Странствия

Шёл дождь. Твой канареечный домик еле виднелся в потоке воды. Я шёл к тебе, не боясь промокнуть. Лестница на второй этаж; сколько раз ты убегала от меня по ней, перебирая ступеньки стройными босыми ногами, - розовые пятки мелькали передо мной.
Твои влажные, после дождя, волосы, так красивы в отсвете ночной лампы. Стоя перед тобой на коленях, обнимая твоё витальное дыхание, я, нараспев, произносил слова: "Я лю-блю те-бя"...

Твой солнечный домик, с белёсыми тесёмками, исчезал в протоках небесной воды. Я не устерёг твоих сказочных снов и порушил оплоты девичьих грёз, где плюшевый медвежонок наивен, и дерзок галоп скачущих лошадок; переживания невинны и чисты, и сердечки в конверте твоя хрупкая тайна.

Мне казалось, что твоя любовь была такой же игрой, но теперь я бессилен пред прошлым и не властен над будущим - я умираю без тебя.

Я растратил свою мечту на огни сигарет прожегших ночь, на женщин доступных за пару сальных анекдотов, на невыносимо головную боль с утра, на изысканную месть изломанных жестов - ведь мы любили впервые и забыли, что значит любить.

Отчаянная до безумия ты устала от чередования черных и белых полос на моей шкуре; тебе приелась жизнь кочевника и ты насытилась ложью, ты сдалась - я получил свой ответ, но насколько чуждыми мы стали друг другу за эти годы, и эта хрупкая, белокрылая птица упорхнула, обронив на прощанье перо - то время не вернуть вспять - мы распяли на ножах нашу любовь и обречены навечно искать наш утраченный рай.


А в первых лучах скользящего Солнца локоны спадали с плеч, угасал опал волос и небо дремало за прутьями длинных ресниц. Я стучался веткой в ночь, одержимую струями лилий, освещённое крыльцо замято кружевами полусонных объятий; с губ слетают лепестки поцелуев и неверные клятвы.
Минуты свиданья у быстрой реки, небо радостное полётом рассвета, солнечных смех белых лебединь, ленных дев, суливших путь от меня к тебе.

Северный ветер оскалил дали, взвился жертвенным иноком, в чертогах молитв обронил грузные тропы.
Зоря горькой усмешкой жнёт нивы навьих звёзд; выжигает хрустальную тайнопись раскалённых утренних углей.
Очи дарены теплым взглядом, девственный трепет сокрыт в шелка, мироточат тополя - мне хотелось остаться с тобой навсегда; плакать и смеяться своим слезам, коротать безумие ночи и тонуть в алой неге востока, зарифмовать зори и повесить на плечи котомкой, уйти с посохом по реке, но жизнь решила иначе.

Царица-осень метала диски листьев, неровными прикосновениями с щёк осыпалась охра румянца, прости меня белокрылая птица; мы искромсали тебя; ты была бессильна сопротивляться, - ершалаимское избиение младенцев состоялось.

Кто теперь вспомнит о любви, под ослепительными софитами солнц, разбившей сателлиты сапфирового света в снежных залах, распростёртой на скатертях дорог, завьюженных метелью. Кто вспомнит о нас, повторяющих её вековечную драму, когда отпрянувшая челядь освистала нашу усталую от карнавала безумств, такую неуклюже-робкую, поступь.

Ты часто снишься мне: в твоем доме грустный ветер свесил с подоконника фалды штор и разбил зеркала, я не хочу писать более - я нашёл истоки своего творчества: возьми своё золотое перо, а мне верни мою земную любовь и объятья заката. Всё поблекло: мы сожгли себя в купальских кострах, пусть замолчит мой голос; я вернусь седым Иовом в тот день, когда я был рождён.

О, земля Уз, выжжены твои поля, ночь бередит в одинокой ране луны лагуной памяти. Ночь, в которую я увлекаю тебя...