Земля

Отрывок из будющей трилогии под общим названием "Петрушка"

Я опустился на Землю. Полеты закончились, но сон продолжался.  Наступило тринадцатое число. Цифра тринадцать надвинулась, выползши тройкой из дверной коробки-единицы, словно женская грудь над круглым животом.
По лугу снова шла та женщина.
– Ты – кто? – спросил я.
– Я – Земля! – ответила она.
«Зина, ты?» – закричал я во сне, вспомнив до мельчайших подробностей, как лежал я другого тринадцатого дня, только июля, давно, на пойменном лугу правого низкого бережка реки и верил в денежный перевод, который обещал прислать прекрасный человек, бывший моим начальником. 
Поэтому я и ушел из гостиницы поздним вечером с буханкой хлеба и с восемнадцатью копейками в кармане.
Я был тогда романтик. Луг манил.
Жирная, июльская звезда желтела на серебристом фоне Млечного пути, раскинувшегося шатром в теплой ночи, напоминая окошко выдачи денежных переводов «до востребования» на главпочтамте.
 «Черкни! И я вышлю деньги, когда кончится командировочный аванс», – пообещал прекрасный человек,  провожая  меня в командировку на литейно-механический завод в город Арзамас, что стоит на берегу реки Теша, и уехал на дачу, в от-уск.
Я давно черкнул, и уже неделю ждал денежного
перевода, с надеждой подходя к главпочтамту. Но, увы?!
Река Теша прекрасна! Это та самая река, на берегу которой сбываются мечты всех романтиков. Гайдара-отца, например. На ней «мальчиш-кибальчиш» поверг в ужас главного «буржуина». Вдоль нее проносились волны «белых, зеленых, синих, красных, серо-буро-малиновых» борцов за счастье жителей деревень ее.
Река не обмелела, но жителей стало мало. Оставшиеся жители работали на сверхсекретном объекте под названием – «Смерть буржуям!»
Буржуины, которым предназначалась смерть, были далеко и не спали. Им палец в рот не клади!
У них, у буржуинов, тоже протекают речки, и по берегам их речек тоже петляют тропинки, и на их лугах тоже лежат романтики, уставясь на жирные звезды ночного неба.
Я лежал на лугу, раскинув руки, и мучил себя вопросом, который задавал  бессмертный Хлестаков Осипу, не сомневаясь в  гармоничном устройстве мироздания. «Принесут! Дадут! Пришлют! Помнят! Не забудут!» – не сомневался я.
Луг был усеян стожками свежескошенных трав и испещрен еле заметными тропинками.
Тропинки есть везде, потому что надо же ходить от пункта «А» к пункту «Б», но я их не заметил, и лежал на одной из них, лежал на спине, и звезды подмигивали мне, как единственному соучастнику веселого июльского хоровода планет. Затем на луг опустился обычный туман, обволакивающий заливные низины. Туман! И в тумане, одурманенный запахом трав, мечтая о прекрасном, которое оформилось в сосиску, на которую можно положить чуть-чуть горчицы и отправить в рот, я заснул. 
Мне снилось, что я лечу, раскинув руки, и при каждом синхронном взмахе рук, поднимаюсь все выше, и выше. И вот я уже так высоко, что вижу всю Землю сразу.
И нас только двое: я и Она!
Она шла, спотыкаясь о незаметные в тумане колдобинки и вышербленки на тропе, держа туфли с огромными каблуками в руках, и напевала тоскливую песню, похожую на ту, которую за забором войсковой части пела в лунные ночи, смущая сол-датиков, женщина с большими глазами. Я почувствовал прикосновение ее ладоней, волос, губ. 
– Ты кто? – спросил я. 
– Я – Земля! Я своих собираю питомцев! Пошли! –  сказала она, протянув руку. И я пошел.
В отблесках утреннего солнца огромная русалка отблескивала золотошвейными бедрами, переходящими в хвост.
Земля оказалась Зиной. Русалка – гобеленом над кроватью. Кровать была старинная, с шишечками на спинках. Сероглазая  кошка задумчиво сидела между горшками гераней и глядела за окно. Огромный жестяной бидон, предназначенный для сбора дождевой воды, коричневел своими ржавыми боками под карнизом крыши.
«Сколько же дождей перебывало в нем?» – подумал я, испытывая жажду, когда увидел другой бидон, – маленький, эмалированный, зелено-розовый.
Он стоял в центре стола и был пуст. С ним хозяйка отправлялась на работу, чтобы наполнить чем-нибудь в обеденный перерыв. Зина, она же Земля, расчесывала перед потрескавшимся зеркалом ниспадающие до табурета волосы,  прикрывающие, отнюдь не хвост.
Она напевала все ту же грустную песню: «Я – Земля! Я своих провожаю питомцев…».
Цвет ее волос в свете солнечного луча, отраженного зеркалом, являл нечто среднее между кошкой и геранью. Пропел петух. Начинался день. Длинной зеленой змеей проплыли вагоны пассажирского поезда, который, пыхтя и дымя, тянул по однопутке черный паровозик, напоминающий лежащий на колесных осях бидон или самовар, с носиком, устремленным в небо.
Письмо к прекрасному человеку, который обещал: «Черкни! И я вышлю деньги, когда кончится командировочный аванс», лежало между газетами «Правда» и «Вечерняя Москва», аккуратно продетыми старым почтальоном под дверь коммунальной квартиры на московской улице Плющиха, где росли три тополя. Прекрасный человек был на даче. В от-пуске.
Прекрасного человека не в чем винить. Судьба, рок, случай! Но, почему они на мне так любят кататься, – случай, судьба и этот рок?
С другой стороны, если смотреть на это философски, я никогда бы не увидел того бидона, который стоял под крышей зининого  дома.
Река Теша прекрасна! И было это давно!
Голод и холод – пустяки, по сравнению с тем, что случилось в ту звездную ночь, – ведь по лугу шла женщина, и неважно, что она тогда  опять оказалась не та, – всю жизнь ожидаемая мною.
Главное, что все мы обязаны Земле и Маме, явлениям женского рода!

По русской равнине, на которой жили петрушки, скользил тринадцатый  день лунного цикла, освещая солнечными лучами уже псковских и брестских петрушек, двигаясь на Берлин, к их карлам и карлсонам.
Когда я проснулся, на вытяжной трубе дома напротив сидел старый ворон. «Ветхий Завет» был открыт на той же странице. «Проблемы планетарной геологии» лежала на полу, съехавши с постели.
 «И снится нам, и снится нам трава у дома! Зеленая, зеленая трава!» – раздавалась песня из утренней радиопередачи.