Снежная королева Моей читательнице

Отрывок из трилогии "Петрушка". Продолжение. Начало см.:
"Душа", "Далекий ближний", "Спор"

    ... Договорились же, сегодня только про «Это». Зачем он нужен в нашей палате? Умник! Привык вещать всякие глупости перед телевизионными камерами. Долой! – закричали лорды.Председательствующий посмотрел на часы и поднял колокольчик, звон которого остудил заскучавших лордов.
– Дадим новенькому шанс. Пожалуйста, извольте про «Это, – предложил он «А».
– Уважаемые лорды! – продолжил новенький, сощурив глаза, сквозь оставленные щелочки разглядывая носок, обтягивающий ногу лорда Импотмена. – Все прошло! Давно! Несколько позже, уже зрелым мужем, опушенным первой сединой, я встретился с ней снова.
– Это другое дело! – проговорил лорд Свидмен.
– Обычная, домашняя, но все равно – величественная и неприступная. Но как же, как мог взобраться я тогда в первый раз на нее, такую большую и недоступную? Она не нужна была мне вся! Я посягал только на небольшую вожделенную частичку. И ведь посягнул! Мне было невдомек тогда, что это плохо, вульгарно, пошло. Все прошло! Давно! Но, тогда… Позже у меня появились некоторые сомнения насчет нашей совместимости.
Двое в палате заплакали, один воскликнул: «Бездарно! Вот у нас на брянщине, в клубе на танцплощадке, был случай…  Объявили «белый танец», и ко мне, поводя могучими плечами, истосковавшимися по могучим рукам, направилась она. Я, оценив ее выбор, весь напрягся, - ну, не ударим в грязь лицом! Она же, подойдя ко мне, прильнула губами к носику чайника, висящему над моей головой.  Петля, вогнанная в стену, удерживала на цепи тот незабываемый общественный чайник, под которым судьбе было угодно разместить в тот вечер мое бренное тело.  Жажда! Утолив ее, она удалилась в круг моих танцующих товарищей. А я, как сидел, так и остался сидеть. Ну, что вы скажете на это? – проговорил лорд Маниак.
– А у меня в Мелитополе был случай… – начал лорд Вуменлайв, но председательствующий лорд Прокмен прервал его.
– Новенькому – слово. Тебя мы знаем!
– Но, тогда.., – продолжил новенький, закатив грустные глаза к потолку.
– Из этого, далекого «тогда» до сих пор доносится мальчишеский «сопрано», возвращающий от лепных амурчиков потолка:

Есть море, в котором я плыл и тонул,
и на берег выброшен к счастью.
Есть воздух, который я в детстве вдохнул,
и вдоволь не мог надышаться!

– Прости меня, целомудренная сцена в школьном актовом зале, на которой я потерял девственность! И вы, незабвенный Леонид Осипович, и вы, терпеливые учителя, допустившие мое падение, простите! – произнес артист и устало упал на спинку кресла.

Трое разочарованно протянули: «Мы же договаривались, - сегодня только про «Это».
– А это разве не про «Это»? – спросил обессиленный артист. – Я же потерял девственность и рассказал вам об этом. Все по правилам и по уговору, господа!
– Про «Это», значит про первую женщину, которая делает из мальчика мужчину и определяет, согласно Фрейду, всю дальнейшую жизнь! – заметил один из разочарованных.
– Позвольте, господа, но я же взобрался на нее, топтал ногами; она повлияла на мою психику, на дальнейшую жизнь. Я полюбил ее, если хотите и это знать, полюбил навязчивой и горькою любовью. Вся моя дальнейшая жизнь – это бесконечное карабканье на вершину, ползание по ней, падения с нее и взлеты над ней. Причем, в отличие от ваших историй, моя – отягощена тем, что я любил публично, под светом юпитеров, софитов, фонарей, под улюлюканье и крики толпы, в то время как все ваши истории, – это «Вокзал для двоих», если хотите. Ваши истории интимны и обнародованию за стенами нашей палаты не подлежат. У вас были потом другие. Вы погрязли в блуде и пороках. Вам хорошо, вы просто психи, а я и нахожусь среди вас только из-за нее, моей первой, единственной и сумасшедшей любви. Я кончил, господа! Надеюсь, что убедил Вас!
– Да! – сказал прокурор. – Блестяще увел от темы, браво! И все же я настаиваю на соблюдении процедуры. О женщине, пожалуйста, или вы исключаетесь из палаты лордов.
– Ну, что ж, господа паталогоанатомы, извольте!
Ее звали «И».  «А» и «Б» сидели на трубе! – помните детскую считалочку.
– Когда «А» упала, «Б» пропала, что осталось на трубе? Правильно! «И» осталась на трубе, но стала прописной.
– «А» и «Б», господа, это были мои две ипостаси…»

*  *  *

Кругом лишь холода сиянье,
На сковородке Бытия
Мальвины не дождусь признанья,
Я обречен любить себя!

Не Каин – Кай я, резанула
По сердцу льдина, и с тех пор
Нет Герды, – снежная акула
И розы лепестковый сор!

Не Пьер – Пьеро я, Арлекино,
Невольник, зомби, паташон!
Потерян ключ, я – Буратино,
Я жалок, Карабас смешон!

Палач с ухмылкой смотрит мимо,
К огню приставлен караул,
Пронзила сердце льдинка-шило,
Мороженный я Вельзевул!

Победу празднует вориха,
И разрешен извечный спор,
Но память глубоко и тихо
Рисует розовый простор!

Слезам предшествуют глаза,
На небесах в окошках крон,
Дождю предшествует гроза,
Отчаянье сменяет сон!

Пусть утро новое, как кокон,
Как виноградная лоза,
Надеждой растворенных окон
Откроет спящие глаза!

И щекотливый женский локон,
Пошевеленный звонким эхом,
В конце щемящего урока
Засеребрится в корчи смеха!

Омоет сердце смеха вихорь,
Взломает лед, и полынья
Взорвется солнцем… Снова тихо…
Люблю по-прежнему себя.

Вот спора суть, и в наказанье –
Лишь загнанный в печенку стон,
И выигрыш сулит незнанье,
Что жизнь поставлена на кон.

*  *  *

– Опять уводит от темы! - прокричали из зала.
– С одной стороны, я – артист, как вы знаете, но, с другой стороны, вы, конечно, считаете меня бездарным. Правильно, господа, – моя настоящая гражданская фамилия – Бездарь, то есть действительно на «Б». Обязан этой фамилией я далекому предку, незаконнорожденному сыну высокого лица старинного правящего рода одной из могущественных династий, допускавшей внутриродовые браки, и наказанной за это гемофилией.
Предметом его страсти оказалась актриса бродячей труппы, и нашли младенца, моего далекого предка, в коробке из-под шляпы.
На подрастающего младенца труппой возлагались большие надежды по части успеха в героических мужских ролях, но он не проявил никаких способностей, хотя пытался. Талант отдыхал на потомке. Отсюда и пошло прозвище «бездарь», пре-вратившееся в фамилию, легшее тенью на все дальнейшие поколения, несмотря на всплески в них немалых талантов. Конечно, жить, а тем более выходить на публику с такой фамилией нельзя. И, вот, я  для сцены – артист Арлекинов, то есть «А».
– Не уводите от темы! – заметил прокурор.
– Я развиваю тему, господа лорды! – с достоинством ответил артист.
– Так вот, ее звали «И», и она находилась между моими двумя ипостасями. С одной стороны, она признавала во мне артиста. Мы и познакомились, потому что однажды она оказалась в первом ряду и бросала на меня пылающие взоры. Овладел я ею среди букетов цветов, в номере «люкс» гостиницы провинциального города, после премьеры, где я ус-пешно сыграл любовника Клеопатры. Овладел легко, так как никак не мог выйти из роли.
– После сумасшедшего успешного турне по городам и весям, где страсть на сцене сменялась стонами среди цветов, шампанского и угощений, началась будничная жизнь актера. А она, увы, далеко – не праздник. Мы оформили свой брак. Зарплата – пшик, квартира – сарай, театр – не Большой. Под таким соусом долго страсть не длится. Нет, меня она не бросила, всячески продвигая по карьерной тропе. У нее проявились способности истинного монстра по части завязывания нужных знакомств. Я «рос» на глазах и «распух» до состояния, когда захотелось, наконец, простого человеческого счастья, потому что нечем было питать дух на сцене. Но, увы, счастья не получалось…
– У нас диспут о первых женщинах, а не о счастье! – прервал артиста прокурор.
– Пусть продолжает! – внес предложение сквозь слезы адвокат, выигравший все бракоразводные процессы. Его поддержал лорд Свидмен, который был свидетелем прелюбодеяния собственной жены.
– Бездарь, он и есть бездарь! – воскликнул лорд Маниак.
– Господа лорды, а клубничка будет? - зевая, промычали лорды Импотмен и Вуменлив.
– До прихода главврача осталось немного времени, господа. Предлагаю перенести слушание на сле-дующее заседание. Прошу всех сверить часы и пропеть гимн нашей фракции! – провозгласил прокурор под всеобщее одобрение палаты №13 клиники имени Зигмунда Фрейда. Часы показывали цифру три.

«Нет чудес, а есть законы:
Электрон за электроном,
Квант за квантом,
Кварк за кварком,
Вот и бытия заварка!» –

пропели лорды гимн палаты (на мелодию «Эшелон за эшелоном» братьев Покрасс) и встали, повернувшись к нарисованному губной помадой на простыне изображению Клеопатры, держащей в руке голову Петрушки.
– Законы придумываются для прокуроров. Нет профессии страшнее прокурорской. Мама была права, – лучше бы я стал стоматологом. Зубы нужны всем, а вот правда? – промычал прослезившийся прокурор, снимая мантию и вешая ее на место, потому что это была черная штора, имеющая ин-вентарный номер 13.

Продолжение см.: "Хочу любить, хочу лелеять..."