баланчин

....................................Игорю Васильевичу


не забудь: дирижер отразится в люстре,
в темноте не останутся без присмотра
утонувшие в музыке рыбы люди,
рыбы гарпии, гуппии и моллюски,
это будет как в греции: много моря,
и тропинка кончается в абсолюте.


[четыре темперамента]

посмотри на себя, каков бы ты ни был сам, -
эти четверо все состоят из твоих кусков.
эти семеро руки заламывают к вискам,
не удерживают весов.

эти десять тобой вот-вот заслонят экран,
так в холерике и сангвинике пышет кровь.
посмотри, и сожми кулаки, и глаза открой,
и взмолись о легкости ран.

эти двое сожмутся в объятиях изнутри
и взмолЯтся с тобой о бренности вечных тем,
об изгибах локтей – и о том еще, что нигде
тебя нет уже, – говорю тебе, посмотри.


[вальс]

это прошлое наше танцует, танцует в белых перчатках,
в черных фраках, в едва заметных жабо, в кружевах белья,
в лакированных клавикордах, в китайских чашках,
мои чашечки, мои девочки, перевернутые, как я,

чтобы в нужное время рассыпАться и распыляться,
чтоб чертить пуантами в воздухе фейерверковые следы.
я хотела бы, чтобы вы танцевали в бумажных платьях
или в платьях из хрупкой слюды:

вальс галантен, и век молчит обо всём хорошем,
и бинокль устал, и горчит непривычный чай.
может, не было это хорошее в нашем прошлом,
может, что-нибудь сохранилось к концу начал,

ко второму антракту, к разрыву в памятной ленте:
героиня мертва, и вроде бы отлегло.
нет, он гений: жизнь продолжается в кордебалете.
дирижер вытирает лоб.


[piano concerto №2]

так белое оживает на голубом:
камеи танцуют, руки уходят вверх.
на фоне моря, на солнечной синеве
гречанки грекам ставят клеймо на лбу:
будь раб мой, будь осторожен и невесом,
да станет счастлив тот, кто тебя лепил.

concerto окончен, камеи крошатся в пыль,
не более настоящую, чем ты сам.