Щенок

Месяца два назад видела щенка в автобусе. Он забежал на остановке. Сначала во всех, кто там был, ткнулся мордой. Потом, словно желая еще раз убедиться, снова ткнулся. А потом огляделся по сторонам… и так вдруг завыл отчаянно… И что-то в груди оборвалось. Наверно, он потерялся… Он теперь долго так будет. А потом перестанет, потому что привыкнет. Все мы со временем привыкаем…
Я не могла повернуться. Не могла сесть на корточки и сказать ему что-нибудь. И все так. Все молчали. Все до одного. А он все звал. В голос. Он ждал, что тот, далёкий, кого и вовсе не было в автобусе, услышит, придёт… И почти человеческие слёзы… И никакие тут не сравнятся человеческие слёзы!
И тут мужчина какой-то: «Что разорался? Пшёл вон!»
И я не выдержала. Пробравшись на заднюю площадку, одной рукой держась за поручень, присела рядом с ним: «Что, потерялся, бедняга? Ну не плачь, не плачь… Что ты?» - и так податливо легла его мягкая волнистая шерсть под холодную дрогнувшую ладонь… И глаза вот эти – и такая в них тоска, и ком подступил к горлу. И неважно уже было, что длинное пальто серой волной лежит на грязном автобусном полу, что все пассажиры как один заинтересованно и бесстыдно смотрят на эту неожиданную сцену… А я как заведённая твержу ему, чтобы он не плакал, и глотаю слезы, и глажу эту чёрно-белую шерсть, длинные печальные уши… и он смотрит на меня… черно-белое моё прошлое… давно забытая моя автобусная тоска, когда я вот так же, готовая – в каждый автобус… ну, что ты? не плачь… не плачь… а они все бегут, бегут, чёртовы…
- Девушка, конечная…
И все проходят мимо нас. Все обходят нас – как санитарную зону. И я знаю, каждый некогда также искал – но никто уже не помнит об этом, не хочет помнить. Каждому – никто тогда не помог. Никому – никто сейчас не поможет.
- Я знаю, да… Пойдём.
И мы оба выходим. После всех. И он бежит, семенит торопливо по дорожке, не оглядываясь. А я стою и думаю, что его теперь не надо звать. Его бессмысленно звать… Он теперь будет искать. Пока не найдёт. Не найдёт.