Автопортрет на обложке, сломанным грифелем

 Автопортрет (на обложке, сломанным грифелем).
1.Тень
«Аннунциата!» - пронзительно закричал молодой Ученый.
Нет, это было во втором акте, когда в зале стало свежее, а неисправный проектор на стенке балкона (я сидела как раз возле него, в первом ряду) невыносимо шумно начал свою работу. Тогда я уже была спокойна, и лишь сокрушалась, что в начале спектакля – я искала в темноте, в сумочке некое подобие веера – мне под руку попался старый документ. Теперь он был смят, к тому же опечатан следами мокрых пальцев.
Неудачный день.
«Аннунциата, ну где же ты?».
Первый час был полон сомнений. Где же она – не та, кого искал Ученый, но кого сама Пунктуальность (маска моего лица была давно ей привычна) так и не дождалась в назначенное – строго вымеренное и выверенное – время. И все-таки: где, где черти могут носить того, кого с таким не-божественным
не-терпением ждут, считая ход стрелок и стук сердца. В зале пахло потом, и я с ужасом представляла, во что превратились конфеты. В коробке. В моем пакете. Надо было поблагодарить старую женщину, ведь она – столь внезапно, сколь внезапна была моя злопамятность – оказалась добра ко мне. И порекомендовала принца – ко всему прочему. Голубых ли кровей – не знаю, но однозначно: прекрасного. Это было еще по весне, так что не поверить в её слова – вот он, благородный, и как посмотрел на меня! – когда апрельская свежесть отупляет своим ароматом, а воздух столь прозрачен, но видим, и старательно стирает все краски в полутона (что правда, что – нет?) – никак не возможно.
 В антракте лестница – с 4 на 3 этаж – казалась бесконечно длинной. «Дай мне твой билет» - привычка. Ну как же: билетер! Вот. «Ой, дурочка! Не могла позвонить?». Я пожала плечами. Седая женщина улыбнулась и долго не соглашалась взять конфеты, пока не поняла: я сержусь.
 Про принцев – ни слова. Впрочем, я была занята другим. Объявилась моя Пропавшая, и все фантазии (королевские семьи в том числе, но в основном: траур, черное платье, слезы в подушку – или хотя бы злая размолвка) показались пьяной глупостью.
 Начался 2 акт. Престол остался пустым. Сердца зрителей тоже. Как хорошо все же хоть иногда читать пьесы! И ходить из театра пешком. Ведь тогда я видела – правда, четко видела – как следом за мной по проспекту, заглядывая в чужие окна, ползла утомленная Тень.
«Аннунциата!».

2. Танец
 Мне никогда не хватало решительности. Впрочем, другие так не считают. Но позвонить совсем незнакомой женщине (как просила её мама) в 12 часов – и ночи – этого я не сумела. И лишь через месяц, когда в её доме (ну, теперь-то уж точно) наверняка не вспомнят мой голос, я набрала номер. С объявления. Такого, что обычно, измазавшись канцелярским клеем, крепят к столбам и заборам. Она сама взяла трубку. Говорила приветливо, но ровно и жестко, и мне показалось, что ей далеко за сорок. Нет. Мы встретились на улице – она предложила: боялась, что я не найду дорогу. Молодая и милая. Очень – теперь я не сомневаюсь. Я полюбила все, что тогда удалось увидеть. И зал, и паркетный пол. И лестницу (эту тоже).
 И (как это привычно, как легкомысленно и свойственно нашим натурам) незамедлительно: пустила корни. К декабрю уже зацвела, думая, что предназначено всегда, в ритме – не вальса, но все же – сиять розовыми лепестками. Пока сама не брошу семена на ветер, и новая почва не примет меня: преданную, но предавшую.
 Но вдохновение иссякает, музыка не звучит. К тому же, цвести по зиме – чудо, а я и не знала. Раньше.

3. На аллее.
 У меня красивые глаза. Да, я очень старалась: с утра, перед зеркалом. Ведь кто знал, кого бы я встретила: процессию, эскорт – и самого…
Но нет.
«Красивые глаза». И почему даже в правде (с чего так жестоко врать и без того высокомерной особе?) бывает столько пошлости.
Ну, незнакомец. Но разве может сравниться с… Перспектив – никаких. Уж простите. Слишком я разомлела в свете закатного солнца – иначе бы Вы не сидели рядом. Сегодня безнадежный вечер. Для Вас тоже: придется разделить со мной мое горе!
 Читать стихи – пожалуйста. Это лучше, чем о погоде. Не так банально, наверное. А дальше – просто комедия! Если бы Вы – мужчина – рассказали мне, что значит рожать, я бы слушала. Да-да, и очень внимательно. Но как писать стихи!.. Если бы Вы знали, какой глупостью были Ваши слова. Даже не они, но: Вы говорили мне! Эх, вот вам и случайное знакомство. Будьте осторожны – впредь – когда сядете на скамейку в парке к рыжеволосой девушке. Тем более если видите: она читает Вирджинию Вулф.

4. Крест
 Говорят, человек соткан: аккуратной, точной швеёй; миллионом мелких стежков – не только руки-ноги, но клеточка к клетке. Надо смотреть вплотную. Но ведь не каждый подпустит. Вот и кажется: мешки с опилками, а то и полые. Лишь говорить умеют. Но нет: миллион лоскутов. Руки-ноги. Части.
 Кто-то дернул за ниточку, и шов поплыл: шире, шире. Как бусинки, посыпались случайности: одна, другая, третья. В ночь и дождь. А потом – собирай.
 «Киновеевское». При чем тут кони? Все время путаю: “кино-“, “кони-”. Какая разница… ей? Похоронили. Точка. Да, сшили заново: всем так хотелось посмотреть. Мастера... спасибочки.

5. По дороге.
 Много понимаешь, когда идешь по набережной. Когда поставишь свечку – вот только что, и часа не прошло. Принц или нет, мой или уже с принцессой – не важно. Главное, целый, то есть не по лоскутам (из шелка, хлопка и плюша – какое же это счастье!). «Никого не ждем, никого не ищем». Я не лгала: я молчала. Чтобы сказать, надо набрать смелости. Или хотя бы воздуху. И тогда опустить глаза, закрыть дверь, отвернуться, уйти – Ваш грех (ведь знаешь, что есть узлы!). Но я помолилась за каждого.
 ***
Когда пишешь сломанным грифелем – чертовщина страшная. Криптография. Иероглифы. Для романтика это опасно. Как и гулять до заката: в августе вечера холодные, мерзнут руки, щеки и шея.
 И карандашные линии быстро стираются. В полосы.

 6. Вместо P.S..
 Аннунциата обняла Ученого. Принцы ведь тоже бывают весьма неглупы, и даже подаются в науку.
Он закутал её в свой шарф; надел пальто и перчатки (уже за кулисами). А над сценой – когда зал опустел – летали бумажные ласточки.