам, вожди Танарифе.
Свобода – поэзии имя!
Она появляется в гриме.

22.10 2004