Оренбург

На смерть бабушки

Здесь ветра начинают разбег в степи,
и потому, спотыкаясь о город,
шири и высь обращают в пыль -
три измеренья в четвертое. Скорость
времени здесь видна по полу-
выцветшим краскам афиш и фасадов,
и если крикнешь кому-то «Ау…»,
голос сорвет с частокола посадок
в сухость и синь, от которых глазам
жизнь нараспашку ярче любого
сна.  И светило, привычно на за-
пад склонясь, оставляет лиловой
местность, где можно взывать хоть к кресту,
хоть к полумесяцу, видимо, с тем же
успехом. Всем видом своим на посту,
на пограничном – нелепейшем Между 
Азиями и Европами - град
миру являет размытость каких бы
то ни было граней, условность преград,
компрометируя все «либо-либо» -


…плюс-минус 40… Асфальт - на дыбы.
- Чаю? – Айда.- Расцвела под око-ошко-ом…
Да, белоснежность тех вишен ты бы
пухом вывязывала, но не то что
руки грубы стали, очи слепы -
время иссякло, вместе с Уралом
впитано красной землей. Наступи –
и ты узнала б его. Не пропало
пропадом. И то не ветер в ушах –
голос родной: «…только я в этот вечер…» -
вне перепонок: «…одна» - и, глуша
речи: «…накинь, дорогая, на плечи…» -
легче! – к чертям гравитацию! – ток
брошенного напоследок «до встречи» –
чувствуешь, как душа на восток 
вы-вер-ну-та, и как слух искалечен
фразой беспечной? –
                «…пухо-овый платок».