Журавлиная песня
"Каждый из нас воплощает идею Великой Чайки –
ничем не ограниченную идею абсолютной свободы."
Ричард Бах, "Чайка Джонатан Ливингстон"
Летала птица в ярком оперенье,
Последняя из вида своего.
Лишь высота была её стремленьем,
Она не задевала никого.
Но птичий мир, собою поглощённый,
Не мог стерпеть отличия её.
Ревнивый, неудовлетворённый
Жалел кусочек неба "своего".
Птицу пытались заклевать на взлёте,
Задеть крылом и путь ей преградить,
Настигнуть в высоте и сбить в полёте,
Унизить, обесчестить, оскорбить.
Птица металась в поисках спасенья,
Искала друга, чтобы отдохнуть...
Но стая пребывала вся в затменье
И не давала никому вздохнуть.
Когда у птицы затуманилось убранство
И сердце надрывалось этим всем,
Она взлетела высоко в пространство,
Откуда не видать её совсем.
И стала петь та птица в поднебесье,
Резвясь на воле словно сущее дитя,
И прояснилось для оставшихся на месте,
Что эту птицу победить нельзя.
И стая вдруг тогда затосковала
По яркой птице, украшавшей мир,
И безуспешно птицу ту искала,
Чтобы устроить примиренья пир.
Но чтобы разыскать в просторе птицу,
Парящую в заоблачной дали,
Журавль тут должен заменить синицу,
Дабы узреть в пространстве фонари.
И стая стала постигать пространство,
Взвиваясь выше ежедневных дел,
Раскрашивая личное убранство
И одолевая притяженье тел.
Вот так та стая трудится поныне,
Порой взлетая выше суеты...
И всё же журавли одни в пустыне.
Скажи, читатель, с кем летаешь ты?
16 октября 2004 года, Нью-Йорк
Свидетельство о публикации №104101501262