Девятый бидон

Отрывок из будущей трилогии под общим названием "Петрушка"
(Чтиво для среднего и старшего возраста).

Про кирпичи,
или
о вреде думать

(История болезни: периоды ремиссии)

  Прекрасно пройтись по асфальту, как по ковру, легкой походкой, привыкшей к кочкам, буграм, обрывам, ямам.
Страдающий синдромом «П», Петрушка становился тогда снова самим собой, таким, каким его запечатлело детство, – великая немота, созидающая слово. Он, как в детстве, наполнялся мечтами, планировал будущее.
Он шел и приветственно кивал прохожим, оставаясь верным синдрому «П», заставляющему  злоупотреблять выражениями: проходите; помилуйте; переступите, переживите и прочее…
Ему порой казалось даже, что его понимают, и даже дерзкая иллюзия, что все люди братья, навещала его. Но это состояние проходило по мере удаления от собственной кухни. Почему кухни? Потому что именно в кухне разжимались три пальца незамысловатой фигуры. Потому что в кухне не призывали к бурному согласию и последнему рывку к горизонту, за которым вот-вот откроется то, прекрасное…
Потому что «фигу» в кармане на самом деле прятали не петрушки, а те, кто навязывали бурное согласие, которое держалось все время на линии горизонта и удалялось по мере приближения к нему.
«Я иду по ковру. Вы идете, пока врете! Мы идем, пока врем! Все идут, пока врут!» – снова вспоминал он шутку. «Но это мне только кажется, на самом деле еще чуток, еще рывок, – и  вот она, долгожданная общественная жар-птица».
На самом деле Петрушка был глубоко несчастен. Он догадывался, что для своих  ближних он Петрушка. Но мысль о том, что он Петрушка в нарицательном смысле, как обобществленно-усредненный, уравненный социальный муравей огромного муравейника, таилась еще глубоко под первыми складками морщин, образовавшихся от частых улыбок.
Огромный муравейник, муравьи которого выполняли захватывающий социальный эксперимент, не подозревал о грядущем отрицательном результате, и не знал, что матка их покинула вместе с золотым яйцом, в котором хранился золотой ключ ко всеобщему счастью.
Инерция катила этот огромный поезд надежд, правительственные вагоны которого специально раскачивали для придания иллюзии скорости. Под ними специально стучали дробью в барабаны, чтобы было похоже на пролеты по стыкам рельс. В их буфетах продавали бутерброды по копеечным ценам, а водку по три рубля, чтобы при традиционном распитии «на троих», с каждого пришлось бы  по рублю.
Поскольку Петрушка подолгу путешествовал, он прозевал момент окончательной победы над синдромом «П», -захватывающий момент бурного всеобщего согласия в растаскивании муравейника по кухням.  Подгоняя себя под ненормальную норму, все стали нормальными. Генетическая мутация, проявившаяся в отсутствии иммунитета к синдрому «П»,закрепилась в потомстве.  Дети появлялись на свет с уже сложенными в «фигу» тремя пальцами…
Борьба с синдромом «П» путем увеличения количества кухонь, где могла бы извлекаться из кармана брюк «фига», завершилась полной победой ее изобретателей. Но горизонт по-прежнему так и висел на своей недосягаемой линии.
 
Таким образом, кухня – великое изобретение, сравнимое разве что с первым глиняным кувшином, – арена величайшей бескровной революции горожан!   
Это сравнимо хронологически, пожалуй, только с наступлением «железного» века, – с самоваром, в котором огонь из углей раздувается с помощью сапога, а пар выпускается из носика с помощью  «крантика».
Все несчастье Петрушки заключалось в его «всегдашнем запаздывании», в его «вечном аутсайдерстве», в его природной задумчивости, выражающейся склоненной несколько набок головой, в его «весовости»,  то есть,  принадлежности к той несчастной касте сомневающихся, рожденных под зодиакальным знаком «Весы». Поэтому, пока он взвешивал в уме все «за» и «против», раскачиваясь на чашах весов, другие тащили. 
Из моды тогда давно уже вышли авоськи и  прозрачные сумки. В руках тоже ничего не носили, - неэтично, ведь мужские руки заняты «фигой».
Эту миссию мужественно брали на себя женщины. Мужчинам оставлялось право и обязанность – думать. А думать вообще-то вредно, – это Петрушка понял тоже позже всех, потому что, когда все уже тащили, он еще думал. 
Женщины в великом перетаскивании ценностей и благ победили. В связи с чем все остальные главы уже можно не называть бидонами. Лучше так: «Шли по земле мужчина и женщина…» Женщина первая, женщина вторая, женщина – и так далее…
Процессы перетаскивания и растаскивания еще только инкубировались и моделировались, зарождались во чреве огромного благополучия, как в спящем до поры вулкане.
Корабли бороздили воды древней реки.
На реках нервы горожанина успокаиваются, а душа распахивается простору, уж поверьте Петрушке, а он служил тогда инженером по гидрографической речной части…
 
… Итак, шли по земле мужчина и женщина. Мужчина шел по высокому берегу большой реки и думал о ней. Женщина шла по улице большого города, где земля закована в несколько слоев асфальта и бетона, шла на почту, чтобы получить денежный перевод от мужчины, и думала о нем.
Мужчина шел с сотоварищем к помеченному на карте излому реки. Туда же должен был подойти катер с оборудованием для измерения донного рельефа. Катер запаздывал. Мужчины присели на самой высокой точке коренного берега, свесив ноги с пойменного обрыва. Благодать! Хорошо, когда хорошо! Светило солнце. Река была далеко внизу, она ласково омывала прибрежный галечник и покачивала привязанные кое-где деревенские лодки. 
А по реке плыли навстречу друг другу две баржи, и обе, груженные одинаковым красным кирпичом. Одна из барж везла кирпич с тверского кирпичного завода в город Пучеж, древний волжский город, в прошлом – негласную столицу бурлаков, а встречная – с пучежского кирпичного завода в город Калинин, древнюю Тверь.
На высоких палубах самоходных барж типа «река-море» стояли зоркие капитаны, а за штурвалами стояли опытные рулевые. В машинных отделениях «забивали козла» бывалые дизелисты.
На корме сушились тельняшки, выстиранные любящей рукой поварихи.
Баржи причаливали к пирсу. Огромные портовые краны беспрерывно перемещали пачки кирпича с баржей на платформы, а потом с этих платформ – на другие баржи. Платформы при этом никуда не отправлялись.
Эх, и зрелище! Эх, славные были времена!  Стропальщики носились, как чапаевцы, под залихватскую команду «вира- майна». 
Крановщик знал себе цену, потому что взирал из своей поднебесной кабины на всех и все сверху, и ему были видны баржи с кирпичом даже за десяток верст. Из-за излучины реки раздавался рев баржи, ушедшей в Пучеж с тверским кирпичом, приветствующей подходящую баржу из Пучежа, с таким же красным кирпичом, но пучежским.
Сотоварищ Петрушки был философ, потому что водил автомобиль марки «ГАЗ-66» по просторам большой земли, на которой было мало дорог. Когда созерцание наскучило, сотоварищ показал на реку. Когда философ показывает на что-то, на это надо смотреть и отыскать в этом «что-то» скрытый смысл. А смысл был скрыт, потому что по реке снова плыли навстречу две баржи, и обе с одинаковым красным кирпичом.
Но Петрушка разглядел: та из барж, которая шла с тверским кирпичом в Пучеж, пошла с пучежским кирпичом  в Тверь, а баржа, шедшая до этого с пучежским кирпичом, потащила тверской кирпич в Пучеж.
Разгадать тайну их слабыми умами они с сотоварищем тогда не смогли и пришли к заключению,  что думать об этом  вредно. Но думать еще не разучились. И про то, что думать вообще вредно, и вовсе как-то не подумали, а просто представили тогда некую системную картину, а представить – это не значит думать. Картина представлялась следующей:
В Управлении порта подсчитывались тонно-перевозки;
В Министерстве они суммировались и ложились на мелованную бумагу;
В Госплане пухли статистические графы, умножая реки на баржи от Амура до Дуная;
В детских садах ждали мам дети;
В школах учительская указка, рассекая огромную географическую карту, водила по великим рекам огромной страны от порта Находка до великого порта семи морей.
Созерцание реки, тем более большой, настраивает на философский лад. Хочется думать на вечную тему: как жить? А думать об этом вредно, потому что не удается ничего придумать такого, чтобы через определенные промежутки времени не хотелось есть. Потом – пить, потом – спать, вздыхая во сне.
Но величие его величества самого процесса – это зрелище! Фарватер реки гордо бороздил трехпалубный лайнер «Федор Шаляпин». Простые люди великой страны любовались горами кирпича, из которого будет воздвигнуто «нечто» такое, которое «ни пером описать, ни в сказке рассказать», но за которым – «все спокойно»!
«В Багдаде все спокойно! Спокойно! Спокойно!» – пропел Петрушка с сотоварищем. И уехали они в Балахну измерять фарватер для строительства нового причала.
Непознаваемо! С тех пор они пришли к выводу, что на свете много тайн и не все из них посильны для наших слабых умов. Да и думать вообще вредно, лучше что-нибудь тащить, так как все было продумано в рабочем порядке теми, кому это вменялось в обязанность. Надо жить!