Дунино
Деревня Дунино расположена неподалеку от Звенигорода! Там последние восемь лет своей жизни прожил Пришвин. И там все лето живет семья мальчика в деревенском доме, на берегу чистой Москвы-реки.
..........................................................
Да, этот бидон положительный, он не должен был способствовать фобии, – он не трясся на телеге, не поил известью, не тонул, не летал, не опрокидывался. Он – хороший, светлый. В него собирали малину, землянику; в нем скисало молоко в котором плавала хлебная корка…
..........................................................
Лес окружает деревню со всех сторон. В него можно было попасть по дороге, но мальчишкам неинтересно ходить по дорогам, им необходимы лазы, лазейки, щели и дыры в заборах. Им неинтересны двери, когда есть окна.
Кратчайшая дорога в лес шла как раз через участок Пришвина. Участок был огорожен частым штакетником, от нижнего прогона обитым жестяной сеткой, от соседских кур. Конечно, в ограде на уровне земли была лазейка, преодолев которую, надо было пересечь в темпе марш-броска участок до следующей тайной дыры на противоположном участке штакетника.
Знал ли Пришвин о лазейках, неизвестно, но у него была собака Жалька, существо мирное и доброе, но лающее.
В тот день, отложившийся в памяти, хозяин сидел на самодельной переносной скамеечке в выцветшем, со следами смолы, комбинезоне, в сапогах и всегдашней тюбетейке на круглой голове. Собака Жалька сидела у его ног. Они, вероятно, только что вернувшись с прогулки, сидели красиво и царственно, погруженные в философские размышления, когда мальчик, преодолев первый лаз, предстал перед их глазами.
Отступать уже тогда не свойственно было характеру будущего Петрушки, и он, постояв в своей обычной созерцательной позе с несколько набок склоненной головой, проследовал к противоположному лазу и скрылся.
Самое удивительное заключалось в обоюдном спокойствии и молчании сторон, как будто оценивших достоинства друг друга и мысленно согласившихся с удобством такого проникновения в хороший лес.
Да, «мудрость не приемлет суеты», как сказано в статье Мотяшова о Пришвине, но приятно и Петрушке приписать себе эту мудрость.
Леса там сказочны и чисты… Богаты зверем, цветами, травами, ягодами, грибами.
И на Ярославщине хороши леса, но этот лес был первым для мальчика, как и все, что окружало его в то незабываемое лето…
Дорога была крошка и синь
Того неба, что нас пощадило!
И казалась нам сладкой полынь
В молоке, что война опалила.
«Быки не любят красного цвета, они возбуждаются от него», –сказала мама. Именно поэтому мальчик и стал раскачивать повешенную мамой бордовую штору в окне деревенского дома, где они жили.
Вольный, то есть свободно перемещающийся по деревне бык, с колокольчиком в ноздрях, как раз в это время проходил мимо их дома по улице.
Мама оказалась права. Бык остановился и воззрился мутными черными глазами на занавеску, мелькающую в окне.
От окна его отделял жиденький штакетник и три грядки с луком, редиской и морковью – опытной делянкой мальчика.
По правому борту, то есть боку быка, находился колодезный сруб с валиком и цепью, заканчивающейся общественным ведром.
Глаза быка все больше мутнели и начали краснеть. Наконец, он начал доказывать свою ненависть к красному цвету. Он с ревом наклонил голову, нацелился на венец колодезного сруба и вонзил рога в щель между бревнами.
Попытка освободить рога не удалась, и бык стал таранить сруб лбом. Щепки древесины летели в разные стороны, пока сруб не был завален вместе с воротом и ведром: колодцем пользоваться было уже невозможно.
Освободив рога, бык принялся за штакетник, на острие которого сушился вверх дном бидон.
Штакетник уже начал заваливаться… Мальчику стало страшно и он закрыл рамы, – взрослых поблизости не было.
Бык, потеряв дразнящий ориентир, начал успокаиваться. Он издал протяжный трубный вой и медленно побрел прочь, унося на рогах секцию штакетника, с бидоном, надетым на одну из штакетин.
Тот год навсегда оставил отметину, как самый счастливый.
По выходным они встречали на лесной дороге отца с военным вещмешком – продукты на наделю.
Приезжали гости… Тогда любили общение, пили чай с медом из самовара, ходили по грибы и ягоды. По вечерам пели и смотрели на звезды.
Внешне все взрослые были измождены и истощены страшной войной, непосильным бременем выживания. Никто еще не осознавал, что эти тяготы не последние. Разгладятся лица, появятся и жировые отложения, но погаснет свет в глазах, и покраснеют они, как глаза того бычка, который не любит красного цвета.
Кроме Пришвина в Дунино проводил лето писатель Лузгин. Он приезжал из Москвы на своем «Москвиче»-букашке, напоминающем бидон. Встречать его на шоссе, идущее на Звенигород, мальчишки ходили стайкой. А это пять километров лесом до шоссе, но зато эти же километры обратно – на авто. Главное было – не разминуться, то есть вовремя выйти на шоссе. От места встречи и до поворота на Дунино Лузгин их вез по шоссе, что являлось вершиной мальчишеского блаженства.
Петрушку брали редко – слаб, но все же иногда брали, после вмешательства матери.
А на обратном пути Лузгин вез мальчишек сначала по лесной дороге, затем по шоссе до заросшей тропы, от которой предстояло идти лесом обратно в Дунино.
И вот однажды, когда будущего Петрушку взяли в это ошеломительное путешествие, на шоссе «Москвичишко» нагнал милицейский мотоцикл с коляской. Обогнал и перегородил дорогу.
Милиционер в плащнакидке потребовал съехать на обочину, а обочины, как таковой, нет: почти сразу за асфальтом кювет.
А далее Лузгин не подчиняется, и начинается перебранка. Офицер угрожает, и его мотоцикл врезается в задний бампер, мнет кузов, после чего Лузгин медленно и осторожно съезжает в кювет в пологом месте, выскакивает из машины, ругается, жестикулирует, крутит у виска, размахивает своими документами.
Вдруг появляется черный «ЗИС» и тормозит рядом с разгоряченными спорщиками. Милиционер вытягивается в струнку, а Лузгин продолжает бушевать.
Из «ЗИС»а выходит человек в шляпе, в сером габардиновом расстегнутом плаще и длинном кашемировом шарфе, подходит и спрашивает: «В чем дело товарищи?»
Лузгин, медленно остывая, запальчиво объясняет несправедливость происшедшего с ним, кивая в сторону милицейского плаща, показывает вмятины на автомобиле и перекошенный бампер.
Подошедший человек достает блокнот и ручку, что-то пишет и протягивает вырванный листок.
Сцена заканчивается отъездом мотоцикла и «ЗИСа». Лузгин с мальчишками руками выкатывают «Москвич» из кювета… И вот он, мрачнее тучи, наконец, заглядывает в листок и бледнеет.
Там, вверху, на водяной бумаге, просвечивает изображение московского кремля, а ниже написан телефон и приказ: «Отремонтировать!» Под всем этим подпись: Л.П. Берия.
Какой уж там выходной у Лузгина? В понедельник он, уже из Москвы, звонит по указанному телефону, прощается с женой, взяв на всякий случай авоську с полотенцем, бритвой, кальсонами и обедом, и отправляется на помятой машине по указанному адресу: Красная площадь, КПП.
Домой он вернулся на метро. Машину через неделю вернули в идеальном состоянии, сияющую новой эмалью, новыми колесами и бамперами. А мог бы и не вернуться, такие были времена. Но будущий Петрушка про это даже не догадывался.
Лето кончилось сбором и сушкой трав, цветов и листвы деревьев для гербария. В школу было не стыдно показаться. И началась учеба, а с ней и школа.
Свидетельство о публикации №104073000912